Язык фей

Ее не было. Ее не было на кухне. Выйдя из кабинета отца, Драко отправился перекусить. Он проголодался. И ему хотелось увидеть Грейнджер. На кухне работали Типпи и ещё двое эльфов. — Приготовь мне сэндвич, Типпи, — сказал Драко, оглядываясь. — Где Грейнджер? Эльф поставил перед ним блюдо с сэндвичем. — Мисс Грейнджер не появилась сегодня, — сообщил Типпи и добавил с укором: — Мисс Грейнджер провела ночь в комнате мастера Драко. Есть внезапно расхотелось. Должно быть, она в своей комнате. Драко отправился туда, оставив сэндвич нетронутым. Типпи недовольно пробурчал что-то вслед, но Драко не вслушивался. Он спешил в ее комнату. Распахнул дверь, даже не постучав. Там никого. На прикроватном столике сухой букет цветов, который он видел в ее воспоминании. Сердце неприятно сжалось. Где же она? Драко проверил свои чары в коридоре. Они были на месте. Значит, полезла в камин, несмотря на его предупреждение. Судя по тишине в поместье, ее не поймали. Или же поймали, отец или тетка, и бросили в подвал. Поэтому никого не было в кабинете отца! Драко бросился в подвал. Он заглядывал через крохотное окошко в камеры, огибая ловушки с особой магией, которую не могли обойти даже эльфы. Их поставили после того, как Добби помог пленникам сбежать. В одной из камер он увидел Полумну. Самая странная девочка школы, блондинка с чудесными длинными волосами. Как же он был влюблен в нее на третьем курсе. И никогда никому в этом не признался: Крэбб и Гойл, и особенно Панси, засмеяли бы его. Она ужасно исхудала. Надо распорядиться, чтобы ей отнесли еды. А Гермионы в подвале не было. Значит, все-таки сбежала. Переместилась через камин в кабинет отца, вышла из дома и, незамеченная, ушла на поляну. А там наверняка ее встречали ее приятели. Значит, ушла. Всё. Это было болезненно. Он был не готов к этому. Он знал, что так и будет, но всё равно был совсем не готов. Вернувшись в комнату, он некоторое время стоял в полутьме, наблюдая свое отражение в зеркале. Он был один. В этот раз один. Гермиона сбежала. Коридор, кухня, ее комната — всюду пустота, такая же гулкая, как в его душе. Он вспомнил, как Гермиона спала на его кровати, и, руководимый каким-то чувством, рванул ручку двери. Дверь не открылась. Драко подергал ручку. Вероятно, ее заклинило, и он применил отпирающее заклинание. В это раз дверь поддалась. Его ослепил яркий свет. А потом он увидел. Гермиона сидела на кровати в его мантии и читала книгу. Подняв взгляд, она смотрела на него несколько секунд не отрываясь. Лицо вспыхнуло. — Твою мать, Грейнджер! Ты весь день пряталась тут? — Ты меня запер! — Я тебя не запирал! — Она всё это время была тут? Пока он искал ее всюду… пока он… Сердце громко стучало и не могло успокоиться. — Грейнджер, ты не появилась на кухне! — Думал, что я сбежала через камин? Облегчение сменилось гневом: — Да, дура! Думал, ты полезла в камин и сразу же попалась отцу или Беллатрисе! — И что? Лучше бы я им попалась, чем… — начала она, а потом запнулась. — Чем что? — сказал Драко, кипя от гнева. Она хоть понимает, что говорит? — Ничего. Драко пытался сделать вид, что ему безразличны ее слова. Но не мог. — Тебе никто не мешает вернуться в подвал, Грейнджер, и встречаться с Беллатрисой и не только с ней, — ответил он спокойно, но за этим спокойствием скрывался едва сдерживаемый гнев. Грейнджер побледнела, а потом начала снимать мантию. Книга упала на пол. Мантия полетела на кровать. Драко потянулся к книге (той самой книге, как он мельком заметил), Гермиона тоже — и уткнулась ему в плечо. Драко взял книгу и положил ее на стол, все еще чувствуя фантомное прикосновение Гермионы. — Возвращайся на кухню, Грейнджер, — сказал он, подавляя в себе желание психануть и отправить ее в подвал. Но он и так слишком часто поддавался эмоциям, и никогда это не приводило ни к чему хорошему. — Драко… Что еще ей нужно? — Драко… — продолжала она тихим голосом. — Я же тут. Я никуда не ушла. Она приблизилась и положила ладонь ему на спину. Простое прикосновение, но оно обжигает. Она тут, она не ушла, но уйдет. Это необратимо. Драко сквозь шум в голове заметил, что барабанит палочкой по книге. Гермиона убрала руку и отстранилась. Но Драко не дал ей уйти. Он остановил ее, положив руку ей на талию, и притянул ее к себе: — Ведьма, ты опять провоцируешь. Он надеялся, что сейчас она начнет возмущаться и оттолкнет его, но в глубине души знал прекрасно, что она это не сделает. — Господи, Драко, — выдохнула она. — Господи… Она коснулась носом его щеки. А затем коснулась его губ. Сама. Как будто ждала его. Как будто чувствовала то же самое, что и он. И Драко не стал тянуть. Он поцеловал ее так, как целовал у каминной полки. Она, конечно же, этого не помнила, думая сейчас, что это в первый раз. Но ничего никогда не повторяется. И этот поцелуй был совсем другим. В нем сквозило отчаяние и сладость. Сладость его любимого печенья и сладость того, что она рядом. И открывая глаза, он сказал с усмешкой: — Грейнджер, ты ела мое печенье. Она улыбнулась в ответ. Он кинул палочку на стол. А затем прижал Гермиону к стене. И долго-долго целовал, пока в комнате разгорался закат. Он вспомнил, какой невыносимой она была в школе и никогда не обращала на него никакого внимания, как другие девушки. Теперь она полностью в его власти, но иногда ему кажется, что это она держит его в плену. Драко наклонился к ней, чтобы расстегнуть пуговицы на платье. Неужели она правда думает, что в подвале ей было бы лучше? Эта мысль, как и его гнев, исчезла, растворилась, когда она выгнулась, вздрогнула и потянула его себе. Это была долгая, мучительная борьба с нарастающими волнами, которые поднимались внутри, затуманивая разум, подгоняя его к краю, заставляя сильнее впиваться пальцами в ее бедра, — борьба, которую он желал проиграть, и, когда наконец это случилось и удары его сердца с каждой секундой становились всё спокойнее, он поцеловал её снова. Она получила то, что хотела. Он будет спать всю эту ночь, в своей кровати. Он не собирается проснуться, даже когда она наставит на него его палочку. Хотя, может, она исчезнет бесшумно. Драко притянул ее к себе. Она обняла его. Ее теплое дыхание скользнуло по груди, разрывая его сердце. Но вскоре усталость взяла свое, и Драко уснул. — Что такое волшебство, мама? Нарцисса смеется, создавая над ними прозрачный купол-зонт, по которому бегут капли дождя. Мама смотрит на небо. И Драко тоже смотрит вверх и видит, что между облаков светит солнце. — Каждый день случается рассвет, и каждый рассвет не похож на предыдущий, и так миллионы лет, — говорит мама. — Разве это не волшебство? Вообще-то Драко спрашивал о другом. Он спрашивал, как мама с папой делают волшебство с помощью палочки. Он мечтает о собственной палочке. Мечтает, что когда научится волшебству, сделает что-то очень-очень хорошее. Он отвлекается на корзинку с булочками. Он знает, что между ними прячется шоколадная лягушка. Драко отодвигает салфетку, которая прикрывает выпечку. Лягушка выпрыгивает — и исчезает в траве. Драко проснулся. Вот так всегда. В этой кровати всегда снятся подобные сны. В детстве он мечтал о палочке светлого волшебника; он плакал однажды, когда увидел, что отец бьет Добби. А теперь? Иногда ему казалось, что то, о чем он мечтал в детстве, и то, каким стал, — это две непересекающиеся прямые. И сон в очередной раз напомнил об этом. Поэтому он давно, давным-давно не спал в своей постели. На его животе лежала рука Гермионы. Перед глазами пронесся их вечер и ночь, когда она обнимала его, перед тем как уснуть. Такая красивая, с этими пышными волосами и раскрасневшимися щеками. Хотелось разбудить ее поцелуями и продолжать. Но метка на предплечье начала гореть. И это выгнало его из приятного полусна. И когда Драко проснулся окончательно, он понял, что Гермиона не сбежала ночью. Палочка на столе, а она лежит в его постели. Метка продолжала жечь. Пока несильно, это значит, что в столовой надо быть через час. Облегчение от того, что Гермиона здесь, рядом, было недолгим. Драко подумал о собрании и о том, что ее ждет, если она не сбежит. Что ждет его, если она останется рядом... Злость и отчаяние опять начинали наводнять душу. Но сегодня ему надо быть спокойным. По крайней мере, на собрании. Он встал, принял холодный душ и оделся во все черное. Рассвет был потрясающе красив. Небо розовое, и на нем ни облачка. Он вспомнил свой сон. А потом вспомнил слова Гермионы: «У тебя есть выбор — радоваться тому, что есть, или вот так…» Каждый день небо рисует новый рассвет, не похожий на тот, что был вчера. И каждый раз он проходил мимо. Метка заныла, возвращая к заботам. Темный Лорд может послать его куда угодно. И Гермиона останется одна. Почему она не ушла этой ночью? Почему? Она опять все усложнила. Драко уставился на парк под окнами. В этом году за газонами никто не ухаживал. И если основной парк с розами еще как-то держался и эльфы иногда подстригали кусты, то за домом после дождей и жары началось буйное цветение. Без человеческого внимания и труда сорняки повыскакивали тут и там, а дурман, который всегда выбирал селиться рядом с домами волшебников, так вообще окреп и пополз по парку. Метка опять заболела. Драко нахмурился, закатал рукава рубашки. А потом заметил, что Гермиона смотрит на него. Надо принести ей дурман. Он только надеялся, что Волдеморт не вспомнит о ней. Если он покопается в ее памяти... Если он узнает, что они ищут крестражи... — Одевайся, Грейнджер. У меня мало времени. Она и не думала вставать, а только смотрела на него таким взглядом, что ему стало не по себе. Словно она в чем-то его обвиняла. — Грейнджер, не смотри на меня так, — сказал он зло, понимая, что видит в ее глазах боль, — ты же всего-навсего… Ты всего-навсего хотела добраться до палочки. Разве не так? Или не так? — Я ни о чем не жалею, Малфой, — ответила она, хотя на ее лице было написано ясно, что жалеет. Жалеет и стыдится. — Я тоже, — сказал он. Она встала и пошла подобрать с пола свою одежду. Чуть не плачет. — Грейнджер, ты же получила… — не сдержался он, хоть и пытался. — …ты получила от меня всё, что хотела! Она прикрыла обнаженное тело платьем. — Я понимаю, — сказала она. Что она, интересно, понимает? — Неужели? Он увидел на столе за ее спиной свою палочку. Подошел, но прежде чем взять палочку, встал перед Гермионой. Откинул прядь волос с ее лица. Она прижала смятое платье к телу. Он только должен взять палочку… но он нагнулся и поцеловал ее плечо. Одно прикосновение. А потом она его обняла. Драко сдержался, чтобы не обнять ее в ответ, поцеловать, бросить это чертово платье на пол и остаться с ней. Но его ждет Темный Лорд. Драко протянул руку за ее спину и взял со стола палочку. — Давай, поторопись. Она покраснела и начала одеваться. Когда она была готова, Драко взял ее за руку и трансгрессировал в парк за домом, который видел в окно. — Тебе надо было бежать, когда могла, Грейнджер, — сказал он, снова подумав о том, что она могла бы взять его палочку ночью, когда он спал, сбежать и не мучить его сейчас. — Тебе понравилось колдовать моей палочкой? — Она очень сильная. Она не полностью мне подчинилась. Драко любил свою палочку. Сердцевина из волоса единорога, длиной ровно десять дюймов. Она сама выбрала его когда-то. Однажды ему довелось подержать в руках палочку погибшего профессора Дамблдора. Она была очень сильной. В ней было накоплено множество заклинаний, большинство из которых Драко не знал. Она была мощной, но легкой, светлой и чистой ее было не назвать. А вот его палочка… В последнее время по какой-то причине она тоже стала сильнее. Легилименс, заклинание иллюзии для изменения внешности и другие сложные чары стали получаться проще. Но это была его палочка — палочка, о которой он мечтал, когда был ребенком. — Я спросил, понравилось, а не какая она. — Понравилось, — ответила Гермиона, когда он подошел ближе. Гермиона молча смотрела на него. Они могли бы коснуться друг друга, если бы Драко сделал к ней еще полшага. Ну же, Драко, давай. — Боюсь, что колокольчики отцвели, Гермиона. — Он поморщился, когда метка снова начала напоминать о собрании. — Ты разве не нарвешь цветы? — Зачем? — Ты же всегда уходила с букетом. — Она молчала и он снова сказал: — Грейнджер… — Дурман? — она огляделась потерянно. — Ну ты же ведьма. Разве ведьмы не держат дома горшок с дурманом? — Драко наколдовал перчатку. Что ж… это его первый букет девушке. — Осторожнее, он ядовит. Драко отломил стебель с тошнотворно пахнущими цветами. Грейнджер красива, как цветок дурмана — плавные линии, упругие лепестки, но концы лепестков острые, а сердцевина цветка ядовита. Драко взял ее за руку, и переместил их в его комнату. — Грейнджер, — сказал он, отпуская ее руку, — можешь дочитать книгу. Он положил дурман на стол и трансгрессировал на собрание.