Очарованные небом глаза

      Мэй казалось, что время остановилось. Вечер за окном сгустился в кронах деревьев, тени спрятались в углах, а желтоватый свет фонарей был островком, безопасным и будто бы даже тёплым.       Грела сейчас лишь батарея у окна рядом с девушкой. Она и другие операторы аттракционов собрались в администраторской, чтобы отчитаться о проделанной работе. Летом парк закрывался не раньше девяти вечера, а с грозой, так быстро налетевшей, ночь наступила мгновенно. За столом сидел Такао, о чём-то негромко переговаривался с Чонганом и Масамунэ, записывая карандашом в таблицу количество билетов с кассы. В стороне Кими грела маленький чайник, нарезая на блюдце небольшие ломтики сыра. Мэй поёжилась от пробежавших по коже мурашек. Её рубашка быстро намокла под крупными каплями дождя, разошедшегося с невероятной скоростью, когда она убирала тёмно-синие маты в красную палатку. Такие стояли у каждого аттракциона.       Сегодня девушка работала на огромном надувном батуте в виде дракона: с высокой горкой, средним бассейном с мячиками, куда с разбегу прыгали дети, препятствиями и открытой пастью со с виду острыми, но мягкими белыми зубами, в которую маленькие, недостигшие нужного возраста посещения боялись бы залезть. Мэй нравилось сидеть в ней. В особенно жаркие дни там прекрасно обдувало от мощных насосов, закрывало от солнца, никого рядом не было. Только вот если выходить из неё, можно было сразу попасть в жгучее пекло: поверхность батута на палящем солнце превращалась в пески самой Сахары. В такое время батут не работал и открывался уже позже, когда солнце скроется за высокими деревьями рядом с аттракционом.       На деревья Мэй особенно негодовала: приходилось часто убирать батут от листьев, мелких семян и прочего мусора, как, например, сегодня, приходить раньше, бегать и менять воду или просить кого-то рядом, лазить с веником и с тремя тряпками на две руки. Одно радовало — после уборки батут сиял в утреннем свете. Никто в парке не мог вымыть дракона так же безупречно, как Мэй. Разве что, Кадзу мог с ней посоперничать.       Сейчас же девушка смотрела, как пасть цветного чудовища медленно опускалась на землю, стенки с сеткой забавно заваливались на бока, как грустно асфальт вокруг превращался в лужи. Мэй понадеялась, что очередная чистка батута уже не будет её заботой и она будет стоять хотя бы на детском картодроме.       Кислеющие размышления прервал ввалившийся в администраторскую Сатоши, сразу рвано смахивающий с коротких волос капли воды. Кадзу за ним тихо прикрыл дверь. Мэй крупно вздрогнула от голоса первого, резко поворачиваясь к пришедшим. Присутствие как и взбалмошного Сатоши, так и притаившегося Кадзу можно было почувствовать кожей. Сегодня они работали на взрослых аттракционах. Отвечали за карусель на цепочках, колесо обозрения и большой картодром, где было очень громко от постоянно врезающихся машин. Когда посетителей было больше, к ним отправляли Хонга. Для Такао это было сплошными нервами: ладно, что Сатоши постоянно влезал в проблемы, но ведь он затаскивал с собой Хонга. Последний когда-то модничал брать на себя все косяки Сатоши и получать нагоняи, выговоры, до тех пор, пока Такао не просёк эту схему. Поэтому он не мог нарадоваться, когда на работу пришла Мэй: ответственная, никогда не опоздает, никогда не услышать от неё никакой жалобы, никогда не угрюма, вредна или ворчлива, всегда на своём месте, всегда поможет, всегда честна и не поддаётся на провокации. Такой прекрасный работник был мёдом на его разболевшуюся душу. В этот день Хонг стоял на детских машинках, от того волнений было мало.       Самой Мэй уже тоже не раз доводилось работать на этом аттракционе. Поначалу было неуютно: бывали дети, которые приходили в первый раз и не умели ездить на автоматических машинках, и в таком случае оператор должен был позаботиться о них, проследить, чтобы ничего не случилось: кто-то яростно крутит руль, врезаясь и собирая все бордюры на пути, другим страшно от скорости, они боятся нажимать на газ, а те, кто уже знали, что да как, уже жаловались на медленные машинки, маленькую трассу, и ещё кучу придирок они бы могли бы придумать. Угодить абсолютно всем невозможно. Да и как Мэй смогла бы сделать это, если сама не совсем понимала нюансов разных машинок.? Одна запускалась с пульта, другие с монеток, помимо этого, Мэй не разбиралась в степени заряженности аккумуляторов, что влияла на скорость, и причин, по которым машинка вдруг может не ехать. Исключительно подобные моменты девушке не нравились: если ребенок хотел сесть на сломанную машинку, его приходилось пересаживать, отчего расстроен был и он, и родители, но хотя бы ненадолго. Её лишь всегда успокаивало увозить машинки на место. Однако, если потягать такие целый рабочий день, то уже даже это не будет весёлым.       Мэй прислушалась к приятному голосу мамы Сатоши, разливающей по чашкам чёрный чай:       — Сегодня приходили такие очаровательные ребята из приюта.       — В шапочках треугольных? Я тоже себе хочу такую, — Сатоши закинул в рот один кусочек сыра, сразу же запивая чаем.       — А ты разве не помнишь, у тебя такая была?       — Не-а, — парень задумчиво упёрся взглядом в противоположную стенку.       — Дома на антресоли, наверно, в старых вещах лежит.       — Приди в ней завтра, — усмехнулся Хонг, — будешь точь-в-точь, как те детишки. Очаровательным.       — Так я и приду. Пусть мне все завидуют… А! У нас же сегодня было много народу! — Сатоши громко отхлебнул горячего напитка и кинул выразительный взгляд на сидящую у окна и батареи Мэй. — Сколько по кассе там?       — Восемьсот тридцать два у тебя, Сатоши, — отозвался Такао, который полез в стол, ища что-то в ящиках.       Улыбка Сатоши хитро вытянулась по лицу.       — И это в будний день! Не молодец ли я? Правда же? Наши машинки такие популярные! — его самодовольство можно было потрогать руками или нежно погладить, на крайний случай дать пинка.       — Не будь так наивен, — Такао положил на стол железную коробку, внутри оказались конфеты в разноцветной обёртке, обозначающей разные вкусы. — у Мэй, например, три тысячи сто двадцать восемь.       Сатоши тут же дёрнулся, сунулся носом в таблицу отчёта, жадно выискивая нужную ячейку.       — А какой сегодня день.? Быть того же не может… — он поджал губы, находя подтверждение правды.       — Учись, пока есть возможность, — Такао с благодарным кивком принял чашку из рук Кими и развернул первую конфету. — О птичках, завтра, Мэй, у тебя выходной. Прогноз не сулит ничего прибыльного, поэтому отдохни пока, — уголки его губ растянулись в добрую улыбку.       — Поняла.       Её голос звучал слабо, так устало, девушка чуть смутилась, тихо кашлянула в кулак, пересела поближе к Кими, чаю и бутербродам с сыром. Кадзу переставил батарею ближе к столу, Сатоши уселся спиной к нему на пол, сразу получая от матери порцию строгого ворчания, чтобы тот пересел на табуретку, как будто сидеть ему негде.       Такао же глянул в окно, отодвинув занавеску, начал говорить планы на завтра. Масамунэ складывал в небольшой пенал в углу ярко-зелёные жилетки с названием парка на спине.       Когда Мэй только пришла работать, Сатоши после знакомства сразу спросил: «Ты куришь?». Получив отказ, его ухмыляющееся лицо стало ещё более ухмыляющимся. Тогда он, подобно довольному коту, потянулся в карманы, достал пачку сигарет, подбородком указал за спину Мэй. Девушка обернулась — у аттракциона столик, гости. Тогда Сатоши сказал: «Кто не курит — тот не отдыхает». И отсалютировав ей, насвистывая какую-то мелодию, парень отправился за пределы детского парка. Впоследствии Мэй часто вспоминала эту фразу.       Бывало, Сатоши ставили на машинки или на дракона. И тот непременно бегал за парк дымить на стоявшие там лавочки. Он заседал там не один: кассирша, парочка охранников были частыми его компаньонами. Потому Сатоши часто просил кого-нибудь, чтобы они проследили за его аттракционом, пока он самозабвенно портит свои лёгкие никотином. И если, например, Чонган мог его пинком послать обратно на рабочее место, Масамунэ просто проигнорировать, а мама же начать гонять его по всему парку с уборками, то Мэй поначалу не могла отказать. Хитрый же Сатоши ведь не говорил, что он идет курить: то скажет, что на взрослые послали, мол, людей не хватает, то Такао зачем-то позвал, то пойдёт чайку заварит, то электрики зовут, то он к ним идёт с аккумулятором от машинки. Вариантов отлынивать от работы у него было бесчисленное множество.       В один из загруженных дней он так же убежал, сказав, что совершенно быстро, одной ногой там, другой здесь, Мэй даже глазом моргнуть не успеет, как он вернётся, оставив девушку следить за тремя аттракционами, что было совершенно недопустимо. Поначалу она справлялась, успевала и там, и туда, пока другая карусель одиноко стояла, никто на неё билеты не покупал. Однако вскоре и на её улице наступил праздник. И вот тогда-то Мэй засуетилась. Особенно нетерпеливые родители уже начинали волноваться, озираться, звать оператора, их маленькие дети канючили, залезали за ограждения, трепали цепочки у входа. Но Мэй, как бы ни хотела, не имела права оставить работающий аттракцион и посадить на другой. С извинениями и получая возмущения, она принимала одних и вторых, третьих посетителей. Пока в какой-то момент не увидела, как Кадзу тащил за футболку рвущегося Сатоши и что-то глухо, неприятно говорил ему. Мэй не могла читать по губам и не слышала, она лишь запомнила кривящееся лицо Сатоши. Встретившись взглядами с Кадзу, она чуть поклонилась ему и выдохнула тогда с некоторым облегчением, когда Сатоши наконец вернулся на своё место.       Сам Кадзу не курил, а наоборот, гонял всех со скамейки за входом в парк. И он никогда не пускал Сатоши и Хонга на детские батуты. Драить, мыть и убирать — пожалуйста. Развлекаться — всегда нет.       После небольшой трапезы работники засобирались по домам: Чонган после наставления одеваться завтра теплее, скрылся в ночи под тёмным дождевым плащом, Кими легонько толкала в спину сына, спорящего с Хонгом, на улице уже дала ему большой зонт, их фигуры и голоса тоже быстро исчезли по дороге.       Мэй смотрела в их сторону тоскливо. У неё не было зонта и в администраторской не нашлось ещё одного, чтобы девушка благополучно вернулась домой и не заболела. Лишь с утра она накинула на себя лёгкую кофточку, без какого-либо ожидания, что погода так испортится. Теперь же ею прикрывала голову, уже мрачно зная, как придёт домой мокрая и простывшая.       Послышались шаги. На крыльцо вышел Кадзу, сразу раскрыл зонт, ступая на мокрый асфальт. Мэй было подумала, что он так и уйдёт, не попрощавшись, однако, мужчина встал перед ней:       — Идём.       От порыва холодного ветра она вздрогнула и быстро юркнула под зонт, укуталась в кофточку, обнимая себя руками. Двинулись рядом, их предплечья часто прикасались друг к другу. Девушка глянула на свои тканевые кеды, в голове пронеслась мысль, что ноги по приходу домой точно будут полностью в воде. До остановки ей нужно пройти весь парк, а дорожки уже усыпаны лужами. Да и докуда Кадзу проводит Мэй? Вдруг не прямо до остановки? Она посмотрела на мужчину:       — Спасибо.       Он мелко кивнул. Ей подумалось, что, возможно, не важно, докуда он её проводит.       На главной дороге им по пути во всю ширину растянулась лужа. Мэй сразу поторопилась обойти её справа. По голове и плечам забарабанил дождь. Кадзу обошёл лужу слева. Их взгляды встретились на одно мгновение.       Уже вновь оказавшись под защитой зонта, девушка провела ладонями по влажным волосам, собранным в хвост, пряча неловкую улыбку. Кадзу тихо произнёс:       — Возьмёшь под руку — легче будет.       Его ровный голос как всегда заставлял мурашки мелко пробежаться по плечам. Она аккуратно положила ладонь на внутреннюю сторону его локтя. Кожа там была тёплой, а тыльная сторона наоборот мёрзлой. Похоже, только Мэй уже полностью продрогла. Она неосознанно прижалась к нему ближе, в попытке согреться. А Кадзу же обходил все лужи. Бывало, прикрывал зонтом девушку больше, чем себя, когда ветер начинал бушевать и трепать стену дождя.       Шли молча. И Мэй с каждой секундой становилось неуютно. Моросящий, шепчущий звук падающей воды заполонял всё пространство. Девушка осторожно взглянула на Кадзу. Тут же отвела взгляд, потом вновь посмотрела из-под ресниц. И встретила ответный взгляд тёмных глаз, чужие губы растянулись в добрую усмешку:       — После завтра будешь стоять на больших аттракционах. Народу в будний будет мало, поучишься, — он чуть наклонил голову, скользнул взглядом по её лицу, — если захочешь — прокачу на любом.       Мэй улыбнулась, кивая на его слова.       На выложенной площадке у ворот парка дождь хлестал неуёмно. Девушка зажмурилась, содрогаясь от раскатов грома далеко в небе, но по ощущениям будто за спиной. Небосвод словно кололся на части над их головами, сквозь тёмную ткань зонта она видела вспышки. Находиться в такое время на улице было опасно.       Смотря всё время под ноги, Мэй не сразу заметила, куда они с Кадзу шли. Куда он вёл её. Она удивлённо проводила взглядом пешеходный переход, рядом с которым была остановка, и оттого запоздало спросила:       — Куда мы идём? — голос звучал ещё хуже, чем час назад в администраторской.       В холле большого универмага, где обычно прохладе радовалось сердце, теперь было теплее, чем на улице. Кадзу опустил зонт, стряхивая воду, сложил его и направился к ряду кофемашин в стороне. Мэй молча наблюдала за ним, не решаясь задать вопрос. Когда стаканчик с горячим свежим шоколадом был готов, мужчина протянул его ей. Та замерла:       — Пей. Согреешься.       Мэй осторожно взяла напиток.       — Спасибо. Я верну деньги… — она потянулась снять сумку, но Кадзу её остановил.       — Не нужно, — он взглядом указал на пуфики у журчащего маленького фонтана с разноцветной подсветкой.       Вновь наступило молчание, которое так нарастающе начинало вновь тяготить Мэй. Теперь она вновь боялась посмотреть на него. Кадзу казался ей слишком взрослым, серьёзным и отталкивающим по сравнению с ней, такой юной и неопытной, всего лишь первый курс университета. Этим летом она ещё только выпустилась из школы. Наверняка Кадзу и университет давно закончил. Мэй задалась вопросом, сколько мужчине могло быть лет, и в размышлении перевела медленный взгляд на него, тут же встречая ответный.       Вновь он её подловил на разглядывании! Девушка вздрогнула и чуть отвернулась, поражаясь тому, как Кадзу безоговорочно всегда улавливал на себе чужой взор. И то ли в попытке отвадить, то ли развлекаясь, он всегда смотрел в ответ, испытывающе, с вызовом. Даже если бы кто-то смотрел ему в спину, он обязательно обернётся и кинет ответку.       Но Кадзу пугал не только этим — он был крайне проницателен, и иногда Мэй казалось, что он читал её мысли. И как назло именно в его присутствии её охватывала нега витаний в облаках. Сам мужчина закрыт. Узнать, догадаться, как-то выведать, о чём он думал, девушке не представлялось возможным. Более того, он молчалив, говорил только по делу, ни на какие провокации не поддавался. Однажды Мэй видела, как он разбирался с некоторыми буйными посетителями, в праздничный день перебравшими с выпивкой. Выглядел он грубо, и о его железобетонные аргументы можно было сломать душу. Мэй тогда точно уяснила — никогда не влезать с ним в какие-либо конфликты.       Тем не менее, с детьми, с теми важными, для кого в первую очередь работал парк, Кадзу общался на равных. Один только его взгляд заставлял всех хулиганов стоять по стойке смирно. Улыбался он редко, скорее многие вещи вызывали у него короткую ухмылку. В отличие от Сатоши, такого пылающего, к которому все детишки тянулись, словно светлячки на фонарь, Кадзу никогда не смеялся так задорно и заразно, по крайней мере, Мэй никогда не видела. Она задалась ужасным вопросом, а мог ли он вообще так смеяться? Было ли в его жизни что-то весёлое? Всегда в тёмной одежде, немногословен, мрачен, мутен, иногда резок и груб. Мэй вновь невольно взглянула на него. Мужчина оставался неподвижен, словно статуя. Ей вдруг захотелось что-то спросить, но вопросов никаких не возникало в голове. С другими операторами он похож на такого дружелюбного, без особого энтузиазма, хотя Мэй могла обмануться, и Кадзу был таким лишь с теми, кого хорошо и давно знал. В жаркие дни он даже просил, чтобы им принесли мороженое, и лично спрашивал у Мэй, какое ей нравится.       Первым их взаимодействием было его обращение к ней, чтобы она постояла на машинках. Мэй тогда работала всего несколько дней и в тот обед была свободна, на её летающие самолётики никто не покупал билета. Девушка безмятежно сидела в тени, обмахиваясь веером. А вот дети постарше обступили вход на картодром. Мэй видела, как Кадзу проверял их билеты и рассаживал по машинкам, как вывел их на линию старта и после короткого чёткого инструктажа — не врезаться, не устраивать гонок, не обгонять, держать руль ровно, не дёргать, смотреть на дорогу, не отвлекаться — машинки были пущены по дороге. Ребята радостно завизжали, закричали, засмеялись. Продолжая наблюдать, она увидела, как Кадзу коротко глянул на экран телефона, такого же чёрного, как он поднял голову, сразу бросая взгляд в упор на неё. Она вздрогнула, почувствовала неладное, осознавая, что всё это время тот знал об её внимании к нему. Тогда мужчина позвал её. Спрятав веер, девушка быстро оказалась рядом. Сразу увидела, насколько Кадзу был выше, его широкие плечи, шею, ключицы, выглядывающие из-под чёрной футболки, красивые руки, услышала голос. Он спросил, работала ли она на картодроме, и получив ответ, сказал, что уйдёт на пару минут. Всё спокойствие и умиротворение выветрилось из девушки мгновенно. Кадзу быстро скрылся, а Мэй осталась на аттракционе в утомительном ожидании возвращения мужчины и волнении, как бы всё было в порядке. Она с огромным облегчением выдохнула, когда ребята откатали своё время и убежали. Тогда-то и показался Кадзу. Он коротко поблагодарил Мэй. И после этого случая почему-то внутри девушки больше не было прежнего спокойствия.       Когда мужчина работал на детских аттракционах, её мысли и внимание всё чаще и без её ведома возвращались к такому незнакомому человеку. Эта таинственность и опасность так тянули к нему, манили и резали где-то в груди вспыльчивым предвкушением.       Мысли лентой проносились в голове, и Мэй даже не заметила как выпила весь горячий напиток. Её уже не потряхивало, а внутри чувствовалась тёплая тяжесть. Она вновь посмотрела на Кадзу:       — Спасибо. Ещё раз.       Мужчина приблизился к ней, вытянул руку — Мэй замерла — и большим пальцем вытер светлую пенку с верхней губы. Девушка тут же отпрянула, мгновенно залилась краской, прикрыла рот ладошкой, с некоторой яростью проводя по губам. Она уже не видела, как чужой язык лизнул подушечку пальца. Поборов внезапные эмоции, Мэй взглянула на улыбающегося Кадзу. Тот поднялся с пуфика:       — Идём?       Она поднялась за ним.       Дождь не хотел прекращаться. Мэй казалось, что она так долго находилась в своих мыслях, что погодное несчастье уже давным-давно закончилось. И всё же падающая вода с неба тарабанила по стеклянной крыше универмага.       Кадзу раскрыл зонт, взглянул на девушку. Та уже смотрела на него. Он понял — на губы. И понял, что вновь ушла в себя. Пауза затягивалась. Мужчина чуть приблизился:       — Хочешь?       От тёплого чужого дыхания удивленная Мэй не поняла, о чём её спрашивали. Чего она хотела? Могла бы? Будет? Перехотела? Вопросы мелькали во взгляде, но она решила довериться тому, кто стоял рядом, и кивнула.       Несмотря на то, что Кадзу казался жёстким, его губы были мягкими, и ладонь, дотронувшаяся до щеки, щекочуще нежной. В это мгновение Мэй стало страшно — это был её первый поцелуй, и она никогда не думала, что он произойдёт уже сегодня, уже сейчас. Но раз уж она решила доверять, значит, нужно доверять до самого конца. Набравшись смелости, Мэй ответила на поцелуй. Слепым котёнком повторяла за ним, приоткрывая губы. Её дыхание уже давно замерло, сердце внутри било чечёткой. Рука сама собой оказалась на его плече, провела к шее. И она невероятно удивилась, насколько чужая кожа была горячей. Мужчина весь словно был источником тепла. Вторая ладонь тоже быстро прижалась к его шее. Она тянулась к нему всей душой и телом, сознанием и чувствами. Утопала в этой мешанине прикосновений. И никогда не думала, что он может оказаться так близко: проводить по его волосам, собранным в пучок на затылке, задевать тонкую мочку уха, чувствовать горьковатый запах, то ли одеколона, то ли шампуня, то ли настоящего мужского тела, пальцами сжимать плечи, ладонями чувствовать твёрдые ключицы. Так медленно и так вязко, маняще и одурманивающе.       В какой-то момент Кадзу, отрываясь от ее губ, мазнул по щеке ещё парой поцелуев. Обжигающе выдохнул в скулу. Мэй очарованно видела белые капли на прозрачной крыше. Они казались ей разбросанными жемчужными звёздами. Эти звёзды зеркалились в её глазах. Уже позже в почти пустом автобусе, слушая гул дорог, машин, она мяла свои ноющие губы, не веря и не осознавая эту первую в жизни трепетную ласку.