Новая жизнь

Как любая красивая девочка, выращенная в заботе и любви, а в результате безнадежно испорченная, она виртуозно умела ранить чувства других людей.

POV. Author — В итоге у Крис теперь новый поклонник, — воодушевленно подытожила Вильде, помешивая свой горячий шоколад. Эва даже удивлена была поначалу, что такая девушка как Вильде не пьёт какой-нибудь клубничный молочный коктейль без перерыва, но быстро отогнала эту мысль: ее в какой-то степени бунтарская натура протестовала против всяких стереотипов. У Хэлеруд есть свои минусы, но не нужно вешать на неё никому ненужные ярлыки.       Сегодня девушки решили пойти в кафетерий после третьего урока, чтобы обезопасить себя от толпы студентов, но что-то пошло не так. «Перемена пик» обычно проходила после второго, четвёртого и пятого уроков, из-за чего столовая в это время была забита под завязку. Только в этот чертов вторник все решили наплевать на немые правила и ввалиться все полной честной компанией. В достаточно большой — надо быть честной — комнате становилось душно несмотря на двадцать четыре на семь открытые окна и дверь во двор школы. Приятный кофейный цвет стен давил на виски, заставляя приклеить пальцы к переносице, что называется, намертво. Вечно отодвигающиеся стулья, обязательно сопровождающиеся дьявольским скрипом металла о кафель, неутихающие голоса студентов, преимущественно громких мужских или раздражающе-визжащих женских. Контраст температуры из-за близости кухни, где в прямом смысле кипит работа и прохладной, часто пасмурной погоды Осло. Ты зачастую чувствуешь себя двуличной сукой, потому что брошенное в спешке «Извини» не нравится также, как и полное игнорирование при толчке сбоку. Кафетерий заполнен столиками не просто так — и, блять, замечательно! — потому что из каждого угла доносятся шёпот, крик, лепет, шипение, грохот, стук, удар, возглас, отголосок разборок, «семейные» ссоры, гам между парнями, девушками, друзьями и врагами, будто эти люди живут только здесь — в школе. Они не встречаются случайно на улице, не договариваются о встрече, не собираются в компаниях для того, чтобы прийти в этот чертов кафетерий и разнести Эве Квиг Мун мозг в клочья! «Просто прекрасно, что сегодня вы все перенесли свои планы и собрались в этом чудесном месте, где вас никто не ждал!» — К-к… Каспер, кажется?       Вильде будто не видела особого блеска в глазах Саны, не слышала несколько уставшую, надоедливую нотку в ее голосе, а только показушно закатила глаза, цокнула языком и исправила: — Каспер — бывший парень Кристины, Сана. И расстались они, между прочим, — обводя взглядом всю компанию, словно была уверена, что Сана озвучила общий вопрос, даже саму Крис, — ещё в конце первого курса. Прошло целое лето, — дожимая фразу так, чтобы ткнуть в небрежность, огромное дружеское упущение. Лживое? — ей нет дела! Показное? — мисс-я-слепа-как-крот. Потому что так надо? — да в жопу повторяющуюся из раза в раз ситуацию!       Эва с первых дней уловила эту тенденцию: иногда давать Вильде повод для гордости. Забывать не очень важные, но все равно всем известные факты, намеренно переспрашивать банальные вопросы и — о, боже… — строить из себя настоящих дур. Пускай девочка почувствует свою важность — нам же не сложно? Конечно нет. Давайте засунем здравый смысл куда подальше и немного поиграем, да? Нет, ни в коем случае это не лицемерие. Да что вы?! Дружба, как и красота, требует жертв. Порой максимально глупых.       А Хэлеруд, ведомая заученными вопросительными взглядами подруг, сжалилась: — Его зовут Сэм, и он скоро переведется в Нильсон. — Хлопая ресничками, блондинка уставилась на Эву, к большому неудовольствию той.       Пора входить в роль, но: «Право слово, вообще не до спектаклей!» — А где он учится сейчас?       Нура.       Ее белый ангел Нура как всегда безошибочна. Этот долгожданный вопрос («Интересно, кто же его так жаждал?») переключил на Сатре внимание огромного порока под названием «Н-А-Д-О-Е-Д-Л-И-В-О-С-Т-Ь». Вызывающий жар в районе груди, где купается гнев. Омывается волнами ярости и снедает терпимость. По капле поглощает, преобразуя в десять — циничности, эгоизма. Подкрепляет язвительность. Пробуждает старательно сдерживаемую гордость. У Эвы адов коктейль в глотке, который по соломенной трубочке вытягивает понятие «дружба» из сердца. Любовь, сопереживание. Вколачивает свои «я» в тотем достоинства. — Я не уверена… — Ох, поверьте, уверена до безумия. — Но слышала что-то про Франс. «Хэлеруд, вы встретились на баскетбольном матче в этом лицее!» — Почему он переводится? — это, кстати, возможно совсем искренний интерес, но Вильде перешла порог «Случайно узнала», за которым следует: — Ну я же не прилипала! — не крик — немного возмущённый возглас, только легче не стало. — Наш разговор длился от силы около часа. Я не умею читать мысли, а он не вдавался в подробности. Не буду же я лезть не в своё дело, в самом деле!       Завсегдатый поворот событий развязал руки пренебрежению, выставив и без того хилое, искалеченное смирение за дверь. Возможно, оно бы вывело и совесть, если бы не удивление на лицах остальных. Похоже, Вильде Хэлеруд зашла слишком далеко. — Остынь, дорогая. — Гадкая фраза была готова вылететь изо рта, но гнилое нутро затихло, потирая ладошки и нащупав союзников в лице говорившей Саны. — Я всего лишь спросила.       Вильде нервно пригладила волосы, потёрла щеку и послала Мун странный взгляд. — Я не знаю, что на меня нашло, — выдохнула она. — Я просто… Ах! Я не могу нормально говорить, когда Эва сидит так… «Да, милая. Аллилуйя! Ты же такая хор-рошая, светлая. Ткни всех носом в правду, которую они избегают»       Буквально за долю секунды темно-рыжие брови насмешливо приподнялись, а язык, раздвоенный предвкушением, ласково спросил: — Как? «Открой глаза, Хэлеруд. Сними, наконец, свои прибитые розовые очки! Отбрось уже этот образ барби, у тебя все равно не получается»       Упорно вперив серо-голубые глаза в пол: — Так… «Скажи это, солнце. Скажи, какая я плохая, и я докажу это. Дай мне повод. У меня во рту раскалённый свинец. Дай. Повод. Его. Выплюнуть» — Как? — напористо, сдерживая переполненную плотину. Сумев прошептать на ухо, находясь в метре друг от друга. Уколоть раскалённой иглой нетерпения. «Не томи! Ты копаешь под себя. Не будь такой дурой! Покажи всем раз-з-зницу» — Так… «Давай!» — … злобно! «СЛАБО!»       Вину и осторожность унесло торнадо. Закрутило, сжевало и выплюнуло. В хлам мусора к сочувствию, неудобству, уважению, симпатии, доброте и дружелюбию, искренности и заботе. К чертовым трём китам и гигантской черепахе, на которой держится… Все! «Мать твою, да все на них и держится»       Эва отчетливо почувствовала, что ей хреново. Хреново от окружающих, от обстановки, от атмосферы, от…       От самой себя ей хреново!       Что-то жалящее облизало губу. То, что не должно приближаться к друзьям. Пока они таковыми являются. Остаются.       Пока они есть. — Вильде… — Нет, — твёрдо, чтобы не было пути назад. — Она права. — Пока бетон не рассыпался крошкой. — Мне нужно уйти. — Пока может.       Дурацкие — черт бы их побрал! — стены и потолок давили на неё. Давили, но позволили найти сумку. Давили, но позволили встать. Давили, но позволили не взглянуть ни на одну из подруг. Первый шаг был легким. Второй — тоже. Отступив на метр, Эва не смогла вдохнуть удушливый воздух. Потом стал исчезать и он. Окна не спасали. Стуча не каблуками — сердцем, она начала задыхаться. Отбивая таймер до самоуничтожения. Ее ломало, потому что оркестр злобы раскалывался о невидимое остриё, разнося по телу дрожь агонии.       А Мун не дура, ведь знает, что это значит. Читает как по учебнику: «Агония — последняя стадия умирания. В большинстве случаев агония предшествует наступлению смерти». И соглашается. Да, слабая. Да, никчемная. Не отрицает. «И куда подевалось самомнение?» «Катись к дьяволу»       Она не чувствует себя, но чувствует, что падает. С каждым шагом все глубже и глубже. А яма настолько большая, что до сих пор не видно дна. Хренова дна, где бы все закончилось. И Эва не самоубийца. Заложница чёрной, грифельной, смоляной, грязной, непроглядной дыры. Блядской дыры, зияющей в груди. Под кожей, под грудной клеткой. Там, где сопливые романтики ищут душу. Только ее измазана в тягучей боли. Ей нет конца. Она проникла в вены и день за днём отравляет все тело. Оставляет кручинный, несмываемый след. Эва знает, что он где-то начинается, но поняла, что круг замкнулся. Возможно, прямо сейчас, возможно — в то самое мгновение.       Невыносимая боль. В каждом слове и движении. Невыносимая до судорог, до боли — что, опять?! — в костяшках пальцев и челюсти. До унижения. До раскола сознания! Вечные «до», нескончаемые. Сотни, тысячи, миллионы. До колкостей друзьям. До шипов от близких. До стен от любимых. До психоза. До трещин. До онемения. До слепоты. До невроза. До бешенства. До безумия. До… до… до!       Горящая в жилах, пульсирующая в висках. Отдающая горечью на языке. Неизлечимая, потому что оправданная. Заслуженная. Почти постоянная. Воскрешающая ещё одну боль. Боль с лицом… родного человека. Боль стала неотъемлемой частью ее жизни. Также, как и борьба.       Эва боролась как могла. Мужественно, отважно, но долго.       Она устала сопротивляться. Она устала игнорировать. Она устала падать…       Когда почувствовала толчок.       Глоток воздуха. Нежную руку на голом плече. Знакомый голос в подсознании. — Ты нужна мне, Эва. «Агония является обратимым состоянием: в некоторых случаях человека можно спасти»       Нура — ее душа. Чистая и невинная. Ее отрада. Ее антидот. Антидот от желчи и жалости. Эва Квиг Мун не жалкая!

***

— Ты точно этого хочешь, Нура? — Четвёртый раз, — Сатре качает головой с легкой улыбкой на лице. — Четвёртый раз ты спрашиваешь меня один и тот же вопрос. Да, Эва, я этого хочу, — смотря прямо в глаза. Не оставляя выбора от количества доверия в них. И ни капли жалости. «Ты лучшая, Сатре. Ты просто лучшая» — И я спрошу ещё столько же. Ещё сто раз. — В надежде на другой ответ.       Это сложно. Чертовски сложно открывать душу. Разрывать сердце на кусочки, отдавая другому человеку. Да, это Нура. Но это — Эва. — Ты не услышишь «нет». — («Все-таки научилась залезать ко мне в голову, Сатре?») — Не в этой вселенной, Мун. Тебе нужно было хорошо все обдумать, прежде чем начинать со мной общаться. — Знаешь, в какой-то степени я жалею об этом, — усмехнулась Эва. Усмехнулась, но тут же вспомнила о последствиях своего решения. Сейчас она расскажет одну из своих самых личных историй. Каждое слово услышит Нура. И… — Ты не перекладываешь на меня свои проблемы! Ты… — Эва перебила: — Прекрати это делать! — совершенно серьёзно. — Прекрати читать мои мысли! — Даже если бы могла, Мун, не читала бы. — Потому что не смогла бы принести Эве такую боль. Ее мысли — ее личное пространство, куда каждому вход запрещён. Она может помахать пригласительным прямо у тебя перед носом, а потом скажет, что это был лотерейный, и ты не выиграл. А каждая живая душа уже поняла, что выигрышных билетов и не бывает. — Ты бы прикончила меня прямо на месте, — пожала плечами Нура. — Знаешь, не особо хочется умереть в восемнадцать от рук лучшей подруги.       И когда она стала такой взрослой? Ее окружение уже перешло во взрослую жизнь, и совсем скоро она к ним присоединиться.       Одна. — Тебе повезло, что я брезглива, милая, — холод браслета в ее руке приятно остужал пальцы и тупил нервозность.       Сатре лишь посмотрела на неё с укоризной, чуть прищурив серо-голубые глаза. — Абсолютно серьёзно, Нура, — Эва подняла руки, сдаваясь. — Возможно, из-за этого я не стану прекрасным врачом или… да много ещё разных профессий, — махнув рукой, сказала она. — Только… Только при чем тут врачи?       Изумрудный взгляд отвечал сам за себя. «Ты что реально не догоняешь?»       С удивленным, но уставшим вздохом Мун пояснила: — Ну, знаешь… Возьмём, к примеру, терапевта. Приходит к тебе пациент с какой-нибудь сыпью на лбу. — Пресекая вопрос «Почему на лбу-то?» от смеющейся блондинки, она продолжила: — Потому что на лбу, Нура! Не воспринимай все так буквально. Так вот… На лбу. — Будто размышляя или прицениваясь, а на самом деле просто выжидая эффектную паузу, Эва шикнула: — Да не в жизнь я к нему не подойду, будь я хоть трижды в перчатках! Дайте мне скафандр со шлемом — ни-за-что-о. — Очень странные у тебя приоритеты, Эва. Некоторые мечтают лечить людей и животных, но боятся ответственности, а ты… — Нура прыснула в руку. — Боишься какой-то сыпи.       Эва всем своим видом показывала наигранное раздражение и просто ответила: — Скажу тебе больше, дорогой мой ангел. Будь у него запах изо рта — лучше, чем через толстенное стекло палаты он со мной не пообщается. — Потом раздраженно цыкнула и добавила: — Хотя я и в таком случае не смогу сосредоточится. В моем воображении у него изо рта зелёный дым будет выходить, как в мультиках.       Тут Нура застыла, словно ее огрели чем-то тяжелым по светлой макушке, и резко развернулась к подруге. — Да ты заговариваешь мне зубы! — гневно указав на виновницу указательным пальцем. — Эва Квиг Мун, вы свинья! «Вот такого я не ожидала»       Красивое личико медленно вытянулось в изумленную гримасу, но через пару секунд залилось в смехе. — Нура Амалия Сатре, не идёт вам выражаться, ей-Богу.

***

— Кристиан Харрис — не полный мудак, что бы ты не подумала. Я знаю это. Не буду тебя убеждать — ты сама сделаешь свои выводы.       Эва правда знала Кристиана достаточно для такого утверждения. Даже слишком достаточно. — Мы познакомились, когда мне было шесть, — на ее лице появилась легкая улыбка, а глаза стали мутными от воспоминаний. — Але-к… кх-кх… — знакомая дрожь прокатилась по телу. Запрещенное имя — запрещенная тема.       Она не может. Только не про Него. Она лучше расскажет про человека, который растоптал ее, но не про того, кто принёс столько радости. Про самого родного. Понимающего. Любимого.       Эва не расскажет о Нем, как бы не уважала и не любила Нуру. «Извини, Нура, но не сегодня. Я надеюсь, ты простишь меня за это, если сможешь»: — … Макс тогда упорно занимался баскетболом, видимо, чтобы сейчас это привело его к успеху, — удачное напоминание о недавней новости — «МАКС ЛОКАС — КАПИТАН ШКОЛЫ ПО БАСКЕТБОЛУ», хоть и бывший. — И как-то он рассказал мне об одном новом мальчике, из-за которого тренер теперь уделяет ему самому меньше внимания, читай: «меньше хвалит». Макс точно не хотел этого, но на следующий день я пошла с ним. Представь себе картину: маленький баскетболист заявляется на тренировку со своей младшей сестрой. Вопреки мыслям всех собравшихся, я пришла не для того, чтобы спасти его. Мне просто захотелось посмотреть на этого вредного нового мальчика, — игриво пародируя насупленное лицо брата и прибавляя детского писка голосу. — Как ты уже поняла, это был Кристиан. И, вынуждена признаться, тренер действительно смотрел только на него. Не сказать, что он был маленькой баскетбольной звездой и у него был врожденный талант, но он не сплоховал. Тогда я попросила тренера сыграть в команде с братом. Он сначала побоялся, потому что мальчики до этого не играли, а только отрабатывали ведение мяча, броски и так далее, да и меня он на тренировке видел впервые, тем более девчонку, но спортивный дух взял своё — он разрешил. Скажу просто: мы выиграли. Брат был вне себя от счастья, впрочем, как и я, только реакция Кристиана мне не понравилась: он был все таким же спокойным с этой его загадочной улыбкой на губах, будто это он размазал нас по стенке. И, естественно, я разозлилась. Подошла к нему и чуть было не залепила ему пощечину, но он уклонился. Конечно, тренер это заметил и развёл нас по разным углам, а сам вознамерился звонить родителям. Тут я заметила, что Кристиан ведёт себя как-то странно: то сверкает счастливой улыбкой, то замыкается в себе. Потом я поняла, почему. Альвисс Харрис, его отец, приехал за ним. Я ждала разборок, вот только Альвисс не спешил повышать голос. Его речь была кратка, но поразительна. Медленно, растягивая каждое слово, он сказал о том, что такие происшествия не критичны в этом виде спорта и, конечно, не забыл упомянуть, что Кристиан не должен держать зла на юную леди. Казалось, это единственное, что задело его, но потом он как-то жутко, совершенно неискренне поздравил моего папу с победой и ушёл. Для маленького, невинного детского ума не произошло ничего страшного, разве что замечание от родителей и насмешка брата за плохое воспитание. После следующей тренировки Макс сказал мне, что Кристиан не появился. Дальше — тоже. Опять же, шестилетняя я ничего не заподозрила. Наша следующая встреча состоялась через семь лет. Забыла упомянуть, что в моей памяти очень детально отложился образ того мальчишки-Кристиана, и уже тогда он был хорош собой, но эти семь лет сделали из него чуть ли не бога. Парень по типу наших Пенетраторов: всегда и везде у него поклонницы, словно он поп-звезда, а светлое будущее ему заказано. Поверь, увидев его, даже ты влюбилась бы по уши. На меня он произвёл… довольно сильное впечатление. Наши отцы, оказывается, заимели общие дела, поэтому Кристиан на время переехал в Лондон. Подпорчу интригу и скажу: он переехал на три года. И пока родители вели бизнес, мы неожиданно стали лучшими друзьями. Такими лучшими, что, наверное, я была одной-единственной, кому он открыл свою душу. Не сразу, а после двух лет дружбы. И в мои пятнадцать мне наконец стало все понятно. Кристиан Харрис — один из тех детей, которые с самого детства пытаются обратить на себя внимание родителей. Правда, Кристиан пытался привлечь только отца. Его мама, Люсия, умерла, когда ему было около пяти. Эту информацию знают все, кто хоть раз слышал их фамилию, и только поэтому, наверное, я позволяю себе рассказать тебе об этом. До ее смерти Кристиан знал безграничную любовь обоих родителей, но после все невообразимо изменилось. Не сложно сделать выводы о его характере и понять причины, стоит только захотеть, но таких находилось слишком мало, чтобы избежать создания своеобразного имиджа. Для всех Кристиан был книгой, закрытой на сотню замков. Холодный принц. Он действительно был таковым. Он ни с кем не дружил, никем и ничем не дорожил. Пока не появилась такая милая я. Настолько милая, что при каждой встрече со мной глазами его загорались настоящим огнём из ненависти. А я все никак не могла понять, почему же он так злится, и так заигралась, что сама возненавидела его. День за днём наша вражда становилась все жёстче и яростнее. Больше и больше. Пока моему брату не удалось заманить нас в самую настоящую ловушку! Он запер нас в школьной кладовке! Мы просидели там около часа в абсолютной тишине после, разумеется, диких попыток вскрыть дверь. Кристиан даже намеревался вынести ее, не была бы та встроена намертво. Мобильников у нас не было, потому что мой братец отказался уж очень продуманным гадом. Поначалу наш разговор не заладился. Мы орали друг на друга, раззадоренные тем, что наши крики может кто-нибудь услышать и достать нас оттуда. Орали так, что я даже сорвала голос. После беседа завязалась часа на два. Он не рассказал, почему был зол на меня, а я его не простила, но каким-то страннейшим образом мы… мы стали друзьями. Вытащил нас под вечер школьный охранник. Ты представь, братец и не собирался нас вызволять. Он был по-настоящему шокирован, завидев меня среди ночи на пороге его комнаты. Очень злую. Ему ещё повезло, что все так прекрасно разрешилось, а-то не осталось бы ни кусочка от его смазливого личика. Как я уже сказала, Кристиан признался мне только через два года. Он сказал, что возненавидел меня в тот самый день на баскетбольной тренировке. Игра в хорошего спортсмена на самом деле предназначалась Альвиссу, но я все испортила. Кристиан, может, и дальше бы пытался разжалобить отца хорошим поведением и успехами, если бы не та игра. Он решил, что если все его усилия идут напрасно, он привлечёт внимание отца откровенным провалом. Сына Альвисса Харриса, Кристиана, обыграла какая-то девчонка! Дома парня ждало страшное наказание. «Об этом я рассказывать точно не буду» И вот с тех пор мы стали почти неразлучны. А мои неожиданные чувства усиливались с каждой минутой в его присутствии. К сожалению, они были не взаимны. По крайней мере, тогда я так думала. Это было мое день рождения. Шестнадцатилетние. Какой же счастливой я тогда была, несмотря на приём, который родители были вынуждены устроить. На нем были все мои друзья и Макс с Вероникой, но для меня существовал только Кристиан. Как и я для него. Мы сбежали с него вместе. Приехали в его квартиру, и-и… Да ты и сама уже поняла, что произошло. Тот вечер был наполнен чем-то совершенно прекрасным. Я могла сказать, что он был самым лучшим в моей жизни. Хорошо, что тогда у меня об этом никто не спросил. На следующий день я проснулась одна. Вот так вот. Одна в его постели и его квартире. Я позвонила ему, а он быстро сказал что-то про невероятно важные дела, которые он быстро разрешит и позвонит мне вечером. Я, наивная, но счастливая, быстро собрала вещи и вызвала такси до дома. Слава богу, родители не устроили сцен, а мама просто серьезно со мной поговорила. Мне не было до этого дела. Я ждала Кристиана. Ждала долго, но так и не дождалась. Я звонила ему тем же вечером, получая в ответ лишь гудки. Утром я узнала, что Альвисс и Кристиан покинули Лондон. Они переехали обратно в Нью-Йорк. Чего и следовало ожидать, Кристиан мне так и не позвонил. Не написал. Месяц, два, полгода, год, два. Я не встречала его до вчерашнего дня. И вчера же я пережила все ещё дважды. С Харрисом и Шистадом.