ca sent l'amour ici

      Драко присел на кровать рядом с Гарри, что хмурился и слегка вздрагивал во сне. Простыни под ним уже были смяты от постоянного ерзания. Лоб стал покрываться испариной.       Малфой почувствовал острый укол жалости и сочувствия, взглянув на темные синяки под закрытыми глазами, на трепещущие ресницы и скорбную морщинку меж бровей.       Снова кошмар.       Драко нежно положил руку на голову брюнета, больше всего на свете желая забрать его боль себе хотя бы на ночь, чтобы Гарри, что весь день крутится как белка в колесе, тянет улыбку каждому встречному, всегда спешит на помощь любому нуждающемуся, хотя бы немного выспался.       С каждым днём Поттер всё больше становился похожим на ходячий труп, и Драко хотел надавать пощёчин друзьям героя, что никак не могли вразумить Гарри и позаботиться, как следует, а самого его схватить за грудки, прокричав в удивлённое лицо, чтобы он прекратил гробить себя, чтобы наконец подумал о себе.       Но он мог лишь наблюдать, как Гарри пропускает день за днём приемы пищи, безучастно ковыряясь в тарелке, часами делает домашнее задание, так и не черканув ни строчки, пялясь в пустоту поплывшим взглядом; ночами либо не спит, либо мучается от кошмаров, а днём, только освободившись от занятий и до самого отбоя сидит в Мунго и то болтает, будто с самим собой, то громко молчит, то плачет так, что сжимается сердце. Будто маленький мальчик, что проживает каждую неудачу со всем своим большим и ничем не опошленным сердцем.       — Глупый… Какой же ты глупый и самоотверженный, Гарри. Что же мне с тобой делать?       Драко оставил на влажном лбу мягкий поцелуй и беззвучно покинул спальню.       И через несколько минут Гарри распахнул глаза и, нацепив на нос очки и судорожно оглядываясь по сторонам, хрипло позвал:       — Драко?       Но ответом ему было лишь сопение соседей по комнате и стук ледяного октябрьского дождя о равнодушное окно.

***

      — Друг, выглядишь ужасно.       — Спасибо, Рон. Я всегда поражался твоему мастерству, когда дело касается комплиментов, — Гарри криво ухмыльнулся, чуть не врезавшись в доспехи из-за расфокусированного от недосыпа зрения. Даже очки в этом случае были бесполезным аксессуаром. Хотя без них Поттер, пожалуй, не видел бы и дальше своего носа.       — Я серьезно, Гарри. На завтраке Гермиона вновь вынесет тебе мозг.       — Тогда я не пойду на завтрак.       — Тогда она вынесет его позже. Будто ты не знаешь Гермиону.       Гарри улыбнулся почти искренне, подтверждая, что да, знает. Хотя желания идти на завтрак и вообще есть не прибавилось.       Спустя минуту молчаливой ходьбы, в которой отчего-то стало нарастать непонятное напряжение, Рон робко начал:       — Слушай, мы же сегодня все идём в Хогсмид. Будем праздновать нашей компанией день рождения Симуса, он ведь был позавчера… Ты идёшь?       Гарри тяжело вздохнул, потирая шрам под густой челкой. Дурацкая привычка, которую он терпеть не мог, но и избавиться от неё не получалось. Поттер подозревал, что она станет одной из вещей, что проходят с человеком через всю жизнь.       — Рон, ты же знаешь, что я буду занят.       — Гарри, ты не можешь каждый день сидеть у его кровати и ждать, пока он проснётся, понимаешь? Ты тогда сляжешь рядом с ним.       — Мне плевать, — зло отрезал Гарри, ускоряя шаг. — Я буду сидеть столько, сколько понадобится. Я снова слышал его сегодня во сне. Может, это хороший знак? — Поттер поморщился от того, как жалко звучал его голос, пропитанный надеждой и отчаянием в то же время.       — Гарри…       — Что «Гарри», Рон?! Ну что «Гарри»? Неужели ты не понимаешь?..       — А что ты будешь делать если он не выйдет из комы, Гарри? Что, если Малфой больше не проснётся?       Оба парня замерли посреди коридора, а Рон прижал руку к губам, словно не веря, что только что сказал то, что сказал.       За эти пять месяцев, прошедших со дня победы, этим вопросом задавались все близкие Гарри и не только они. Но никто не произносил его вслух рядом с Поттером, ведь каждый видел: парню даже думать о подобном больно до ужаса.       Губы Гарри были сжаты в тонкую полоску, руки сжаты в кулаки, а глаза, что блестели от непролитых слез, были заполнены болью и какой-то даже обидой.       — Гарри, я… — неловко и виновато начал Уизли, обзывая себя в голове последними словами.       — Не надо, Рон. Я и так знал, что вы об этом думали, но, раз уж ты спросил, то я отвечу. Я живу, пока живет Драко. Что будет, если он… — голос Гарри сорвался вместе со слезой, что прочертила дорожку на его бледной худой щеке. — Если он умрет, то…       Гарри махнул рукой, с остервенением стирая уже бесконтрольно текущие слёзы с лица. Он резко развернулся, молниеносно скрываясь за поворотом.       А Рон так и стоял посреди коридора, молясь, чтобы чертов Малфой скорее пришёл в себя.

***

      Гарри выглядел ужасно.       Драко был жутко зол на него после того, как Поттер свалился в обморок посреди коридора, а вечером все равно сбежал из медкрыла, чтобы попасть к нему в Мунго. Он даже пытался вытолкать его из палаты, хоть и прекрасно знал, что просто проходит насквозь. Желание обматерить нерадивого гриффиндорца пропало так же резко, как и появилось, стоило Малфою увидеть поникшие плечи и покрасневшие зеленые глаза, что последние дни неизменно были заполнены слезами.       Малфой чувствовал невыносимую душевную боль, когда смотрел на своё истончавшее слабое тело, что навзничь лежало на белой простыне, укрытое таким же белым покрывалом, пока Гарри держал его за руку и давился рыданиями, умоляя его проснуться.       Со дня на день наступала зима. Малфой вспоминал, как праздновал Рождество в детстве в теплом семейном кругу. Эти мысли делали так же тепло на душе, как и горько, ведь больше ничего подобного никогда не повторится. Хотя бы потому, что его отец от горя и вины покончил с собой в камере предварительного заключения, а мать от потери мужа и сына, впавшего в кому, слегла в психлечебницу. Да и сам он был то ли живой, то ли нет.       Драко был в коме уже полгода, с каждым днём, кажется, выглядя все более мертвым. Колдомедики разводили руками и смотрели, что можно сделать. Единственной приемлемой причиной, по их мнению, была темномагическая метка. Она была очень мало исследована, потому нельзя было утверждать, что не была зачарована на устранение предателей после смерти самого Волдеморта. А Малфой, пожалуй, был главным предателем после Северуса, конечно. К сожалению, диагноз этот нельзя было никак подтвердить, да и не было ещё в колдомедицине подобных практик. Но Гарри являлся на данный момент первым человеком в стране и имел несоизмеримое влияние на кого бы то ни было. Потому, когда ждать чуда времени уже не осталось, было произведено удаление темной метки. Колдомедики, на удивление, справились с первой попытки, оставив лишь широкую белую полосу-шрам на месте, где раньше чернел отвратительный череп со змеей. По их прогнозам, если и после этой операции Малфой не придёт в себя, то он не придёт в себя уже никогда.       Гарри же серел на глазах. Он больше не пытался притворяться, что у него все хорошо, не пытался учиться, не пытался жить. Он никого не слушал, игнорировал увещевания, угрозы и заботу профессоров и друзей. Он сидел днями в стерильной палате, что давила на мозг запахом зелий и атмосферой обреченности, держа Драко за тонкую, словно куриная лапка, руку, скорбно молча или плача. Ему больше нечего было рассказывать Драко.       Он смертельно устал и был на грани отчаяния. Иногда он оставался на ночь и в темноте без конца шептал сдавленным голосом: «Я люблю тебя. Пожалуйста, вернись. Я умру без тебя. Драко, я люблю тебя. Люблю. Проснись же».       А Драко сидел рядом, невидимый и неслышимый, то ли дух, то ли будущий мертвец, медленно сходя с ума вместе с Гарри.       Он не знал, почему до сих пор не умер и болтался все это время в таком подвешенном состоянии. Он не знал, выйдет ли он когда-нибудь из него и, если да, то вернётся в мир живых или последует за отцом. Он не видел ни разу подобных себе и это ещё больше пугало. Малфой не готов был провести столетия, слоняясь тенью среди живых людей.       Сейчас Гарри вновь остался на ночь, уложив голову Драко на плечо, устроившись у него под боком. Кровать была достаточно широкой, чтобы они могли легко поместиться вдвоём, особенно учитывая их комплекцию.       — Колдомедики говорят, что что-то меняется. И, знаешь, мне ужасно страшно.       Голос Гарри дрожал, как сухие листья на промозглом ноябрьском ветру.       Драко тоже заметил, что с ним что-то происходит. Он словно… исчезал. Его руки и тело, что он всегда видел вполне четко, стали почти прозрачными, словно растворяясь в воздухе, как утренний туман. И он не ощущал себя в полной мере, как это было раньше. До этого он чувствовал себя человеком, хотя фактически и не имел тела.       Он не знал, что все это значит. И он тоже боялся, что, возможно, так он ускользает в загробный мир, теряя связь с этой реальностью.       — Я бы все отдал, чтобы ты проснулся, Драко. Я разучился быть оптимистом, но… Я верю, что ты вернёшься. Я даже, наверное, чувствую это. Хотя я никогда не был хорош в прорицаниях.       Призрачный Драко фыркнул, однако тело его оставалось беспристрастным.       Малфой привычно уже погладил Гарри по голове, с досадой смотря, как пальцы проходят сквозь пряди, не задевая их.       Однако его «прикосновения» всегда производили на Гарри успокаивающий эффект. Вот и сейчас тот зевнул и, удобнее устроив голову на остром плече, прошептал:       — Я сейчас, кажется, засну. Наверное, если ты придёшь в себя и увидишь меня спящим рядом, то проклянешь одним лишь взглядом, — Гарри ещё раз зевнул, а Малфой грустно улыбнулся. Его губы дрожали, — Но я не против. Только возвращайся. Пожалуйста.       Драко кусал губы и гладил Гарри по голове до тех пор, пока тот не забылся спокойным сном без сновидений.       А через несколько часов Драко внезапно провалился во тьму, даже не успев осознать, что что-то происходит.       Последним, о чем он успел подумать, был Гарри.

***

      Первой мыслью, что пришла Драко в голову, когда он проснулся, было: «хочу пить». За ним последовало «голова болит, и рука затекла». А потом как обухом по голове ударило осознание.       Он живой.       Он. Живой.       И вот это тело, свернувшееся под его боком калачиком — Гарри.       И он чувствует его.       Он может его трогать. По-настоящему трогать. Он может его обнимать и даже может поцеловать, когда перестанет быть похожим на ходячий труп и ощущать себя соответственно.       На глазах выступили слезы, тут же прочерчивая неровные дорожки на болезненно-бледной коже.       Мерлин, он уж и не верил, что вернётся.       Вернётся к Гарри.       Драко сдавленно всхлипнул, подумав, что стоило бы разбудить Поттера и вызвать колдомедиков, но мог лишь судорожно гладить Гарри по лицу непослушными руками, срываясь во все более сильный плач.       Драко даже не заметил, когда густые чёрные ресницы затрепетали, открывая два зелёных глаза, что через несколько секунд распахнулись недоуменно и шокированно, с такой надеждой уставившись на лицо Драко, что даже моргать боялся, опасаясь, что вновь исчезнет.       — Драк-ко, — дрожащим голосом прошептал Гарри, накрывая ледяную руку своей — тоже холодной. — Мне не снится? Драко, мне не снится?       Малфой отрывисто покачал головой из стороны в сторону, прикусывая губу почти до крови, видя, как глаза Гарри заполняются слезами и неверием вперемешку со счастьем.       — Господи, Драко… Господи… — Гарри хрипло рассмеялся сквозь слёзы, обнимая Драко так, словно он сделан из хрусталя.       А Малфой, несмотря на боль во всем теле, прижался к нему со всей силы, что в нем осталась, и зашептал судорожно, давясь всхлипами и рыданиями:       — Я вернулся, Гарри. К тебе вернулся. К тебе. Гарри.       И Гарри тоже плакал, цепляясь за него, словно утопающий. Ему было так страшно, что все это сон, но он рыдал от счастья и облегчения, пока в голове с каждым стуком разошедшегося сердца звенело «живой-живой-живой-живой».       Он едва смог отпустить Драко, чтобы подоспевшие колдомедики смогли провести осмотр.       Но даже когда они разорвали отчаянные объятия, Гарри чувствовал — теперь они одно целое.       Не разорвёшь, как ни старайся.       Они оба не могли оторвать друг от друга блестящего взгляда, словно под империусом.       И Драко подумал: «Гарри тоже проснулся. Тоже вернулся ради меня».       И это было правдой.       Ради друг друга они победили смерть.