Пьяное солнце

      раскалённый вечер таял, расплывался всполохами закатного солнца.       вот, минует ещё один день, прошедший в суете и рабочей суматохе.       пусть так.       аня тушит окурок сигареты о балконные перила и смотрит вдаль.       квартира пуста, тиха и холодна без загадочного и взбалмошного кого-то.       на кухне не клокочет чайник, не брякают тарелки и не слышно напева дурацкой мелодии про суицид.       не привычно.       одежда измята, словно её хозяйка вылезла из каких-то сказочных дебрей, а уставший взгляд выражает лишь желание поспать.       но ахматова не идёт.       сидит на балконе, смотрит на янтарные огни ночного города и ждёт.       час, два, пока время вовсе не смешается в кашу из цифр и коротких стрелок.       пепельница полна бычками, часы твердят в тихом возмущении о том, что вот-вот и минует час ночи.       плевать.       едва слышный шорох раздаётся на кухне, скрипят привычно и по-домашнему тепло дощечки пола.       — я тебя слышу.       — тебя не застать врасплох, да ани-и-ита?       голос раздаётся в тишине достаточно резко, обрываемый в конце разочарованным недоговариваем.       холодные, после улицы, руки тут же ложатся на талию, норовя забраться под ткань рубашки и заморозить тонкую кожу.       да только аня и без этого вечно холодная.       вечно растрёпанная, рассеянная и заспанная, с сбитыми костяшками и синяками на худых запястьях.       а не из мороза ли она создана?       осаму хмурится.       задумчиво ведёт указательным пальцем по чужой коже, словно бы просчитывая позвонки.       они выпирающие, вроде даже острые, но эстетично выделяющиеся в тандеме с видом очертаний узкой спины.       подушечками пальцев мужчина нажимает чуть на кожу, следя за тем, как на несколько секунд на ней застывают красные, бледные пятнышки.       перебинтованные руки плавно скользят вверх, к копне угольных волос и пальцы уже привычно зарываются в этом хаосе.       осаму нравится аня.       её характер, речь, движения — всё, что можно запомнить и распробовать на вкус.       дазаю нравится греть её в своих объятьях, прижав к себе и слышать приглушённое «хоть какая-то польза от тебя есть» и тихо смеяться, мягко целуя в висок.       ведь аня — абсолютно сделана из мороза.       из мороза и перманентного очарования.       осаму прижимается щекой к виску ахматовой, усмехается едва слышно и качает головой.       — опять ждала меня, как верная собачка.       — от собаки слышу, псина сутулая.       она никогда не признаёт, что допоздна ждёт именно его, вслушиваясь в каждый шорох в глубине квартиры.       тихий смех скользит приятным отзвуком по помещению, ударяясь об стены эхом.       дазай оставляет мягкий поцелуй за чужим ухом и тянет спать.       ведь он тоже никогда не признает, что ему до чёртиков приятно видеть чужую фигуру на балконе и знать, что хоть где-то его ждут.