открытки из разноцветных снов

Инь Юй раздражён. Раздражён до чесотки в сердце и ничего не может с этим сделать, наблюдая, как вертится рядом кудрявая макушка. Глаза у Циина щенячьи, восторженные — такие же, как слетающее с губ раздражающее «шисюн!». Колени щекочут длинные растрёпанные кудри львиной гривы. Столкнуть бы, но совесть не позволяет — и потому Инь Юй недоверчиво запускает руку в волосы, а Циин улыбчиво жмурится ласковым котёнком. Истинные чувства всегда написаны у него на лице жирным шрифтом. Это пугает. Так не должно быть. — Шисюн, поцелуй меня? Инь Юй вздрагивает и снова хочет оттолкнуть, снова теряется и опускает руку на полужесте, внутри себя негодуя от его наглости. И всё же, не настолько он бессовестный — спросил. На его румяном лице шелестят тени листьев, тёплый летний ветер и бесстыжее непонимание, взгляд открытый, распахнут — взгляд котёнка с колючей шерстью и большим сердцем. — Сам-то понимаешь, о чём говоришь? — вздыхает. Казалось бы, нужно злиться, но сердце спокойно и даже слегка учащает ритм — непривычно, смущающе. Хочется отвернуться, но под пальцами всё ещё мягкая грива, тёплая и приятная, стелется в ладони шёлком и дурманящими яркими одуванчиками, пушистыми и очень летними, как и сам Циин. — Тогда я? — вопрошает он, приподнимаясь на локте. — Можно? И Инь Юй не сопротивляется. Он вообще ни о чём не думает. В голове разгульный летний ветер, пыльца одуванчиков и нежный открытый взгляд. В груди разливается тепло — Циин целует неловко и почти по-детски невинно, едва дотронувшись губами, но очень чувственно и жарко. Лицо опалено его прерывистым дыханием, по спине пробегают мурашки, когда Циин шарит руками по его телу: без намёка, лишь ища поддержки; а щёки горят, когда он осторожно целует ещё, щёки, нос, дрожащие веки. Торопливо и горячо. Отвечать страшно. Внутри всё переворачивается от противоречивости. Страшно, непривычно, слегка раздражающе (или только кажется?), Инь Юй сконфужен, разум воспалён, мысли путаются, теряются, и слова не выходят из пересохшего горла. Зато Циин сияет, крепко сжимая его ладонь и бережно поднося её к груди, словно редкое сокровище. Чувства переполняют его, и он с радостью делится ими, и кажется, словно он проглотил солнце — так слепит его искренность. — Очень сильно люблю тебя, шисюн. Ты самый лучший. Инь Юй молчит, тяжело дышит и пытается собраться с мыслями, но безуспешно. Остаётся лишь снова запустить ладонь в небрежные кудри, расчёсывать и слушать — пение цикад, шуршание листвы на дереве, плывущие по небу вечерние облака, приглушённое дыхание на коленях да стук собственного сердца. И думать, что так, вероятно, и выглядит мечта.