Исповедь для Девятого Круга

      — Не смотри на меня.       Запотевшие стёкла душевой кабины, рассечение мутного слоя тонкими линиями прозрачности, непрекращающийся шелест воды. Шаловливый блеск смесителя и тропического душа, растекающаяся по акриловому поддону пена. Пузыри перламутровые и полностью белые, чуть синеватые и отражающие границы чёрного силуэта; на сильно отросших волосах застывают, подобно инеевым наростам, что заставляет направить руку в странной неуверенности. Схватить в кулак всю мокрую копну, перекинутую вперёд на одну сторону, оттянуть вниз.       — Я ведь сказал не смотреть, — шипение с куда большей экспрессией, и Фрэнсис поворачивает голову, словно это движение послужит отличной угрозой. Тут же в очередной раз пытается подавить волну дрожи, порождённую касаниями киберпротезов рук: мягкое надавливание под седьмым шейным позвонком плавно и медитативно перетекает в скольжение вдоль плеч, поверх лопаток и ещё раз вокруг них, пока не происходит возвращение к шее. Пальпацией Дженсен поднимается выше, до самого основания черепа, будоража Фрэнсиса до неровного вздоха, резкого втягивания живота, после чего вновь просто размазывает уже почти полностью смытый гель по коже. Он буквально направляет потоки энергии внутри всё более беспокойного тела…       — Не смотри.       — Заладил, — словно чирканье спичкой в ответ, эффектное и броское в той же степени, сколь и безучастно-сухое. — У меня глаза закрыты. Веки сомкнуты. Я буквально из-за твоего каприза слепой.       — Это не каприз, а сохранение личных границ, которые… т-также важны даже в самых страстных отношениях, Дженсен. И я не верю, что ты действительно прилежно и послушно закрыл глаза.       — Обернись и убедись в этом, жертва коучей матки.       Фрэнсис повторяет шипение, только нечленораздельно и коротко, метит локтем то ли в бок, то ли в живот, уж куда получится. Но, естественно, не получается, и губы предательски самозабвенно расходятся, на лицо падает тень эротического сгорания; хватило бы и того, что Адам сковал руку, без издевательства до победного. Теперь же спиной ощущается его торс, прерывистое, но глубокое вбирание воздуха полной грудью, так что мрамор мышц становится ещё рельефнее. Мучительная пытка, коварная, изворотливая! И усиленная во много раз, стоит только искусственной ладони оказаться на животе Фрэнка, приняться поглаживать его неторопливыми круговыми движениями. Деликатно не задевая нижний край тазовой зоны, огибая лобковую часть, но при этом находясь к ним в опасной близости. И давление на бицепс становится чересчур прилипчивым и навязчивым, так что сердцебиение в волнении ускоряется.       Фрэнк смаргивает капли воды с ресниц, он пытается всмотреться в очертания кафельной плитки, акварельно извивающиеся под гнётом непрерывного потока. Он ступает вперёд, одновременно оборачиваясь, и видит, что Адам не врал: глаза закрыты, между веками нет щелей, через которые притягательно блестели бы радужки оптических имплантов. Хватка выше локтя не ослабевает, а вот ладонь свободного киберпротеза перетекает обратно на спину, гладит по линии центра, потом ложится на бок и неспешно мнёт его. Кожа оттягивается под давлением чёрных пальцев, постепенно наливается алой пестротой, а в наружной косой мышце возникает приятная колкость, в которой сознаться невероятно сложно.       — Нет, ты точно до этого пялился на меня.       — Нам установить здесь камеру, чтобы потом устраивать проверки? Нашёл повод предложить новый способ заработка?       — Иди на хрен, — пытается рявкнуть Фрэнсис, но вместо агрессивной апломбы выходит кокетливое подтрунивание. Тональность голоса меняется вмиг; чем дольше держится взор на лице Дженсена, что преисполнено непостижимой безмятежностью, тем скорее сознание тонет в разнеженности.       Приятное просачивание тёплой воды, окончательно очищенной от пены, между пальцев ног. Тяжесть на всё тех же ресницах, вступающая в рассинхрон с освобождением плеча от хватки. Позади Адама стеклянная стенка душевой кабины будто пульсирует: равномерно распределённый солнечный свет, прежний слой парной затуманенности и мерцание. Короткие волосы, сейчас не стоящие торчком, а вольно спадающие на лоб, будто покрыты стразами-пыльцой. Именно к ним поначалу тянутся, но потом вдруг передумывают, беспокойно дрожа кистями, меняют курс в угоду ощущения кожи лица, щекочущей бороды. Что вынуждает самого Адама замереть и остановить руки чуть выше линии пояса Фрэнка, лишь медленно водить углепластичными подушечками больших пальцев, не имеющими отпечатков. Не видя воочию, но тонко воспринимая чужое впечатление от этого — никакого страха, отторжения и брезгливости.       — Так кто на чей хрен сегодня пойдёт? — Фрэнку точно нравится, когда его трогают эти руки, ему нравится чувствовать неестественную гладкость, сочленения тончайших пластин и изгибы деталей, менее проступающих, чем на тыльной стороне кистей. — Ты посылаешь с полной уверенностью, якобы я поверю в твои новые пристрастия.       — Чёрт бы тебя побрал, Адам, и не смей…       — Обожаю, когда ты зовёшь меня по имени, — резкое вибрато в пряную томность, усиленная хрипотца, в то время как Фрэнсис вдруг оказывается прижат к стене из плиток. На него прямо-таки наваливаются, заставляют всем торсом ощущать не мертвенный холод оставшейся части живого телесного, но пробуждающуюся горячность. Пахом пах, как экспрессивно подаются вперёд бёдра Дженсена, довлея над всей интимной зоной. Кровь бешеным скачком ударяет вниз, пульсация перенимается членом, и почти весь Фрэнсис заходится дрожью. Поток воды, усиливающий впечатления, воспринимается и с упоением, и со страдальческим негодованием.       Адам не открывает глаз. Его лицо маячит в предельной близости, губы невесомо касаются чужих губ и расходятся, тем самым гипнотизируя на точно такое же действие. Смыкаясь снова — сомкнуться. Перетекая вверх при лёгком приподнимании головы — случайно огладить нижний контур. Бёдра двигаются снова, назад и вперёд, и последнее с эффектом притирания, где тесно соприкасаются члены. Адам производит скольжение вдоль паха Фрэнка, изгибается в пояснице пошло и вызывающе. В ту же секунду в неё впиваются пальцы, короткие ногти. Появляется несколько неровных царапин. Жгутся.       — Адам, — шёпотом срывается, прежде чем притирание повторяется. Почти имитируя полноценное проникновение, толчком обжигая осязательные рецепторы. Скольжение вверх, скольжение вниз. И от постоянства физической тревоги громче шумит в ушах; ноюще, но сладостно тянет кровь вниз. Плоть Фрэнсиса становится твёрже, взрывается острой восприимчивостью, а набухание вен служит очередному дёрганному втягиванию живота. Поясница Дженсена вновь оказывается атакованной — куда яростнее и отчаяннее! — только в мелкие капли крови разодрать её не удаётся. Срыв рук, после чего обе опускаются на ягодицы под аккомпанемент звонких шлепков.       — Подло играешь, Фрэнк… подло играешь.       — Кто бы говорил, — сбивчиво произносит тот в ответ, наконец лицезрея искусственные глаза, идеально отражающие весь спектр эмоций своего обладателя. Блядский запрещённый приём, о котором Фрэнсис никогда не просил. — Кто бы… Тебя хочется ударить. За такое. Ты не можешь так просто…       — Возьми и ударь.       Вместо этого Фрэнсис подавляет гортанный стон рьяным прикусыванием нижней губы да задиранием головы, так что шея словно в призыве подставляется. Дженсен двигается чуть активнее, он трётся собственным членом о чужой, умеючи играя на несдержанности и быстрой возбуждаемости. Мышцы торса обтекаемо задевают живот и грудь, случайно тронутые соски концентрируют в себе ощущение недостатка внимания. То с лихвой восполняется, стоит Дженсену всем телом надавить — ещё немного, и он точно заставит слиться со стеной.       Его ягодицы беззастенчиво горячо сжимаются и оттягиваются вверх, вызывая раболепный шумный вздох. Фрэнк, снова подхватив оба полукружия, медленно направляет ладони к поясничной фасции, одновременно разводит пальцы и давит подушечками до шипящих помех напряжения в них же. Оба указательных соскальзывают, чуть задевают ложбину меж ягодиц. Большими куда аккуратнее и сознательнее оглаживается найденный край копчика. И опять — царапины, попытка ухватиться, задержаться в моменте пылкой грубости. Потому что более энергичной стимуляцией Дженсен вынуждает шире расставить ноги, заодно направляет одну руку вниз да подхватывает под бедро. Он без всяких церемоний облапывает и трогает, напирает на член Фрэнсиса так, что последний не успевает сдержать стона. Лобок к лобку, низ живота к низу; тело готово вот-вот зашипеть и загореться как бенгальская свечка, а восприятие крепких, рельефных и напрягшихся до стали мышц не руками привносит в удовольствие особый оттенок.       «Адам…» — повторение имени, только теперь у самого уха, чтобы не быть единственным беспомощным и жалким. Срабатывает: Дженсен припадает губами к изгибу между шеей и плечом, знойно довлеет над кожей губами, зубами, его приглушённый стон отражением-вибрацией заполняет верх грудной клетки, при этом свободный киберпротез руки порывисто врезается в стену. Благо, не до трещин. Пауза — почти незаметная и вовсе мимолётная, — за которой следует протискивание другой конечности меж животами, пока аугментические пальцы не задевают головку члена Фрэнсиса, ствол. Пока органы обоих не оказываются в приятных тисках; ещё один едва различимый момент остановки, после которого кулак начинает двигаться.       Рука Фрэнсиса ответно взлетает — он обнимает за плечи. Испытывая головокружение от того, как его продолжают целовать — немного суетливо, но сладострастно, с нескрываемым упоением и жарко, — как надрачиваются члены — сразу размашисто и непрерывно, напротив не набирая беспокойную скорость, и ребро из металла да углепластика врезается в самое основание плоти Фрэнка. Набухшие вены отзываются на скольжение по ним податливой упругостью. Горячей волной обдаёт от самого конца члена до простаты и выше, даже когда первое ещё не успевают задеть. Даже когда Адам пока лишь подхватывает головки органов, стягивает под венцом с последующим возвращением вниз. А задержав ладонь, наконец, на них, приостанавливается, чтобы потереться грудью о грудь, о живот. Задеть внутренние части бёдер, качнувшись особенно опасно…       Фрэнсис чувствует, что кончает. Для него — слишком быстро, но иначе рядом с мерзавцем Адамом Дженсеном попросту не бывает.       Застывает фигура того, но не рука. Двигается неторопливее и ленивее, с вальяжной расторопностью, но всё ещё стараясь вызвать трепет в интимной зоне. Таки вызывает. Обе ладони Фрэнка врезаются в участок соединения плеч и киберпротезов рук, обе они смещаются, следуя в параллель нескольким выходам для портов и частей каркаса экзоскелета, проступающих под кожей. Добравшись до трапециевидной мышцы, пальцы сгибаются, мнут её, чем усиливают и без того непрекращающийся запал; то, как Адам дрожит, подчинённый прокатившейся по нему волне дразнящей неги, ещё долго будет с наслаждением вспоминаться.       — Останавливайся, Дженсен, — шепчет Фрэнк и усмехается с издёвкой, как только видит, что его слушаются. — Вот так. Отлично. Я…       «Выхожу отсюда». Выйдет и не вернётся, не станет помогать, спасать от мучительной сексуальной невосполнимости, как якобы поступал всякий раз, стоило заставить его самого кончить не раз и не два. Вот только Адам Дженсен мерзавец настолько, что всё это — лишь фантазии сильного и независимого. Они всё ещё оба здесь. Под потоком воды, за запотевшими стёклами душевой кабины, под светом солнца, постепенно обретающим закатные мандариновые оттенки. Это всё ещё он взглядом обласкивает мышцы пресса, на которых осталось несколько капель спермы. И к нему наклоняются, действительно доставляя одним этим движением безмерное блаженство.       — Лицом к стене, Фрэнк, — совсем близко и хищно. Желанно.