Ультрамарин

1976 год

Руди: 37 лет

Олли: 38 лет

Руди ненавидит жару. Где пережить лето, как не на юго-западе Германии? Почти у Франции, почти у Швейцарии. От особняка в Вальдмёссингене до Шварцвальда приблизительно сорок минут езды. Мы доедем быстрее, Руди совокупляется с машиной — я не преувеличиваю. — Красотка 1969-о года рождения, — рассказывает Руди за рулём. — Дураки назовут её старухой, а я — нервной девочкой. Отхватил за десять миллионов зимой. Для Германии это невероятная машина. Лазурная Шевроле Камаро на скорости сто шестьдесят километров в час — если верить спидометру — преодолевает витиеватый путь. Ладони Руди на руле словно на талии дикой африканки, он выкручивает, вписывается в частые повороты. Дымящаяся сигарета не мешает рассказывать. — Её придумал Дик Харрелл для гонок по драгрейсингу. Восьмицилиндровый двигатель на четыреста двадцать семь кубов, пятьсот лошадиных сил. Она разгоняется до сотни почти за пять секунд. У меня кровь не успевает отлить от головы за пять секунд! — Руди, я понял, ты очень доволен машиной, — рука высунута на улицу, ветер обдувает волосы на предплечье. Я предпочитаю комфорт скорости. Езжу по Великобритании и Ирландии неторопливо, слежу за временем. Руди жить не может без быстрой езды. Ему не нравятся дороги в Америке, простор южной Германии сравним со свободой. Скорость — это единственный шум, который не пугает Руди, он приятно щекочет уши. Руди не обгонит самолёт на маслкаре, но потеряет душу, выжимая из Камаро две сотни по макадаму. Бамбуково-хлопковая сорочка в клеточку — полоски сапфировые и малиновые — с коротким рукавом расстёгнута до груди, светлые волосы вздымаются от ветра. Хлопковые шорты горчичного цвета по колено и тыквенные топсайдеры без носков. Одежда подчёркивает статус, фигуру, возраст. Я отворачиваюсь, кладу голову на подголовник, любуюсь немецкими лесами. Любоваться Руди за рулём маслкара невыносимо. — Куда ты меня везёшь? В лес? Руди, в Ирландии полно лесов. Боюсь тебя огорчать, но ты не удивишь меня красотами Шварцвальда. — Есть иная красота, Олли. Мы приезжаем в город водопадов — Триберг-им-Шварцвальд. Самый высокий водопад Германии, конечно, не столь известен, как его Рейнский брат или Ниагарский коллега, но от этого он не менее красочный и интересный. Камаро мы оставили на парковке в Фридрихштрассе, десять минут пешком вверх — и перед нами водопад Триберг. Зрелище захватывает дух. — Гутаха падает двумя мощными водопадами с общей высоты пятьсот тридцать пять футов, — Руди расстёгивает сорочку. — Триберг уступает водопадам Кухвандель в Баварии, Кенигсбахскому и Ретбахскому. — Ты знаешь все водопады Германии? — кидаю подозрительный взгляд. — Знаю страну, в которой проживаю. Что ждёшь? — хлопает по спине. — Вперёд. Я же вижу, что тебе надо. Пальцы освобождают васильковые пуговички на белой сорочке. Запах леса перебивает зловоние пота. Жёлтые пятна в привычных местах — крупному мужчине тяжело летом. — А ты? — ковыряюсь в ремне шорт-чиносов цвета хаки. — А я рядышком. Руди оставляет топсайдеры с сорочкой на траве и в шортах запрыгивает на мокрый валун. Влажная сорочка сушится на солнце, серые носки спрятаны в шоколадных дерби скитч кэп. — Какие на тебе трусы, Компот, — Руди скрещивает кисти на затылке, поддерживает голову в висячем положении. — Нормальные трусы, — захожу в воду. — Ради меня приоделся? — У меня два выдвижных ящика одинаковых трусов. Я ради себя ношу трусы, а не ради тебя. — Ради меня ты мог быть и без трусов. Он откровенно наслаждается моим обнажением. Я соревнуюсь с солнцем — кидаю взгляд на влажное тело Руди, оно опускает лучи на мускулы, веснушки и светлые волосы. Я окунаюсь с головой, подставляю лицо под сильные капли водопада. Остаться здесь и забыться. — Не хочешь присоединиться? — приглаживаю мокрые волосы на груди. — Мне отсюда хорошо видно, — Руди курит. Одна рука на затылке, вторая поддерживает согнутую в колене ногу. — Трусы не потерял? Смотри, унесёт течением. Будь аккуратен, а то Гутаха ударит по голове и вырубит. Олли, я не дотащу тебя до машины. — Слишком тяжёлый? — Аппетитный. Тебя же ещё надо как-то одеть. Я не устою. Он устоит — я знаю. Цену себе набивает. В экстренной ситуации низко думать о сексе. А в романтичной ситуации? Например, сейчас. — Ты много куришь, — приближаюсь к валуну, ведя ладонями по воде. — Ты много болтаешь, — Руди выкидывает окурок и опускает ноги в реку. Он податлив, мягок и солоноват под поцелуями в живот. Глубокое дыхание очерчивает рёбра. Руди перемещает ладони с плеч на лопатки, я двигаю губами от соска до соска, стаскиваю шорты без сопротивления. — Здесь люди ходят, — голос не позволяет снять трусы. — Потом. Договорились? — В Камаро? — заглядываю в глаза. Когда он желает, серо-голубые глаза становятся муссоном. — Не знаю, — Руди смеётся. — Я могу и перехотеть. — Не перехочешь. Подхватываю под ягодицы и опускаю в воду. Руди отпускает шею, стоит ему наступить на дно. Разведав обстановку вокруг и не обнаружив людей, Руди вытягивает губы к встречному поцелую. Мужской страсти под водопадом нет, мы прикрываемся мужской дружбой. Спуск вниз топлес. Сорочки на плечах, мокрые шорты обдувает юго-западный ветер. До Фридрихштрассе выкуриваю сигарету, Руди мечтает о глотке воды. — Кинь назад, — Руди бросает сорочку на задние сидения. Кожаная обивка обжигает сухую спину. Камаро разгоняется до восьмидесяти километров в час за три секунды. Руди выжимает двести, поднимаясь на горный массив. В 16-м веке во время Реформации и многочисленных крестьянских восстаний Чёрный лес обезлюдел. Руди целует меня в подбородок и притягивает за бок к ширинке. — Wunderbar! — восклицает Руди, выйдя из машины. Прислуга рада возвращению хозяина, не смущается полуобнажённых мужчин. — Stell in die Garage, — велит водителю. Ужин проходит в столовой за прямоугольным столом — 19-й век, Франция, массив дуба. Прямоугольная столешница с текстурой натурального дерева и скруглёнными углами. Точёные ножки-балясины соединены продольными и поперечными проножками, по центру декоративная балюстрада из маленьких балясин. Потёртости, сколы, на столешнице пятна, ножки с утратами. Гусь в гусятнице запекается в духовке с луком, чесноком, морковью, пастернаком и помидорами, обильно поливается белым вином и смазывается сливочным маслом. Мясо мягчайшее, очень нежное и вкусное — полностью растушилось. Однако король блюда вовсе не гусь и не картофельное пюре на гарнир, а лук. Это самый вкусный жареный лук, который я ел в своей жизни. — Давай позвоним Бену? — дым от косяка с марихуаной застилает глаза Руди. — Зачем? — затягиваюсь «сигаретой» перед его лицом. — Да и… — считаю в уме, — сколько сейчас времени в Израиле? — А там другое время? — он широко раскрывает глаза, нижняя губа блестит. — А я и не знал. Можем позвонить твоей Мелинде, — циничная улыбка. — Сколько лет она облизывает тебя и мечтает выйти замуж? Мелинда Даф — моя давняя подруга. Мы не состоим в отношениях, нас связывает постоянный секс. Она знает, что я неверен ей в постели, как и я знаю о её мужчинах. Мелинда неоднократно намекала и говорила в открытую о желании выйти за меня замуж, обещала прекратить отношения на стороне и полностью соответствовать статусу «Миссис Кóмпот» — быть верной, любящей, преданной. Я отшучиваюсь: такой, как я, Мелинде не нужен. Она выйдет замуж за достойного мужчину и родит ему наследника. — Что собираешься сказать Бену? — притягиваю за затылок, отвожу косяк в сторону, вдыхаю запах марихуаны с щетины Руди. Мелинда знает о моих предпочтениях в мужчинах, Бену неизвестна моя ориентация. — Что ты со мной, у меня в Германии, что мы вместе. — Он не поверит, — улыбаюсь. Мелкие волоски под носом плывут по лицу Руди. — Бен не очень хорошего о тебе мнения. Такой кавалер, как ты, явно его расстроит. — Плевать, — Руди утыкается лбом. — Тебя я устраиваю. Я прав? — запрокидывает голову. Целую в губы, получаю новую дозу расслабления. — Предлагаю пари. Выиграешь меня в бильярд, получишь желаемое. — Олли, я видел, в какие трусы ты переоделся после водопада, — Руди сильно затягивается марихуаной. — И что под трусами тоже видел. — Бери больше, пока предлагают, — поднимаю его со стула за локоть. — Без наркотиков ты ничего не получишь. Бильярдный стол — зелёное полотно, корпус из растительных орнаментов тёмно-коричного цветового оттенка, металлические ножки, лузы обрамлены позолоченными вставками — стоит в отдельной комнате на чердаке по соседству с лаунж-зоной. Два кия выполнены из ясеня, рукоятки — из чёрного дерева. — Русский? — Руди водит пальцем по шарам на полках. — Американку, — кладу пирамиду на сукно, — восьмёрку. Первый удар за тобой, пропускаю вперёд. — Сразу против правил. Твои полосатые или сплошные? — Полосатые. Руди разбивает пирамиду белым шаром, забивает в лунку полосатый. Следующий ход остаётся за ним. — То есть, — прицеливается в сплошной, — если я выиграю, то имею тебя в зад? Красный в угловую, — объявляет удар и аккуратно забивает в угловую лунку. — Верно, — наношу мел на наклейку кия. — Старайся, потому что просто так я тебе не дамся. — Без смазки, — Руди обходит стол, присматривается к центральной лунке. — Я вылижу тебя хорошенько. Синий в центральную. — Руди, это чёрный. — Как чёрный? — он поднимается со стола. — Это синий. — Это марихуана, Руди. — Помогаешь, да? Хочешь меня? Тринадцать забитых шаров до забития моего члена в твой зад, — встаёт на угол. — Оранжевый в центральную. — Мы играем со штрафами. Руди загоняет в лунку полосатый шар и биток. — Ты специально сказал мне под руку? — нависает над столом. — Как будешь штрафовать? К вечеру мы переоделись. На Руди железно-серая хлопковая сорочка с белым принтом и длинным рукавом, кобальтовые чиносы и чёрные пенни лоферы без носков. Я остановил выбор на графитовых брогах, персиковых прямых брюках и сорочке с бежевыми полосами. — Жёстко. Сорочка Руди расстёгнута до живота. Я оставляю укус выше левого соска. — Такими темпами ты откусишь половину сердца. Он прослеживает моё передвижение. Ставит кий рукояткой на пол, сжимает, прокручивает. Я забиваю три шара, ошибаюсь, ударяя по сплошному. — Штраф? — Руди злорадствует. — Ну давай, — расправляю руки. — Тебе понравится. Он оставляет громкие поцелуи на ярёмной вене. Натирает пах, опускает язык на ключицу. Второй рукой мнёт ягодицу, щиплет, шлёпает. — Это соблазнение? — Это покушение, — Руди присматривается к шарам, примеряя удары кием. — На мою задницу? — А ты как думал? Член и поцелуи я могу получить в любой в момент, а вот… Растопыренные пальцы на зелёном сукне перетянуты вздувшимися венами, грудь лежит на полотне. Я соблазнён полуоткрытым телом. Кий откровенно симулирует поступательные движения. — Заворожён? — не отрываясь от шара спрашивает Руди. — Фиолетовый в угловую. Он забивает, в ушах у меня шумит. Расслабленный вид Руди завлекает. Мягкая сорочка, узкая талия, широкие плечи. Готов ли я к расплате? Готов ли проиграть Руди? Без сомнений. Он ошибается. Штраф — долгий поцелуй в губы. Я забиваю оставшиеся полосатые шары и перехожу на сплошные. Совсем немного до конца, до моей победы. — Не переживай, — Руди ложится грудью мне на спину. Ощущаю твёрдость в паху через брюки. — Я не унываю, — прикусывает губами ушной хрящик. — Неспортивное поведение, герр Эрлих, — борт упирается в живот. — Ладно, — поднимается, — не буду мешать. Он не мешает первую минуту, пока я медленно забиваю шары. — Не помешаю, — Руди сидит на борту, свесив ноги. — Помешаешь. — Ладно. Больше он не мешает, встаёт от стола на два шага, давая мне возможность свободно передвигаться. Эффект марихуаны. Руди не прочь прилечь, но из уважения держится на ногах. Один на два — белый шар напротив синего, рядом чёрный. — Заказывать не надо, — просит Руди. — Я вижу, что ты забьёшь в угловую. Синий шар задевает чёрный. Синий шар летит в угловую, чёрный отскакивает от борта и катится к центральной. Я слежу за ходом игры, краем глаза замечаю движение — Руди раскручивает кий. Чёрный шар в лунке — я проиграл, чёрный шар забивают последним. — Поздравляю, — смотрю на восхищённого Руди. — С чем? С поражением? Это я тебя поздравляю, — он кладёт кий на стол. — Я сдался, ты выиграл. — Но… — сжимаю кий, — чёрный шар… — Не видел такого. Вероятно, это было после моей сдачи. Руди опускается на корточки, прижимается затылком к борту. Широко разведённые колени приглашают. Я останавливаюсь в дюймах от лица. Неторопливые поглаживания по ширинке, ненапряжённый рот. Руди встаёт ко мне спиной, упирается ладонями в борт, прогибается. Провожу по выгнутому позвоночнику, приставляю ягодицы к паху. — Не хочу, чтобы ты проигрывал, — Руди не сопротивляется, когда я опускаю язычок молнии на чиносах. — Кто нас оштрафует за неспортивное поведение? — сжимаю грудную мышцу под расстёгнутой сорочкой четырьмя пальцами, опускаю свои брюки и его до колен. — Победителей не судят. Он скромен, молчалив и вынослив предо мной. Некрепко сжимаю волосы на затылке, откидываю голову, припадаю поцелуями к губам. Когда он получает удовольствие, от него пахнет горящей сиренью.