Дикий кот

             Нетронутый снежный саван засиял золотым песком, искрясь в лучах полуденного солнца, что застыло в зените небесной сферы. Казалось, будто все тени тотчас сгинули, ослепляя своим отсутствием снайпера, неспешно вышедшего из воинской части.              — Старший брат! Я даже представить не мог, что ты пригласишь меня сходить с тобой в увольнительный! — восторженный голос своим оглушительным звучанием прервал вязкий гул тишины, царившей за казёнными воротами — мне показалось, что в казармах ты избегаешь общения, — добавил юноша, нагнав собеседника.              — Никак нет, сэр, я лишь старался соблюдать субординацию, ведь неуставные отношения возбраняются начальством, — едва заметно ухмыльнулся Огата, потирая рукой сквозь зимний китель свежий синяк на шее.              — Прошу, Хякуноске-сан, давай отбросим в сторону формальности и насладимся обществом друг друга! — юноша с улыбкой похлопал брата по плечу.              — Как скажете, младший лейтенант, — намерено осекся Огата, — то есть Юсаку-сан, — надвинув на глаза козырек армейской фуражки, снайпер неторопливо отстранился и зашагал вперед, оставляя за собой следы на искрящейся золотом снежной кромке, — должно быть, вы не часто бывали на Хоккайдо до вступления в должность? — спросил Огата, пытаясь выдать как можно больше дружелюбия в интонации голоса.              Сохраняя уважительный тон, парень не спешил следовать примеру брата и переходить на «ты». Первым заводить разговор не о чем для снайпера было чертовски непривычно, благо дело, когда идешь впереди нет нужды снова заглядывать в эти янтарные глаза и видеть перед собой вечно улыбающееся лицо.              — Честно признаться, это мой первый выход в город, я еще не успел здесь как следует освоиться, с тех пор как покинул Токио. Поэтому очень здорово, что именно ты будешь моим гидом, спасибо тебе за приглашение! — улыбнулся Юсаку, беззаботно следуя за братом по протоптанной тропинке, которая петляя меж ухабистыми кочками, понемногу отклонялась от расчищенной дороги и постепенно заводила парней в непроглядную глушь хвойной посадки.              Придорожная тишь сдавила виски гулом, вокруг не было ни души. Лишь пронизывающий ветер, унося любые звуки прочь, гулял меж чернеющими стволами мохнатых елей. В объятиях их пышных лап были скрыты все приметные очертания местности, никто б и не подумал в здравом уме идти этой дорогой, ведь если что-то случится по пути, то вряд ли крики заплутавшего путника будут здесь услышаны.              — Наверняка после блеска столицы провинциальная Асахикава покажется вам отсталой глушью, — смело пробравшись через черноту еловых ветвей, Огата остановился перед обрывистым спуском с пригорка. Дождавшись пока Юсаку выйдет из хвойных зарослей, парень обернулся и слегка вычурным жестом, будто приглашая важного гостя занять свое место в зале театра, указал на открывшуюся взору яркую панораму городской картины, — но поверьте, мне есть чем вас удивить! — криво ухмыльнувшись добавил он с елейной интонацией.              С высоты холмистой местности перед глазами предстали занесенные искрящимся снегом, изогнутые крыши домов. Плотной застройкой, подобно деревянному покрывалу, они устилали всю низину, а редкие многоуровневые башни, красными шипами впивалась в лазурную высь по-зимнему ясного небосклона.              Казалось, что замерзшая река Асахи, спускаясь с острия горных вершин, красной чертой рассекла город на две части. В лучах полуденного светила ее ледяные воды ослепительно блистали, будто обращаясь в оранжевые языки трепещущего пламени. Не даром местные прозвали ее рекой солнца.              С этой точки обзора все поселение было видно, как на ладони. Огата по привычке потянулся поправить ремень винтовки, но с грустью наткнулся на ее отсутствие. Вид, захватывающий дух, не только придавал этому пригорку черты идеальной снайперской позиции, но и предвещал суровый спуск.              — Это место воистину прекрасно! — восхитился Юсаку, разразившись искренней улыбкой, — мне кажется, что первозданная красота этого вида способна затмить суетливую столицу своей безмятежностью! — потирая раскрасневшиеся на морозе ладони друг об друга, юноша очаровано впитывал глазами все детали доселе неизвестной местности, любуясь ее старинным колоритом, который с высоты холма казался ему сказочным.              — Вы просто еще не были внизу, к слову, спуск здесь довольно специфичный, обычно при выходе в город начальство объезжает эту гору по серпантину, — Огата прошелся по краю спуска в поисках знакомого дерева, что было обвито прочной веревкой, — но за неимением конного транспорта мы с вами, младший брат, воспользуемся ухищрениями рядовых, которые придумали как можно сэкономить драгоценное время вне казармы! — нащупав в сугробе спускающуюся в низ веревку, парень принялся вытаскивать из снежной кромки то, что было привязано к ее концу.              Отряхнув от снега потрёпанные жизнью длинные деревянные сани, Огата с довольным видом поставил их перед братом. Заметив, как юноша принялся с интересом изучать этот незамысловатый предмет, Хякуноске с усмешкой припомнил, как отправляясь по прошлому поручению в город, он и сам не горел желанием вместе с Усами спускаться с горы на скрипучих санках, но поддался напору гиперактивного товарища, который со словами: «Да не ссы ты, я тут сто раз уже съезжал!» — взял управление в свои кривые руки и едва оттолкнувшись свалился с саней, заставив снайпера отведать злополучный вкус разочарования и снега во рту. Все-таки совместное падение с пригорка выглядело по-настоящему комично, ведь катиться кувырком по склону, пытаясь друг друга огреть в перебранке – не лучшая идея.              Повторять этот аттракцион и идти в город помятым отнюдь не хотелось, но желание подразнить брата было намного сильней нелюбви к дурачеству. Огата был уверен, что Юсаку непременно откажется от этой авантюрной затеи и уже начал предвкушать, как изнеженный сынок генерала будет умолять раздобыть ему лошадь, ведь к таким приключениям человек благородных кровей наверняка не готов.              — Надо же, какие изобретательные люди служат в нашей части! Жаль, в Токио редко выпадает шанс весело прокатиться по сугробам, помнится, последний раз с горки я скатился, когда закончил школу, — вопреки ожиданиям Юсаку не только с интересом осмотрел сани, отвязывая их от веревки, но и звонко постучав по деревяшкам, успел отладить расшатанную конструкцию — надеюсь, с тех времен мои навыки катания забылись не до конца, — обнаружив удобное место для спуска, юноша беззаботно уселся в санки, — присаживайся, старший брат, прокатимся с ветерком! — обворожительно улыбнувшись, Юсаку приглашающе похлопал по деревянной дощечке позади себя.              — Признаюсь, я приятно удивлен вашей решимости, — нервная усмешка скользнула в уголках растрескавшихся губ. Опешивший Хякуноске и представить не мог, что Юсаку не только согласится на эту авантюру, но и перехватит инициативу. Теперь деваться некуда, придется и самому лезть в чертовы сани!              «Близко, слишком близко!» — мысленно процедил Огата неспешно усаживаясь позади брата. Он был полностью уверен, что не окажется в столь щекотливом положении, ведь чтобы не свалиться при спуске, придется попрать ворох противоречивых чувств и крепко обнять виновника своего навязчивого замешательства. Не подав виду, Огата нехотя обхватил крепкую спину юноши, стараясь как можно меньше с ним соприкасаться.              — Держись крепче, Хякуноске! — воскликнул Юсаку, с силой придвинув брата за ноги ближе к себе. Юноша тут же смело оттолкнулся, заставив сани сию секунду соскользнуть со склона пригорка, оставляя за собой серебристый след на нетронутом покрывале снежного савана.              На полном ходу сани принялись рассекать сугробы, разбивая их на мелкие искрящееся льдинки. В лучах полуденного солнца блиставшие золотым песком снежинки так и норовили окатить лица парней своим игольчатым прикосновением, выжигая на их щеках легкий румянец.              Набирая скорость, Юсаку играючи маневрировал объезжая кочки и сохраняя равновесие, время от времени отклоняясь в противоположную сторону от крена. Отголосками давно забытого ощущения свободы, свист ветра окрылял мятежный разум.              Заметив, как младший брат беззаботно улыбается, с ребяческим азартом получая наслаждение от поездки, Хякуноске хотел было глумливо окрестить его взрослым ребенком, но безрадостные воспоминания о собственных детских летах, тут же заставили Огату отмести эту мысль прочь, дабы не ворошить свои старые раны              От чужого тела даже через зимнюю одежду при столь близком соприкосновении ощущалось пронизывающее тепло. Поймав себя на том, что мучительная близость этих импровизированных объятий способна приносить нечто большее помимо дискомфорта, и в какой-то мере даже приятна, Огата тут же попытался отстраниться, резко накренив на бок сани, что мчались на полном ходу.              «Полетаем, младший братик? А то уж больно гладко все идет, скучно!» — Хякуноске уже был готов с довольной ухмылкой свалиться в снежную кромку, лишь бы не соприкасаться больше с младшим братом так близко, но вопреки ожиданиям, тот тут же подхватил парня за шиворот и прижал крепче к себе. Отвлекшись на выходку брата, Юсаку не успел отвести сани от жесткой кочки. На полном ходу налетев на припорошённый снегом сосновый пень, санки громко заскрипели.              — Осторожнее, все сейчас развалится! — прокричал Юсаку, стараясь прикрыть собой Огату, он резко завалил сани на бок в попытке остановить их на полном ходу.              Тут же послышался громкий треск, и братья сию секунду кубарем покатились по подножью заснеженного склона, на пару угодив в большой сугроб. Оказавшись плотно впечатанным в снежную кромку навалившимся сверху телом юноши, Хякуноске лишь разразился нервным смешком сквозь сомкнутые зубы, хоть и был Огата крепко сложён, но в росте и размерах он явно уступал брату.              «Генеральские харчи явно пошли этому барчонку на пользу!» — мысленно съязвил Огата, дерзко всматриваясь в румяное лицо юноши, что изумленно застыло в считаных сантиметрах от его косой ухмылки.              Невольно сравнивая себя с новообретенным родственником, Хякуноске на собственной шкуре ощутил разительную пропасть меж потенциалами: будь то физическая сила атлетического тела, которое мощью своих мышц сейчас так крепко вдавливало его в колкий сугроб, что он едва мог пошевелиться, или же благородство аристократичных черт лица, осененных одухотворенной мыслью, струящейся из лучистых глаз цвета янтаря. Должно быть, в его разум еще ни разу не впивались змеиные языки петляющих порочных измышлений. Не запятнанный грехом, еще чистый? Быть такого не может…               Какая ирония, такой же воодушевлённой искрой светились глаза и у матери, когда она в самозабвенном бреду вспоминала краткие мгновения, проведенные со снизошедшим до нее благородным офицером императорской стражи. Омерзительное зрелище, ведь именно фатальная встреча с лордом Ханадзавой и превратила почетную гейшу из Асахикавы в падшую женщину с позорным приплодом. Неужто так выглядит истинная любовь, или это еще одна причудливая маска плотской похоти?               Несколько секунд парни, не проронив ни слова, изучающе смотрели друг на друга, пока знаменосец не залился радостным смехом, упершись лбом прямо в братское плечо, обрывая тем самым раздумья Огаты.              — Вот это спуск, чуть не навернулись! Больше не падай так, братишка! — встрепенулся Юсаку, потерев рукавом свои раскрасневшиеся щеки, он медленно встал на ноги и тут же протянул старшему брату руку.              Помогая Огате подняться, младший брат шутливо потрепал его за голову, стряхивая с угольно-черной шевелюры снежные хлопья. От этого Хякуноске слегка опешил, но отстраняться не стал, лишь тень хитрой ухмылки упала на его лицо: «Надо же, не прошло и часа, а он уже во всю пытается сблизиться. Как удобно, такими темпами мне самому не нужно утруждаться, даже досадно. Неужто мой младший брат настолько наивен?»              — Прошу простить, на такое приземление я точно не рассчитывал, видимо, старые сани уже не выдерживают веса двух человек, похоже это был их последний спуск, — сдержано слукавил Хякуноске и на свой лад проведя ладонью по голове, принялся старательно отряхивать зимнюю одежду от снега.              — Давно я так не веселился, отличное начало дня, поскорей бы увидеть этот дивный город, жаль, что бывал я здесь только проездом! — улыбнулся Юсаку, поправляя свою слегка съехавшую на бок фуражку.              — Наверняка за 24 часа Асахикава успеет вам надоесть, ведь из развлечений здесь только заунывные самурайские забавы и бордели, — с ухмылкой переступив через развалившееся на части сани, Огата неспешно зашагал по притоптанному снегу тропинки, ведущей из глуши к извилистому въезду в город, — всё-таки часть моего детства прошла здесь, я знаю, о чем говорю, — добавил он, сверкнув глазами через плечо.               Город встретил братьев вереницей беднятских деревянных домов, сползающих в низину реки по холмистому склону. Лачуги плотной застройкой теснили друг друга, утопая первыми этажами в заснеженной земле, казалось, будто прогресс обошел стороной это место, сохранившее колорит худших времен эпохи Эдо.              Из-под циновок, что плотно задраили окна покосившихся домов, сверкали голодные взгляды их обитателей. Люди старались не выходить лишний раз из лачуг, дабы сохранить крупицы заветного тепла, которые в морозные дни были на вес золота. Подобно волкам, бедняки облизывались на сытых и лощеных солдат, бессильно грезя разорвать их в клочья дабы мстительно выпустить злобу, отыгрываясь за все тяготы жизни военного времени, и заодно поживиться хорошей одеждой и снаряжением. Немудрено, что многие юноши шли на службу в попытке сбежать из ада всепоглощающей бедности и голода.               На заброшенных деревянных сооружениях, что теперь лишь отдаленно напоминают руины усадеб, еще виднелись обрывки фамильных стягов и потускневшие изображения самурайских гербов, возвещавших о былом величии их хозяев. В пустынной глуши развалин не было ни души, только одинокая старуха спускалась с пригорка и несла на своем горбу непомерно огромную охапку хвороста.              Со смятением и интересом, ошеломленными глазами ребенка Юсаку взирал на царившую в округе разруху, заприметив впереди идущую пожилую женщину, он будто бы очнувшись ото сна, двинулся в ее сторону, намереваясь предложить свою помощь, но Огата тут же дернул парня за рукав.              — Это плохая идея, Юсаку-сан, здесь не оценят вашу услужливость, — со смешком в голосе добавил Хякуноске.              — Но нам же по пути, наверняка это не задержит нас, странно будет пройти мимо, если можно оказать посильную помощь нуждающимся в ней! — плавно отстранившись, Юсаку смело зашагал вперед.              Догнав сгорбленную старуху, парень слегка наклонился, заглянув в ее выцветшие глаза, что были скрыты за лохмами седых волос.       — Бабуль, вам должно быть очень тяжко нести столь тяжелую ношу, могу ли я предложить свою помощь? — с добродушной улыбкой произнес юноша.              Едва он успел сказать эти слова, как старуха крепко огрела его по лицу своей тростью.       — Да будь ты проклят! И все военное правительство императора вместе с тобой! — плюнув юноше под ноги бабка с силой отпихнула его и как ни в чем не бывало, похрамывая на одну ногу поплелась вперед, оставив ошеломленного Юсаку позади.              Приложив ладонь к раскрасневшейся щеке, Юсаку замер и оставшись стоять на месте как вкопанный, принялся провожать глазами эту странную пожилую женщину. Ему казалось, будто картина привычного мира начала понемногу рушиться у него на глазах, ведь это ужасно, когда политическая ненависть в сердцах людей способна извращать их разум настолько, что они без зазрения совести способны попирать даже самые добрые намерения. Немудрено, ведь прожив всю жизнь в генеральском доме и обучаясь в элитной токийской академии юноша почти не сталкивался с такими варварскими проявлениями горожан в свой адрес.              — А вот и местные забавы, — нагнав брата, Хякуноске с ядовитой ухмылкой похлопал его по плечу и довольно зашагал вниз, спускаясь к набережной — окраины Хоккайдо как всегда угрюмы с гостями, не пренебрегайте моими советами лишний раз, — кинул вдогонку он.              — Понять этих людей можно, должно быть для неё это единственный способ сказать о своей боли, — с грустной улыбкой заключил Юсаку, потирая горящую щеку, он все еще неотрывно глядел ушедшей старухе в след. Он не понаслышке знал, что значат оброненные им слова, но заметив, как отдалившийся брат недовольно наклонил голову в бок, юноша тут же встрепенулся и принялся спешно нагонять своего спутника.              Вскоре, пройдя через богом забытые задворки, парни оказались у ярморочных ворот, за которыми находилось сердце Асахикавы, что билось в неспешном ритме жизни провинциального городка. Пред взором Юсаку представлялись диковинные пейзажи, манящие и пугающие одновременно: искалеченные попрошайки, сидящие на дырявых циновках подле ворот, в алкогольном угаре распевали причудливые народные песни, звучавшие на местном диалекте.              Завидев солдат, они тут же принялись беззастенчиво молить о милостыне и тянуть к ним свои грязные руки, на которых отсутствовали мизинцы. Ошарашенный Юсаку уже было хотел дать им мелочь, завалявшуюся в карманах, но Огата сразу же жестко отпихнул бедолаг от себя и брата.       Снайпер якобы случайно опрокинул сапогом глиняную миску, в которой лежало несколько ржавых грошей, заставив чумазых бродяг в мгновение ока отпрянуть от них с братом и начать с громкими ругательствами судорожно выковыривать медные монеты из снежной кромки.       — Старший брат, зачем ты так? С ними же явно произошло что-то ужасное, раз они в таком неприглядном виде! — возмущенно спросил Юсаку, когда Огата пропустил его вперед и заставил прибавить шаг.              — Иначе нельзя, они бы не дали нам прохода, — с холодным безразличием ответил Хякуноске неспешно следуя за братом, который так и норовил заглянуть ему за спину, — к слову, судя по обрубкам на руках, эти отбросы – бывшие самураи, в свое время их всего-то перестали содержать на казенные средства по праву рождения, а они в ответ подняли бунт против императорских реформ, — едко продолжил он, с интересом наблюдая как возмущение на братском лице плавно сменяется на замешательство, — им позорно отрезали пальцы, чтобы они больше никогда не смогли взять в руки мечи, а опустились до отребья они уже без посторонней помощи, — с наслаждением смакуя детали, Огата уже предвкушал как собственноручно посеет в сознании брата внутриличностный конфликт.              Но не найдя в себе сил на ответ, Юсаку предпочел отстраниться от ядовитой политической полемики, которая зачастую принуждала его держаться лишь одной официальной точки зрения, что с детских лет была вложенной в уста как мантра, отклоняться от которой даже в мимолетных помыслах– непозволительно. Ведь поставленная задача требует не думать, а в пример другим исполнять – так звучали заветные слова.              Пытаясь отвлечься, юноша с интересом стал оглядываться по сторонам: казалось, что стенами, выросшими из сотни пёстрых прилавков, город стыдливо отгораживался от безнадеги, царившей у подножья склона. Если на секунду отвлечься, то можно представить, что оживленный центральный квартал это – продолжение главных токийских улиц.              Вокруг витала суетливая атмосфера, стоящие за вычурными ярморочными прилавками торговцы нарочито манили прохожих, демонстрируя свой диковинный товар во всей красе, а пестро наряженные зазывалы чуть ли не гипнотизировали зевак своими речами, приглашая их посетить яркие палатки с развлечениями на любой вкус и кошелек. Не смотря на мороз, на улице даже выступал старик сказитель бива-хоси, скандировавший легендарные песнопения о доме Тайра. Все это напоминало сумасбродный фестиваль, подкупающий диким, казалось даже древним колоритом ушедшей эпохи.              Засмотревшись на экзотический прилавок с причудливыми монструозными рыбами, которых давление морских глубин сделало похожими на чудищ из детских сказок, Юсаку даже не заметил, как ловкая рука карманника скользнула к кожаной сумке, закрепленной у него на поясе. Парень опомнился только когда услышал громкий шлепок.              — Теряете бдительность, Юсаку-сан, еще немного и вы остались бы без карманных средств, — с хитрой ухмылкой произнес Огата, играючи подставив подножку неудачливому воришке, который тотчас же упал прямо под ноги Юсаку, громко шлёпнувшись о заснеженную землю, — а малой то не промах, сразу вычислил платежеспособную жертву, похвально! — потрепав за загривок чумазого мальчишку лет семи, Огата ловко выхватил из его маленькой ручонки чужой кошелек с бренчащими монетами и кинул его брату, — что прикажете делать с засранцем, младший лейтенант? — сверкнул зубами снайпер.              — Только по лицу не бейте, дядь! А лучше отпустите меня, кушать хочется! — жалостливо захныкал воришка, крепко схваченный за шиворот.              Юсаку опешил, увидев перед собой хнычущего ребенка, пытавшегося несколько мгновений назад его обчистить. От всей души юноше хотелось его отпустить, ведь тяжелая жизнь толкает людей и на большие преступления, ребенок не виноват в сложившихся условиях. Да и недружелюбная городская обстановка будто бы требовала сделать доброе дело на зло ее суровым обстоятельствам, дабы самому не становиться частью всеобщей безнадёги. Но устои жесткого воспитания в генеральском доме, будто отцовским голосом твердили: «Вор должен быть наказан!», перечить им непозволительно.       — Хмм, — юноша задумчиво потер пальцем подбородок. Терзаясь муками морального выбора, он торопливо вгляделся в шумную толпу уличных торговцев — пожалуй я знаю, как тебя проучить, мелкий воришка! — наиграно нахмурился Юсаку и резво зашагал к соседнему лотку.              Крепко схватив пойманного воришку за руку, Хякуноске из-под хитрого прищура черных глаз с интересом наблюдал как зерно сомнения прорастает в действиях брата. В его поведении Огата находил нечто до боли наивное и одновременно непостижимо странное. Сам бы таким образом эту ситуацию он никогда бы не решил.              — Прапорщик Кикута всегда говорил мне, что еда лучшее лекарство от плохого поведения! — протянув впавшему в смятение мальцу только что купленный рисовый шарик данго на шпажке, Юсаку игриво потрепал его за ухо — ты должен будешь съесть все без остатка, вот твое наказание! — добродушно улыбнулся он.              — Э… это точно мне? Даже бить меня не будете? — с изумлением воскликнул мальчишка, дрожащей рукой схватившись за деревянную палочку.              — Конечно не будем, что за вздор! Но попадись ты кому-нибудь другому, то так легко бы не отделался, поэтому пусть эта еда служит тебе напоминанием, что этот мир не без добрых людей, и что бы жить в нем счастливо, нужно находить в себе силы идти наперекор жестокости, — вдохновенно произнес Юсаку глядя в потерянное лицо малолетнего воришки, стоявшего молча с открытым ртом. Должно быть он не понял ни слова, но посыл уловил верно.              — С-спасибо, дядя! — опешивший пацан лишь робко закивал головой и как только хватка солдата отпустила его руку, тот низко поклонился и сверкая беззубой улыбкой со всех ног побежал прочь, скрывшись за ярморочной изгородью.               — Вы так великодушны, еще немного и сможете тягаться в красноречии со старшим лейтенантом, — саркастично зааплодировал Огата, зыркнув в след воришке, — думаете ваши возвышенные речи могут достучаться до здешних сорванцов? — скептически изогнутая бровь на лице парня вторила его косой ухмылке.              — Честно сказать: я делал ставку на еду, а эти речи больше как напоминание для самого себя, — с улыбкой почесав затылок, Юсаку достал из-за спины еще один данго и протянул брату, — я, кстати, и тебе взял подкрепиться, а то больно остра твоя усмешка! — похлопав Огату по плечу добавил юноша.               — Премного благодарен за угощение, — сухим полуофициальным тоном ответил Хякуноске и с осторожностью взял лакомство из чужих рук — неужто это прапорщик Кикута на вас так влияет? — подозрительно прищурился он, поднося глазированный рисовый шарик ко рту. Прежде чем приступить к перекусу на ходу, Огата изучающе обнюхал это нежданное лакомство.              — В академии его все обожали, в свое время он меня многому научил почти как отец, — начал рассказ Юсаку неспешно прогуливаясь с братом вдоль оживленной центральной улицы, наполненной прилавками и развлечениями на любой вкус и кошелек — я очень обрадовался, когда узнал, что мне выпала честь попасть в одну часть с ним и с тобой одновременно, кстати говоря, Кикута-сан рассказал мне о том, что ты один из лучших стрелков на весь дивизион!              «Вот уж, правду говорят, болтун находка для шпиона! Знал бы ты, простак, что он двойной агент и так же, как и я, участвует в грязных делах старшего лейтенанта, то так лестно о нем бы не отзывался!» — мысленно съязвил Огата, с аппетитом поглощая сладкий рисовый шарик.              — Ну что вы, вы мне льстите, я обычный снайпер в пехотном полку, — лукаво прибеднился Хякуноске, по привычке пытаясь поправить призрачный ремень винтовки, которая по наитию уже ощущалась как отсутствующая часть тела, — но с помощью своих навыков, пожалуй, я смогу сполна отплатить вам за угощение, — хитро ухмыльнулся он, указав остриём опустевшей деревянной шпажки на небольшую палатку ярморочного тира, что пестрела яркими красками манящих к себе разрисованных плакатов.              — Для меня большая честь увидеть воочию твои умения, брат! — обрадовался Юсаку и неспешно зашагал в след за братом.              Потирая холодеющие на морозе руки, Огата уже предвкушал, как наконец сможет взяться за любимое дело. Ведь из всех развлечений, что представлены на этом сумасбродном празднике городской жизни, только тир, ставший поводом посмущать младшего брата своими умениями, мог унять подступающую скуку.              Расписной стенд импровизированного ярморочного тира, представлял собой наспех сколоченную конструкцию из трех полок, на которых красовались выставленные в ряд игрушки и огромные коробки с импортными сладостями, что скрывались за деревянными плашками, изображавшими мишени. Но верхний ряд стенда был не так прост, на нем стояли диковинные маски ручной работы, а мишени, прикрепленные к железной цепочке, начинали быстро двигаться, когда зазывала крутил рычаг, а на небрежно выкрашенном в красный прилавке красовалось два повидавших виды ружья, что могли стрелять только пробочными патронами.              В сопровождении брата, Хякуноске вальяжно зашел под пестрый шатер палатки, украшенной вычурными рисунками и громким хлопком перед чужим носом разбудил пожилого зазывалу, задремавшего в обнимку с бутылкой прямо за прилавком.              — Ась?! — дед тут же вскочил, продирая глаза спросонья. При виде солдат, стоявших напротив, он тут же отшатнулся и с подозрением вгляделся в их лица, — я же уже заплатил за крышу вашему начальнику! Чего тебе еще от меня надо, служивый?!              — Мне? десять штук пробок, по числу мишеней, — остро ухмыльнулся Огата, широким жестом разбросав медные монетки по обшарпанной доске прилавка и принялся выбирать менее потрёпанное ружье из имеющихся.              — Погодь-ка, что-то физиономия твоя мне кажется знакомой… — по лисьи хитро прищурив глаза, зазывала задумчиво почесал свою седую бороду впившись взглядом в бледное лицо парня, а после вышел из-за прилавка и самодовольно указал пальцем на расписную плашку под ним — это случайно не она?! — на разрисованной фанерке гордо красовалась донельзя гротескная чернильная рожа, перечеркнутая красной линией.              Грубыми угольными мазками, этот потешный портрет карикатурно отразил все приметные черты своего невольного натурщика: дуги аккуратных бровей парня, в реальности имевших лишь небольшие изломы, шальной рукой художника были обращены в забавные квадратные скобки, грозно нависавшие над хищным прищуром по-кошачьи миндалевидных глаз, что на бумаге нарочно косили в разные стороны, даже изогнутый контур опрятной бородки, обрамлявшей лицо снайпера, на этом гротескном шарже был передан как вычурная каракуля, находящаяся под оскалом зубастой пасти.               — Да вы издеваетесь?! — прошипел он, бросив колкий взгляд на это “произведение искусства”. Хоть и форма подачи сего портрета была комичной, но приметные черты и характер был передан на удивление четко. Узнав себя Огата саркастически выгнул бровь: «все-таки художник – от слова худо!» — в мыслях заключил снайпер.              — Конечно издеваюсь! Как-никак, я тебя запомнил, наглец! В прошлый раз именно ты весь мой призовой фонд обчистил! Да еще и своего придурошного дружка приволок, который мне чуть весь прилавок на радостях не разнес! — с утрированным возмущением выдал подпивший дед, и показав парню кулак вальяжно уселся на свое место, стараясь незаметно между перебранкой прибрать себе рассыпанные монетки на облезшей доске прилавка.              — Видать, мое прошлое появление сильно задело вашу гордость, раз вас потянуло на такое творчество! — самодовольно сверкнув зубами, снайпер с упоением провел рукой по своим волосам, вспоминая как по настойчивой просьбе Усами расстрелял все мишени подчистую, опустошив полку с импортными сладостями, которые его незатейливый сослуживец в тот же вечер преподнёс в подарок старшему лейтенанту.              — Ха-ха! Так что стрелять будешь у себя в части, а не в моем тире! Кусай локти и наблюдай со стороны, бесстыдник! — едко усмехнулся дед и, скрестив руки на прилавке, самодовольно задрал нос, — вы что-то хотели, молодой человек? — елейным голосом обратился он к высокому юноше, наблюдавшему за перепалкой, стоя позади снайпера.              — Старший брат, может пойдем отсюда? — смутился в ответ на это Юсаку, слегка одернув Огату за рукав, ему было очень неловко наблюдать этот сумбурный диалог, но искра любопытства все-же горела шальной искрой в его глазах, скрытых под тенью длинных ресниц.              — Ну что вы, Юсаку-сан, веселье только начинается, — обернувшись к брату, Хякуноске улыбчиво оскалился, а потом сразу же перевел колкий взгляд на деда, вальяжно пригубившего из своего бутыля.               — Будь по-вашему, сам к ружью я не притронусь, но раз вы так предусмотрительно прибрали к рукам оставленную мной плату, то стрелять будет мой спутник! — самодовольно сверкнув зубами, Огата тут же вложил опешившему брату в руки потрёпанное ружье и с легкой издевкой похлопал его по плечу.               — Что скажете, должно быть в токийской академии обучают стрельбе не хуже, чем у нас? — добавил Огата с самой ласковой интонацией, которую только мог выдавить из себя, еще немного, и он бы сам не узнал свой обычно низкий голос, который, как ему казалось, в таком тоне звучал невероятно пошло.              — Ну раз такое дело, то почему бы и не попробовать, ведь попытка – не пытка, — слегка смутившись ответил юноша, изучающе покрутив в руках доселе неведение старое ружье — честно признаться, в стрельбе я особо никогда не выделялся, поэтому дорогой брат, не суди мои потуги строго, — улыбнулся он, пытаясь наспех прицелиться.              — Не беспокойтесь, при необходимости я вас направлю, — ухмыльнулся снайпер. С интересом наблюдая, как его брат пытается постигнуть устройство потрёпанного ружья, Огата припомнил, как в детстве сам учился стрелять из подобного оружия по уткам, тайно воруя у своего деда патроны.              Пожилой зазывала в сердцах погрозил Огате пальцем, но все равно скрипя зубами отсыпал щедрую горсть пробок и, протянув их Юсаку, уселся сбоку прилавка лениво покручивая рычаг, что приводил в движение мишени на верхней полке.              Юноша аккуратно засунул пробку в ржавое дуло и, опираясь на высокий прилавок, прицелился в мишень, за которой красовалась причудливая коробка шоколадных конфет, по дурной привычке он прикрыл один глаз. Огата тут же с ухмылкой приметил эту банальную ошибку, но виду не подал. Выстрел! С шумом вылетевшая пробка едва задела край мишени, срикошетив в сторону. Юноша потер лоб и попробовал еще раз – снова промах, близкий к попаданию.              — Вот видишь, и так почти всегда, стрельба не особо мне дается, — грустно улыбнулся Юсаку, поправляя фуражку, — но я очень рад, что могу попрактиковаться здесь с тобой! —восторженно добавил он. Юсаку тут же вздрогнул, когда Огата в ответ на это смело подошел к нему вплотную и ,сверкнув холодной чернотой своих бездонных глаз, принялся неотрывно всматриваться в смущенное лицо перед собой.              — Немудрено, что ружье вам не дается так легко, дорогой брат, позвольте мне помочь, — с губ Огаты игриво сорвались слова, причинившие ему самому почти физическую боль.              Но заметив, что в ответ на это Юсаку сию же секунду оробел и лишь кротко кивнул, вогнавшись в краску смущения, снайпер хищно облизнулся. От такого зрелища собственная неловкость начала понемногу перетекать в азарт игры в кошки мышки, где Огата первый раз за всю жизнь был рад ассоциировать себя с котом.              — Вы бы еще плотнее надвинули свою фуражку, чтобы вовсе не видеть мишеней, или закрыли бы оба глаза, — выдержав рваную паузу, Огата с довольной ухмылкой щелкнул юношу по козырьку и тут же отпрянул. Снайпер вальяжно прошелся вокруг, впиваясь в брата оценивающим взглядом, он старался отогнать прочь все навязчивые мысли, которые искушали найти повод, чтобы проверить это прекрасное тело на прочность.               — Да и поза выдает в вас пехотинца, идущего в штыковую атаку, а никак не стрелка, — усмехнулся Огата. Слегка стукнув носком сапога о братский каблук, он как бы невзначай коснулся своим коленом его бедра, заставляя Юсаку еще больше смутиться и отвести правую ногу назад.              — Вот так лучше? — Юсаку начал судорожно припоминать все, чему его учили в академии. По памяти стараясь, как на учениях, принять позу стрелка, он тут же плотно вдавил потрескавшийся приклад ружья в свое плечо и попытался прицелиться.               — Немного, но о том, как вы целитесь, я предпочёл бы промолчать, — вычурно мягким тоном добавил Хякуноске, скользнув рукой по прицелу, он слегка надавил на ствол, заставив юношу усилить опору, — не напрягайте спину так, как будто на ваших плечах лежит тяжесть императорского стяга, иначе отдача вас не пощадит, даже если это дедовское ружье, а не винтовка, — он небрежно коснулся осанистой спины юноши и провел рукой от плеч до поясницы, беззастенчиво позволив себе там задержаться.              Спустя мгновение, слегка приобняв брата за спину, Огата вплотную прильнул к нему. Казалось, ещё немного и горячий поток дыхания сможет коснуться раскрасневшейся щеки юноши, а неотрывный взгляд, скользивший обсидиановым лезвием по его шее, вот-вот вскроет напрягшуюся жилку обнаженной сонной артерии, что спускалась под черный офицерский мундир. Ладонь снайпера плавно легла поверх слегка вспотевшей руки Юсаку, что в оцепенении застыла на спусковом крюке. Огата едва не издал смешок, ощутив насколько холодна кожа брата.              — Вы готовы, Юсаку-сан? — нарочито мягко, почти шепотом спросил Огата, неспешно помогая брату прицелиться. Затем он намертво впился взглядом сначала в прицел винтовки, а потом в мишень.              — Д-да, старший брат! — смущенно ответил юноша, изо всех сил стараясь подавить желание перевести изумленный взгляд с мишени на лицо Огаты, в тумане периферического зрения напоминавшее фарфоровую маску. Юсаку сам был удивлен своей робости, ведь когда грезы сулят воплотиться в реальность, нужно восторженно идти к ним на встречу, но от чего-то именно сейчас он не мог проронить ни единого слова.              — Превосходно, тогда смотрите в оба и сомкните наконец свои губы, — Хякуноске скользящим прикосновением пальцев очертил четкий контур слегка приоткрытой челюсти и играючи щелкнул юношу по подбородку — все-таки при стрельбе воздух гонять нужно через нос, — с едким сарказмом усмехнулся снайпер. Заметив, как в ответ на это Юсаку напрягся и невольно выгнул спину, Огата тут же похлопал его по пояснице, заставляя вернуться в прежнее положение — а теперь, младший брат, сделайте глубокий вдох и на выдохе стреляйте!              Завидев какими изумленными глазами на происходящее взирает из угла подпивший дед, Огата метнул колкий взгляд в его сторону, заставив пожилого зазывалу тут же пригубить из бутылки и отвернуться.              Наполнив легкие кислородом, Юсаку с облегчением выдохнул, пытаясь отрешиться от противоречивых ощущений, он сию же секунду прожал спусковой крючок до упора. Бабах! Ощутимая волна отдачи прошлась сквозь тело юноши и легкими отголосками передалась Огате, заставив их обоих на мгновение вздрогнуть и едва качнуться.              «Калибр бы сюда по больше, чтобы её и вовсе разорвало!» — мысленно усмехнулся Хякуноске, довольно взирая на упавшую мишень. Дед сразу нехотя достал с полки коробку конфет, скрипя зубами он положил ее сбоку на прилавок и с недовольным видом принялся дальше крутить свой рычаг.              — Ура! Я в жизни не стрелял так метко, наконец у меня получилось, все благодаря твоей помощи! — возрадовался Юсаку, он хотел было обернуться и как положено поблагодарить брата поклоном, но рука Огаты намертво впилась в его ладонь, не дав сдвинуться с места.              — Ну что вы, младший брат, вы еще не отстрелялись! — ловко пустив в пляс меж пальцами руки пробковый патрон, Огата тут же скользнул им по стволу и шустро пропихнул в дуло, — выбирайте цель, Юсаку-сан, — острая улыбка на лице снайпера постепенно начала превращаться в оскал, когда в его голову закралась шальная мысль: проверить, сможет ли брат с такой же легкостью выстрелить в живого человека.              — Так и быть, Хякуноске-сан, но этот выстрел последний, все-таки неучтиво снова разорять хозяина! — вежливо улыбнулся юноша, кивнув в сторону зазывалы, и играючи потрепал брата по голове, — пожалуй, с целью я определился! — Юсаку смело указал открытой ладонью на движущуюся мишень, за которой скрывалась черная кошачья маска, украшенная витиеватыми узорами из позолоты.              От выбора юноши Хякуноске на мгновение опешил: «неужто у младшего брата наконец прорезались зубы?! Или же я слишком надеюсь… откуда девственнику знать, что значит кошка на бордельном сленге?! Хотя… такой удар ниже пояса от него я бы оценил!» — мысленно изрек Огата, проведя ладонью по волосам.              — В этот раз я сам прицелюсь, а вы по моей команде нажмёте спусковой крючок, — Огата тут же отбросил раздумья и снова плотно объял рукой братскую ладонь.              Услышав их, пьяный зазывала принялся что есть мочи крутить рычаг. Снайпер, тотчас же уловил незамысловатую траекторию мишени, что привязана к движущейся цепи и неотрывно впился в нее глазами сквозь расшатанный прицел ружья.              Шестым чувством выгадывая лучший момент для выстрела, Огата бесстыдно прильнул к брату пуще прежнего, едва касаясь его горевшей щеки своей. Терпкий запах дегтярного мыла, исходящий от бархатной кожи брата, будто наркотик дразнил острое обоняние Огаты. Будучи инициатором, столь тесные взаимодействия переносятся гораздо проще, ведь шальные мысли и развязные действия без труда можно списать на издержки обучения.               — Сейчас! — почти шепотом процедил Огата, едва коснувшись носом высокой скулы брата, он заставил оробевшего юношу нервно сглотнуть, перед тем как выстрелить. Бабах! Снайпер остро ухмыльнулся, ощущая, как отдача снова слегка качнула их тела, а пробка угодила ровно по центру мишени.              — Старший брат, ты действительно мастер, раз смог попасть в движущуюся мишень даже с таким мазилой как я! — угодив второй раз точно в цель, Юсаку лучезарно улыбнулся и на радостях даже подпрыгнул, все сдерживаемые им эмоции тут же обратились в ликование, — тебе бы преподавать стрельбу в нашей академии! — добавил он, смело обняв брата.              — Ну что вы… Вы мне снова льстите, — издав нервный смешок Хякуноске попытался плавно отстраниться, выпутываясь из тесных объятий. Стрелять с такого близкого расстояния для снайпера – проще простого, даже обременение в виде спускающего курок брата не могло доставить ему особых неудобств, напротив, каждый смущенный взгляд из-под длинных ресниц Юсаку тешил самолюбие мнимым чувством превосходства над якобы недостижимым идеалом.              — Вот уж правда, у плутов кошачьи уши! — лихо отхлебнув из бутылки, дед со смешком разразился крепким словцом и широким жестом выложил на прилавок расписную маску прямо перед носом Огаты, было видно, что он отрывает ее от сердца.              — Я премного благодарен за столь ценный урок, дорогой брат, но пора и честь знать, — вежливо поклонившись, Юсаку аккуратно положил ружье на место и с почтением поблагодарил зазывалу.              — Как скажете, Юсаку-сан, — кивнул Огата с нечитаемым выражением лица рассматривая причудливые узоры, златом украшавшие оскал кошачьей маски, — делу время, а потехе час, всё-таки поручение старшего лейтенанта не терпит отлагательств! — с ухмылкой вручив эту вычурную безделушку брату, Огата уверенно зашагал прочь из-под шатра пестрой палатки.              Оказавшись снаружи, снайпер неспешно достал из кармана увольнительную записку, в которой каллиграфическим почерком Цуруми был записан адрес оружейного мастера. Отчего-то указанные координаты казались до боли знакомыми, но разум никак не мог припомнить где точно встречался номер этого дома.              — Хякуноске-сан! — за спиной послышался воодушевлённый оклик, — я так рад, что ты привел меня сюда! Мне даже на секунду пригрезилось, что исполнилась давняя мечта! — Юсаку вышел из палатки вслед за братом, подмышкой у него была зажата вычурно огромная коробка конфет, а выигранную маску юноша гордо повязал на пояс рядом с сумкой.              — И о чем же мечтает младший лейтенант? — сдержанным тоном спросил Огата, удивленно покосившись на радостного брата, он незаметно сунул записку в карман и зашагал вдоль центральной улицы.              — Возможно, тебе это покажется глупым, но с того момента, как отец рассказал о том, что у меня есть брат… — юноша ускорил шаг, догоняя Огату, и слегка замявшись добавил: — я в красках представлял нашу встречу, но даже предположить не мог, что она будет настолько яркой! Все-таки вот так беззаботно погулять с братом – мое заветное желание с детских лет! Спасибо тебе! — расплывшись в беззаботной улыбке, Юсаку похлопал брата по плечу.              — Вот как? — обернувшись, Хякуноске застыл на месте. Его мертвенно-бледное лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, лишь глаза при взгляде на юношу сверкнули холодной чернотой обсидианового ножа, — должно быть, это приятное чувство, — добавил он с тенью улыбки на губах и, ускорившись, зашагал вперед.              Оставшись позади брата, слегка опешивший Юсаку без промедления попытался его нагнать, но Огата, как на зло, резко свернул с центральной улицы, заставив юношу спешно пробираться сквозь людской поток. Озираясь по сторонам, средь полуразрушенных имений и деревянных развалин сараев, снайпер выискивал взглядом нужный номер.              Каждый уголок казался знакомым, вызывая игольчатое чувство дежавю, что медленно накрывало разум Огаты полохом беспочвенной тревоги. Припоминая, где может находиться место назначения, Хякуноске на миг показалось, будто силуэты длинных теней в лучах солнца расползлись по заснеженной брусчатке, и начали принимать узнаваемые очертания. Воспоминания детских лет тотчас же пронеслись перед глазами, заставляя припомнить: каково плутать босиком по узким улицам местных трущоб, прижимая к груди ружьё, что было вдвое больше собственного тела.               Наконец, увидев перед собой черные стены покосившегося дома, что прятался за чередой пепелищ и сгоревших лачуг, Огата резко остановился. Холодеющей рукой достав из кармана листок, он снова сверился с запиской Цуруми.              «Ошибки быть не может, это здесь!» — заключил снайпер. Пытаясь побороть замешательство, он уже было потянулся рукой к голове, но услышав сзади громкий оклик Юсаку, лишь сжал кулак, сминая записку.