Ультрамарин

2004 год

Руди: 65 лет

Олли: 66 лет

Удивительная, романтичная и неподражаемая Венеция. Запах мёрзлых водорослей, туманов, солоноватого воздуха, влажных камней и свежесваренного кофе. Венеция — это почтенная гранд-дама, неизменно элегантная, невозмутимая, общение с ней — бесценное сокровище. Я наслаждаюсь отпуском в городе масок и карнавалов, роскоши и любви. Отведав в ресторане «Ризотто дэ го» — рис с рыбным соусом из бычков, обитающих в водах венецианской лагуны, я направляюсь к Дворцу дожей. Палаццо демонстрирует богатство и величие венецианцев. Эклектика тянется к эклектике. Дворец дожей сочетает в себе готику, мавританскую и византийскую культуры. Я мог бы стать правителем Венеции в белых прямых джинсах, голубой хлопковой сорочке с принтом в виде пчелиных сот и бело-синих кедах на прорезиненной подошве, однако мне ближе быть ценителем античности. Я протягиваю руку Иэну в надежде получить бутылочку воды, как в кармане звонит сотовый. — Ты где? — не успеваю раскрыть рот, Руди делает это за меня. — Я в Венеции, — делаю глоток воды. — Почему ты в Венеции, а не в Греции? — А зачем мне там быть, когда я был там три года назад? Сомневаюсь, что за это время в Афинах построили новый Акрополь. — Потому что я сейчас в Греции, Компот. — Поздравляю! — передаю бутылку обратно Иэну. — Когда будешь лазать по Акрополю, надень шляпу, там солнечно. — Венеция-Венеция-Венеция, — сильный ветер перебивает Руди. — Как далеко Венеция от Греции. — Ты же не провернёшь авантюру, как с Норвегией-Испанией? Руди, я не полечу в соседнюю страну, чтобы мы… — Иэн идёт рядом, слабый ветер не заглушит правду замка Коломарес, — обсудили оптимальную стоимость визитной карточки с подписью Хичкока. — Автограф Хичкока? — воодушевляется Руди. — А сколько он может стоить? Олли, брось, мы оставили нормальные автографы на телах друг друга в замке Коломарес, обильные, скажем так. — В чём заключается вопрос? — мы с Иэном останавливаемся напротив входа Дворца дожей. — На этот раз место выбираешь ты. У тебя в Венеции полно воды, выбери такое, где очень много воды. — Ты утопить меня решил? — Посмотрим. Увидишь. Вода, Олли. — Какая вода, если ты на поездах ездишь? — смотрю на бутылку в руках Иэна, в воображении не рисуется Иисус-Руди на водяной глади. — Место, Олли, — настаивает Руди. — Остров… Остров Сан-Джорджо-Маджоре. — Будет сделано, — вызов завершён. Я поворачиваю голову в сторону, вдалеке вижу церковь посреди острова. До Сан-Джорджо-Маджоре рукой подать. А как же Руди? Глупо считать, что он приедет ради «Последнего ужина» и «Манны небесной» Тинторетто. В художественных фильмах нам часто показывают душераздирающую сцену: прекрасная особа стоит на берегу и высматривает на горизонте корабль суженого, уплывшего четверть века назад. Все эти годы она хранит ему верность, бьёт по рукам, думая о самоудовлетворении. Сейчас я чувствую себя проституткой, интенсивно жуя жвачку, тем самым прогоняя изо рта вкус и запах спермы, забежавшего на огонёк гондольера — никакого гондольера я не испробовал. Иэн неподалёку бродит по острову. — Боже праведный. К причалу подплывает белая длинная яхта с бассейном и шезлонгами на сандеке. Две девушки в бикини плещутся в воде. — Сто восемьдесят футов в длину, — Руди выходит из кокпита и шагает к пасарели, — двадцать девять в ширину, скорость пятнадцать узлов, шесть кают. Белые прямые брюки с манжетами, белая сорочка расстёгнута на две пуговицы, на шее серый шёлковый платок, классическая яхтсменка с чёрным козырьком, тёмно-синий яхтенный пиджак — готов поспорить, аукционный, снятый с Тони Кёртиса после фильма «Некоторые любят погорячее» — и, конечно, чёрно-белые спектейторы. Не пойму, кем мне быть: Мерилин Монро или Джеком Леммоном? С одной стороны, у Кёртиса с Монро любовь, но с другой, с Леммоном дружба. Имя Джеральдина мне больше подходит. — Это что такое?! — Руди ловит инфаркт. — Ты про что? — вскидываю брови, будто не понимаю, о чём он. — Усики, Компот! Ты сдурел?! — Решил отрастить, — приглаживаю небольшие усы, — ажурные усы. — Какие, — «блять» губами, — ажурные усы? Летом? Загар слезет, усы состригутся, останется белое пятно под носом. Олли, у тебя чёрные волосы на голове и седые усы! — отвращение, кислая мина. — Прекрасная, сексуальная причёска и омерзительные усищи, как у таракана! — Ой, слушай, не всем хвастаться такими усами, как у тебя. Не трожь мои, — вытираю потную шею. — Сколько ты отдал за этого монстра? — Дофига, — Руди снимает яхтсменку, проводит ладонью по мокрым седым волосам. — Десять миллионов? — Ага, близко к правде, — выдвигает писарель. — Двадцать? — Около того. Сорок. — Сорок миллионов за яхту?! — усы встают дыбом. Руди поднимается с корточек, осматривается по сторонам: — В чём проблема? Она мне понравилась. Ты идёшь? Иэна бери с собой, им займутся девочки в бассейне. Женский визг утаскивает моего телохранителя в воду, вдобавок предоставляются гидромассаж и две бутылки шампанского. Через коптик, обходя диваны и раскладной столик, Руди ведёт меня на главную палубу, попутно рассказывая о яхте, его голос перебивают вопли с сандека, кажется, Иэна топят или насилуют. В каютах проживают механик, девочки из бассейна, телохранитель Ральф и повар. Руди естественно занимает мастер-каюту, обустроенную двуспальной кроватью, мягкими креслами, мини-баром, мини-гардеробной, камином и телевизором. — Виски? — Руди бросает в кресло пиджак и шейный платок. — Не откажусь. Через широкое окно видно море и левый борт яхты, через стеклянную крышу — часть сандека. — Не поеду больше в Грецию, — Руди расстёгивает пуговицы до живота. — Я сгорел! — эпилированная грудь покрыта неравномерными красными пятнами. — Кремом не пробовал пользоваться? И как ты сгорел, раз, как я понимаю, ты путешествуешь на яхте? — холодный односолодовый виски превосходен. — Девчонки не давали вылезти из бассейна, — Руди прикрывает улыбку стеклянным стаканом, коротко подстриженные ногти покрыты бесцветным лаком. — Гречанки? — Американки. Взял с собой перед отплытием. Куда же я на яхте и без девчонок? Девочек в моих планах не было, я воображал, что проведу с Руди несколько незабываемых часов — а то и дней. Девочки удручают, когда встают между мужчинами. — Быстро я? — Руди трёт пах и слизывает влагу с шеи. Мне приходится поставить стакан с недопитым виски на прикроватную тумбочку, чтобы не расплескать от перевозбуждения. Пальцы Руди освобождают пуговицы, губы переходят на ключицы. — Быстрее Венгерской легавой, — вытаскиваю низ сорочки из брюк, подлезаю под полочки. Горячий живот Руди мокрый от пота и притягательный доступностью. — Знаешь, Компот, — он опускает меня на пол перед собой, — от мужчин с усиками я теряю трусики. — Так было всегда или только от меня? — подставляю выпрямленные руки под спину, раздвигаю ноги. — От тебя, — Руди проводит большим пальцем под носом и расстёгивает ширинку. — Не хочешь задвинуть жалюзи? — солнце светит мне в спину, Руди в лицо. На обожжённой коже тут же выступают новые капли пота. Что в паху — не видно из-за лучей, да и не думаю, что там произошли грандиозные изменения. — Хочу трахаться в дёсны. — Какие мы шаловливые, — вытаскиваю вставные челюсти. Руди притягивает меня за затылок, но перед этим стандартное: членом по лбу, левым яйцом в глаз. Обед и ужин по расписанию. На обед острый — ужасно острый — Том Ям, на ужин — запечённая в фольге форель с оливковым маслом. Повара зовут Хельмут, он ни слова не понимает по-английски. Девушки за обедом и ужином болтают без умолку, так быстро говорят, что я не понимаю произносимых слов. Чувствую себя чопорным англичанином в глубокой тарелке с американками. Брюнетку с большой грудью в голубом бикини зовут Элисон, блондинку с упругими ягодицами в жёлтом бикини зовут Лулу. Мне приглянулась Элисон, но я приглянулся Лулу — неоднозначные шутки про шесть пальцев на правой руке тому подтверждение, как и близкое нахождение в бассейне, как и поглаживания волосатой груди. Как и салатного цвета плавательные шорты до половины бедра на Руди — но это потому, что Руди мне давно приглянулся. В десять вечера сандек пуст, вода в бассейне прохладная, освещение приглушённое. Руди курит на соседнем шезлонге. Утром в костюме, вечером в брюках и майке. — Элисон или Лулу. Выбирай. Ты понравился Лулу. Советую. Можешь ничего не делать, она сама всё сделает в лучшем виде. — Секс? — Нет, Олли, я предлагаю кинуть её за борт. А зачем мне, по-твоему, двадцатилетние девчонки на борту? Старый развратник развлекается, катая их по морям? Катаю, да, за бесплатно, но кто мне запрещает отдыхать в отпуске? Лулу активная, страстная, Элисон пассивная, предпочитает понежнее. — Ты с ними по отдельности или вместе? — По-всякому. — Руди, я… я не хочу, если честно. Ничего не имею против женщин, но сейчас женщины не хочется. — А мне хочется, — Руди сцепляет кисти за затылком. — С мужчинами иной секс. Мужчины мне не отдаются, как женщины. Он — ловелас, я в курсе. У него много женщин, гораздо больше, чем у меня. Руди не однолюб, в одну дырку больше двух месяцев не входит — фу, как некультурно звучит! — Давай, Олли, — заговорщически шепчет Руди, протягивает руку, касается кончиками пальцев плеча. — Как раньше. Поставим раком, я сзади, ты спереди, потом поменяемся. Обе хорошо сосут, мастерицы своего дела. На анальный согласятся. Олли, мне анальный, тебе вагинальный. — Презервативы есть? — спрашиваю под нос. — Как же я на яхте с девчонками и без презервативов? — Элисон, — оглашаю выбор. — Хорошо, сейчас позову в мастер-каюту. Ты тоже туда иди, — Руди встаёт с шезлонга. — Олли, никто не знает, что между нами. — Ладно, — тяну его за майку, — я буду незаметно тебя целовать, — чмокаю в губы. Он запускает пальцы в волосы и углубляет поцелуй. Кто сказал, что в сексе обязательно должно быть двое? У меня было и две женщины, и двое мужчин, у Руди в постели было по одному представителю каждого пола, больше одного мужчины он не выдерживает. Когда мы втроём, ревность отворачивается и не подглядывает за сексом. Между нами часто вставали женщины, немного реже мужчины. Мужчин всегда выбирает он, женщин — зачастую я. Руди предпочитает миловидных и сильных мужчин, я — выносливых и женственных, однако мы всегда выбираем друг друга — совершенно не похожих на наши предпочтения. Элисон не смущается предложению Руди, «Секс втроём сейчас» произносится его голосом. Она аккуратна, когда утоляет мою прихоть ртом. Она замедленно дышит, находясь между мной и Руди. Я дарю Элисон ласку, когда склоняюсь с поцелуем, но стоит ей закрыть глаза и уткнуться мне в грудь, я незаметно припадаю к губам Руди. С меня «Манна небесная» спереди, с Руди «Последний ужин» сзади. Тинторетто посчитал бы нас сумасшедшими. Женщины пугаются, когда им предлагают секс втроём. Смелым женщинам нечего боятся между мной и Руди — они теряются по завершению, не зная, кого благодарить за ошеломляющий секс. — Долго будешь сидеть? В каюте нет Эллисон. После секса Руди отдыхает в белом кресле. — Перевожу дух, — он вытирает мокрую бороду. — Что скажешь? Как тебе? — Ты прав, она нежная, любит, когда секс проходит гладко. — Мужик ей попался совсем не гладкий. — Ты помешал моим усикам снять с неё трусики, сам это сделал. — Завтра спрошу у Эллисон, щекотали ли твои усы её киску, потому что они ужасно щекочут во время минета. — Больше не буду делать, — обидевшись, переворачиваюсь на бок. Руди залезает на кровать, прыгает, член между ног тоже подпрыгивает: — Компот, кто сказал, что мне не понравилось? — Не-бу-ду, — яхта на якоре, меня укачивает от подпрыгиваний Руди на матрасе. Он садится на бок, чуть не ломая рёбра, лезет обниматься и целоваться: — Компот-Компот, — пыхтя в щёку, переворачивает меня на спину. — Вообще-то я тоже приверженец нежности в сексе с тобой. — Это потому, что у меня член большой. Руди задумывается, поднимая глаза к стеклянному потолку: — Это тоже, но в первую очередь потому, что тебе идёт нежность в сексе. Большой и грозный мужчина, — он подаётся к губам, — снаружи… — Заткнись, — мы меняемся местам: я сверху, Руди снизу. — Он обаятелен, застенчив и надо мной неотразим, — в глазах и на губах восхищение. — Нет, ну правда, замолчи. Он беспощаден, неуязвим и подо мной бесподобен.