Don't let me love you

      Подходя к дому, Хёнджин окинул взглядом окна. Они были плотно зашторены, что давало шанс на то, что 3racha ещё спят и не заметят его позднего... нет, уже раннего появления. Впрочем, на этот счёт он не обольщался и уже приготовил идеальную ложь: был на тренировке, увлёкся, телефон разрядился... Раньше он часто задерживался в агентстве, и парни привыкли к его ночному отсутствию, но всё же то Чан, то Минхо, то Чанбин, бывало, набирали ему с вопросом, где его носит и когда он собирается домой.       Он тихо ступил за порог, прикрыл дверь. Скинул у порога кроссовки. В доме царила привычная атмосфера: шум кондиционера, бормотание планшета в комнате Хана, который опять смотрел до утра аниме и уснул, не выключив серию; певучая музыка меню забытой в общей комнате приставки... Хёнджин пересёк комнату и готов был открыть дверь своей комнаты, как вдруг ему в спину прозвучал тихий, строгий вопрос:       — Где ты был?       Хёнджин обернулся, старательно скрывая беспокойство. В дверях кухни с кружкой в руке стоял Бан Чан, привычно-встрёпанный и без футболки, опершись одной рукой об открытую дверь.       — В агентстве, тренировался.       — Ну-ну, — Чан сдвинулся с места, устроил кружку на подлокотнике дивана. Смерил младшего взглядом, который не обещал тому ничего хорошего:       — Мало мне было Феликса, теперь ещё и ты?       Как ни старался, Хёнджин всё же не смог скрыть смущение. Глянул в сторону, нервно коснулся губ костяшками пальцев. Чан всё понял правильно. Усмехнулся, отпил из кружки и кивнул на диван:       — Сядь.       Это было не предложение, а приказ.       Поспешно закинув сумку за порог своей комнаты, Хёнджин сел. Неловко снял капюшон. Чан внимательно, пытливо смотрел на него. Потянулся к донсэну, оттянул тому ворот худи и поднял бровь, заметив красные следы на коже.       — Ого.       — Я замажу, — буркнул Хёнджин, выдёргивая ворот из его пальцев, и закрылся сложенными на груди руками. Помолчал, потом буркнул: — Не думай, что я не понимаю. Я не Ёнбок.       — Я знаю. Но спросить должен. Насколько всё серьёзно?       Хёнджин глянул на Чана, потом в сторону своей комнаты, потёр лоб длинными пальцами. Тихо сказал:       — Знал бы я...       Он и правда не знал, но надеялся, сильно надеялся, что эта ночь будет не единственной. Хотя был далёк от того, чтобы думать о серьёзных отношениях. Одно дело — чувства, другое — химия. Сейчас топливом в этом движке было второе.       По крайней мере, Хёнджин хотел так думать.       Он скомканно, коряво пересказал Чану свои мысли. Тот задумался, потом вдруг усмехнулся, легко ударил Хёнджина по колену и сжал его. Ласково — даже слишком — сказал:       — Джинни... Ты сам в себе разобраться не можешь, но говоришь мне, что понимаешь ответственность? Ты же вкрашился. Может, ты и не замечаешь этого, но подсознательно копируешь некоторые её привычки и манеры. Ты глаз с неё не сводишь на общих репетициях. Твой айпад забит набросками — рук, силуэта, лица, — и они узнаваемые, если знать, с кем сравнивать. Ты стараешься быть неочевидным для Стэй, и у тебя это хорошо получается, но, когда ты вне камер, от меня... от нас спрятаться ты не можешь.       И как он раньше не замечал, что на этом ламинате такой интересный узор? Пряча от хёна отчаянные глаза и покрасневшие щёки, Хёнджин опустил голову так низко, что почти уткнулся лицом в сложенные на коленях руки.       — Джинни, я пока никому не скажу, — твёрдо сказал ему Чан, обхватил плечи донсэна крепкой рукой вроде бы ласково, но от него веяло опасностью, которая напугала Хёнджина. — Просто, ради всех святых, не подставь никого ненароком, пока будешь разбираться в том, чего ты хочешь от этих отношений.       — Я обещаю, — пробормотал Хёнджин, преисполненный благодарности и вины. Встал, шагнул к своей комнате.       — И будь внимательнее, — кинул ему Чан, когда Хёнджин почти переступил порог. — Они ведь, в отличие от тебя, только начали свою карьеру. Не подведи девочек.       Хёнджин закрыл дверь, прислонился к ней спиной и съехал по гладкой поверхности на пол, устроив лоб на согнутых коленях.       — Я и не собирался... — пробормотал он.       Страх и беспокойство, которые сжимали диафрагму колючим комком, постепенно рассасывались, уступая место чувству безопасности. Хёнджин даже немного разозлился на Чана: хён разговаривал с ним так, как будто он малолетка, который не знает, что делает.       По-хорошему, не нужно было вообще допускать этого всего. Но почему тогда Чан и Минхо так спокойно и без лишних возражений приняли его решение остаться сегодня в агентстве? Почему выглядели так, словно флирт Хваны был чем-то забавным и вполне допустимым? Почему позволили себе обсуждать её, восхищаться и даже откровенно высказывать желание подкатить? Неужели это была... провокация?       Ведь Хёнджин остался в агентстве отчасти ещё и из-за этих двоих. Чтобы первым заявить на неё своё право. Чтобы успеть раньше, чем... раньше?       Да они развели его как ребёнка!       Хёнджин вскочил, распахнул дверь. Всё ещё сумеречная гостиная была пуста, приставка выключена. Утренний ветерок колыхал занавески на полуоткрытом окне.       Разочарование остудило гнев. Хёнджин снова закрылся в комнате, сел на постель.       Нет, он никогда не поймёт Бан Чана.       Зачем ему нужно было сначала подначивать его, провоцировать на активные действия, а затем отчитывать и неприятно напоминать про огромную ответственность? Хёнджину всегда казалось, что у Чана было две личности: гиперответственный лидер и заботливый хён, и он никогда не мог предугадать, какая из них доминирует.       Забота... Была ли эта провокация заботой? Попыткой помочь ему снять напряжение, которое копилось много месяцев — из-за обрушившегося на него хейта, тяжёлой работы, суматошного расписания, — и вот-вот было готово прорваться? Ведь этот секс действительно сработал как громоотвод, помог ему выплеснуть из себя эмоции и заметно выдохнуть.       Это было их с Минхо целью?       Если да, то... он должен их поблагодарить. Потому что за последние месяцы это было лучшее из того, что с ним случалось.       Хвана была действительно хороша. Хёнджин поневоле представил себе её. Стройное тело всё ещё будто бы ощущалось под пальцами, такое упругое и гибкое... Нежная впадинка на плоском животе, маленькая грудь с крохотными сосками, соблазнительно-острый треугольник паха, трогательно очерченные тазовые косточки, прогиб спины, который она судорожно демонстрировала в моменты, когда он легонько проводил пальцами по бусинам позвоночника. Чёткая косточка на запястье, в центре которой ярким пятнышком выделялась родинка...       А рисовал ли он эту родинку?       Хёнджин вскочил, сунулся в рюкзак за айпадом. Заодно скинул худи и футболку, переоделся в домашние штаны и упал на кровать поперёк, одновременно включив айпад. Стал листать галерею.       Цветок... Ещё цветок... Штриховой портрет Чанбин-хёна. Набросок улицы. Силуэты людей. Скетчи рук... нет, ракурс не тот. А, вот.       Таки нарисовал.       Хёнджин критически всмотрелся в рисунок.       Хён прав. Если смотреть и сравнивать — очень узнаваемо.       Длинные пальцы с узким ногтевым ложем, тонкие серебряные кольца на фалангах, явно выделяющиеся жилы на тыльной стороне ладони, тонкая кожа, сквозь которую были видны капилляры. Хвана жаловалась, что её кожа очень чувствительная — немудрено, при такой толщине покрова. Она легко краснела от простых надавливаний — что говорить о засосах и укусах?       Хёнджин ощутил укол вины: если уж ему придётся замазывать тональником следы сегодняшней ночи, то чего она стоила Хване? Однако жалеть о том, что сделал, не собирался: всё же он слишком этого хотел. Её хотел.       Казалось бы, что отличало её от других женщин-айдолов, что его окружали? Хороших танцовщиц, сильных вокалисток, яростных рэперш... Практически ничего. Она была красивая, но разве среди айдолов есть некрасивые девушки? Она была стройная и сильная, но то же самое можно было сказать и о других. Хёнджин мог выбрать любую — но зацепила его именно Ким Хвана.       Было интересно и забавно дразнить её, разжигать интерес. Охотно вестись на её необычный флирт, дерзкие взгляды, неожиданные фразы. На энергетику, сексуальность, эстетичность, упорство и готовность выкладываться на полную, чтобы достичь цели. И сегодня он тоже повёлся — хоть и по подсказке хёнов, — но ни разу об этом не пожалел.       Когда бы ещё у него выдались и время, и возможность?..       С того самого момента, когда Хвана зачарованно произнесла «Веном», с того самого восхищённого взгляда снизу вверх Хёнджин уже понял, что она вкрашилась. Это было слишком очевидно.       Ощущение опасности от вездесущих камер наблюдения, дурманящее желание и осознание своей власти над Хваной кружили ему голову. Решение пришло само собой, когда Хёнджин вытолкнул её из зоны покрытия камер. Ну... не робот же он, в конце концов. И не дурак, чтобы отказываться от того, что она так откровенно и без смущения предлагала ему.       В машине он поймал себя на том, что испытывает нетерпение, хотя обычно не замечал за собой подобного. А когда переступил вслед за ней порог такой знакомой квартиры, ставшей даже привычной после нескольких проведённых здесь в общей компании вечеров, понял, что запас его терпения почти иссяк, и первым забрался холодными пальцами под толстовку Хваны, первым впился губами в оголённую шею над складками объёмного капюшона.       Её плечи и шея пахли сладким женским потом и терпкой ноткой духов. Её рваное дыхание щекотало его руку. Хёнджин развернул её к себе и поймал замутнённый желанием взгляд.       — Тебе нужно время на душ или...       — Да, но и тебе ведь тоже. Иди первым. Я потом.       И он пошёл, оставив на диване свои вещи. Взял из её рук белое махровое полотенце. Прикрыл дверь, разделся и нырнул под упругие водяные струи.       Душ слегка охладил его мысли и чувства, но не погасил предвкушение, а лишь обострил его. Быстро ополоснувшись, Хёнджин вытерся, обернул полотенцем бёдра и вышел, держа в руках свою одежду. Хвана ждала снаружи, уже в домашнем, и то, как она скользнула по нему взглядом, как вздрогнула, осознав, что он в одном только полотенце, сразу же распалило его. И потому Хёнджин схватил Хвану в объятия сразу же, как только она в свою очередь выскользнула из-за двери ванной. Домашнее платье липло к её влажной коже, с волос градом сыпались прохладные капли. Он легко поднял Хвану на руки и безошибочно направился к двери её комнаты.       — Хёнджин, вопрос, — серьёзно сказала Хвана на полпути. — У тебя презервативы с собой?       Он застыл, растерянно помотал головой, крепко досадуя на свою недогадливость. Хвана ужом вывернулась из его рук и исчезла за дверью комнаты Янгми. Вышла, сжимая в пальцах пару квадратных блестящих пакетиков.       — Надеюсь, Ёнбок не будет возражать, — пробормотала она.       Да никогда в жизни Хёнджин не мог предположить, что это он будет одалживать презервативы у Феликса, а не наоборот!       Хвана заметила его замешательство, вопросительно склонила голову набок. Он мотнул головой: мол, ничего такого; потянул её за собой и закрыл дверь комнаты.       Разница в их росте сейчас играла ему на руку. Хёнджин выдернул из тонких пальцев плоские пакетики, бросил их на покрывало, подхватил Хвану под ягодицы и поднял на уровень глаз. Взглянул в лицо. Её глаза стремительно темнели, губы приоткрылись, ресницы опустились, прикрывая расширившиеся зрачки и бросая на скулы резкие тени. Хёнджин попятился, сел на кровать и удобно устроил Хвану на коленях. Положил ладонь на затылок, скользнул пальцем по ложбинке, тянущейся от затылка до седьмого позвонка, и, не в силах больше ждать, впился поцелуем во влажные розовые губы, скользнул языком внутрь. Встретил неожиданное сопротивление, озадаченно замер, но тут же язык Хваны проник в его рот, и Хёнджин понял, что попался на уловку. Проклятье...       Он уже понимал, что Ким Хвана была не так проста, как казалось. Её спокойное, даже деловитое отношение к некоторым аспектам секса свидетельствовало об опыте. Но всё же Хёнджин не хотел позволять ей вести в этом танце. Он хотел получить удовольствие не только физическое, но и моральное. Хотел, чтобы результатом этой ночи у них обоих стали ощущения комфорта, удовлетворения и правильности происходящего.       Мягко оттолкнув от себя Хвану, он разорвал поцелуй. Провёл ладонью вдоль тонкой талии, ощущая жар тела сквозь хлопковую ткань домашнего платья. Проследовал по швам — на бёдра, на ноги, — и, достигнув края, забрался под него. Быстро повёл руками обратно, задирая ткань, и наконец снял платье совсем, кинул на пол. Узкий бежевый треугольник бесшовных трусиков натянулся на сильно выступающих тазовых косточках Хваны. Хёнджин с удовольствием и замиранием ощутил, насколько он был мокрым — не только потому, что Хвана буквально пять минут назад вышла из душа. Он сильнее прижался бедром к её промежности, убеждаясь в своих выводах. Тёплая, влажная, сладко пахнущая, Хвана охнула, подалась вперёд. Приникла губами к его ключице, нахально прикусила, оставив алый след. Поцеловала родинку на шее. Параллельно она скользила пальцами по его груди, острыми ноготками щекоча область вокруг соска. Толкнула, заставляя упасть на кровать, но Хёнджин увлёк её за собой и уронил набок. Приподнявшись на локте, оглядел Хвану с ног до головы.       Нет, её тело не было идеальным — маленькая грудь с остренькими сосками, узкие плечи, слишком выделяющиеся тазовые косточки, наличие лёгких кубиков на животе. Это всё сгладилось бы, набери она хотя бы несколько килограммов, но Хёнджин прекрасно знал, насколько жёсткие требования по весу предъявляют девушкам-айдолам, и мог только сочувствовать.       Хвана, в свою очередь, смотрела на него. И как смотрела! Зачарованно, неверяще, даже чуть испуганно, но самое главное — притягательно и с желанием. Сопротивляться этому взгляду было совершенно невозможно, и Хёнджин легко поддался. Опустился на локте и поймал губами маленькую выступающую косточку на плече. Провёл языком влажную дорожку до горошинки соска. Облизал, прикусил и с удовлетворением услышал короткий, на грани выдоха, стон. Усмехнулся. Почти невесомо скользнул пальцами вдоль живота, с удивлением отмечая, насколько тонкая у Хваны кожа — сквозь молочно-белый покров просвечивали голубые прожилки капилляров. А вот у края трусов остановился. Щекотнул раз, другой, заставив её содрогнуться и рефлекторно сжать бёдра. Повёл было обратно, но Хвана схватила его руку.       — Хёнджин!..       Её умоляющий голос отозвался в теле дурманящей волной. Осознание своей власти над Хваной заставляло Хёнджина буквально сдерживать себя. Он не хотел торопиться, хотел потянуть время, получить и свою долю, но в то же время ему было чертовски интересно: как она, с такой нежной кожей и чувствительным телом, будет реагировать на прикосновения пальцев? И любопытство победило: стоило лишь спуститься ниже, коснуться тонкой мокрой ткани, как Хвана заметно дёрнулась. Стоило пробраться между судорожно сведённых бёдер, как она выгнула спину, вцепилась в покрывало, готовая вот-вот кончить от одного удачного нажатия. Стоило чуть напрячь пальцы — и её сотрясла дрожь, из горла вырвался протяжный стон. Хёнджин взглянул на неё: с нахмуренными бровями и зажмуренными глазами, с закушенной губой, она выглядела совершенно беззащитной и в то же время сексуальной.       Но вся эта беззащитность улетучилась, как только Хвана взяла дело в свои руки. Упёрлась ладонями в его грудь и заставила лечь. Полотенце полетело прочь, и Хёнджин как-то пропустил момент между тем, когда его напряжённого члена начали касаться острые ноготки — ровно с той силой, когда боль приносит больше удовольствия, чем дискомфорта.       В какой-то момент Хвана сжала пальцы сильнее. Хёнджин вскрикнул, хотел было подняться, чтобы отчитать её за неаккуратность, но тут же рухнул обратно, втянув воздух сквозь зубы — потому что она быстро наклонилась и зализала больное место. И не стала на этом останавливаться.       Да, несомненно, ей было на ком практиковаться. Хвана действовала уверенно, точно понимала, что делает и к чему это приведёт. Первые несколько минут она приноравливалась к нему, чутко прислушиваясь к реакциям на то или иное движение языка и губ, а затем как будто поняла... и Хёнджин едва не сорвался, каким-то чудом удержавшись от того, чтобы не кончить ей в рот прямо сейчас. Он хотел большего, хотел, чтобы эта чёртова пытка не заканчивалась, но проклятый организм, перенёсший столько недель воздержания, нагло протестовал.       Оставалось одно — дать ему желаемое, а потом отомстить прекрасной нахалке, которая довела его до этой грани.       Язык Хваны, которая ни на миг не прерывала своего занятия, размашисто прошёлся по головке, и Хёнджин дёрнулся. В следующий момент она погрузила его так глубоко, что головка коснулась нёба.       Пелена застила глаза, тело свело судорогой. Переждав, пока оргазм более-менее отпустит его, Хёнджин открыл глаза и увидел, как Хвана, сидя на постели, вытирает тыльной стороной ладони сочащуюся из уголка рта белую струйку.       И самодовольно улыбается.       ...его месть запятнала её грудь, спину и плечи отпечатками зубов и следами засосов. Заставила её едва ли не терять сознание от особо удачных движений пальцев внутри узкого, горячего влагалища. Вырвала из её груди судорожный вскрик в момент, когда он входил в неё — хоть и старался делать это максимально осторожно. Его месть была и не местью даже — скорее, попыткой заполнить имеющиеся лакуны в образе Ким Хваны. Хёнджину необходимо было довести её до пика и увидеть выражение лица, почувствовать ритмичные сокращения мышц, услышать прерывистое дыхание и своё имя — и запомнить каждую мелочь, даже свою боль от того, что её ногти судорожно впивались в его тело.       А потом прижать Хвану к покрывалу всем весом, чтобы никуда не делась, пока он будет возвращать себе способность мыслить.       Впрочем, она и не собиралась никуда уходить. Лежала недвижимо, обессиленная, опустив руки вдоль тела, и вдруг вздохнула легко, но прерывисто, словно в этот момент её отпустила волна бешеного вдохновения, оставив после себя ощущение спокойной радости и истому, отзывающуюся в мышцах лёгкой болью.       Конечно, им обоим было мало. Но усталость, накопившаяся за день, уверенно брала верх над желанием.       Хёнджин оттолкнулся локтями от покрывала, упал рядом и лежал недвижимо, пока осенняя прохлада из приоткрытого окна не остудила его кожу, вызвав дрожь, мурашки и непреодолимое желание прижаться к единственному источнику тепла в комнате.       — Иди сюда, — сказал он, нахально сгребая Хвану в объятия. Та послушно прижалась к нему, приоткрыла глаза. Подняла руку к лицу, спасаясь от яркой лампы потолочного светильника, и всё же не выдержала: высвободилась, встала. Погасила верхний свет, оставив только уютно-жёлтую звёздчатую гирлянду над кроватью, закрыла окно и разобрала, наконец, постель.       Вернувшийся из ванной Хёнджин поймал её на полпути к кровати, с замиранием ощутив ладонями проступающие на узенькой спине рёбра. Запустил пальцы под тёмные волосы на затылке Хваны, нащупал мизинцем уютную ямку. С нажимом провёл костяшками пальцев по чётким бусинам позвоночника до самой поясницы, с удовлетворением заметив, как Хвана вздрогнула и судорожно выгнула спину.       — Почему ты такая чувствительная...       — Родилась такой...       Последний слог, сказанный шёпотом, он без предупреждения сцеловал с её губ.       ...за стеной раздались шаги и низкое пение Чанбин-хёна. Хёнджин потряс головой, прогоняя прочь события ночи, нырнул под одеяло. Нужно было заснуть, и срочно, пока главный тренер Stray Kids не взялся за тренажёр.       Сон, впрочем, не шёл. Хёнджин перевернулся на спину, потёр руками лицо. Потянулся за телефоном, зашёл в галерею. Он фотографировал Хвану сегодня ночью — нагую, до умопомрачения эстетичную, и хотел увидеть это снова. Листал фото, ловил взглядом детали, ракурсы... и проснулся только в первом часу дня от дробного перестука в дверь и вопля Хана:       — Вставай, спящая красавица! У нас расписание! А то я сейчас призову дракона Бан Чана, и тебе это однозначно не понравится!