Новая жизнь

POV. Author       Ярость, волнение, растерянность и — мать твою — страх стали отступать надо было только почувствовать ответные движения этих нежных рук. Таких не похожих на неё, потому что робких. Но ее.       Стоя в том чертовом зале, став одним из свидетелем того, как Эва Квиг Мун теряет самообладание, Кристофер Шистад потерял было его сам. Там время остановилось. Так же, как и все составляющие тела. Будто вместо крови по жилам потек свинец. Тягучий, подавляющий. Отбирающий вольность действий. И только сердце кричало, орало, рискуя пробудить голосовые связки: «Не стой столбом, осел! Уведи ее отсюда»       Но этого оказалось мало. Ничтожно мало, ведь мышцы так и не ожили. Не почувствовали ярого жжения в грудной клетке. Такого, будто этот дьявольский орган, каким-то херовым образом назначенный поддерживать жизнь в застывшем теле, вознамерился вылезти сам. Вылезти — только не смотреть, как она… ломается.       Ему не впервой видеть ее слезы. Не впервой ощущать растерянность, поймать себя на мысли, что ты бесполезен, что ты ничего не можешь сделать, но вместе с тем и невероятное желание стать человеком, из-за которого ни одной горькой дорожки неприступной влаги не скатятся по её лицу. По ее такому невъебически красивом лицу. «Как можно оставаться… такой, когда это попросту невозможно?» «Ты жалок, Шистад» «Больше скажу — безнадежен»       Но в первый раз он почти знает причину. Причину ее блестящих — нисколько не от радости, — отчуждённых глаз, наполненных разочарованием, холодом и… болью.       Кричащей, зовущей, вибрирующей воздух. Что ноги подкашиваются. А на лбу выжигают по букве: «С-л-а-б-а-к»       Потому что не можешь вынести. Потому что она не одна, кто чувствует это. И Шистад не может разобраться, почему он это чувствует. Не хочет.       Отмахивается как от назойливой, раздражающей барабанную перепонку, безостановочно жужжащей мухи. «Не это сейчас важно»       Важны уже знакомые — «да-а-а» — появляющиеся каждый раз, стоит только прикрыть глаза, губы, от которых так неожиданно отхлынула краска. Важна ее нежная бархатная кожа, пропускающая через себя сток напряжения. Руки, которые вот-вот начнут дрожать. Важна она. Прекрасная в своей силе. Силе, что так безжалостно вытекает из нее. Пока в переносном смысле.       Ему важна Эва Мун. Злая, стервозная, счастливая, едкая, гордая, игривая, смеющаяся, ухмыляющаяся, правая… «Черт, да она всегда права…» Вся. Она вся его.       Сердце, отчаянно задыхающееся в чувственных конвульсиях, будто отдало работу мозгу, потому что голову затопило вопросами. «Сука, почему опять?» — тоже один из вопросов.       Глаза упорно не желали отводить взгляд от неё, но сердце оставило права указывать. Ушло, блять, в отставку. Некачественную, недолгосрочную отставку. Из которой вернуться — мгновение. «Чертово мгновение, которое, если что, ещё не наступило!»       Долго шастать взглядом по темноте не пришлось — парень (читай: «ублюдок»), скорее всего сам того не ведая, резко вытянулся в спине, отлепившись от спинки кресла, и Крису пришлось заметить, что они были почти одного телосложения. «Будто в Нильсоне, как и во всем Осло (если не в мире), мало таких»       И хоть он не мог разглядеть его лица, Крис знал, что он нервничает. Нервничает из-за Эвы.       Его Эвы.       Хоть не мог заглянуть в глаза, он знал, что там можно прочитать радость вперемешку с болью, ведь эти двое наверняка встретились впервые после долгого времени. «И снова боль… Не превысили ли мы уже херов лимит?»       Хоть не мог залезть в голову, знал, что все мысли о ней. О том, как скучал. О том, как ее не хватало. «Только вот, ублюдок, ей тут и без тебя прекрасно жилось» «Ох, Шистад. А твоё присутствие уже автоматически заносится в список «Что лучше для Эвы Мун»?» «Ну уж точно не его!»       Бессмертный сукин сын промямлил что-то про «выслушать», только вот не успел договорить — Эва Мун гордой ланью ускакала из зала, напоследок кинув: — Ищите другую Джульетту, мистер Фойк. «Э-э-эй, так не пойдёт, любимая»       Наконец отмерев, Крис быстро обвёл глазами присутствующих, на каждом задерживаясь не больше миллисекунды, и вышел вслед за ней. — Тогда и другого Ромэо.       Наплевав на гордость, чувство собственного достоинства — и далее по списку — Кристофер Шистад нагнал Эву только у двери в женский туалет. Нагнал и совсем некстати чуть не столкнулся с вышагивающим навстречу по коридору Вильямом. «Только этого не хватало. Что он вообще здесь делает?!»       Он не предоставил Магнуссону даже до конца открыть рот — неопределённо мазнул по воздуху рукой, входя в уборную. Сейчас ему нет дела ни до нравоучительных речей друга, ни до его «намеков», ни до «понимающих» глаз. В голове ни одной мысли, потому что сердце снова забилось чаще от… близости его рыжей бестии. Такой нужной, но далекой. Закрытой не от него — ото всех. Кроме, разве что, наверное, того урода. То самое, блять, шестое-седьмое-восьмое-стосорокпервое чувство толдычило: «Она бы не сорвалась из-за обычного знакомого. Он значит для неё намного больше, чем ты» «Я поверю в это только тогда, когда Эва Квиг Мун скажет мне это в лицо своим охренительным ртом»       Резкая, обжигающая, обволакивающая потребность стать максимально близко к ней не оставила никаких выборов. От слова — абсолютно. Желание настолько сильное, что лучше ему сгореть заживо, чем не сделать это прямо сейчас. Утонуть в кислоте. Ходить по стеклу, пока от боли не захочется лечь и удавиться всем телом. Мазохист? Нет, — влюблённый.       Который, резко перехватив занесённую для удара по зеркалу руку, мимолетно, но, блять, с максимальной нежностью коснулся ее губами, а затем заключил Эву в объятия. — Эва, посмотри сюда. Не смей рыдать. Эва Мун не плачет из-за мудаков. От радости, счастья — не из-за мудаков. Ты не можешь просто плакать, Мун! Хочешь, я заставлю его выплюнуть его мудацкое сердце, чтобы ты на нем станцевала? Или растреплю каждой живой душе, что у него член пять сантиментов? Поверь, для парня это почти равносильно. Мун, стоп влагу! Если ты сейчас же не остановишься, мне придется применить крайние меры. Я пока ещё не придумал, какие, но уже в процессе, не сомневайся. Да не умею я говор… — Ши-истад.       Её голос!.. В нем не осталось ни капли холода. Теперь от него не леденели конечности, его хотелось слушать снова и снова. Наполненный нежностью и… доверием? «ЭВА КВИГ МУН ДОВЕРЯЕТ МНЕ. Сука-а-а»       И куда делся его рассудок в этот момент? Куда, твою мать, он делся?! Кристофер Шистад не болел человеком уже очень давно. Более того, так он не болел никогда. Где те слова, которые он говорил после… неё? Где все «первый и последний», «больше никогда»? Где те принципы? Почему мысли о девушке теперь появляются не только при первой встрече? Об одной и той же! Почему он никак не может выкинуть ее из головы? «Потому что она — не одна из твоих подстилок»       И если в тот раз его глаза горели гневом, сейчас — преданностью, жаждой, потребностью. Он отчаянно прильнул к ее губам, забываясь.       Она должна его оттолкнуть. Сейчас, через мгновение это случится. Он как идиот будет отвергнут, потому что сила воли полетела в тартарары. Потому что ее мягкие губы затмили мысли о неподходящем моменте. «Давай, Шистад, целуй девушку, секунду назад едва не подавшуюся истерике» «Идиот? Кретин? Мудак? Знаю»       Губы будто обожгло. Ответное движение было настолько неожиданным, что руки, успевшие найти ее талию, соскользнули на бёдра, но быстро сжали в объятьях, лаская спину. Он не мог ее отпустить. Уж точно не сейчас. Поэтому просил не отталкивать. Просил, углубляя. Просил, сплетаясь языками в чувственном танце. Просил, смешивая охлаждающий мёд с вишней. Сладкой, но терпкой.       Нутро пылало. Неконтролируемый стон слился с ее. Он почти физически почувствовал их единение. — Крис, — хриплый шёпот. — Я отвезу тебя домой. — Спасибо.