Дикий кот

      Еще один день в ожидании отправки на фронт начался с громогласной команды «подъем». Вязкое предчувствие грядущих боев, подобно эху неминуемо приближающейся грозы, наэлектризовывало затхлый воздух казармы томительным ожиданием разрядки. На линии фронта уже вовсю развернулись сражения за подступы к высоте 203, но командование все еще никак не может отправить седьмой дивизион на решающий штурм этой чертовой горы. Потерять элитную дивизию в рядовом размене – непозволительно.       Повинуясь команде, тело автоматически принялось выполнять привычный для армейской жизни алгоритм действий. Заправляя кровать и натягивая на себя комплект собственноручно залатанной формы, Огата все никак не мог собраться с мыслями. После бессонной ночи его разум напрочь был отравлен отголосками кошмарного видения, что до сих пор похмельным дурманом туманило взор. Как не крути, против недосыпа и ночного морока, ледяная вода из общего умывальника бессильна.       Теперь смотреть в глаза младшему брату вовсе невыносимо, благо дело, их янтарный блеск скрывает тень плотно надвинутой на лоб фуражки. Как на зло, на пути в столовую Юсаку сразу же приметил брата в толпе солдат и тут же приветственно взмахнул рукой. Казалось, он так и норовит невзначай заглянуть в душу.       Свинцовой походкой чеканя шаг по коридору, Огата во что б это ни стало стремился обойти десятой дорогой виновника своего замешательства. Заметив знакомое лицо, снайпер резко ускорился, пытаясь как можно быстрее раствориться в общем потоке. С губ едва не сорвался ядовитый смешок, когда на границах сознания промелькнула мысль о том, что эта детская наивность скоро навсегда будет стерта, а светлый лик юноши обезобразит, отпечатавшееся на нем, горькое осознание суровой реальности.       Скудная армейская еда комом застревала в горле, вынуждая давиться ей через силу. Тем не менее, такая жизнь была отличной альтернативой тому, что происходило за казенными воротами до поступления на службу. Выживать в условиях предвоенного времени в одиночку – нелегкая задача.       В миру и подавно не осталось никого, кто мог бы обратиться по имени к внебрачному сыну опороченной гейши, даже старик со старухой, поневоле взявшие опекунство над нежеланным ребенком, в один прекрасный момент пропали без вести, насмешливо оставив на память о себе тарелки с недоеденной ухой. Должно быть, непросто растить под своей крышей убийцу собственной дочери, как и жить с людьми, которые способны разглядеть в ребенке только монстра. Все это можно рационально осознать, понять, но никак не простить. Возможно, все сложилось наилучшим образом, ведь теперь оковы тесных взаимоотношений не властны ограничить свободу порочного естества выбрать, хоть и тернистый, но собственный путь. Когда нечего терять – остается только обретать.       Продолжая нехотя давиться слипшимися кусками рисовой каши, Огата предался томительному ожиданию возможности снова взять в руки винтовку. За годы обучения искусству стрельбы, ее наличие стало своеобразным якорем, что придает силы в неравной битве с действительностью. Обрывки ночного кошмара горьким комом застревали в горле:промахнуться, пусть даже во сне, непозволительная ошибка. Припомнив это, снайпер резко отпрянул от еды. Небрежно смяв салфетку, лежащую под рукой, он бросил её прямо в полупустую тарелку.       — Ефрейтор Огата! — за спиной раздался громкий глас сержанта, что резал слух официальным тоном. — Прошу отложить трапезу и проследовать за мной в офицерский корпус, старший лейтенант Цуруми ожидает тебя! — монотонно изрек Цукишима.       — Есть, сэр! — ответил Огата, вытянувшись по строевой стойке и неспешно поплелся за сержантом.       Квадраты шахматной плитки, устилающие собой дорогу к столь ненавистному кабинету, при свете дня уже не казались вычурным полем шахматной доски. Полностью утратив свою загадочность, они скорее напоминали незатейливый орнамент дешёвого кимоно куртизанки. Всю дорогу Цукишима не проронил ни слова, но дойдя до средины пустеющего коридора, он внезапно остановился.       — В последнее время от вас много шума, старший рядовой, — сверкнув из-за плеча тяжелым взглядом,сержант медленно развернулся, — в вашем положении попадать в нелепые передряги – непозволительно. Хотите поставить под вопрос наши планы?       — Никак нет, сэр, я благодарен вам за то, что предусмотрительно помогли мне с отчетом о ситуации с похищением того богатенького мальчика, — едва различимая ухмылка тенью проскользнула на бедном лице, — ведь, мы вместе с вами избавились от тел, — елейно добавил Огата.       — Я выручил вас перед старшим лейтенантом не потому, что вам симпатизирую, — жестко отрезал Цукишима — так уж вышло, что мы в одной лодке, но не смейте ее раскачивать, иначе пойдете ко дну.       — Вы определенно правы, ведь последствия «кораблекрушения» для всех будут разрушительными, — криво улыбнулся снайпер, — я приложу все усилия, дабы пресечь такой исход! — выдержав короткую паузу добавил он.       — Надо же, ефрейтор Огата, вы даже во сне умудрились привлечь к себе излишнее внимание. Громко кричите. На вашем месте я бы вовсе не смыкал веки, а то мало ли... — усмехнулся сержант, хитро прищурив глаза — неужто после содеянного вас мучают кошмары? Уверены, что можете продолжать исправно исполнять свою роль?       — Уверен! — утвердительно ответил Огата, надменная усмешка сползла с бледного лика — сержант Цукишима, должно быть, вы спрашиваете об этом не просто так, но спешу вас успокоить, в нашем полку крепко спят только те, кто мало знает, — нарочито мягким тоном добавил он — еще раз благодарю вас за помощь, должно быть, старший лейтенант оценит ваше беспокойство по достоинству.        — Будьте осторожнее, старший рядовой, берегите спину,— подозрительный взгляд прищуренных глаз, будто брошенный под ноги камень, сверкнул в след едва откланявшемуся снайперу, — это отнюдь не угроза, а всего-лишь дружеский совет. Как-никак наш командир эксцентричная натура, кто знает что может случиться! — добавил Цукишима.       Оставляя сержанта позади, Огата уверенно зашагал к кабинету в конце коридора. Все-таки с правой рукой старшего лейтенанта нужно держать ухо в остро, ведь этот образцово–показательный солдат до мозга костей предан своему командиру и готов слепо выполнить любой, даже самый преступный приказ хозяина. Молча пропустив Огату вперед, сержант подобно караульному, остался за закрытой дверью.        Войдя в заповедные чертоги злополучного кабинета, Хякуноске, как и подобает старшему рядовому, отдал честь и застыл по стойке смирно. Яркий луч утреннего солнца, беспощадно слепивший привыкшие к полумраку глаза, контрастным светом скрыл очертания фигуры, что величаво восседает за дубовым столом, отбрасывая длинную тень.       — Вольно рядовой, — скомандовал Цуруми, звонко стукнув чайной ложкой о золоченую кайму фарфоровой кружки — присаживайся, составишь мне компанию в утреннем чаепитии, — добавил он, указав ладонью на резной стул, стоявший около его письменного стола. Его голос звучал до боли умиротворяющим тоном.       При свете дня некогда мрачный кабинет больше не выглядел дурманящим темным царством, а напротив, соблазнял своим простором и вычурным убранством. Огата молча кивнул, неторопливо усаживаясь напротив своего командира. Тот сразу учтиво поставил перед подчиненным сервизное блюдце с водружённой на него ажурной чашкой.       — Отныне даже чайная традиция подверглась кощунственному вмешательству новой моды, — причудливый фарфоровый чайник в руках Цуруми тонкой струйкой из длинного носика до краев наполнил горячим напитком позолоченную чашку, стоящую перед рядовым. — Русские и вовсе варварски добавляют сахар прямо в чайную гущу, занятно, но эта странность мне пришлась по вкусу, — старший лейтенант поставил перед рядовым сахарницу и маленькими щипчиками достал из нее небольшой кусочек. Затем Цуруми с довольным видом бросил его в свою чашку.       Удивительно наблюдать насколько быстро европейские веянья просочились в армейские эшелоны Японии. Даже офицерская форма, которая так выгодно подчеркивала фигуру старшего лейтенанта, сшита и сконструирована по западным лекалам, лишь орнамент традиционного восточного узла ханамусуби, вышитый на рукавах мундира, сохранил в себе остатки азиатского колорита.       Последовав примеру командира, Огата с осторожностью взял в руки диковинные щипцы и впился ими в неровный кусок сахарной массы, аккуратно погружая его в горячую жидкость. Наблюдая как искрящиеся кристаллы растворяются в омуте черного чая, юноша едва не усмехнулся от мысли насколько вычурно выглядит со стороны это действо.       — Бывали в России? — не отрывая взгляд от собеседника Огата осторожно сдул пар, клубящийся над чайной кромкой и с опаской пригубил из ажурной кружки. Отведав немного вяжущий вкус терпких чайных нот, снайпер изумился насколько непривычное сладкое послевкусие способно скрасить томительное ожидание неминуемого подвоха.       — Быть может в одной из прошлых жизней, — уклончиво ответил Цуруми, беззвучно помешивая чайной ложкой остатки сахара на дне своей чашки — к слову, твой отец генерал Ханадзава беседовал со мной сегодня. Этот чудесный индийский чай и английский сервиз – его щедрые подарки, — на краткий миг едва различимая ухмылка дрогнула под лощеными усами. Услышав это, Огата едва не поперхнулся горячим чаем, но тут же умело скрыл смятение едким смешком.       — Должно быть, он лично попросил Вас присмотреть за своим любимым сыном, когда мы отправимся на фронт? — неотрывно всматриваясь в непроницаемое лицо напротив, Огата хитро прищурил глаза. Предвкушая, как дальнейшие подробности окатят разум контрастом противоречивых ощущений, юноша отставил золоченую чашку прочь.       — Похвально, ефрейтор Огата, ты как всегда схватываешь на лету, — театрально зааплодировал Цуруми — но, что важнее, им было принято поспешное решение брать холм двести третей высоты штурмом. В этом бою седьмой дивизион понесет сокрушительные потери. Посему план должен быть приведен в исполнение немедленно! — достав из стола бумажную стопку, старший лейтенант поставил свою аккуратную подпись на двух документах и протянул их подчиненному.       — Можете на меня положиться, Цуруми-сама! — ухмыльнулся Огата, с интересом изучив содержание увольнительных записок на имя брата и свое.       — Вместе с Юсаку ты отправишься в город под предлогом моего поручения и примешь у оружейного мастера заказ для армейских нужд. Как раз покажешь Асахикаву нашему новенькому знаменосцу, — хищно сверкнув зубами, старший лейтенант встал из-за стола и медленным шагом зашел за спину своего подчиненного — учитывая вчерашний разговор, не сомневаюсь, что ты справишься с задачей, ведь в этот раз тебе выпала главная роль, — чужие ладони оковами легли на осанистые плечи, лишив снайпера возможности пошевелиться.       — Если все так, тогда каков сценарий моих дальнейших действий? — спокойным тоном спросил Огата. Делая вид, будто ничего не происходит, он запрокинул голову вверх и в ожидании продолжения одарил своего командира по-охотничьи сосредоточенным взглядом, казалось, будто холодная чернота рысих глаз взирает на добычу сквозь прицел винтовки.       — Как ни крути, у нас на виду при любом раскладе развернется прекрасная трагедия, — с хитрой ухмылкой Цуруми плавно провел рукой по угольно-черной глади волос подчиненного, заботливо заправляя непослушную прядь, упавшую на бледный лик.— Для знаменосца предстоящая битва – смертный приговор, но и здесь есть лазейка, — аккуратно чиркнув пальцем поперек шеи рядового, командир вплотную наклонился к побледневшему лицу — эта должность предусматривает строгое соблюдение правил, если юноша их нарушит под твоим чутким руководством, то неминуемо попадет под наш контроль!       — Так вот к чему в прошлый раз вы завели разговор про благородную кровь и искушение, — ухмыльнулся Огата, ощущая, как жар чужого дыхания обжигает кожу, — по–вашему, дурной пример заразителен? — юноша прикусил губу, пытаясь отвлечься от происходящего на легкую боль, когда длинные пальцы ухоженной руки ласково обвились вокруг шеи.       — Отнюдь, это лишь твой шанс лично проверить подвержены ли дети благородных кровей порокам своих родителей, — Цуруми перешел на шепот, едва касаясь губами кончика уха рядового — ведь твой отец как раз был в возрасте Юсаку, когда ты появился на свет!       От осознания, что с чужих уст срывались те самые запретные мысли, что долгое время причиняли порочную боль, Огата резко дернулся и попытался отстраниться. Но вопреки отчаянному желанию разорвать этот невыносимый контакт, снайпер снова откинулся назад, почувствовав, как рука офицера с силой сомкнулась на его шее.       — Если до отправки на фронт Юсаку, как и его отец в свое время, успеет обрюхатить блудную гейшу, то в ваши руки угодит еще один козырь, — прошипел Огата. Хищный прищур черных глаз юноши неотрывно впился в непроницаемое лицо командира — чем же так сильно вам насолил генерал Ханадзава, раз вы собрались плодить ему внебрачных внуков, тем более с моей помощью? — Хякуноске старался как можно хладнокровнее произнести чудовищные для себя слова, которые с болью просачивались сквозь натянутую ухмылку.       — Иногда твоя догадливость опережает ход событий, ефрейтор Огата, — старший лейтенант заботливо погладил подчиненного по голове — к генералу у меня нет ничего личного, он всего лишь начальник, который мешает моим планам по вторжению в Маньчжурию, — у тебя же, гораздо больше мотивов сполна отыграться за все тяготы и лишения, что пришлось пережить ребенку, от которого отрекся собственный отец! — аккуратно коснувшись лица юноши, мужчина обвел пальцем острый контур ухмылки, что подрагивала на обкусанных губах.       — Вы потрясающе жестоки, сэр! — улыбчиво оскалившись, Огата провел языком по длинным пальцам чужой руки — не оставляете мне ни малейшего шанса отречься от дурных наклонностей!       — Жестокость, впрочем, как и дурные наклонности – это всего лишь способ получить желаемое, пожалуй, мне стоит наглядно показать тебе, как использовать эти инструменты по назначению! — усмехнувшись, Цуруми хищно сверкнул зубами и впился пальцами в сонную артерию, что пульсировала на покрывшейся мурашками бледной шее.       Огата хотел было что-то прохрипеть в ответ, но смог лишь поймать губами стремительно ускользающий воздух. Постепенно усиливая хватку, Цуруми лишь громко поцокал языком, и принялся заботливо скользить пальцами по угольным волосам подчиненного, слегка подергивая их у корней.       Голова понемногу начала идти кругом, даже несмотря на то, что попытки урвать заветные крупицы кислорода успешны, дыхание выровнять было невозможно. Огата намертво впился руками в обивку изящного кресла. Ясный взор постепенно заволакивала туманящая пелена, сквозь вуаль которой можно разглядеть лишь черноту горящих бесовским огнем глаз. Подобно острию ритуального ножа кусунгобу, их бесовский блеск неумолимо вонзился в разум, вспарывая нутро своей остротой. Воистину сэппуку.       Померещилось, будто собственные внутренности, что безжалостно выпущены наружу умелой рукой, были обращены в удавку на шее. Казалось, что даже вожделенный свист катаны над головой уже не сможет посмертно даровать освобождение от этой мучительной неги делиться с незваным гостем неприглядным содержимым своего изувеченного внутреннего мира.       Цуруми слегка ослабил хватку, от чего Огата с ужасом почувствовал насколько быстро страх потери сознания стал перетекать в будоражащие возбуждение. Сквозь предобморочный морок юноша едва заметил, что по его щеке медленно скользнул чужой язык, подобравший нечаянно оброненную слезу, что рефлекторно сорвалась из-под черного веера ресниц.       Казалось, что всё это лишь галлюцинация, всколыхнувшая сладкую горечь отголосков ночного видения, старательно вытесненного на задворки памяти. Словно последнее желание перед смертью, сквозь неутолимый голод по кислороду, железный вкус порочного поцелуя из сна жаром застыл на едва посиневших устах. До дрожи мечталось снова познать преступный рубеж точки невозврата.       Закатив глаза толи от нехватки воздуха, толи от наслаждения, Огата попытался положить ногу на ногу, призрачно надеясь скрыть красноречивую реакцию своего тела, но рука Цуруми, до этого гладившая буйную голову снайпера, тут же развела его сомкнутые ноги. Тихий стон, больше похожий на кошачье шипение, сорвался с губ юноши, когда хватка на шее снова ослабла, а ловкие пальцы чужой руки плавно очертили контур затвердевшего члена, принявшись неспешно ласкать разгоряченную плоть через ткань армейских брюк.       Все ухищрения затуманенного разума взять контроль над материей тут же были попраны вожделением. Должно быть, в этом есть нечто напрочь больное, когда прикосновения другого мужчины приносят запретное удовольствие. Омерзительно–приятное чувство.       Огата до крови прикусил губу, всем телом подавшись на встречу будоражащим ласкам бархатной руки, обвивающей пальцами упругий ствол. Разорвать эту сладкую близость так же невыносимо, как и продолжать в ней задыхаться. Мысль о том, что это порочное действо, скорее всего, приносит такое же развратное удовольствие и старшему лейтенанту, влажными отголосками грядущей разрядки проступала на пылающей головке члена.       — Видишь, Хякуноске, — срывая с губ юноши хриплый стон, Цуруми беззастенчиво скользнул рукой под чужой ремень и высвободил из покровов одежды достоинство юноши, представшее во всей красе пред хищным взором глаз цвета мрака — цель оправдывает средства! — дурманящий шепот, словно яд просачивался сквозь похотливый морок, заставив угасающий разум в ужасе встрепенуться. Постепенно ослабляя хватку на шее, старший лейтенант плавно отстранился от разгоряченного тела, дав возможность подчиненному судорожно отдышаться.       Пытаясь восстановить дыхание, Хякуноске тут же прикрыл раскрасневшееся лицо расцарапанными ладонями. Усмехнувшись, Цуруми звучно зашагал по мраморному полу, залитому лучами утреннего солнца. Взяв в руки фарфоровый чайник, он неспешно наполнил пустующие чашки искрящейся струей чайного напитка. Усевшись за стол, старший лейтенант принялся с упоением наблюдать, как подчиненный пытается взять себя в руки. Но на удивление снайпер не растерялся.       — Вы соврёте, если скажете, что ваша цель – просто так обнажать непристойные стороны своих подчиненных, должно быть, для вас это средство, — едва отдышавшись прошипел Огата, беззастенчиво провёл ладонью по возбужденному хозяйству и только потом заправил его тесные брюки.       — То, что для меня является средством, для тебя, Хякуноске, – заветное желание, — довольно сверкнув острой ухмылкой, старший лейтенант достал столовым пинцетом из фарфорового блюдца небольшой кусочек сахара и принялся с интересом рассматривать как спрессованные пищики причудливо переливаются в утренних лучах — все-таки я видел, какими глазами ты смотришь на знаменосца, — облизнув сахарный кубик, Цуруми медленно опустил его в чашку подчиненного — но твоя конечная цель отнюдь не он, а его отец, ведь у генерала не останется другого выбора кроме как воплощать свои амбиции через тебя, если его примерный сын потеряет лицо.       — Я знал, что вы поймете, Цуруми-сан, — хрипло ответил Огата. Пригубив из чашки, он провел холодеющей рукой по глади своих волос, пытаясь смахнуть с головы подступающий ужас прочь — ведь я получаю удовольствие на пути к конечной цели так же, как и вы…