Collaboration

Глаза так быстро изучают аккуратный почерк, захватывая объёмы с завидной скоростью. Она проглатывает их, комкуя на дне очерствевшей души, готовясь разбудить дрейфующее в летаргии сознание от сна своим невообразимым творением. В студии Юнги комфортный тусклый свет, софиты уютно создают благоприятную атмосферу для творчества. Она всё же стеснительно сжалась на кожаном диванчике, краем глаза поглядывая на вертящегося на стуле гения, разглядывающего карандаш в руках, вертя его волчком между пальцами. Целый необъятный мир развернулся перед ее глазами. Закрытый от чужих людей, в котором путешествует душа самого Мин Юнги. То, что ей удаётся созерцать — самое сакральное и священное, доверенное молодой девушке, возможно первой и единственной девушке, которая могла прикоснуться к чистому непорочному творению, и ее пальцы волнительно сжимают тонкие листы той маленькой истории, которую он собирается подарить ей. Она чуть слышно нашептывает строчки, пробуя ощутить их полный смысл, а хозяин строк с виду отстранён и собран, как всегда, монотонно раскачивается на стуле в ожидании важного решения. Она знала, что важного, потому что присутствовать здесь — это безмолвно быть частью чего-то неотъемлемого и личного. Важного для самого Мин Юнги. — Это вообще законно, быть таким талантливым? — Бубнит девушка, разделяя листы, вглядываясь жадно в каждую строчку, по несколько раз прокручивая в мыслях тот шквал тепла, которое разрастается в груди всё больше, стоит ей заученно бежать по каждой трепетной букве. Тэхён, сидящий в кресле, на первый взгляд создавал видимость сна, укутавшись в свой вязаный кардиган, но его очевидный смешок в пустоту говорил об обратном. Чимин шелестел упаковкой и хрумкал чипсинами прямо над ухом Джи, от чего она поморщилась, наклонился ближе, практически нарушая личное пространство, разглядывая листы в руках озадаченной девушки. Она глянула на Пака со всей своей вселенской терпеливостью, ожидая, когда он дожуёт. — Что? — Промямлил миловидный парень, хлопая густыми ресницами, вклиниваясь в неё своим выразительным удивлением. — Хочешь? — Его щеки мило надулись, а слова еле помещались в раздутые губы, на которых красовались мелкие крошки. Джи даже смогла расслабить плечи и слегка хихикнула в рукав своей пижамы. Чимин так удивленно взлетел бровями, оглядываясь на остальных, показывая на нее миниатюрным пальцем, выпаливая забавный факт на всю студию. — Ребят, Куколка смеется! — Джи засмеялась очевиднее и звонко, глядя на всю миловидную простоту блондина, заражающегося её непринужденным смехом. — Хватит смеяться! Студия наполнилась отголосками веселья. Забытого, хранящегося в бетонных стенах, как давний замурованный артефакт. В маленьком пространстве зародился утренний уют и воцарилась добродушная утраченная атмосфера. Чимин навалился на хохочущую девушку, пытаясь пропихнуть чипсину в ее сомкнутые губы, листы взлетели вверх в наигранном сопротивлении, в котором она размахивает руками и отталкивается от тяжелого паренька, впившись в его плечи пальцами. Тэхён, чья улыбка впервые за минувшие месяцы украсила лицо, схватил Чимина за лодыжку, отдергивая от уворачивающейся девицы. — Эй, руки убрал от неё! — Гогочет Ви, оттаскивая хихикающего парня. — Вот так и пускай людей в своё творчество! — Возмущенно вскочил Юнги, собирая своё творение с пола. — И вообще, что вы тут засели? Я звал только Джи Су, выметайтесь оба. — Что тут за шум? — Взъерошенная голова Чон Хосока показалась в проёме, он потирал сонные глаза кулаком, оглядывая каждого по очереди, заставляя недоуменно всех поставить ребячество на паузу. Парни замерли с игривыми лицами над лежащей, всё еще смеющейся, девушкой. За спиной Хосока нарисовалась фигура помятого Чонгука, заглядывающего в помещение, и весь легкий задор будто выкачали из озорной девушки, оставляя лишь пресное выражение и мрачное остекление в горящих глазах. Тэхён выпрямился, выпустив ступню из руки, недовольно скривившись, смотря, как шкала ее настроения неминуемо опускается и безвозвратно пробивает самое дно. Чонгук заметил это, ведь нагло пялился на неё без тени смущения, выгнув бровь. И словно воздух нагрелся и трещал в стенах, готовясь надломить их и разорвать на глубокие швы, прокрадываясь ломанной молнией, разводя края, двигая, да так, чтобы помещение валилось под натиском извести и пыли, разделяя двух демонов по обе стороны друг от друга. — Парни, заходите. — Чимин встаёт с дивана, отряхивая домашние штаны, подтягивая оцепеневшую девушку за локоть. Хосок замялся в дверях, но всё же зашел, глядя на Джи, у которой на лице не осталось ни единого позитивного следа. Будто кто-то размазал все проблески позитива по ее мимике, оставляя ровное и серое полотно из безжизненности. Чонгук глядел на неё, стоя в проёме, демонстрируя весь свой измученный вид, надменность, зеркаля ее животный взгляд. Помятая футболка, растрепанные волосы, зачесанные солнцезащитными очками, красные сонные глаза и припухшие губы, в которые похоже вгрызались, оставляя глубокие отметины. Они играли в тяжелые гляделки несколько секунд, после чего парень швырнул сухой, скользкий взгляд в Тэхёна, смех которого он услышал еще на подходе к пристанищу позитивных вибраций, чтобы выпотрошить их из помещения и сожрать плотным туманом собственного похмелья и сонливости. Пасёшься рядом, пока меня нет? Тэхён в своём безмолвии понимает небрежно брошенное возмущение, весь укор, который излучает Чонгук, будучи в плохом настроении. Слишком хорошо его знал, ведь настроение Чона всегда накладывалось беспросветной очевидной маской на лицо и освещало всё вокруг как прожектор. — Я пас, мне в душ надо. — Макнэ сделал шаг назад, вклиниваясь взглядом в её убегающие глаза, не желавшую смотреть на его видок, злостно выгнул бровь, глянув на Чимина и Тэхёна, призывая к дальнейшим действиям ладонями, оскорбительно подкидывая их в воздухе. — А вы продолжайте, продолжайте… Издевательские интонации последовали за ним, Джи почувствовала, как её веко дрогнуло в сигналах о том, что нервная система даёт сбой и собирается плотными слоями отделиться от собственного тела, выкручиваясь режущими спазмами. — У тёлки своей помыться не мог?! — Тэхён кричит в пустоту, получая толчок в бок от Чимина, виновато глядевшего на девушку. — Что вы тут столпились и пиздите? Выметайтесь давайте. Юнги размахивает руками, подталкивая собравшихся к двери. — Ну Хё-ён… — Юнги всунул Чимину его пачку с чипсами, подталкивая в лопатки, отчего тот подпрыгивает быстрее к двери. — Давай, нам после обеда на хорягу ехать, а ты тут углеводы точишь, иди, свою партию лучше повтори. Чимин подмигнул девушке, одарив ее напоследок дежурной улыбочкой. Хосок вышел следом, еще до конца не отошедший от сна, а Тэхён не повернулся даже. Знает, что увидит её очередную маску, которая уже приелась к ее облику, стоит ей только увидеть причину своей черствости. Джи села в кресло рядом с Шугой, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, и уткнулась расфокусированным взглядом в музыкальную аппаратуру. Обдумывает что-то или снова сталкивается в неравной схватке с вымотанным внутренним обликом. Тень горечи осела и обтекает её с головы до ног, впитываясь в жалкие попытки собрать себя по кускам в присутствии других людей. Юнги присел, смотря на неё дольше обычного и это понятное безмолвие растворяется в гробовой тишине. Она знала, что он сочувствует. Научился всё же читать её между строк. — Джи… — Мне похуй. — Она придвинулась ближе к столу, как будто ждала сигнала, который положит конец показательного самобичевания, беря листы в трясущуюся руку, заглядывая в компьютер. — Мои слова в припеве? Юнги всё смотрел на неё, отстраненную. Закрылась своей бронёй, которая оказалась тоньше листа, который она держала в руке. Смотрел и понимал, как в очередной раз она борется с внутренним хаосом, который ему удалось узреть тогда, в доме её менеджера. Ее кисть очевидно трясется, а листы слегка сжаты, но она упорно хмурит брови, создавая видимость увлеченности. Она напевала строчки, глядя в окно автобуса, сев подальше от остальных. Бурчала их себе под нос между перерывами в танцзале, и будто в коконе закрылась, перестав обращать внимание на внешние раздражители и ускользающие взгляды. Она витала в каком-то выдуманном мире, между делом подбегая к Юнги и что-то показывая с таким видом, будто решила какую-то очень сложную задачку. Он откладывал свой телефон в сторону, заглядывая в ее заметки и будто в глазах её загорался азарт, стоило ему выдать тень одобрительной эмоции. Давно потухший огонёк в ее глубине разрастался и собирался полыхать, сжигая своей огненной бурей всё на своём пути. Чонгук следил за ней каждый день. Метал свои молнии вслед, когда она бежала мимо него, вглядываясь в какие-то листы с завидным интересом. Ковылял, закидывая полотенце на плечо после изнурительной тренировки в тренажерном зале, провожая ее одиноким едким взглядом, оставшимся без должного ответа. На следующий вечер история повторилась, она так же пролетела мимо, зарывшись в своих писульках и забежала в студию, откуда доносились едва слышные разговоры и легкие мотивы синтезатора. Глянул на наручные часы и недовольно скрипнул зубами, отмечая полночь. Иди, иди-и, не твоё дело. Н-е-т-в-о-ё-д-е-л-о. Остановился, чувствуя, как ноги не слушаются и не тащат уставшее тело прочь, смотря вглубь длинного темного коридора, нехотя повернувшись, выдохнув шумно через нос, сжав веки, обрекая себя слабаком, и застал тот последний момент, когда аккуратная спина исчезнет за дверью, оставляя проигнорированного во мраке гробового одиночества. — Вместо того, чтобы спать, носишься за Юнги, да? Он огорченно говорит это в звенящую пустоту, делая несколько уверенных злобных шагов, в самом конце, на подходе, подкрадываясь к злополучной двери. Слабак, блять! Выругивается приглушенным рокотом, удерживая чертей на поводке, которые царапают ребра своими рогами, отравляя нутро вспышками ревности. Такими очевидными, что сжаться хочется, скрючиться и биться в злобных конвульсиях как натуральный псих, а потом выволочь ее оттуда, выдернуть за худую руку и утащить в своё пристанище, заставить выслушать его хоть раз. Внутрь студии можно заглянуть через маленькое окно, установленное на двери. Она сидела рядом с Юнги, склонившись к листам, слегка облокотившись тому на плечо. Совсем немного, но этого хватит, чтобы испепелять стык двух тел удрученным взглядом и стирать в порошок скрипящую эмаль. Мин невесомо наигрывал какую-то мелодию, заглядывая в экран ноутбука между делом, а она что-то писала в листах, с которыми проносилась мимо со скоростью урагана уже какой день. Улыбнулась, когда Юнги одобрительно кивнул. Улыбнулась ему. Широкой искренней улыбкой. Тянет пальцы к его плечу, слегка тянет за свитшот. Он улыбается ей тоже, наваливаясь на спинку кресла, закидывая ладони за затылок. Чонгук шумно выдохнул, борясь с желанием треснуть в дверь кулаком и разнести ее к чертям. Обессиленно уперся лопатками на дверь, злостно глядя себе в ноги. Внизу живота просыпается густая мгла, заставляющая дыханием вытравливать и вычерпывать отголоски пульсирующего бешенства. И разум бьётся в кошмарах, которые вырисовывают собственные мысли о том, какой грязной она стала. Какой мерзкой он её сделал собственными руками. — Чего не спишь? — Голос Чимина отталкивается от стен пустующего коридора и проникает в бушующие мысли, заставляя их в ту же секунду стихнуть, а воспаленные, налитые натуральной печалью глаза блеснуть на уютную фигуру. Он шел навстречу в домашней растянутой футболке и широких штанах с двумя пластиковыми стаканами, прикрытыми крышками, а во взгляде промелькнула едва заметная паника, стоило узреть дезориентированное состояние друга. Тот как будто от чудовищ убегал, заперев их внутри студии. — Как раз собирался. — Чонгук отталкивается от двери, ероша мокрую после душа челку, и прячет глаза, мнет губы и скрывает, как задыхается обессиленно сейчас в одиночестве. Жалость Чонгуку не нужна, он никому не покажет насколько велики внутренние повреждения. Чимину не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять причины подавленного вида. Он смущенно и нелепо топчется на месте, вглядываясь в стаканчики в руках и будто бы испытывает некий стыд, и даже неловкая пауза начинает сдавливать тисками своими, толкая Пака на некую опрометчивость. — Слушай, Чон, — с некой осторожностью произносит, — может оно и к лучшему, что всё так вышло? Слова с грохотом валятся на голову и отвешивают смачную ментальную, до одури колючую, оплеуху. Так, что глаза упёрлись в виноватый вид напротив и мелко выискивают в радужном облике здравомыслие. — Что к лучшему? То, что она ноги перед Юнги раздвигает теперь? — Пылит Чонгук, вырисовывая на лице ядовитый и обреченный оскал, отталкиваясь от стены, к которой припал обессиленно и измучено, не находя другого объяснения, словно прикрывая жгучую потайную ревность слепыми выводами. Чимин поморщился, опуская глаза. — Зря ты так с ней, у них ничего нет, музыку пишут да и только, хоть не шатается нигде, уже хорошо. — А ты свечку держишь? Вставай в очередь, может и ты с ней музычку попишешь. — Улыбается своей подавленностью в ответ на жалкие попытки остепенить порывы ярости. — Или ты думаешь, я совсем идиот и не вижу, как ты на неё смотришь? Чимин на секунду замирает и сглатывает бестактность Чонгука с неким усилием для собственной уравновешенности, делает шаг, поднимая взгляд, где больше не плещется озорной огонек. — Чон, послушай, ты — мой брат, и я очень тобой дорожу, и даже в какой-то степени понимаю тебя, но то, что мы сделали — мерзко, а то, что сделал ты, даёт ей право на то, какой она стала, и слава богу, что нашелся такой, как Юнги, который остановил весь этот пиздец, и всё, что нам остается сейчас — это надеяться, что всё станет, как раньше. Я очень на это надеюсь, и надеюсь, что ты выключишь уже свою ревнивую истерику и наконец будешь зрить в корень. Чимин молчит какое-то непродолжительное время, будто ждёт, что слова трамбуются в правильном смысле и посыле, который он старается донести до потерянного разума. Вглядывается в стеклянного Чонгука, и эта ебаная жалость жалит в самом центре груди. — Юнги — единственный, кто смог ее вытащить, порадуйся, а если не можешь — не мешай. Чимин вводит пароль у входа в студию, дергая дверь на себя, разрывая зрительный контакт, заходя в помещение, и последнее, что видит Чон Чонгук перед уходом — это её бездонные глаза, устремленные на него через толстое стекло двери. Равнодушные и грозные. В них плещется раздор и угроза. В них нет больше уюта.

***

Сегодня пятница, и Чонгук, изрядно уставший после тяжелой недели, обдумывает мысль о рюмочке соджу перед ночным вылетом в Токио. За чередой плотно расписанных выходных они должны отыграть концерт, сняться в трёх рекламных роликах и полететь в Нью-Йорк на шоу Джимми Фэллона, а понедельник казался ему особенно приятным событием в череде назойливых кошмарных ситуаций, потому что выдастся шанс уехать в Пусан к родителям и не нужно слушать сопливый голос Ми Рэ над ухом, прятаться по углам и находить отмазки для очередного проёба, ведь она ходит по пятам, как приклеенная, смотрит своими красными глазами и потирает нос в ожидании какого-то чуда. Прямо как сейчас. — Ты мог бы приехать в понедельник. — С явной надеждой произносит потрепанная девушка, отдавая все энергетические запасы одиночным истерикам. — Я видела твоё расписание у Седжина, вы будете отдыхать пару дней перед In the soop. Чонгук какое-то время смотрит в лицо, полное надежд, устало оперевшись ладонью о стену, и пытливо держит вязкий угасающий интерес на бесполезном разговоре. Не то, ну как ты не поймёшь. Ты — не то, ты же видишь всё. — Ми Рэ, я же говорил. — Устало, почти сонно выдыхает парень, прислонив два пальца к переносице. — Я буду занят. — А во вторник? Я могу приехать, если ты хочешь, хотя бы на пару часов, мы могли бы фильм просмотреть или последнюю премию, парни меня знают, проблем не будет. В её глазах столько мольбы, она прикладывает кулаки к раскрасневшимся и натертым щекам, будто много раз стирала с них личную боль, прочерченную человеком напротив и ожидает чего-то. Того, что не мог дать Чонгук. — Ми Рэ… — Выдыхает с горечью, теряя всё имеющееся терпение, смотря куда-то себе в ноги. Ему даже жаль её, и он чувствует себя оскотинившейся мразью, затеяв всё это, но сердце, которое выдаёт сейчас спокойный ритм, прочно забетонировало дверь, за которой находится причина, пролетающая сейчас из-за поворота. Он цепляется за неё беглым взглядом, от неожиданности качнувшись на месте, собирая расслабленную позу в подобие резкого неясного напряжения, и Ми Рэ ничего не остается, как проследить за его вспыхнувшим интересом и повернуться, узрев, как за ними, обходя боком, пролетает Джи Су, заинтересованно глядящая в ненавистную бумагу, с которой она таскается уже неделю, где бы не была. Идёт дальше, опустив голову, и не обращает никакого внимания, а у Чонгука внутри мясорубка, превращающая шаткую нервную систему в фарш. И сердце, только что отбивающее вальяжный умиротворенный ритм, подскочило к глотке, рассекая по венам со скоростью света весь серотонин. Макнэ в одночасье ожил и смотрит ей вслед в самой натуральной печали, которую замечает Ми Рэ, поворачиваясь к Чонгуку. — Чон? — Мне пора, увидимся позже. Она не успевает сказать что-то еще, ведь он спешит следом, практически вытесняя девицу из своего личного пространства, оставляя в загробном и гадком одиночестве наливать глаза новой порцией предательских слёз, которые она утирает, скрываясь за углом. Чонгук размашисто идёт, с той же наглой решительностью, что и тогда ночью, теперь уже знающий, что не даст ей дойти до студии. В агентстве коридоры длиннее, чем дома, она не успеет в своё укрытие, в котором уже пропиталась запахом Юнги. Там, где всё его, и она будто незримо и безвозвратно становится частью этого, а в придачу прилагается Тэхён, который таскается за ней, как безвольная и преданная псина, удерживая наигранную дистанцию. Бесит — Эй! — Выкрикивает ей в спину раздражительно, и вспыхивает, как факел, не получая реакции. Девушка идет дальше, на ходу что-то черкая в своих листах карандашом. За ней вяло плетётся безразличная аура, которую нагоняет взбалмошный и разъяренный парень, хватающий ее за локоть, грубо дергая на себя. — Я с тобой говорю! Они столкнулись прямо на подходе к студии звукозаписи. Тэхён, сидящий в раскинутой позе, резко повернул голову на голос за дверью синхронно с Юнги, опускающим один здоровенный наушник с уха. Она с большим радиусом пролетела в развороте, и если бы не цепкие пальцы Чонгука, улетела бы дальше по коридору и покатилась бы кубарем. Так сейчас катится здравомыслие Чонгука, когда он врезается в ее лицо строгим сфокусированным взглядом, выдирая листы из её рук. — Что там за хуйня у тебя, из-за которой ты оглохла? — Ты сдурел?! — Выкрикивает растерянно девушка, пытаясь ухватиться за смятое творчество, теряя карандаш из руки, судорожно дергаясь в сторону листов, куда устремляется чужой тяжелый взгляд, врываясь в её мирок без спроса. Тэхён резко поднялся на ноги, подходя к двери, видя два силуэта, маячивших в размазанной серой пелене поверх дверного стекла. — Любовные записочки для Юнги несёшь? — Рявкает парень, сминая бумагу в пальцах, цепляясь за почерканную и сотни переписанную писанину, смазанно кидая быстрые взгляды на нее, стискивая дергающийся локоть, отшвыривая ее на расстояние вытянутой руки. — А как же Тэхён? Тэхён схватился за ручку двери, готовый выскочить и, если нужно, прихлопнуть говорящего ею же. Гнев окатил его, как ведро ледяной воды, Юнги схватился за ручку, притесняя парня, перекрывая проход. — Юнги, дай пройти. — Шипит Ким, плечом вклиниваясь в дверь, готовый выбивать всю дурь из башки Чонгука. — Стой здесь. — Решительно подтолкнув обратно, баррикадируя дверь собой. Низкий тон только раздражает нервную систему, Тэхён порывается снова, злобно шипя. — Отойди, я сказал! Юнги стискивает ткань на плече Тэхёна, слегка дернув к себе для того, чтобы вдолбить остроту своего тона прямо ему в лицо. — Тебя кто-то просит лезть? Дай хоть раз ей самой разобраться, или это никогда не кончится. Она дышит так тяжело, вселенская боль выплёскивается из ее распахнутых глаз, когда его наглость и надменность пачкает белую бумагу сальным взглядом, и Джи словно сошла с ума, ухватываясь за творение, обреченно сжимая края, дергая на себя. Листы неминуемо рвутся, как и последняя надежда Чонгука на что-то обоюдно теплое, она отшатывается под натиском его руки, делая два шага назад, и взгляд её этот, злобный, на дне которого беспомощность, помноженная на тонны ненависти. Чонгук, сдавшись натиску ее эмоций, опускает руку с листами, дыша с ней в унисон, кое-как пережив перепалку и не растёкся по коридору в невообразимом горе. Просто стоит и глядит на неё виновато. — Тебе. что. надо. от меня? — Сдержанно гневается, и будто проклятия норовят сорваться с ее сочных губ, которые подрагивают от напряжения. Боже, блять, таких родных, одновременно чужих и далёких. А в глазах душная ярость, тяжелая и густая, в этой ярости нет намека на чувства, которые она испытывала, которыми жила ранее. Она всё это давно похоронила под толстой коркой льда и ни грамма сожаления. — От тебя? — Шумно смеется, заглатывая ее оскорбительный вид целиком. — Да я смотрю, каждому по очереди от тебя что-то надо, ты хоть успеваешь спать с таким плотным графиком? — Что? — На выдохе, округляя шокированные глаза, вздрогнула, как будто замахнулись. — Что? — Повторил за ней, издевательски взлетев бровями вверх. Чего ты удивляешься? Не видишь, я на грани? — Я спрашиваю, опаздываешь на тройничок с Юнги и Тэхёном? Решила, так сказать, двух зайцев сразу? Гробовая тишина опустилась между ними после его нахального оскала, и виток раздражения пустился по её лицу, предавая ему ни что иное, как вселенское ахуение. Кажется, что если в воздухе пронесется хотя бы малейшая вибрация, хоть какой-то намек на мизерное движение или звук, она с точностью в тысячу процентов взорвется как атомная бомба, забрав его жалкое существование с собой, неминуемо превратив в пыль и стерев с лица земли. А сердце Чонгука трепещет при виде её этой первой эмоции, которую он так старательно вырывал из неё, вытаптывая надежду собственными мартинсами. А взгляд этот чахнет под её бешенством, начинающим кружиться в потемневших радужках. — Ты, — она будто бы порывается треснуть ему по самодовольной роже, но осекает саму себя, не усугубляя своё шаткое состояние, пытаясь лавировать на грани рассудка. Всё, что позволяет себе — бороться словами и взаимными взглядами, цедит сквозь зубы, — Псих ненормальный… И он осекается тоже, стягивая с облика стойкую решительность, будто сказанное в тысячу раз сильнее смачного удара в лицо или оскорбительнее плевка. И он оголяется внутренне под гнетом болезненных слов и ее этого взора. Она так смотрит… Что внутренности в кашу, нервы рвутся, как натянутые струны. — А ты кто? — Надрывно спрашивает, нападает, выводя её из равновесия. — Ты нормальная? — Она хмурится в ответ на порочное заявление, а его всё несёт, он набирает обороты, даже не пытаясь остановиться. — Ты хоть раз дала мне шанс объясниться? Хоть раз ты была со мной нормальной за эти месяцы? Хоть раз поговорила со мной?! Последний вопрос оттолкнулся от стен тяжелым грузом, влетая в неё с непреодолимой силой, и она швырнула в ответ тот же кислотный агрессивный тон, ступая ближе, заставляя его легкие и продырявленное сердце сжаться в подвешенном состоянии. — Нечего тут обсуждать, идиота кусок! Что бы ты не сказал и как бы не оправдался, это не изменит того факта, что ты ебался на стороне! — Я закончил всё это, когда понял, что люблю тебя! — Мне плевать! — Выплевывает в лицо, а по сердцу парня расползается мелкая паутина из стекла, и осколки впиваются в гладкий орган, царапают, создавая неприятную рябь на поверхности кожного покрова. — Дура! Как ты не понимаешь, Тэхён сделал это специально! Это всё из-за него! Что бы мы разбежались, что бы прибрать тебя к рукам! Он кричит ей в лицо, увесисто и смачно окатывая обреченным порывом, она даже хлопнула глазами, вздрогнула, потому что он в опасной близости, встал впритык, разваливаясь до конца. — Не смей вмешивать его! Что?.. Взорвалась, испепелила его на месте, оставляя от шокированного облика кучку золы, а он смотрит во все глаза, не принимая и не понимая смысл. У неё есть только свой собственный. Не перекликающийся с его убеждениями. Тэхён смотрит в упор на Юнги, вырисовывая в благородных чертах очевидный шок, не порывается выскочить, принимая сторону Юнги. Застыл, как статуя, будто понимая, к чему вёл Юнги. Будто знал что-то, чего не знал Тэхён. Она сильная, она может справиться сама. — Смеешь защищать этого козла? — Давится обомлевший Чонгук, глядя в такую неправильную невозмутимую красоту ее строгого лица. — Да, смею! — А потом следует толчок в грудь. — Он! — Еще один, Чонгук пятится, еле моргая. — Единственный! — Еще один в такт полосующим словам. — Кто! — Сказал! Еще и еще колотит, налетая снова и снова с кулаками, превращая толчки в обессиленное избиение его груди. — Правду! Она отшатнулась от него, и словно ее измученный крик приобрел нужный эффект. Из студий по коридору начали выглядывать головы персонала, а Чонгук хотел бы сейчас провалиться сквозь пол, прямо под ледяной бетон, чтобы не видеть ее этого измученного выражения, этого тяжелого истеричного дыхания, при котором волосы пляшут около лица. — И был единственным, кто не считал меня убогой всё это время, и не делал из меня дуру, и не ставил себя выше меня, а просто был собой… ,— тише проговаривает, на грани ломанного шепота. Не выдержал, проморгавшись в пустоту, уводя глаза в сторону, она ступила лишь для того, чтобы выдрать изуродованные листы из его пальцев и судорожно набрать код блядской двери, влетая внутрь, едва не налетев на отскочившего Юнги, но врезаясь прямо в Тэхёна. Прямо в его руки, пытаясь оттолкнуться, злостно сминая бумагу в руке. И не может, потому что держат. Сильно, до хруста, не давая выпутаться. Она мычит что-то бессвязное ему в плечо, борется как будто не с ним, а с собой, и наступает тот момент, когда она может обессиленно взвизгнуть в чужих руках, всхлипнуть и обмякнуть, стекая по его телу в немых рыданиях, хватаясь пальцами за его плечи. Он оседает вместе с ней, придерживая ее голову ладонью и смотрит на Юнги, проговаривая глухое «спасибо». Оно так и повисло в воздухе, рассеиваясь мягкой благодарностью Кима и приветливостью Мин Юнги.

***

Сегодня вечер субботы. И пора бы уже собирать свои манатки и валить в гостиницу, а Джи просто лежит посреди огромной сцены, раскинутой под темнеющей гладью сумеречного неба. Она, как и ожидалось, задержится, потому что выведет из строя своё вымученное тело изнурительной подготовкой к концерту и свалится посреди пустующей сцены, практически потеряв работоспособность. Не для того, чтобы лишний раз поиграть на нервишках стафф, которые носятся по углам, расставляя реквизит, и зыркают на распластанное тело, раскинувшее руки в разные стороны. А для того, чтобы разглядывать песочно-кровавую гладь уходящего дня под тускнеющими бликами умирающего солнца. В руке тлеет сигарета, которую она нагло закурила, едва отдышавшись, подкинув зажигалку парнишке стафф, который ее не поймал, судорожно извиваясь змеёй. И улетучилась в воздухе, в сторону сцены, когда все уже собрали свои сумки, и сверлили недоуменным взглядом ее уходящую фигуру. — Чон. — Чимин закидывает лямку рюкзака на плечо, поглядывая на парня из-под густой, немного влажной челки. — Не останешься? Чонгук на первый взгляд проигнорировал вопрос, завязывая шнурки, низко опустив голову, встает и дает узреть, как выводит из комфорта подобный вопрос, сильно и горько впитывается по самую глотку. Настолько, что он прикрывает свой личный провал тенью безразличия и смирения. — Зачем? Бычки за ней докуривать? Чонгук не глядит больше ни на кого, хватая сумку и раздраженно двигаясь к выходу. Намджун оглядел остальных, кивая головой к выходу, с мелкой раздосадованностью в уставшем облике. Джи не слышит этого. В её наушниках зарождается своя атмосфера. Свой мир, в котором звучит самый правильный и нужный мотив. Джи не слышит, как ковыляют к ней тяжелые ноги, и не обращает внимания на движение сбоку. Вот так просто прислоняет сигарету к губам, щуря глаза, затягиваясь соблазнительной отравой, смотря вверх. Чимин оказывается умеет швырнуть своим нежным голосом в другую альтернативную вселенную. Где легко и чисто. Там комфорт и невесомый уют, а сцена не давит своим величием, растворяя ее в приятном голосе ее братьев. Но это лишь малая часть. Важна лишь сама суть. Сам смысл. Теперь она поняла, что значит чувствовать то, о чем поёшь. Она вспоминает, как ей говорил об этом смеющийся Чимин, улыбаясь глазами-полумесяцами. Там, в далеком и забытом прошлом. В котором она не была так одинока и жестока. Там, где она была собой. На небе начинают одиноко поблёскивать яркие звезды, чаруя красотой своего холодного тепла. Звезды так близко и одновременно так далеко. Их можно долгое время созерцать и ни разу не прикоснуться к ним, как бы не тянулась рука. Рядом происходит череда движений, незваный гость ложится рядом, опускаясь в подобной позе на спину и она чувствует приятный поток Jo Malone Orange Blossom. Задерживает дыхание и даже поворачивается, чтобы удостовериться, что это именно он. Хозяин запаха. Тэхён смотрит наверх в умиротворении и молчит. Так уютно, с мягкостью на лице и казалось, что он разделяет такую простую красоту вместе с ней и просто счастлив оказаться здесь. Она поворачивается к звездному полотну, где сияние красиво искрится на тускнеющем небе. И они лежат так неподвижно, растворяясь в красках, улетучиваясь наверх в своём сознании. Звёзды одинокими узорами танцуют только для них двоих, длинные пальцы перехватывают один наушник, разделяя ее мир на половину и присваивая себе. Неспешно, будто спрашивая разрешения. Она не сопротивляется, просто лежит и теперь слушает «Louder then bombs» вместе с ним. Так красиво — думает она, следя за вспыхнувшей, пересекающей небесную мглу звездой. Так красиво — думает он, разглядывая её профиль без особого стеснения. И они утонули в ритме самых нужных слов, растворились в пустоте ночного великолепия. Тэхён едва касался своими пальцами ее руки, чувствуя на поверхности кожи мелкие разряды. Чонгук чувствовал тоже, сжимая полотно ширмы до хруста, вглядываясь в пустоту сцены, безвозвратно умирая в адских мучениях потухшей надежды.

***

— Так, всё, как договаривались. — Хореограф Сон с бойким настроением толкает подбадривающую речь, ткнув пальцем в каждого по очереди. — Чонгук, ты ведёшь, не забывай подстраховываться и не держи большое расстояние от Джи, кажется, как будто место еще для кого-то оставляешь. Чонгук кивнул, натягивая пиджак на сетчатую майку, подставляя лицо под кисти мельтешащих ассистентов. — Чимин. — Мужик развернулся к сидящему в кресле Паку, волосы которого окунали в слои блестящего лака. — Равновесие, ты знаешь, чувствуешь, что не тянешь, два шага назад, дай место для Юнги. — Джи. — Сон повернулся к девушке, бестактно сидящей на краю стола, которой натягивают кожаную куртку на плечо. Бросил быстрый взгляд на сигарету, зажатую между ее пальцев, слегка сбавил пыл под натиском ее тяжелого взгляда. — Не кури в гримерке. Она без особого энтузиазма протянула руку к стоящей рядом стафф Чонгука, которая уже успела услужливо прискакать со стаканом крепкого кофе. Взяла стакан, размещая сигарету между губ, глянув на съежившуюся девицу, открывая крышку, закинув сигарету в черную жижу, выдыхая дым чуть в сторону, сунув стакан обратно, созерцая наставника в своей бронированной манере. Сон повернулся, хлопая в ладоши, привлекая внимание. — Так! Давайте, давайте, 7 минут до начала! Нимджун смотрел на Джи Су издалека вместе с Тэхёном, которому разглаживали рубашку и поправляли микрофон у лица. Скрестил руки и мотал головой, отрицая всё происходящее. — Нет, просто вылитая твоя копия. — Что? — Тэхён ловит взгляд Намджуна, уткнувшись своей дезориентированностью в наглую девицу, которой рисовали кричащий смоки на глазах. — Вылитый Тэхён говорю, в женской версии. Тэхён не успел впитать весь смысл сказанных слов, дверь неожиданно распахнулась, девушка в маске заглянула в помещение, бегая глазами, — Ким Тэхён! Зайди в операторскую, тебе мать звонит. — Чего?.. Но… — Тэхён теряется в пространстве, удивленно бегает глазами, указывая руками в сторону сцены. Намджун похлопал по плечу, одобрительно кивая. — Иди, ответь на звонок, пара минут еще есть. Джи следит за вылетающим в дверь Тэхёном, упираясь взглядом в стоящую всё ещё рядом девицу, прячущую глаза. И будто бы что-то мелькнуло внутри. Подобие мелкого осмысления и даже сочувствия. От распустившегося цветка осталась только сухая ветка с опавшими листьями. Лицо осунулось, глаза, выглядывающие из-под маски, болезненно натерты до красноты, а в облике разбитость и принятие. Осознанность собственной боли. Свалившееся понимание душит Джи, так что становится неуютно и гадко, ведь она уже успела вдоволь погонять девицу издевательскими просьбами. — Выбрось стакан и иди помоги Чонгуку. Девушка шокировано поднимает глаза, не успевая соприкоснуться взглядами. Джи уже спрыгнула со стола, двигаясь в сторону сцены. Наглость, устойчивость и власть следует за ней, мимо Чонгука, провожающего ее пустым взглядом, мимо Хоби, который уже как два месяца не говорил с ней, мимо Юнги, который стал её личным успокоением и самым правильным наставником. Идти дальше, к сцене, к гулу и громкой музыке, чтобы выпотрошить душу. Чтобы захлебнуться в асфиксии и упасть на колени исходясь нервными конвульсиями. Большая восьмерка блистала множеством горящих лампочек, словно новогодняя гирлянда. Практически так же горели звезды вчера для них с Тэхёном. Они выбегают на сцену друг за другом, машут руками в беспросветное множество светящихся лайтстиков и толпа ликует, кричит так громко, что наушник не спасает от одобрительного рёва и самой преданной любви, которую ей довелось познать. Чонгук заводит толпу бодрящими возгласами, Чимин надевает маску героя-любовника, флиртуя через громадный экран с помощью жестов и своей ослепительной улыбки, а Джи не может оторвать глаз от ослепительного великолепия звёзд во мраке океана зрителей. Звезды пляшут в их руках, завораживают своей красотой, и хочется разорваться на куски и собраться обратно от млеющего чувства внизу живота. Восторг так подпрыгивает в ее груди, когда ее показывают на экране и люди ликуют. Кричат, срывая свои голоса. Звезды танцуют в руке каждого, светясь фиолетовым неоном. Для нее. И хочется плакать и одновременно улыбаться, разделяя момент с ним. С Тэхёном. Которого нет. Она даже оборачивается, ища его, пока Юнги отвлекает толпу, краткой речью о том, что будет жарко сегодня. Она ищет его, кивая Чимину, произнося лишь одними губами. — Где Тэхён? Он пожимает плечами, оглядываясь вокруг. Толпа ревёт сильнее, громче. Идёт. Вот он. Уже здесь. Она хочет облегченно вздохнуть, улыбнуться, как и хотела. На лице меркнет улыбка, как только она понимает, что он проходит мимо и за ним тянется вязкое бесформенное облако тоски. Джи чувствует, как отголоски прежней жизни скребутся о ребра как только он, измученный, подавленный, полуживой становится чуть дальше от неё, и её высокомерие трещит по швам, стоило увидеть его. Вытирающего рукавом лицо. Что? Он поднимает глаза в зал, следом микрофон, а в них кипящая боль и глаза искрятся в яркости сверхновой. Парни притихли, отмечая его эмоциональный фон, что колеблется на какой-то тонкой грани, и он всхлипывает, едва поклонившись. — Простите, я плачу… — Смеется, будто бы защищаясь от какой-то неестественности, не в силах сдерживаться, трет лицо, его нос стремительно краснеет, он молчит, стоя вот так, с микрофоном у губ, думает, — Я… Снова всхлип, Джи моргает, пытается на ментальном уровне осознать. Ждёт и чувствует, как начинает поддаваться ознобу, а зал в истошном рёве подталкивает его дальше, подбадривает, ликует. Почему так холодно? Почему… что это? — Сегодня я побуду… — С горечью произносит дрожащий голос, терпит, будто сдерживает всхлипы. — В числе зрителей… — Он сгибается в поклоне, прося безмолвно прощения. — Я бы хотел… — Очередной всхлип и неясная, колючая тревога накрывает девушку с головы до ног. — Хотел бы, чтобы вы меня поддержали, после того, что я скажу, ведь если не скажу сейчас, не смогу сделать этого потом… Чимин окутывает Тэхёна, обнимая, словно пытаясь защитить от свалившегося на голову горя. — Дело в том, что очень близкий мне человек покинул этот мир, и я… Что? тихо выстанывает сознание. Шум толпы стих. В одночасье. Будто кто-то резко поставил мир на паузу, Джи содрогнулась от горького рокота его голоса, не слушая дальше. Слова перестали вылетать из его подрагивающих губ. А её мир перевернулся с ног на голову, моментом отравляя всю её сущность его печалью. Он плачет прямо в микрофон, плотно сжав веки. — Что? — разбито повторяет шепот ее онемевших губ.