
Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Рейтинг за секс
Эстетика
Отношения втайне
Страсть
Неозвученные чувства
Метки
Преканон
Отрицание чувств
Психологические травмы
ER
Упоминания смертей
Элементы гета
Трагикомедия
Противоположности
Отношения на расстоянии
Зрелые персонажи
Друзья с привилегиями
Привязанность
Элементы мистики
Однолюбы
Флирт
Обещания / Клятвы
Криминальная пара
Недостатки внешности
Нежелательная беременность
Напарники
Высшее общество
Роковая женщина / Роковой мужчина
Гиперсексуальность
Пожилые персонажи
Sugar daddy
Особняки / Резиденции
Боязнь темноты
Ограбления
Боязнь громких звуков
Цундэрэ
Концентрационные лагеря
Аукционы
Описание
❉ Он — лучшее предложение на аукционе чувств. Я обладаю им вечность. Он так и не признался, что любит меня.
❉ Он — лёгочная инфекция, смертоноснее СПИДа. Я задыхаюсь в его присутствии. Он так и не признался, что любит меня.
Примечания
🎵 Эстетика: Therr maitz — Harder
Связанные работы: https://ficbook.net/readfic/11040814?fragment=part_content, https://ficbook.net/readfic/11850323?fragment=part_content
*История отца Питера Брессанелло из «Кинков»*
10. Я в Испании — А я в Норвегии!
27 апреля 2024, 06:00
2001 год
Руди: 62 года
Олли: 63 года
Сёрланн — идеальное место, чтобы убежать от лета. Температура не поднимается выше семидесяти семи градусов. Как ненавистник жары, я в раю. Ана-Сира на берегу Флеккефьорда стала моим пристанищем на два месяца. Сорок два дня позади. Небольшой домик прижимается к скалам, в лодочном сарае белый Нордик с румпельным мотором мощностью пятнадцать лошадей. Телохранитель Ральф живёт в соседнем домике. Норвегия — родина опытных мореплавателей-викингов. Похож ли я на викинга на седьмом десятке? Средний рост, телосложение достойное, борода короткая, лоб высокий. Я не викинг, я — аукционер на отдыхе. Сорок дней я не ел ничего кроме рыбы и морепродуктов. Последний раз ехал в машине от вокзала до Ана-Сира, тогда же облачился в костюм. Шорты, хлопковые свободные брюки, майки и льняные сорочки. В Норвегии меня считают пенсионером на отдыхе, не совсем типичным пенсионером. Я отнекиваюсь, прикрываясь американским гражданством. В начале июля я посетил джазовый фестиваль в Конгсберге. Мне понравилось, Ральф заскучал. Он получил удовольствие от фестиваля фольклорной музыки в Фёрде, куда я не поехал из-за боязни громких звуков. Ральфа уже тошнит от креветок и морепродуктов, поэтому он закупается мясом и ветчиной. По приезде в Германию я подумаю, избавиться от Ральфа или нет. На новом рабочем месте он не проболтается, что кроме охраны босса в его обязанности входили грабежи и убийства аукционеров. Я не могу посещать все аукционы, не могу купить все лоты, зато убивать не составляет труда. Кража предполагает безобидный взлом, убийство — полное присвоение имущества. Когда убиваешь, больше забираешь — такая политика. В первых числах августа я посещу Рисер ради фестиваля деревянных судов, а пока что, во второй половине июля, лучше посвятить время себе. Я наслаждаюсь свежеприготовленными креветками из бумажного пакетика и местным охлаждённым пивом. По Сёрланну не ходят викинги, норвежцы — обычные люди, крепкие и светловолосые. Я чувствую умиротворение в теньке на открытой веранде кафе, Ральф за соседним столиком мёрзнет, согревается горячим чаем. Тёплый ветер поднимает полочки вискозной сорочки с растительным принтом. Бесцветные волосы на ногах встают дыбом от прохлады, светло-васильковые хлопковые шорты скрывают колени. Я думаю об Олли. Мы сделали неожиданный перерыв в общении. С января этого года он тесно общается с Беном: ездил в Иерусалим на похороны, помог с бизнесом. Жидовские грабители поживились на Беньямине Крауче: украли картины, драгоценности, серебро и слитки золота. Отличный улов. Застрелили жену Бена Малену и маленькую дочку Розу. Если в молодости не создал семью, в старости у тебя её заберут. Я не попросил Олли прислать фотографию с могилы на кладбище Тамплиеров — неуместно, глупо. Я не сожалею Бену, не понимаю горечи утраты. Грабежи и убийства очернили моё сердце. Да нет, оно никогда не было красным. На берегу Флеккефьорда ужасно ловит связь. Последние новости я узнаю, звоня в Германию и Америку из кафе. — Алло? — Олли поднимает трубку через полминуты. — Ты где? — Я в Испании, — радостный голос. Не дай бог он на карнавале разглядывает сисястых баб. Который час в Испании? — А я в Норвегии! — запиваю досаду пивом. — Поздравляю тебя, — шум, посторонние голоса. Олли ходит. — Олли, какая Испания? — Большая, жаркая, свинцовая. — Вот именно, что жаркая. Олли, я белокожий, ненавижу жару и загорать. — И что ты предлагаешь? Стучу пальцами по мокрой бутылке. Смотрю на норвежцев, не вижу среди них Олли. — Где ты территориально в Испании? — Барселона, — он вздыхает, будто садится на лавочку. — Отдыхаю, загораю, гуляю, отбиваюсь от фигуристых испанок. Я ковыряюсь в зубах хвостиком креветки: — Через пятьдесят часов в Бенальмадене. — Ты… ты приедешь? — взволнованно тихо. — Ты не хочешь? — расстроенно любопытно. — Очень хочу. — И я очень хочу. — Коломарес? — Олли громко проглатывает слюну. — Из Барселоны до Бенальмадены четыре часа на самолёте. — Из Норвегии до Испании сорок часов на поезде. — Мне встретить тебя на вокзале? — Жди меня у Коломарес. Повод надеть костюм, повод приятно удивить Олли. Терракотовый костюм из льна, белая сорочка с коротким рукавом, никакого галстука. Две банковские карточки и паспорт. — Мы уезжаем, господин? — Ральф в кепке и джинсовых шортах. — В Бенальмадену. В Испании Ральф отправляется своим ходом в ближайший отель. Я арендую маслкар — ярко-розовый Додж Демон, младшего брата Челленджера и Барракуды, 72-о года выпуска. Замок Коломарес — это скопление маленьких замков на небольшом кусочке земли, окружённой горами и обрывом. В архитектурный ансамбль входит замок, арки, башенки, фонтаны и корабль. С обзорной площадки открываются бескрайние просторы моря и белых городков Испании. Архитектурный стиль включает несколько направлений: готическое, мавританское и римское. Я выбрал это место для встречи, потому что Олли и есть замок Коломарес. Он не ждёт меня у толстого мальчика Фонтана Влюблённых, не выглядывает из окна Дома Арагона, не стоит на Корме «Санта-Марии». Шевиот, габардин, лён. Это Олли. Пятнадцать минут до закрытия, без пятнадцати шесть вечера. Кулебрийский фонтан символизирует человека и его окружение. Это крытая византийская арка. Антиквариат, винтаж, раритет. Это Олли. Он — лёгочная инфекция, смертоноснее СПИДа. Я задыхаюсь в его присутствии. Белые свободные брюки, льняная рубашка навыпуск цвета морской волны с воротничком-стойкой и закатанными рукавами, бледно-зелёные эспадрильи. Когда он влюблён, зелёные глаза становятся верделитом. — Ты загорел. — Думал, в поезде облезу, — умываю лицо в фонтане. Пока забирался на возвышенность, вспотел. Провожу мокрыми ладонями по бокам и груди, сорочка расстёгнута до живота. — Тебе идёт загар, — Олли двигается на камне, освобождая место рядом. — Да? И в сочетании с седыми волосами? — кладу пиджак на колени, отряхиваю песок с бело-бежевых замшевых кед. — Пропустил эпиляцию? — Олли заглядывается на влажное тело под сорочкой. — Отросли. — За сорок часов в поезде? — он поддевает меня плечом. — Угу. Я не закуриваю. Запах сигарет неуместен. Запах жасмина и тикового дерева от Олли наполняет мои лёгкие недостающим кислородом. Мы молчим, ощущаем теплоту тел. Я приехал из Норвегии в Испанию, чтобы посидеть в тишине с Олли. Потратил двое суток на поезде, а мог бы пять часов на самолёте. Не пользуюсь самолётами, боюсь. Шум поезда другой, он не пугает. На поезде нас увезли из освобождённого Освенцима. — Почему именно этот фонтан? Почему не Фонтан Влюблённых? — А мы разве влюблены? — Олли ставит кисти на бёдра. — Влюблённость не живёт сорок лет, Компот. — Жаль. Я бы продлил до бесконечности. Олли ободряюще хлопает меня по бедру, мягко ведёт пальцами по внутренней стороне, останавливается на коленке. — Не верю, что ты подорвался, чтобы посидеть со мной у замка Коломарес. — А ты вечно ищешь во мне скрытые мотивы, — презрительно закатываю глаза. — Я, например, не скрываю свою причину нахождения здесь. Олли закидывает руку на шею, тянет к себе и целует в уголок рта. Разрешение получено. — На твою кожу загар ложится лучше, чем на мою. — Что сделать, если я такой красавчик? — он широко улыбается, в верделитовых глазах мерцают тысячи крошечных огоньков. — Напрашиваешься на комплименты? — обнимаю двумя руками за талию, упираюсь плечом в грудь. — Хоть бы побрился. Что за щетина? Причёска подходит образу красавчика, но эта щетина, Олли! — Твоя борода не мешает мне тебя целовать. С чего бы моей щетине мешать нам… — он засматривается на губы. Олли медленно-медленно седеет. Мы стареем на расстоянии, мы стареем по-разному. У него белые виски, возраст почти не заметен в широких бровях, редкие седые волоски в щетине не испортят удовольствия от поцелуев. Я утыкаюсь носом в щёку и подаюсь к губам. Олли пролезает под расстёгнутую сорочку, ошпаривает холодной ладонью грудь. Подушечки пальцев обводят острую ключицу и накрывают ярёмную вену. — Старый безумец, — Олли запрокидывает мне голову, поддерживая под подбородок. — Приедешь на край света. Шило в заду, Руди? — Край света меня никогда не интересовал, чего не скажешь о толстом жиде, — ложусь головой ему на бёдра, подкладываю под щёку кисти. Олли запускает пальцы в волосы, стягивает, отпускает, чешет влажную шею. Я переворачиваюсь на спину, перехватываю его руку. На левом запястье 640689. Мне не нравится, что Олли ездит в Освенцим. Он считает, что я начну сейчас капать ему на мозги, поэтому накрывает губы ладонью. — Я не собирался что-либо говорить тебе, — бормочу. Огни замка потухают, фонтаны выключаются. Время посещения окончено. Олли сжимает пах через терракотовые брюки.