Пьяное солнце

Конец июля принес с собой начало летних каникул — время песчаных пляжей, звёздных ночей и долгожданной свободы после изнурительной учебы… Бунтаркой Аня себя никогда не считала. Предложение пробраться в закрытый сад под покровом ночи казалось ей нелепым, почти бессмысленным и разве что чуточку заманчивым — из любопытства перед новыми ощущениями. — Никогда ещё ничего подобного не пробовала, верно? В голосе говорившего скользили игриво-вкрадчивые нотки. Ахматова прикрыла глаза и не ответила. Ответ не требовался — человек, лежавший рядом с ней на шелковистой и слегка влажной траве, среди маленьких, путающихся в волосах цветков, видел и чувствовал её насквозь. Как, наверное, и она его. — Ты когда-нибудь видела такое небо у себя на родине? — вновь спросил голос. Аня посмотрела на мерцающие точки далёких звёзд, то яркими, то бледными брызгами рассыпанных, словно бисер, по чёрному небосводу. Где-то за ними тянулась тончайшая шаль Млечного Пути, похожая на едва видимую космическую паутинку. Само время терялось в непроглядной глубине вселенной, рождая в душе захватывающее дух чувство единения с этим странным, полным необъяснимых и восхитительных вещей миром. — Мне было всего восемь, когда мы уехали из Питера, — ответила Ахматова. — Признаться, я уже и не помню, какое там было небо. Досадное упущение. Та жизнь — прошлая жизнь Ани — казалась ей невероятно душной и изуродованной серой пылью, которая забивала легкие. Она никогда не смотрела на тамошнее небо — думала, что пыльная пленка добралась и до него, и потускневшие звёзды уже не стоят того, чтобы ими любоваться. Может, она ошибалась?.. Какое-то время стояла тишина, нарушаемая лишь приятным шелестом цветущих кустов. Напряжения не чувствовалось — Ахматова привыкла к этому человеку настолько, что рядом с ним даже молчание казалось уютным. — Чудесная ночь для двойного самоубийства, ты так не счита… — Дазай, — прервала его Аня, не дав закончить. — Ты всё испортил. Дазай засмеялся. Анита была не права: испортить такую восхитительную летнюю ночь не сумел бы даже он. — Ах, Анита, твой отказ разбивает мне сердце! — театрально простонал Осаму. — В таком случае, разбить твоё сердце уже успела каждая этого города, — невозмутимо ответила Ахматова. — Ты, должно быть, привык, поэтому я не буду жалеть тебя. — И всё же я готов утверждать, что твой отказ особенный, — улыбнулся Дазай. — Вот как? — Разумеется. Я ещё никому не предлагал двойное самоубийство ночью. Ночь — слишком личное время суток. На особенное предложение — особенный отказ. В рассуждениях Осаму, пожалуй, был здравый смысл, и Аня не стала спорить. За полтора года, проведённых рядом с Дазаем, она поняла одну простую вещь: его правда таилась вовсе не в словах. Он превосходно врал, особенно о собственных чувствах, а всю искренность вкладывал в язык прикосновений — поэтому почти никогда никого не касался, не желая делиться собой. «Луна сегодня очень красивая», — подумала Аня, ощущая на своей ладони тепло чужой. «Луна сегодня красива настолько, что я готов умереть», — подумал Дазай, мягко сжимая пальцы.