ca sent l'amour ici

      Сказать, что Гарри устал за последние две недели, — не сказать ничего.       Стремительно приближающееся Рождество по определённым причинам не приносило никакого счастья и воодушевления — только стресс от необходимости выкроить время и силы на покупку подарков близким. Потому Гарри был безмерно рад, что сегодня праздник наступил, презенты разосланы, и он со спокойной душой может завалиться спать. Так ещё и в аврорате его гоняли, как сидорову козу,  словно пытаясь выжать из него все соки за последний рабочий месяц не только в этом году, но и в целом в качестве старшего аврора.        На самом деле, Поттер захотел уйти из аврората, как только поучаствовал в первом рейде. Он до сих пор помнил, какое грандиозное по силе разочарование его настигло, когда, вместо предполагаемого возбуждения от задания, он ощутил тошноту и полное отторжение. Навоевался, как оказалось. И, казалось бы, возьми да уволься. Школу авроров он прошел буквально за год, так что даже не было сожаления по потраченному впустую времени. Однако не все было так просто.       — Гарри, ты знаешь, как я к тебе отношусь, и мне бы не хотелось после всего, что ты для нас сделал, продолжать стеснять тебя, но, прошу, войди в положение. Сейчас народ не верит аврорату и Министерству, прошлое правительство тут уж постаралось, зато верит своему герою. Дай нам два года, чтобы ажиотаж вокруг твоей личности поутих, а мы заслужим доверие, а потом можешь без каких-либо преград уйти, я тебе обещаю, — ответил Кингсли на заявление об увольнении.       И, конечно, Гарри не смог отказать. Пускай, за время войны он и поборол свою природную уступчивость, комплекс героя в нем так окончательно и не уснул. И, как оказалось, хорошо, что он этого не сделал, ведь именно так он вновь встретил свою судьбу.       Он до сих пор помнил забитый, болезненный и растерянный взгляд Малфоя, которого он до этого видел последний раз после заседания, в ходе которого его с Нарциссой полностью оправдали за содействие светлой стороне и показания самого Великого Гарри Поттера. Помнил, какое жгучее чувство неправильности происходящего накрыло его, ведь Малфой не должен выглядеть… так. Помнил, как толпа обозленных волшебников требовала хозяина кафе выпроводить «Пожирательское отродье». Помнил слегка напуганного и дезориентированного мужичка, не знавшего, что ему делать. И помнил, как в гневе заскрипел зубами, когда Драко, прикусив нижнюю губу, понуро опустил голову, направляясь на выход. Не особо отдавая себе отчёт о своих действиях, Поттер в грубой форме отчитал всех присутствующих, не постеснявшись напомнить, что пока они — дети — были на передовой линии вместе, посетители кафе в большинстве своём отсиживались дома. Под конец его речи все сидели красные и явно пристыженные, хозяин заведения смотрел на него с некоторой гордостью во взгляде, а Малфой в шоке хлопал глазами, не понимая, что ему делать и с чего вдруг Гарри решил за него вступиться, да и в целом не ожидая встретить его так невовремя.       Именно тогда, когда Гарри, не слушая возражения и язвительные комментарии, потащил Драко в своё любимое кафе, началась их новая общая история.       Казалось, учитывая все склоки и недопонимания возникавшие между ними в прошлом, ничего хорошего из общения парней выйти не должно было. Однако вышло много лучше, чем просто «хорошее». Поттер впервые в жизни чувствовал себя таким счастливым, любимым и нужным кому-то не как Герой, а как просто Гарри. То, что происходило между ним и Малфоем изначально не было похоже на дружбу. Это с первого слова, с первого жеста и взгляда было нечто другое, нечто большее. И, пожалуй, на подсознательном уровне Поттер чувствовал это ещё в школе, однако всему было своё время, потому они наконец пришли к отношениям, лишь пережив годы взаимных унижений, нападок и войну.       Новость о собственной ориентации совсем не смутила Гарри. Сила чувств, вспыхнувших в нем, глушила всякие лишние мысли. У Драко же все было сложнее. Как бы странно это ни звучало, война оставила на нём более глубокий след, потому что из-за неё у парня полностью сменилось мировоззрение и взгляд на своё прошлое, а постоянная травля везде, куда бы он ни пошел, не способствовала восстановлению. От надменного, гордого Слизеринского Принца осталась лишь тень, шорхающаяся по углам, и нельзя было сказать, что Гарри это устраивало. Ему было больно видеть, насколько сломлен Драко, насколько не уверен в себе и насколько он порой себя презирает. Драко очень долго боролся с собой, предавался саморефлексии и откровенно боялся происходящего, потому ответного признания Гарри добился лишь спустя полгода постоянных ухаживаний, разговоров и попыток вернуть хотя бы часть прошлого самоуверенного Малфоя. В будущем Драко даже смог совладать с собой и поблагодарил Поттера за настойчивость, которая помогла ему справиться с его внутренними демонами.       Друзья отнеслись к их отношениям спокойно. Рон сказал, что счастлив, если счастлив Гарри, Молли и Артур были сильно удивлены, но не сказали ни слова против, Джордж лишь посмеялся и сказал, что Поттер умеет удивлять, Джинни какое-то время дулась, но тоже оттаяла, а Гермиона и вовсе сказала, что теперь всё на своих местах. Она была удивлена, что за все время обучения этого не произошло, порядком шокировав своей наблюдательностью Поттера, осознавшего свои чувства лишь сейчас, много позже Грейнджер.       Мама Драко и вовсе стала относиться к Гарри, как ко второму сыну, чем доводила парня чуть ли не до слез счастья и благодарности. Нарцисса оказалась чудесной женщиной, скрывающей за маской холодной надменности и равнодушия светлую душу. Поттер, в детстве считавший Драко копией отца, теперь считал, что у его парня почти всё от матери.       Всё шло великолепно.       Гарри до сих пор порой не мог поверить, что на пепелище прошлых обид, ссор и драк они смогли построить что-то настолько сокровенное и светлое. Он наконец понял, что такое дом и настоящая любовь, когда готов ради человека на всё, когда, сколько ни пробудешь рядом, все равно мало, когда каждая минута врозь — испытание, когда пресловутые бабочки в животе и кажется, что если прямо сейчас не коснёшься любимого — тут же умрешь. Поттер ожил, благодаря Малфою, у него появился стимул не задерживаться допоздна на работе, быть осторожным на рейдах, да и вообще следить за собой.       Два месяца назад парни все же съехались. Драко долго ломался, когда Гарри был готов жить вместе аж с первого дня отношений — таковы уж их натуры. В конечном итоге, не захотев жить ни в Мэноре, ни в мрачном Гриммо, они купили двухэтажную квартиру в новом маг-районе, решив, что с собственным домом стоит повременить.       Притираться друг к другу не пришлось, то ли потому, что постоянно оставаясь друг у друга они уже привыкли к совместной жизни, то ли потому, что подходили друг другу, как две половинки пазла. Драко, работающий зельеваром на дому, с нетерпением дожидался Гарри дома, всегда встречая тёплыми объятиями и ужином.       — Мне иногда кажется, что я больше тебя жду, когда же тебе дадут уволиться, — ворчал Малфой. Уставший после очередной внеплановой проверки Гарри лежал у него на коленях лицом к горящему камину, плавясь от того, как ласково Драко зарывался пальцами в его угольные волосы. — Не удивлюсь, если даже Рождество тебе не дадут нормально отпраздновать.       Словно в насмешку над ними, за две недели до праздника Драко пришло письмо, на которое не ответить — себе дороже. Французский министр магии очень просил Малфоя, как ученика знаменитого даже за границей Северуса Снейпа и одного из наиболее талантливых представителей сообщества зельеваров Англии, прибыть в Париж, где будет проведён экстренный слёт зельеваров со всего мира. В письме о причине сбора было написано очень размыто, но, судя по всему, кто-то проклял сына министра чем-то настолько темным, что не было никакой возможности использовать контрзаклятье — обычно зелья при борьбе с темной магией использовали в крайних случаях. И Малфой, скрепя сердце, направился во внеплановую командировку даже не столько, чтобы подмазаться к власти, сколько из желания помочь пострадавшему парню.       Поттер, хоть и не показал этого, с трудом отпустил Драко, пускай и действительно гордился своим парнем. Гарри понимал, что если покажет, как тяжело ему отпускать своего возлюбленного, то Малфой, каким бы упёртым ни был, скорее всего останется, а Поттер не хотел тянуть его вниз.       В итоге уже две недели Гарри приходил домой затемно. Улицы, весело переливающиеся светодиодными огоньками, наполненные веселым смехом и запахом сладостей, глинтвейна и мандаринов, совсем его не радовали. Хорошее настроение покинуло его вместе с Драко, возвращаясь лишь во время редких разговоров по камину, в скором времени заменяясь жгучей тоской. Поттер и представить не мог, что без кого-то может быть так невыносимо. Уже через неделю разлуки Гарри готов был сорваться во Францию и стоять под окнами Министерства, лишь бы чувствовать, что они с Драко не так далеко друг от друга. Это было как зависимость, как помешательство. И в глазах Малфоя, хоть и искаженных пламенем камина, он видел то же самое.       В конечном итоге находиться в квартире в одиночестве стало почти невыносимо. Родное место чувствовалось неправильным без любимой белобрысой заразы. Последнюю неделю Поттер предпочитал ночевать в аврорате и разбирать ненавистные отчеты, а не маяться в холодной кровати всю ночь, невольно представляя, как было бы хорошо, окажись сейчас Драко рядом.       Сегодняшний день вышел отвратительным. Рон с Гермионой, безуспешно пытаясь скрыть жалость к нему, пригласили его на празднование в Нору. Естественно, Гарри отказался, не имея даже намека на праздничное настроение. Как назло, Драко не звонил по камину. Поттер, привыкший принимать звонки, а не совершать, терпеливо ждал, когда о нем вспомнят, — он хотел быть уверен, что не помешает Малфою работать. Ближе к вечеру его терпение на прощание помахало ручкой, и Гарри решил позвонить сам. И, не получив ответа, он совсем сдулся.       Желания идти домой совершенно не было — он даже не стал украшать квартиру к празднику. Аврорат почти полностью опустел, и Поттер решил, что лучше уж останется здесь, чем будет снова кататься по смятым простыням, безуспешно пытаясь заснуть в одиночестве.       Пожалуй, так бы он и провёл Рождество, отсыпаясь на коротеньком диванчике в кабинете, если бы не пришёл Кингсли и не выгнал его домой, не слушая никаких возражений. Обычно Гарри нравилось это отеческое отношение к нему от министра, однако сейчас, понуро плетясь по заснеженным улицам, раздражаясь от налипающих на очки крупных, резных снежинок и с непонятной обидой слушая смех, раздающийся на каждом шагу, он жалел, что Кингсли вообще вспомнил о нем.       Поттер невольно воспроизвёл в памяти свои детские годы, когда на Рождество он готовил, накрывал на стол, а потом сидел запертый в чулане, вслушиваясь в смех, разговоры и звуки телевизора из кухни, глотая горькие слёзы, пока его не выпускали, чтобы он убрал за Дурслями со стола. Впервые, после поступления в Хогвартс, Гарри чувствовал себя таким несчастным в этот праздник. Стало до глупого обидно. Настолько, что даже захотелось плакать.       К дому Поттер дошёл мрачнее тучи. Сердце рвалось на части, от тоски по Драко хотелось лезть на стену. Пожалуй, если бы не их вынужденное расставание, Гарри и не осознавал бы, насколько сильно он сросся с Малфоем, насколько глубоко он засел в его сердце — не оторвать, легче умереть.       Понуро отворив дверь, Гарри зашёл в тепло квартиры, тут же ошеломлённо останавливаясь у двери. Ноги ослабели, а сердце забарабанило о грудную клетку, пока глаза зашарили из угла в угол.       Мало того, что горели свет и огонь в камине, так все стены и ранее пустующие поверхности были украшены мишурой, статуэтками, свечами и новогодними огоньками, над каминной сетью в ряд висели носки, с потолка свисали и задорно блестели наколдованные снежинки и звездочки. Через арку, ведущую на кухню, виднелись украшенные тумбы, а лестница на второй этаж вся была завешана полувенками, колокольчиками и лентами. И как центр композиции посреди гостиной гордо возвышалась аж до самого потолка шикарная ель, удерживая на своих пушистых ветках явно старинные изысканные стеклянные шары, побрякушки, звёздочки, серебристую мишуру и волшебные мерцающие огоньки.       И, что самое важное, даже несмотря на то, что обзор перекрывал диван, Гарри не мог не заметить торчащие из-под елки ноги в тёплых носках, которые в прошлом году Малфою сделала Молли Уизли. Сердце оборвалось и пустилось вскачь. Не отрывая взгляда от ярких носков, Поттер стянул ботинки и тёплую мантию, на негнущихся ногах продвигаясь к ёлке.       Гарри тяжело выдохнул, чувствуя, как камень, все это время лежавший на сердце, пропадает. На лицо тут же налезла улыбка от уха до уха и захотелось закричать, чтобы хоть как-то дать выход чувствам, обрушившимся на него шквальной волной.       Под ёлкой, в смешных домашних клетчатых штанах и тёплом, огромном свитере с кричащей золотой буквой «Н», разметав платиновые волосы по темному паркету и держа в одной руке стеклянный шар, спал Драко, подложив свободную руку под щеку. Длинные чёрные ресницы бросали кляксы-тени на его щеки, оттеняя синяки, появившиеся явно от недосыпа. Гарри, не прекращая улыбаться и судорожно вдыхать воздух в сладко сжимающиеся легкие, опустился на пол рядом со спящим, нежно убирая светлую челку за ухо. Малфой улыбнулся во сне, слегка зажмурившись. Поттер буквально был готов прямо сейчас расплакаться от счастья.       Гарри сидел и ласково гладил Драко по голове, не в силах разбудить его. Он не знал, сколько времени так провёл, но в один момент Малфой заёрзал и вскоре лениво открыл глаза, глядя на Гарри расфокусированными серыми омутами.       — Ну, ты, Поттер, и лодырь. Я, значит, приехал уставший, а тут даже не украшено! — хриплым ото сна голосом начал качать права Драко, в противовес своим возмущениям расплываясь в улыбке и глядя на Гарри с таким обожанием, что перехватывало дыхание. Поттер, затопленный нежностью, притянул Малфоя к себе, укладывая его голову себе на плечо. Драко охотно обвил талию Гарри руками, чуть не мурлыча от удовольствия.       — Я так скучал, боже, это было ужасно… Ты хоть понимаешь, что я тебя больше никуда не пущу? — бормотал Гарри в блондинистую макушку, прижимая Драко всё ближе к себе, до сих пор не веря своему счастью.       — Чтобы ты понимал, я настолько сильно хотел попасть домой на Рождество, что самостоятельно вывел формулу зелья, так что этим дилетантам осталось его только приготовить. Думаю, Новый год мы с тобой будем праздновать в Париже. Министр планирует меня как минимум очень хорошо вознаградить.       — Да хоть в Африке. Главное, что вместе, — абсолютно искренне сказал Гарри. Ему было абсолютно плевать, где праздновать, если рядом с ним будет его главный подарок, так неожиданно появившийся под ёлкой.       Драко вздрогнул, сильнее прижимаясь к крепкой груди парня. Он, выросший в семье, где проявление эмоций считалось позором и слабостью, всегда остро реагировал на откровения Гарри, который, несмотря на тяжелое детство, всегда жил с душой нараспашку, открыто заявляя о своих чувствах.       — Я люблю тебя, — почему-то прошептал Гарри, оставляя на щеке Драко целомудренный поцелуй. Блондин шумно вздохнул и отстранился. Серые глаза изучали родное лицо с болезненной нежностью, пока руки поглаживали чужие скулы. Поцелуй вышел сладкий, полный вымученного ожидания и безмерной любви.       Это, определённо, был лучший подарок на Рождество для обоих.