Вечное прощение и вечное прощание

Пыль застилала глаза и неприятной плёнкой оседала на губах, сухой воздух застревал в горле, жёг и покалывал — это растравляло и без того возбуждённые нервы Беллы, шедшей в сторону набережной, чтобы отвлечь себя от непрошеных раздумий: «Он сказал: «До встречи». Вот так просто. Напускная самоуверенность и тщеславие — как же это… по-мужски? Дурацкий стереотип, конечно, но здесь имеющий право на жизнь благодаря менталитету асов… Так или иначе, но я позволила ему стать настоящим, стать живым — он даже имеет пол, чёрт побери! Ведёт себя, как настоящий мужлан: сперва подхалимничает, изображает из себя «мистера галантность», а затем раскрывает истинное лицо, даже не чурается вступить в открытое противостояние, натягивая маску хладнокровного завоевателя. Он жалок и низок. И трус. Или нет? Иначе зачем так бесхитростно сдаваться под занавес спектакля?» Ветер поднимал столбом пыль так, что Изабелла с трудом разбирала дорогу, прикрывая глаза козырьком из ладони. И вдруг ветер как по волшебству стих, а перед взором охваченный сверкающим пыльным песком предстал заморский караван: с Дальних островов, что лежали за океаном, приплыли громадные торговые суда. Шесть зелено- и краснокрылых красавцев стройным рядом пришвартовывались у причала и откидывали трапы, по которым лениво и неуклюже спускались навьюченные охровые верблюды, покачиваясь из стороны в сторону под тяжестью товара. Заворожённая невиданным зрелищем Изабелла, с трудом удерживая под мышкой книги, быстрыми шагами приблизилась к гавани и застыла с открытым ртом, уступив дорогу длинноногому изнывающему от жары влажному верблюду, через спину которого был перекинут узорчатый бордовый ковёр. Из-за сплющенных больших чёрных глаз его морда выглядела глуповатой и, как показалось Белле, несчастной. Следом за верблюдами по трапу спускались рабочие со сгоревшими красными лицами, шумные матросы и достопочтенные господа в богатых одеждах. С нижнего яруса потерянными и пустыми глазами смотрели рабы, закованные в цепи: их направляли дальше, в другие миры — в Асгарде работорговля была незаконна. Сторонясь носильщиков, что несли на спинах плетёные корзины, источавшие дивные ароматы свежих овощей и фруктов, Белла брела вдоль нескончаемого мокрого борта судна и, запрокинув голову, печально смотрела на тех, чьи жизни больше не принадлежали им. А они внимательно и презрительно глядели в ответ: загнанные звери, которых изнутри жгла зависть, испепеляло отвращение к этим «свободным» с гадкими сострадальческими физиономиями, ведь те наблюдали творившиеся вокруг них несправедливость, бесчинство и неравенство, но ничего не предпринимали для того, чтобы их предотвратить. Высокий мускулистый и коротко стриженый бугай в серо-голубом рваном балахоне скривил лицо и харкнул перед Изабеллой. — Вали отсюда, богатенькая маленькая сучка! — басисто и с надрывом проорал он, захлёбываясь слюной. — Долой лицемерную дрянь! — его лицо стало фиолетово-пунцовым. Возгласы бугая подхватили остальные, а некоторые даже стали бросать в незнакомку ботинки, недоеденные корки хлеба и обглоданные рыбные кости. Приглушённо вскрикнув, Белла пошатнулась и что было сил побежала вперёд, не замечая, как из глаз от испуга брызнули слёзы. Когда воздух забил лёгкие, а дышать стало невыносимо из-за боли в груди, она остановилась и стала озираться по сторонам, будто те рабы могли преследовать её. К горлу подступила тошнота, от бега закружилась голова, а тело трясло от отвращения: её вырвало прямо посереди дороги. «Я отвратительна, — думала она, — они в отчаянии, они ни в чём не виноваты! Мне должно быть мерзко от того, что с ними сотворили, но вместо этого мне омерзительны они сами. Я ужасный человек, должно быть. А каким ангелочком всего пару часов назад рисовалась перед Локи, прямо-таки сама невинность!» Подняв голову и осознав, что вокруг толпы прохожих, она испытала крайнюю неловкость, однако никто в её сторону и головы не повернул: под неустанными взорами хозяев все мысли рабочих были только о том, как быстрее разгрузить корабли, ведь у торговцев всегда всё упирается в сроки. — Посторонись! — буднично кричал коренастый голубоглазый старик с роскошной бородой и снежно-белыми седыми волосами, ведя за собой мощного тяжелоупряжного коня с набитым до верха фургоном. Его приятный грудной голос и квадратное красивое мужественное лицо вернули Белле равновесие и чувство реальности. Выпрямившись, она стала медленно и глубоко дышать, всеми силами стараясь вернуть состояние очарованности происходящим, но получалось скверно. Успокоив нервы, Белла двинулась дальше и, завидев бочку с питьевой водой, какие из-за жары стояли на каждом углу, бросилась к ней. Зачерпнув жестяной кружкой спасительной освежающей прохлады, она с упоением и жадностью пила до тех пор, пока в горле не начало неприятно першить от холода. «Ужасная жара, совсем как во время маминой археологической экспедиции в Каире, — воспоминание из раннего детства неожиданно ворвалось в мысли, — да и вокруг всё то же: верблюды и загорелые лица». Взор её пленило судно из красного дерева с тёмно-зелёными парусами, оно только что пришвартовалось и откинуло трап. По деревянным резным мосткам спускались мохнатые тёмно-коричневые двугорбые верблюды с белыми мордами, на которых сверкали позолоченные уздечки. Рядом с каждым из животных шёл рабочий в расшитом серебром бархатном коротком жилете, едва доходившем до поясницы. Их красные задумчивые и деловитые лица контрастировали с белизной тюрбанов на головах, а жилистые мускулистые руки напоминали отточенные рычаги для шестерён. С кормы ими громко командовал русоволосый мужчина — хозяин, по всей видимости, — крепкий и статный, с чёрной крашеной бородкой и светло-карими, будто подведёнными углём, глазами. Он крутился из стороны в сторону, уверенно размахивая сильными руками и тыча длинными пальцами, украшенными перстнями с большими драгоценными камнями. Насупленные густые иссиня-чёрные брови, дикий взгляд исподлобья, впалые щёки и чрезмерно скуластое лицо с угловатой челюстью — настоящий шакал. Мутно-фиолетовые кожаные одежды его поблёскивали матовым свечением, придавая фигуре величественность и подчёркивая властные движения. Иногда он скалился, оголяя белые клыки, и в эти мгновения в его грубоватом лице появлялось что-то необъяснимо притягательное. В морском тяжёлом воздухе смешались запахи мускуса и пота, благоухания духов и пряностей, ароматы душистой зелени и овощей — от них у Изабеллы кружилась голова, но она не находила в себе сил уйти из-под палящего солнца: вросшая в причал, она упивалась смешением обилия красок и мелькающими незнакомыми лицами. Следом за верблюдами с корабля выбежали, причудливо извиваясь, чернокожие акробаты в парчовых красных туниках, рассыпавшись по причалу, как стайка пауков; за ними ступали полуобнажённые глотатели огня в набедренных хлопковых повязках, сразу за которыми шли юные девы в разноцветных шелках, прибывшие на «ярмарку невест» из других миров и далёких земель. Завершил дивное шествие хозяин-шакал, сошедший на берег последним. Когда он оказался напротив Изабеллы, она смогла разглядеть давний глубокий шрам, рассекавший правую щёку полумесяцем от уголка глаза до мочки уха. Но удивил её не сам шрам, а то, что его обладатель никак не пытался скрыть изъян: косматые волосы были собранны на затылке в высокий хвост с нанизанными на него золотыми кольцами. Шакал остановился и на мгновение посмотрел в её глаза: бесчувственный оценивающий взгляд. Изабелла невольно нахмурила брови, по спине пробежал холодок. «Смотрит как настоящий торговец, словно вокруг не люди, а товар», — подумала она, провожая удаляющуюся фигуру неприятно-притягательного незнакомца.

***

2020 год, июнь. Годовщину возрождения Асгарда праздновали с ещё большим размахом, чем в предыдущем году: царский дворец распахнул свои двери для всех, кто желал побывать на великом пиру, олицетворявшем вечность и несокрушимость дома богов. Новоиспечённая царица предложила устроить костюмированный праздник, вроде мидгардского Венецианского карнавала, и идея эта очень пришлась по душе Тору, а потому единственными условиями праздника были костюм и непременно маска. Гостей же встречал украшенный флагами и цветами зал, по периметру которого располагался стол, ломившийся от щедрых угощений и разнообразных хмельных напитков. Под потолком, в нише, играл оркестр, и дивная музыка разливалась даже за пределы дворца; театральные представления, состязания и акробатические номера — каждая зала полна увеселений на любой вкус. А вечером над гаванью должен был прогреметь фейерверк, который гости без труда смогли бы разглядеть из дворца. Мероприятие потребовало немалых затрат, знатно опустошив казну. Локи не одобрял идею брата: былые праздные времена и страсть к увеселениям остались для него в прошлом, насущными проблемами стали строительство и дипломатические миссии. Принц, как мог, пытался уговорить Тора отказаться от праздника или провести его в разы скромнее, но тот был уверен, что народу необходимо как следует повеселиться, вспомнив о минувших днях. Тор пребывал в самом лучшем расположении духа и полной уверенности, что скоро растраты окупят себя: «Мы должны показать людям, что наше правление — не только войны и изнурительная работа по восстановлению Асгарда, но и мир, дух праздника! Давай встряхнёмся, Локи?» — восторженно отвечал царь своему брату. Во тьме своего чертога, у высокого трюмо, стоял Локи и вглядывался в отражение: чёрная туника из плотной ткани, поверх которой надет чёрный линоторакс* в македонском стиле, украшенный серебряной расшивкой, и блестящие чёрные глянцевитые наручи. Бледное лицо едва освещали два зажжённых факела, и с подведёнными сажей глазами оно выглядело более чем устрашающим. «Чистое, кристаллизованное зло, — пришло вдруг Локи на ум, — бесполое и безликое…» — Интересно, а кто ты такой? В приоткрытой двери стояла Джейн Фостер и с интересом разглядывала костюм Локи. — Я вот решила, что буду Шахерезадой, — смеясь, она переступила порог и покружилась на восточный манер. — Мифология никогда не была моей сильной стороной, но, кажется, ты похож на одного из древнегреческих богов… — Я Аид — греческий бог царства мёртвых, — оскалившись, Локи сжал в руках длинный металлический двузубец. — И теперь мне вдвойне интересно, какой дурацкий наряд ты заставила надеть своего муженька? — и покатился со смеху. — Он в тюрбане и огромных шароварах, ты потешишься, уж поверь, — усмехнувшись, ответила Джейн. — Вообще-то он послал за тобой, пора идти открывать праздник. — Дай мне минуту, я сейчас, — тихим голосом произнёс Локи и вновь повернулся к зеркалу. — У тебя всё в порядке? Кажется, ты чем-то расстроен или не в духе. Хотя, если подумать, то это два твоих обычных состояния, — изобразив смешливую гримасу, проговорила Джейн. — Всё в порядке, просто чувствую себя по-дурацки. И до сих пор не возьму в толк, для чего нужен этот глупый маскарад? — Значит надень маску — как ты обычно и делаешь — и притворись, что получаешь удовольствие. Сделай это ради Тора. Пожалуйста. — Она покровительственно положила руку ему на плечо. Это был запрещённый приём, и Локи пришлось сдаться и послушно последовать за Джейн. В тени коридоров он едва различал летящую шёлковую чадру небесно-голубого оттенка, лишь золотые браслеты отбрасывали яркие отблески на полированный пол и стены. По обнажённой спине царицы струились тени, сталкиваясь и стремясь обогнать друг друга, и Локи зачаровано наблюдал за игрой света и тени, думая о том, как поразительно они сосуществуют с начала всех начал, служат один для другого основанием и причиной. Стражи отворили массивные каменные двери, и Локи с Джейн осыпал водопад из красно-белых розовых лепестков. Навстречу им кинулся Тор в больших белых шароварах, похожий на падишаха, и Локи не смог сдержать смеха. — Посмеёшься потом, — поспешил он унять брата, — а я приготовил небольшую вступительную речь и хочу, чтобы ты был рядом. Локи вновь покорился, и после вступительной речи Тора начался пир: гремела музыка, под потолком летали акробаты, а народ забывался во хмелю и яствах — весельем был пленён каждый. Только царь Аид, подперев тыльной стороной ладони щёку, угрюмо глядел поверх голов, сквозь громадные колонны и даже не притронулся к еде, лишь распивая вино. И пусть он не без удовольствия смотрел на потрясающее воображение торжество плоти и праздности, он не чувствовал себя его частью. — Эй, Аид! — принц повернул голову: совсем охмелевшая, Джейн сидела на коленях мужа, ласково поглаживала его по лицу и кивала в сторону входа. — Не хочешь похитить прекрасную Персефону**? Подняв голову, Локи увидел на пороге Изабеллу в бледно-розовом платье из газа и шёлка в стиле прованс, держащую в одной руке плетёную корзину с цветами и двумя половинками граната, а в другой тонкую узорчатую золотую маску. Она смущённо озиралась по сторонам и всё время что-то шептала на ухо стоявшей рядом красивой даме с вьющимися каштановыми волосами, шедшей под руку с сухощавым статным усатым воином. Но смущалась Изабелла недолго: подняв голову и увидев под потолком акробатов, она с открытым ртом ринулась обходить залу, придерживая свободной рукой венок из полевых цветов. Хмель ударил Локи в голову, тело бросило в жар, и он крадучись последовал за девушкой. Когда Изабелла зашла за колонну, он, улучив момент, подхватил её на руки со спины и бросился бежать из праздничного зала, держа курс на дворцовые сады. Вскрикнув, Белла уронила корзинку и попыталась вырваться, но вор крепко держал добычу, и ей только оставалось брыкаться и извиваться в тщетных попытках облагоразумить своего похитителя. — Что ты делаешь, чёрт возьми?! — жалобно кричала она, пытаясь сорвать с Локи чёрную кожаную маску. Её голос чарующе звенел в воздухе, а исходящий от кожи сладкий цитрусовый запах сводил с ума: Локи понимал, что как только он заговорит, то тотчас будет разоблачён, и Изабелла не преминет одарить его хлёсткими упрёками. — Похищаю прекрасную Персефону!