Ультрамарин

2009 год

Руди: 70 лет

Олли: 71 год

Аукцион в Будапеште обещает быть масштабным. Аукционист Мартон Кормош — мой друг, мой давний любовник. Мартону сорок лет, в конце восьмидесятых молодой работник зала подошёл ко мне после проведённого мной аукциона и признался, что мечтает стать аукционистом, попросил помощи и совета. На протяжении пяти лет я обучал его: ничего аморального, непринуждённые встречи с неминуемым сексом, практика ораторского искусства — в оральном искусстве Мартон мастер — и в завершении получение лицензии в Великобритании. После короткого стука и разрешения я заглядываю в кабинет аукциониста. Мартон в безукоризненном сером костюме в клетку «Принц Уэльский» разговаривает по телефону за столом. — Перезвоню, — Мартон откладывает телефон и протягивает руку. — Оливер, — лучезарная улыбка. — Дела-дела? Привет, — ответное рукопожатие. — Оценка. Пожилая дама нашла на чердаке грязную деревяшку. Мой агент утверждает, что это старинное полотно. Вместо романтического обеда с мужем мне придётся ехать на оценку. — Разве не этого ты хотел? — Слукавлю, если отвечу «нет», — Мартон откидывается на спинку кресла. — Не скучаешь по трибуне и молотку? — Честно, нет. Совершенно не жалею, что ушёл на заслуженный отдых. Сто лотов, Мартон. Какие прогнозы? — Склад опустеет, — широкая улыбка. — Оливер, среди лотов нет сервизов. — Почему многие считают, что я помешан на посуде?! — Я видел твою коллекцию. Шестьдесят чашечек многовато для одного человека. В аукционный дом поодиночке, по трое прибывают аукционеры: мои старые друзья, знакомые и малознакомые. Телефон вибрирует в кармане пиджака — Бен. — Не говори, что потерял меня в зале. — Олли, — Бен смеётся. — Я понял, ты не поменял решения, не приехал. От Хайфы до Будапешта далеко. — Да не так, чтобы очень, каких-то пять часов. Аукционы потеряли значимость, Олли. Я не Руди, который до сердечного приступа будет кататься по аукционным домам. —…да, есть у него грешок. Слушай, я тоже посещаю несколько аукционов в год. — Тебе положено, Олли. Ты вырос и возмужал в аукционных домах. — Звучит так, будто это место меня приковало… — второй звонок. Руди. — Бен, у меня вторая линия… — Понял-понял. Набери потом, расскажешь, как прошёл аукцион. — Обязательно, — сбрасываю Бена, переключаюсь на Руди. — Ну и где ты?! — громко спрашиваю, потому что аукционеры не могут по-тихому занять места в зале. — Олли, я опаздываю, — Руди запыхается. Поверх его голоса я слышу механический женский, говорящий на немецком. — Подожди, — подскакиваю со стула, убегаю в безлюдный коридор. — Где ты сейчас? Почему я слышу немецкий, когда ты должен быть в Будапеште? — Непредвиденные обстоятельства. Я только что с похорон Дороти Белендер, я в Вене, отсюда доеду на поезде до Будапешта. — Дороти… а что… — Потом, Олли! Через два с половиной часа я буду в аукционном доме, но я… я опоздаю. — Я понял. Ничего страшного. — Нет, это страшно! Есть лот, который я хочу купить. Олли, я… обязан купить этот лот! — Хорошо-хорошо, не кричи, тебе нельзя кричать, — боюсь представить, в каком сейчас состоянии Руди: после похорон, так ещё орёт. В другое время и при других обстоятельствах Руди принял бы экстази. — Что за лот? Опять картина? У меня есть несколько миллионов на карточке. — Хрустальный череп, обыкновенный хрустальный череп размером с твою или мою голову. — И ради головатой стекляшки ты рвёшь жопу? — слышу вступительное слово Мартона. Аукцион начался. — Да, чёрт возьми! Мне нужен этот череп! — Ладно-ладно. Успокойся. Я куплю череп, а после передам тебе. — Я… буду очень признателен, Олли. Сгорбившись и стараясь не привлекать к себе внимания, пробираюсь на свободное место в восьмом ряду. — Извините, можно мне… — Ох, конечно, — дама в юбочном костюме подтягивает ноги, чтобы я перешагнул её. Поправляю шёлковый галстук, проверяю, не расстегнулась ли нижняя пуговица на однобортном бордовом пиджаке. Мартон объявляет первый лот — винтажная консоль с мраморной столешницей и настенным зеркалом в стиле классицизм, середина 20-о века, Бельгия. — Обронили, — глубокий, сильно прокуренный голос привлекает моё внимание. Рядом сидящий мужчина подаёт карточку с номером восемь. — Выпала из кармана. Я шарю по карманам и не нахожу свою карточку. — Да, это моя. Благодарю. — Не за что. Не замечаю у него карточки, видимо, как Руди, отрицает их или вечно теряет. На правой руке кожаная перчатка, горечавково-синего цвета костюм-тройка разбавлен двумя коричневыми оттенками глен-клетки, под двубортным пиджаком водолазка с высоким воротом, обувь неподходящая — полные броги, «ягодное варенье» не подходит в тон марона. Консоль быстро уносят с торгов за пятьсот тысяч евро. На очереди складное кресло в стиле Ренессанс, последняя треть 19-о века, Франция. Навершие спинки украшено двумя симметрично расположенными драконами с геральдическим щитом. Какое прелестное кресло! Ему место в моём кабинете. Нельзя разбрасываться деньгами направо и налево, куплю кресло — не хватит на череп для Руди. Хотя с другой стороны, Руди мог бы перевести сумму на карточку. — Одно кресло способно свести с ума десять мужчин и женщин, — подмечает сосед в клетчатой тройке. — Это аукцион, — левый уголок рта поднимается к щеке. — И долго разрешено сидеть в таком кресле? Оно выдержит человеческое тело? Ровная щетина в пару дюймов красиво украшена седыми иголками. Причёска в стиле золотого века Голливуда: проборы, чёлка набок, плавные линии. Жгучий брюнет поседел относительно недавно. На вид мужчине пятьдесят лет, крупное телосложение, широкие плечи. Особенности лица принято скрывать, под ободковой чёрной оправой на правой скуле неровности. Лишняя секунда подтверждает мою догадку — правый глаз не моргает. — Думаю, нам с Вами не удастся долго посидеть в нём. — Я предпочитаю мягкие, — от улыбки возле правого уголка рта появляются трещины. — Эмиль Бакланд, — он протягивает руку в перчатке. — Оливер Кóмпот, — ответное пожатие шестипалой. — Аукционер со стажем? — Лот номер четыре, — оглашает Мартон. Кто и за сколько забрал кресло, остаётся загадкой, как и что предлагали третьим лотом. — Можно и так сказать, — белая сорочка собралась под жилеткой, поправляю, — пятьдесят лет опыта. — Серьёзный срок. — А Вы? Бронзовая статуя «Дети» — два ребёнка — с подписью Огюсто Моро уходит за два миллиона евро. — Я? Нет, я не аукционер, никогда не хотел им быть. Я — аукционатор. — О, неужели? Выставили на торги или приглядываетесь? — Выставил. Интересно узнать, кто приобретёт. — А что Вы выставили? — инстинктивно прижимаюсь к нему бедром. От мистера Бакланда не ускользает моё любопытство, он поворачивается ко мне лицом вместо того, чтобы покоситься. — Увидите, когда придёт его очередь. Спустя час и пятьдесят лотов работники вносят в зал череп в стеклянном коробе. — Дамы и господа, представляю вашему вниманию лот номер пятьдесят два. Античный хрустальный череп 15-о века. Горный хрусталь, без пузырьков и потемнений, без дефектов. Окружность черепа — двадцать два дюйма, длина — семь, ширина — пять, вес — одиннадцать фунтов. Начинаем торги с миллиона евро. Я поднимаю карточку с номером восемь под голос мистера Бакланда: — А вот и он. — Миллион сто тысяч, — Мартон принимает моё повышение. — Ваш?! — говорю так громко, что впередисидящий мужчина оборачивается. — Миллион двести по телефону, — Мартон продолжает торги. — Мой, — мистер Бакланд скрещивает руки на груди. — Вы хотели его купить, мистер Кóмпот? — Я?.. — мимо ушей проносятся «миллион четыреста», «миллион шестьсот». — Да… Какую сумму Вы желаете получить за него? — сажусь к мистеру Бакланду вполоборота, упираюсь коленкой в бедро. — Сумма не принципиальна, я не гоняюсь за деньгами, не нуждаюсь в них. — Просто избавляетесь? — поднимаю карточку, без понятия, в какую цену вливаюсь. — Ищу подходящего покупателя. Видите ли, от него так просто не избавиться, так просто не принять. Череп этот изысканный и коварный, многообещающий. — Хрустальная голова? — глядя на мистера Бакланда, поднимаю карточку. Мартон произносит: «Два миллиона двести». — Стеклянный короб защищает его не от повреждений, а от человеческой любознательности. Хотите приобрести, мистер Кóмпот? — он выжидающе шепчет. — Я… да, хочу. Мне неудобно перед Руди. Я обещал купить ему хрустальный череп. Руди подавлен смертью Дороти Белендер, не хватало ещё упустить желанную игрушку. — Смею Вас предупредить, мистер Кóмпот, череп исполняет одно желание — любое, но будьте аккуратны с формулировкой. Пожелаете много золота — покроетесь золотом вместо кожи. — Что?.. — отскакиваю на стуле. — Он забирает на тот свет живого и возвращает умершего. Его имя Раюва, что означает «Жизнь». Вы так и не почувствовали жизни после Освенцима, — сожаление в голосе. — Часть Вас осталась в третьем бараке восьмого блока. Поэтому Вы ездите туда? Поэтому в моменты страха трёте номерной знак на запястье? — Вы… — упираюсь спиной в руку рядом сидящей женщины. Мистер Бакланд подаётся ко мне корпусом и заглядывает в глаза: — Я передаю череп Оливеру Кóмпоту. Поверьте, он Вам нужнее, чем мистеру Эрлиху, — мистер Бакланд поднимает мою руку с карточкой. — Четыре миллиона шестьсот, — оглашает Мартон. — Это окончательная цена? Четыре семьсот по телефону. — Моя цена — пять двести, — шепчет в лицо мистер Бакланд. — Запомните: к черепу притрагивается только тот, кому он принадлежит, иной взрывается, — щиплет меня за бок. — Пять двести! — вскакиваю на ноги, часто киваю, давая понять Мартону, прекращать торги. — Продано! — стук молотка. — Хрустальный череп продан за пять миллионов двести тысяч евро! Поздравляю, сэр! Торг не на жизнь, а на смерть. Под аплодисменты Мартона и аукционеров я кланяюсь, бросаю взгляд на сидящего мистера Бакланда, но его место пусто. Работники уносят из зала хрустальный череп в стеклянном коробе. Я кладу руку на спинку пустого стула и задумываюсь над тем, какую отговорку найти, чтобы не отдать череп Руди. После аукциона я нахожу Мартона в кабинете за стаканом виски. — Да-да, Оливер! Я принимаю твои поздравления! Ты бы смог продать сто лотов за два с половиной часа? — Нет, у меня бы пересох рот, и затекла шея. Мартон, у тебя есть сведения об аукционаторе с хрустальным черепом? — Это череп, который ты купил? — Ага. Я бы хотел расплатиться и сразу же его забрать. Мартон сверяется с документом, ищет в таблице лот и аукционатора: — Хрустальный череп. Нашёл. Аукционатор — Артур Роуч. — Артур Роуч? — в замешательстве переспрашиваю. — Но его же… А ты видел Артура Роуча? — Нет. Меня позвали только провести аукцион. — Артур Роуч, — повторяю, как зачарованный. Отворачиваюсь от Мартона: — Но кто же тогда Эмиль Бакланд? Я оформляю экспресс-доставку в Ирландию, плачу полную сумму за хрустальный череп. Пока не чувствую ни удовлетворения от покупки, ни нехватки пяти миллионов евро. В парке перед аукционным домом маслкар и запыхавшийся Руди без телохранителя и водителя: чёрный галстук болтается, белая сорочка расстёгнута до груди, пиджак в иссиня-чёрную клетку распахнут. — Закончился?! — Руди бежит мне навстречу. — Двадцать минут назад. — Твою мать! — он взъерошивает седые волосы. — Ты купил?! — Прости, Руди, — делаю измученное лицо. — За что «прости»? — Никакого черепа на аукционе не было, в последний момент аукционатор отозвал лот. — Что за… Блять… — Руди ходит кругами по лужайке. — Сука! Сука! — его буйство привлекает внимание выходящих из дома аукционеров. — Перестань, перестань истерить, — хватаю за локоть, закрываю от наблюдателей. — Что ты так вцепился в этот череп? Что череп, что графин — всего лишь стекло. — Нихера это не стекло, Олли! — парфюм Пьера Гийома смешан с потом. Руди больше расстроен неудачей с черепом, чем смертью давней любовницы и покровительницы. — Я просрал охеренную вещь. — Руди, ты не скупишь все побрякушки. Ни ты, ни я не виноваты, что аукционатор поменял решение. — Сука… — Руди улыбается хищным оскалом. — Конечно, как отдать такую вещь? Эта вещь страшная, неизвестная и притягательная. Образует блики, переливается на свету, протяжно плачет, если постучать ногтями. В первую же ночь в графстве Голуэй череп засветился. Он манит, зовёт, как фарфоровые блюда. Необъятный гугл при запросе «Раюва» выдаёт фамилии и никнеймы. Моя приятельница историк Сорча Беквит присылает на электронную почту отсканированные вырезки из книги «Хауса» автора Скотта Макмахона. История безумного короля, его заболевшей туберкулёзом супруги и хрустального черепа. — И больше ничего о черепе? — спрашиваю по телефону Сорчу. — Оливер, что ты хочешь узнать? Я не понимаю заинтересованности и вопросов. — Извини. Зря я тебя потревожил. Спасибо за помощь. Поиски Артура Роуча ничего не приносят. Эмиля Бакланда никогда не существовало. Новенький телохранитель Остин подшучивает над Иэном. Не знаю, зачем я взял его на работу. Хотел помочь уже не молодому Иэну, в итоге свалил на голову профессионала малолетнего хулигана. «Старик, пора на пенсию», — смеётся Остин, когда Иэн случайно ударяется боком о кухонную тумбу. «Старик, стрельба — это не твоё», — издевается Остин, когда в пистолете Иэна застревает патрон. «Старик, тебе бы меньше жрать. Ты задыхаешься при ходьбе», — давится за обедом Остин, когда Иэн просит добавку у горничной Эбби. Я жестоко избавляюсь от Остина: выбираю преданного Иэна и караю непослушание. Я прошу Остина перенести хрустальный череп из кабинета в библиотеку. Телохранитель взрывается, беря в руки артефакт, а на дорогом стекле ни царапинки, ни скола. Руди не знает. Бен не знает. Мне сложно сформулировать желание.