Черный бархат, алый шелк

      Ночь имела форму.       Или, выражаясь точнее - формы.       Галл Дезидений не знал, что заставляло умирающее сознание показывать ему такие видения, но, будь у него возможность возразить, навряд ли бы он ею воспользовался. Ночь целовала его губы. Он, будучи, в общем-то, мертвым, не мог ей ответить, и лишь жадно всасывал то, что при определенных условиях было бы ртом. Красивая, белее тумана, ночь обвивала его тело - несуществующее - и вбирала в свое (тоже, впрочем, не особо реальное).       Галл не стыдился агонии. Он отдавался ночи и брал ее, соглашаясь с последним протестом организма против бездны, в которой тот готовился сгинуть; кружился в душном, горячем танце, прижимая к себе трепещущую талию, и насмехался над смертью, вынужденной наблюдать процесс воссоздания жизни с возмутительно близкой дистанции.       Ночь покачивалась, дыша в ухо летними сумерками, и над ее головой кружили вороны с изумрудными глазами. Он растворялся в ней, и почти алхимическая диффузия отзывалась блаженством в каждом уголке безвозвратно затухающего сознания.       Ночь вспыхнула звездами, когда он проник сквозь ее последнюю границу. Договор должен быть скреплен: его подпись, разлившаяся в синем небе, была серебристой и теплой.       Умирая, Галл чувствовал себя живым.       И безгранично счастливым.       Но смерть обманула ожидания: шершавая чернота вдруг пошла красными пятнами, а внизу, там, где у живых располагаются ноги, собралось в узел щекочущее тепло. Оно жгло и давило; Галл подумал, что перерождается в атронаха.       Вокруг тела — никуда оно не девалось! — будто обмотали трос и потянули из глубин наверх. А когда вода стала невыносимо горячей, ярко-алой, и узел в животе затянулся до конца, небытие закипело и вытолкнуло Галла прочь.       Он распахнул глаза и вскочил в кровати.       На него обрушились солнечный свет, и жаркий воздух, и сумасшедший стук собственного сердца.       Но доминантой в этом хаосе было не сердце, а нечто гораздо ниже.       Имперец сжал пальцы, и в ладонях до ужаса громко хрустнула льняная простынь. За упавшими на лицо кудрями, мокрыми от пота, было светло.       Слева раздался шорох.       Галл повернулся и увидел, что у кровати сидит маленькая данмерка.       Ее огромные, едва помещавшиеся на треугольном личике глаза были не красными, а розовыми, прозрачными, будто рассветное небо с черными солнцами зрачков.       И перед ними светлячками вспыхивали плавающие в воздухе пылинки.       Юноша пошевелил губами, пытаясь сложить какое-нибудь приветствие, но это единственное движение мышц оказало на девочку престранный эффект: она вспрыгнула, взмахнула косичками, похожими на хвостики скорпионов, и выбежала из комнаты.       А Галл сделал для себя открытие, от которого ему немедленно захотелось вернуться обратно в небытие. И, желательно, уже никогда его не покидать.       Как выяснилось, то, что он по неопытности посчитал агонией, имело вполне себе физическое воздействие на его организм. И в то время как душа Галла изливалась в звездное небо, похожее, но самое что ни на есть материальное явление произошло с его телом.       Он пошевелился, пытаясь встать, и тут же ощутил внизу тяжелую липкость. Щеки тут же начало покалывать от смущения.       Какой позор!       Как воспитанный человек, Дезидений стыдился проявлений телесности, а уж такая телесность, мало того что незнакомая, так еще и оставленная на обозрение свидетелей, и вовсе привела его в ужас. И этот мрак — на глазах какого-то ребенка! Нет, не просто ребенка, а ребенка женского пола!       Галл выпрыгнул из постели, надеясь, что окружение само подскажет выход из ситуации. Он находился в небольшой, залитой светом комнате с необъяснимо низкой мебелью. Мозг привычно выхватывал детали: кровать, на поверку оказавшаяся брошенной на пол периной, ковер с вышитым скарабеем, резные виноградные листья в окне, стул со стопкой вещей, а под ним — медный кувшин с водой.       Произведя в уме небольшой анализ, Галл поспешил избавиться от пострадавшего предмета одежды. Эти штаны он видел впервые. Кто-то переодел его в легкий льняной костюм? Зачем?       Но ситуация требовала безотлагательного вмешательства, и чудом воскресший больной, отложив анализ на потом, схватил со спинки стула полотенце, полил его из кувшина и стер с себя последствия предсмертных видений.       Вода оказалась ледяной, да настолько, что Галл невольно вскинул голову, глубоко вдохнул... и разжал руки, ощутив, что вдох не встречает внутри препятствий.       Холодное полотенце шлепнулось на ноги.       От такого количества информации у Галла потемнело в глазах. И он, наверное, так и стоял бы, мокрый, голый и совершенно растерянный, если бы в соседней комнате не послышались шаги.       Инстинкты взяли верх: Дезидений мигом натянул на себя висевшие на стуле чистые штаны, а старые смял и спрятал за спину.       В таком положении его и обнаружила Дралси Индорил.       Ее волосы, всегда убранные, свободно лежали на плечах, а вместо доспехов и плаща на ней было легкое кимоно из той же ткани, что и пижама.       — О, ты встал, — сказала она так, будто имперец не умирал от болезни, а просто прилег отдохнуть. — Как ты себя чувствуешь? Если хочешь поспать еще, пожалуйста, поспи.       Галл сдавленно мотнул головой.       — Благодарю. Я в порядке.       И, к своему удивлению, не соврал.       —Тогда приходи в себя, — ответила леди Индорил, бросив взгляд на смятое полотенца, — и жди меня на террасе. Думаю, ты захочешь поговорить.       Мучительно краснея, имперец кивнул. Дралси улыбнулась и вышла.       Выругавшись (что, в сущности, случалось довольно редко), Галл швырнул мятую пижаму на постель. Потом, поразмыслив, поднял, скрутил в тугой комок, спрятал между стеной и периной — пришлось опуститься на колени — и накрыл подушкой.       Она вкусно пахла овечьей шерстью. И Галл свалился обратно в груду ватных одеял.       Оцепенение не покинуло его, но общая картина перестала быть такой пестрой. Разве что виноградные листья, просвеченные солнцем, заметно раздражали глаз.       Итак, он в доме Дралси. Скорее всего. Откуда вывод? Внешний вид самой Дралси, присутствие девочки — скорее всего, ее дочери (тут щеки снова защипало от смущения), и общая странность обстановки. Кому в Скайриме придет в голову замазывать стены глиной и спать на подушках?       Что-то кольнуло имперца в бок. Пошарив в одеяле, он извлек из него черное птичье перо.       Галл нахмурился.       Перо было блестящим, жестким, и никак не вязалось с окружением из одеял и подушек. Выпало оттуда? Вряд ли. Им пишут? Тоже нет.       Однако новая загадка отвлекала от решения других, куда более важных вопросов, и юноша отбросил перо в сторону, пообещав себе разобраться с ним позже.       Если с местом пробуждения все было более или менее ясно, то с обстоятельствами — и временем — возникали вопросы. И было их тем больше, чем яснее становилось сознание.       Клочки образов никак не желали складываться в целое. Блеск влажных стен и поднимающие его руки, чей-то крик и колодец синего неба в незнакомом высоком потолке.       Где-то внутри, словно на страницах плотно закрытой книги, все еще жило удушливое предчувствие гибели. Мертв ли он? Является ли происходящее галлюцинацией, последним подарком асфиксии?       Боясь подтверждения этой леденящей душу, пугающе логичной теории, юноша положил руку себе на шею. Под теплыми пальцами пульсировала артерия.       Он помнил, что смерть держала его за горло. Помнил, как страшно ее пустое лицо. Но Галл жив, и это, кажется, уже не подлежит сомнению. Как так?       И память услужливо подсказала: я принес клятву даэдра.       Дезидений попробовал повертеть этот факт туда-сюда, но ни протеста, ни, наоборот, воодушевления он не вызывал. Куда больший ажиотаж проступал в связи с другим, менее интригующим явлением:       — Я жив, — сказал себе Галл. — Я жив, и в ближайшее время это не изменится.       И с этими словами он отправился на поиски Дралси.       Дом леди Индорил был невелик, но вмещал в себя столько вещей, что Галл ощущал себя на задворках музея.       Повсюду высились книжные шкафы: сотни разноцветных корешков — тусклые, новые, пыльные и позолоченные, оплетенные узорами и покрытые вязью незнакомых букв — тесными рядами стояли на полках, стопками лежали на полу. «Так, наверное, выглядит Апокрифа», — рассеянно думал Галл, вынимая двумя пальцами какой-то позолоченный манускрипт. Тот был таким потрепанным, что имперцу пришлось хватать падающие страницы: это оказались переписанные от руки проповеди Вивека.       Кроме книг, здесь хранились старинного вида артефакты, среди которых встречались и весьма интригующие: банка с ложками, одетыми в юбочки из травы, полуголая кукла в жуткой маске, игрушечный гуар с глазками-пуговками.       Галл кое-как втиснул книгу на место. Миновав коридор, он оказался на балконе, выходившем на просторную, высотой в два этажа гостиную. В обстановке смешались север и восток: бревенчатые стены, каменный очаг, но вместо стульев — подушки, а на полу — вышитые ковры.       Винтовая лестница вела вниз и вверх. Галл пошел вниз, трогая ступеньки ногами, как кот лапами.       На кухне, куда он попал, было еще пестрее: одних только трав на стенах хватило бы, чтобы составить ботанический атлас на сотню-другую видов. Но ботаника интересовала несостоявшегося мага куда меньше, чем печь, из черного рта которой умопомрачительно пахло ванилью.       Он подошел к печи и сглотнул. На противне поднимались белые, как девичья грудь, пироги.       «Стоп. Почему первая ассоциация, которая у меня возникла — это ассоциация с женской грудью?»       Щеки снова окатило жаром. Но — отчасти — по самой что ни на есть физической причине: юноша нагнулся к противню и вдыхал, закрыв глаза, теплый и сладкий воздух.       Он наполнял легкие, опускался до самого живота и сворачивался там в клубок. А с выдохом легко выскальзывал обратно.       Несколько минут Галл склонялся над печью и дышал, с каждым вдохом боясь — но будто бы и надеясь? — что знакомая костлявая лапа перехватит горло, ударит кулаком в грудь, привычно заскребется изнутри, и мучения вернутся.       Однако ничего не происходило.       Сглотнув, имперец заставил себя выпрямиться. Из кухни он вышел в гостиную, а оттуда — на террасу. В глаза ударило солнце.       Терраса выходила на зеленую лужайку. За ней начинался лес, а за ним, совсем близко — горы. Встроенный в мозг Галла компас сообщил: ты смотришь на юг, в сторону Сиродила. Время — одиннадцать утра.       Но Галл не уделил этому и секунды внимания; все его органы чувств, все подконтрольное разуму существо перестало выполнять команды и оказалось захвачено невыразимым, головокружительным восторгом.       Расстилавшаяся впереди чаща пахла смолой, травами и влагой недавно прошедшего дождя. Каждая нота этого запаха была слышна отчетливо, как бы целый хор пел под сводами Башни Белого Золота. Свет прорезал кроны деревьев, падал на землю ярко-зелеными бликами, и Галл готов был поклясться, что видит, как вспыхивает на этом солнце нить, которой выткана в Древнем Свитке его собственная судьба.       Он дышал; его легкие раздувались, как паруса на вольном ветру, и казалось, что даже наполненные до отказа, они способны вместить больше. Он запрокидывал голову и вбирал в себя все, что только можно было вобрать. Он хотел вдохнуть запах снега с далеких гор, он держал воздух внутри, пока тот не начинал трепетать, будто струна, он вдыхал до треска ключиц и выдыхал до головокружения.       Он был жив.       Он дышал.       —Не гипервентилируйся там, — раздался голос Дралси.       Галл открыл глаза.       Леди Индорил шла по лужайке: распахнутое кимоно обнажало рельефное серое тело, на гладких бедрах — короткие панталоны, грудь перевязана чем-то вроде бинта.       Маг заморгал. Как он сам думал, от солнца.       — Гипер... что? — спросил он.       Это прозвучало позорно. Унизительно. Даже Мерсер до такого «что» не опустился бы.       — Излишнее поступление воздуха, — сказала данмерка, прежде чем галлов многофункциональный мозг успел запустить пережевывание очередной мысли в автоматическом режиме. — Вызывает разные неприятные эффекты. А ты мне нужен как можно свежее.       — Свежее? Я что, салат?       — Но для начала, — Дралси не утруждала себя разъяснениями, — приведем тебя в чувство.       Она запрыгнула на террасу и сделала приглашающий жест. Только сейчас Галл увидел два стула и стол, а на столе — чайник с чашками.       Он сел, и Дралси налила ему красное, горячее, пряное.       — Чай из корня трамы. Поможет проснуться.       Галл не чувствовал необходимости в пробуждении, но из уважения к хозяйке все-таки поднес чашку к губам.       Лицо окутал горячий пар. Дезидений немедленно раздул ноздри.       — Ну хватит! — рассмеялась Дралси. — Ты теперь только этим и будешь заниматься?       — Да, — ответил Галл серьезно. И спрятал нос в чашке: — Хочу надышаться, пока... не началось опять.       Данмерка оперлась локтем о стол. Тот скрипнул.       В лесу кричали коростели.       — Не начнется.       Леди Индорил спокойно смотрела вдаль. Ее профиль был как будто срисован с монеты далекого и могущественного царства.       — Сдается мне, у тебя много вопросов.       Вопросов у Галла не было. Вернее, было так много, что все вокруг — гребни гор над верхушками сосен, мягкий шелк халата, солнечные зайчики в зеленой траве — сплелось в один огромный знак вопроса.       Не дождавшись, пока гость заговорит, хозяйка дома достала из кармана курительную трубку.       — Я знаю, — сказала Дралси, видя, как вздрогнул Галл, не переносивший табачного дыма. — Однако теперь ты здоров. А значит, вреда не будет.       На кончике пальца вспыхнула искра. Дралси затянулась и закинула ногу на ногу. Ноги у мастерицы-воровки были длинные, мускулистые, обвитые татуировками, будто деревья лианой.       — Ну что, мой друг, — продолжила эльфийка, пуская клубы зеленого дыма, — Ноктюрнал, моя непосредственная начальница на этом свете и за его пределами, приняла тебя в ряды Соловьев. А так как ей хочется, чтобы мы выполняли свою работу качественно, твой недуг был автоматически... остановлен.       — Остановлен?       Дралси покачала головой.       — Я, как и ты, хотела бы надеяться, что с твоей болезнью покончено раз и навсегда.       Однако даэдра не занимаются благотворительностью. На месте Ноктюрнал я бы не лечила тебя, а загнала болезнь в постоянную ремиссию, чтобы манипулировать тобой в случае неповиновения.       Имперец кисло усмехнулся. На месте принцессы даэдра он сделал бы именно это.       Или надо было сказать «принцу»? У даэдра ведь нет пола.       Поколебавшись, Галл решил: пусть будет «принцесса». Так красивее.       — Непохоже, что вы любите свою начальницу, — сказал он, ставя чашку на блюдце.       Дралси рассмеялась:       — Потому что не раболепствую? Но Ноктюрнал и не требует раболепия. Служить Службе, быть верным Верности и хорошо выполнять свою работу — вот и все наши обязанности. А в комплекте с ними идут весьма интригующие права.       Права — это, конечно, интересно, подумал новоиспеченный Соловей, но неплохо бы и узнать, на что подписался.       — Что нужно делать?       Данмерка сложила губы трубочкой, одно за другим вытолкнула из горла колечки дыма. Подрагивая, они поплыли вдаль, к лесу.       — Охранять Сумеречную гробницу от вторжений. Отсюда недалеко, особенно если через чащу, — она махнула рукой в сторону гор, — но обычно туда легче переместиться. Особенный род меток и возврата. Впрочем, сам увидишь.       — Почему «гробница»? Там кто-то захоронен?       — В известной степени, — Дралси зажала трубку в зубах, пуская дым из уголка рта. — Помимо того, что это могила для дураков, которые осмелились туда сунуться, — это к вопросу «что нужно делать», — туда отправляемся и мы, умирая. Душа Соловья принадлежит Ноктюрнал; после смерти мы попадем в Обливион, прямиком в Вечнотень, и там превратятся в ту невидимую энергию, которая в мире смертных зовется удачей. Но тебе до этого еще жить и жить.       Два последних слова эхом отдались в голове, заглушив все, что было до этого.       Жить и жить. Это что же, выходит... смерть отменяется?       Галл попробовал быть с собой честным, прислушался: как оно там, в груди, реагирует на подобные новости? Разве это хорошо — вечно служить даэдра?       Но сердечная мышца билась ровно, дух не протестовал, и разум тоже не имел каких-либо возражений. Смерть отменяется!       — ...впрочем, как и мне, ведь между смертью и Вечнотенью мы продолжаем охранять Гробницу, — продолжало эльфийкино приятное контральто. — Как призраки. Так что в каком-то роде это наша гробница.       Имперец задумался.       Гробница, повторил он, но не испытал лишь радость ученика, у которого отменили урок. Мысль о смерти и том, что будет — или не будет — после нее казалась тривиальной, ненужной. Побыть еще в этом мире, топтать зеленую (и мокрую) траву, служить Ноктюрнал... да хоть кому — Молаг Балу, Боэте, Шестому Дому, он был бы верен кому угодно, ведь само это действие жужжало на языке, как пчелка, звало: служить-жить-жить...       — А зачем? — спросил Галл. — Что именно вы... то есть мы должны охранять?       Вишневые глаза сверкнули странным блеском. Так блестит кинжал, когда его вынимают из ножен и тут же прячут обратно.       Но ответила Дралси не сразу.       — Скелетный Ключ, — наконец сказала она, выпустив из приоткрытого рта гладкий, как атласная лента, дым. — Он открывает любые двери. Обладать им стремились многие; когда-то он ходил из рук в руки по всему континенту. Но однажды Ноктюрнал это надоело, и она заключила сделку с троицей воров, чтобы те разыскали Ключ и вернули его в гробницу. Так появились Соловьи.       — И наша задача — следить за тем, чтобы Ключ оставался внутри? — уточнил Галл.       — Или возвращать его на место, если он пропадет. Времена, конечно, изменились, но желающих украсть Ключ хватает и сегодня.       Дезидений пораскинул мозгами, обрабатывая полученную информацию.       — Звучит несложно, — заключил он.       Леди Соловей усмехнулась.       — Сейчас увидим.       Дралси встала из-за стола.        Вытряхнув трубку в траву, сунула ее в карман и легко, почти не касаясь перил, перемахнула через ограду веранды. — Иди сюда.       Новорожденный Соловей последовал ее примеру. Вышло неудачно: захрустели непривычные к физической работе запястья, ударились о дерево колени, и халат зацепился за гвоздь.       — Раздевайся, — велела данмерка, когда Галл оказался рядом с ней.       Тот опешил:       — Что? Прямо... прямо совсем?       Она окинула его выразительным взглядом. Поморщилась:       — Штаны можешь оставить. Но закатай их максимально высоко.       Солнце светило прямо в глаза. Зажмурившись (не столько от света, сколько от смущения), молодой имперец снял халат, бросил его на перила веранды и закатал широкие штаны так, что они превратились в уродливые шарообразные шорты.       — Молодец. Выпрямись.       Галл приосанился, но Дралси этого не хватило. Она хлопнула ладонью по спине, развернула плечи, и юноше показалось, что его лопатки вот-вот срастутся.       И выяснилась интересная деталь: оказалось, что высоченная эльфийка на самом деле одного с ним роста.       — Достойная порода, — промурлыкала она себе под нос. — Стой прямо.       Дезидений застыл, не дыша. Леди Индорил принялась исследовать его тело: щупала мышцы и кости, сгибала-разгибала суставы, растягивала кожу и трогала какие-то ей одной ведомые точки.       Подопытный стиснул зубы. Как всякий благовоспитанный аристократ в возрасте неполных девятнадцати лет, он стыдился голого тела, а то, что это тело изучала полуобнаженная взрослая женщина, усиливало стыд до прямо-таки критических значений.       Она была близко: безукоризненно гладкая, мускулистая словно лань, с рельефными руками и тонкой талией. Когда она нагнулась, чтобы потрогать родинку у Галла на животе, он увидел ложбинку между грудями, туго перемотанными белой тканью.       В прошлой, мертвой жизни имперец даже не обратил бы внимания на подобную деталь. Но теперь ее оказалось достаточно, чтобы вызвать в нем абсолютно антиджентльменскую реакцию.       — Прошу прощения, — процедил имперец, пытаясь не смотреть вниз. — Это.... я не могу объяснить....       Дралси не поняла. А когда поняла, то засмеялась.       Вот ведь проклятье!       — Выздоровление проходит быстрее, чем я предполагала! — Веселый голос эхом улетал в лес. — Тело, скованное недугом, не может повзрослеть. Для своего возраста ты был ужасно недоразвит. Ну ничего. Ты встал на путь исправления.       Галл обыграл употребленный в последнем предложении глагол сразу в нескольких непристойных вариациях, но вслух не сказал ничего: скабрезности звучали уместно в устах неотесанного бретона, но никак не отпрыска древней дворянской фамилии.       Попробовал опустить глаза — и тут же мученически задрал их обратно. Сворачивать с пути исправления тело пока отказывалось.       Тогда Дралси сказала:       — Знаешь, сколько мне лет? — И, не дожидаясь ответа, наклонилась к Галлу, обожгла ухо трехзначным числом.       Антиджентльменская реакция тут же исчезла.       На заднем дворе, куда леди Индорил отвела мрачного от пережитого конфуза постояльца, высилась масса самых разных приспособлений: кустарные весы с ростомером, гири из двемерского металла и двемерские же шестеренки, с двух сторон нанизанные на железный прут.       — Каково? — Дралси похлопала рукой по снаряду, который судя по виду, представлял из себя модификацию виселицы. — Тут ты будешь работать над силой мышц. А там, в лесу — развивать выносливость. Смотри!       Галл присмотрелся: чаща оказалась перетянута канатами, лестницами и брусьями.       Немного поодаль обнаружилось и привычное — маленький полигон с мишенями и куклами в человеческий рост. Дощатый круг с намалеванными на нем секторами был весь испещерен следами от стрел.       — И начинать, я полагаю, нужно прямо сейчас? — пробормотал гость, глядя, как хозяйка настраивает неведомые механизмы.       — Нет, тренировки начнешь завтра. А сейчас покажи, на что ты способен.       Для начала она заставила Галла встать на весы, измерила рост. Результаты записала в книжечку, которую достала из кармана кимоно.       — Пять футов одиннадцать дюймов, — удовлетворительно озвучила она. — Позже прибавишь еще четыре дюйма. Про форточки лучше забыть, зато сможешь птиц ловить голыми руками.       — Значит, вором мне не быть? — уныло уточнил Галл, пока Дралси калибровала очередную махину.       — Я тренирую не воров, а воинов. Ремеслу ты и сам научишься. Ну, вперед!       Дальше пошли экзекуции: коварная эльфийка заставила Дезидения бегать вокруг дома, сгибать и разгибать туловище на странной скамейке, тягать железный прут с шестеренками.       Но необычным казалось не оборудование, невесть откуда взявшееся в этой глуши, а то, что немощное когда-то тело переносило нагрузки спокойно и легко. Раньше Галл и меч поднимал с трудом, а теперь Дралси надевала на прут все новые шестеренки, а он закидывал их себе на плечи и не чувствовал предела.       Леди Индорил записывала вес, время, иногда требовала руку, чтобы измерить пульс, и с каждой строчкой в таблице (Галл заглянул через плечо, пока висел на брусьях) становилась все довольнее.       — Прекрасно! — воскликнула она, захлопывая книжечку. Имперец, совершенно обессиленный (еще бы: десять отжиманий!), рухнул на скамью. — Пока что ты, конечно, слабее большинства мужчин твоего возраста, но это потому, что до мужчины тебе еще далеко. Однако показатели превосходные: я ждала худшего. С помощью Ноктюрнал ты станешь непобедимым!       — Какой такой «помощью»? — пробурчал Галл, уязвленный по целой группе пунктов: и «слабее большинства», и «до мужчины тебе далеко», и, конечно же, «ждала худшего». — Штангу она за меня тягать будет, что ли?       Дралси подняла бровь:       — Как, ты не знаешь? Ах да, я же не успела рассказать! — Она рассмеялась, и рассыпавшиеся по лицу волосы сделали ее похожей на совсем юную девушку. Почуяв амурное движение души, Галл вспомнил трехзначное число. Движение прекратилось. — В награду за службу Ноктюрнал дарит Соловьям способности, превосходящие человеческие.       О, ты даже не представляешь, какие возможности открывает Путь Теней!       — Догадываюсь, — пробормотал неофит.       Это было преувеличение. А лучше сказать — ложь.       Юный Галл даже примерно не представлял, куда выведет его этот Путь.       К обеду он изучил Дом как свои пять пальцев. Именно так, с большой буквы, Дезидений решил именовать для себя жилище удивительной данмерки и ее восьмилетней (как выяснилось) дочки.       Присутствие последней было эфемерно, почти невидимо: за часы, минувшие с первой неловкой встречи, Карлия — так звали девочку — ни разу не показалась на глаза. С лестницы доносились стремительные легкие шаги, двери подозрительно скрипели, но сколько бы Галл ни оборачивался, птенчик скрывался в листве.       — Она дикая, — пожаловалась Дралси имперцу, когда они сели обедать. — Дикая и неуправляемая. Это хорошо для состояния внутренней энергии, но плохо для характера.       Благородный муж нуждается в дисциплине.       — Муж? — удивился Галл. В тарелке у него дымился батат, похожий на отрезанную голову, так что он был готов поддержать любой разговор. — Необычная характеристика для... девочки.       — Ничего необычного, — пожала плечами Дралси, обращаясь с приборами так, будто этому ее учили в каком-нибудь королевском дворце. — «Жена» — это узкий термин: он ограничивает женщину ролью матери и дамы сердца. «Человек» или «мер» — ни о чем, плюс отвлекает в сторону расового вопроса. Вот и получается, что лучшие качества разумного существа достались «благородному мужу».       Галл поразмыслил и внутренне согласился: да, будучи женщиной, приходится составлять для жизни несколько иной словарь.       — Но не путает ли это карты? Муж или девочка — разница ведь огромна!       — И да и нет, — покачала головой эльфийская леди. — Мужское и женское — это не приписываемые нам роли, а разнонаправленные виды энергии. В отдельно взятом индивиде они могут составлять любую пропорцию. Идеально, конечно, когда на три части энергии своего пола приходится две части противоположного. Тогда мужчина с тремя частями мужского и двумя — женского, встретив женщину, в которой на три части женского приходятся две части мужского, образует с ней Идеальное Существо. И энергии приходят в равновесие.       Перед глазами имперца заплясали циферки. Гендерная арифметика — это что-то новенькое.       — А почему бы тогда не взять пятьдесят процентов женского и пятьдесят — мужского? — Эта мысль подчинялась единственной цели: уберечь Галла от батата. — Для Идеального Существа непременно нужны двое?       — Идеальным Существом может стать и отдельный индивид, — согласилась Дралси. — Но тому, в ком пришли в равновесие мужское и женское, никто не нужен. Это уравновешенная система. Зачем ее трогать?       — Ну хорошо, — имперец упрямо воевал с обедом, — а если сто процентов своего и ноль процентов противоположного? Ведь такая сумма тоже дает Идеальное Существо?       Дралси не замечала блицкрига, разворачивающегося у нее под носом, а потому совершенно спокойно отвечала, запив фазана вином:       — Женщина, в которой сто процентов женского и ноль процентов мужского - прекрасная женщина, но ущербная личность. Про стопроцентного мужчину и говорить не приходится. Ну и что за Существо они в итоге образуют?       Галл разочарованно брякнул вилкой о край тарелки. Леди Соловей была математически права, и ученик оставался один на один с отвратительным овощем.       — Точной дефиниции «мужского и женского» не существует, а значит, числовое соотношение этих материй рассчитать невозможно, — кисло заявил он. — Женщина, взяв в руки оружие, не становится мужчиной. Как и девочка не станет мужем, если ее им обозвать!       Будь за столом не Дралси, а иной собеседник (например, некий невоздержанный в суждениях бретон), то table-talk после такого выпада рисковал бы перейти в потасовку. Но колкость, которую Галл имел неосторожность себе позволить, не произвела на эльфийку ни малейшего впечатления.       — Подобное представление — не более чем профанация. Эти понятия отражают не содержимое подштанников, а стороны жизни, как север и юг. Мужское — то, что совершает движение. Женское — то, куда движение направлено.       Эта сентенция вызывала в воображении молодого человека множество аналогий (большинство из которых, впрочем, относились к области «пути исправления»).       — Мужское в личности — это воля, разум, действенное начало; женское — энергия, желания, ежесекундный смысл нашего бытия. Эти противоположности нуждаются друг в друге в самом что ни на есть алхимическом смысле. Моя дочь, увы, фонтанирует вторым, но никак не желает развить в себе первое. — Дралси вздохнула и перевела взгляд на имперца.       — Не хочешь батат? Оставь, я сделаю пюре.       Для облегчения, которое испытал Соловей-ученик, у того тоже не нашлось приличных сравнительных оборотов. Он благодарно склонил кудрявую голову, а потом поместил в нее здоровый кусок яблочного пирога.       Ему вспомнилось, что в одной из древних и, кажется, не имеющих отношения к реальности книг он уже встречал похожее описание двух энергий. Там они назывались «инь» и «ян».       Однако на этом гастрономические вольности кончились: после обеда Дралси вручила Галлу длинный список того, чем, как и в какое время ему следует питаться.       — Вставать будешь не позже семи, — сообщила железная леди, одним глазом глядя в горлышко реторты. — Утром — работа с телом. Потом я буду учить тебя боевым искусствам.       Вечером делай что хочешь, приборы и книги в твоем распоряжении. Вопросы есть?       Вопросов у ученика было столько, что из них получился бы минимум двухтомник. А у Дралси, как оказалось, имелась пренеприятнейшая привычка: важную информацию выдавать по капле, будто при дистилляции.       — Есть, — пробормотал Галл, пробегаясь глазами по списку: миллион вариаций на тему яиц, сырая рыба, рис — фу, гадость какая. — Сколько мне жить по этому... регламенту?       Дралси задумалась.       Ее рабочее место располагалось в комнате, соседней с Галловой спальней. Эльфийка выстроила себе целую лабораторию: отовсюду торчали стеклянные трубки, змеевики, конденсаторы, все пыхтело и мерцало капельками разноцветных паров. Шкафы, сплошь уставленные переливающимися склянками, упирались в выцветший от копоти потолок.       — Месяц, не больше. Хорошо бы три, но ведь Карлия совсем от рук отобьется. Она ненавидит чужих и будет избегать тебя во что бы то ни стало.       — А сколько дней я провел без сознания? — Галл вспомнил, как застал девочку у своей постели.       — Тринадцать.       Почти две недели! То-то, когда он спустился на веранду, лес и лужайка сияли зеленью. В Рифте уже давно цветет вишня!       — Но что думают в Гильдии? — опешил имперец. — Мерсер не знает, что я здесь, ведь так?       — Так. Но ему и не следует знать. Только я и Дар’Йензо в курсе твоего посвящения в Соловьи: существование ордена должно оставаться тайной.       — Почему?       На это Дралси взмахнула рукой по определенной траектории, означавшей: расскажу, но позже.       Галл вздохнул.       Даэдрова дистилляция.       На следующий день начались тренировки.       Имперец, одетый в легкое кимоно, сначала бегал вокруг Дома, потом — между деревьев, потом подключал к делу веревочные лестницы.       — Плохо, — недовольно говорила Дралси и переворачивала песочные часы. — Еще раз. Выяснилось, что уважающий себя Соловей должен пробегать приличное расстояние за какую-то там минуту. Галла, в силу своей ущербности едва ли способного перегнать гусеницу, подобные стандарты привели в ужас.       Но после второго «плохо» он собрался, задышал глубже — привыкнуть к здоровым легким было нелегко! — и выдал результат всего на пару песчинок хуже необходимого.       Наверху, в верхушках деревьев, шуршала листва: там, среди канатов и лестниц, серой ящерицей мелькала Карлия.       — Лучше, — с заметным удовлетворением говорила на земле ее мать. — Теперь переходи к мускулам.       Мускулы у Галла имелись, но объем их выражался отрицательным числом. Приходилось тягать шестеренки, висеть на брусьях и стоять параллельно земле, упираясь в траву локтями и носками.       Эта экзекуция давалась юноше тяжелее прочих. По замыслу Дралси, в таком античеловеческом положении надо было находиться шестьдесят секунд, но Галл валился на землю, едва продержавшись тридцать.       — Плохо! — возмущался строгий учитель. — Если завтра не выстоишь в планке минуту, послезавтра будешь стоять две! Поднимайся. Будем тебя растягивать.       Страшное слово «растягивать» обозначало следующий процесс: имперец принимал позы, от которых тело угрожало разорваться надвое, а Дралси усугубляла ситуацию — надавливала на мышцы, чтобы те разошлись еще сильнее. Поначалу Галлу казалось, что его казнят, привязав к верхушкам двух сосен, но, когда он уже чуть было не взмолился о пощаде, мускулы вдруг расслабились, суставы раскрылись — и молодой воин ойкнул, стукнувшись копчиком о землю.       Он сидел на траве, а его ноги составляли развернутый угол. Вот это метаморфозы!       — Ага! — торжествующе воскликнула Дралси. — Ну-ка, посмотрим, что ты еще можешь!       И принялась сворачивать несчастного имперца в узлы: сгибала пополам, скручивала в кольцо, заставила дотянуться до земли ладонями.       Каждый раз Галл думал: нет, не могу.       И каждый раз мог.       — То, что нужно! — Энтузиазм Дралси заметно вырос. — Разумеется, не высший класс. Но задатки есть, и какие!       — А что такое «высший класс»? — спросил гость, чья самооценка в последнее время сделалась необычайно уязвимой.       Леди Индорил усмехнулась.       Скинула кимоно, сделала в воздухе какой-то невообразимый кульбит и приземлилась на руки: одну ногу вытянула в сторону, а другую закинула себе на плечо.       Ученику оставалось разве что хлопать ресницами.       Разглядывая красиво напряженные мышцы под серой кожей, он заметил еще одну татуировку. Над оголившейся поясницей, между впадинками, притаились четыре даэдрических буквы: айем, цесс, снова айем и бедт. «Акаб»?       Но вникнуть в смысл аббревиатуры не успел: Дралси взмыла вертикально вверх, совершила еще одно немыслимое, не поддающееся отслеживанию движение и вновь оказалась на ногах.       — Задача воина — использовать собственную силу, не дав врагу воспользоваться твоей слабостью, — сказала она. — Даже Ноктюрнал не наградит тебя тем, чего в тебе никогда не было. Ты не победишь норда в поединке на молотах, не одолеешь редгарда на мечах. Но у тебя есть оружие, способное сделать тебя непобедимым. Твой ум.       — А как он поможет мне, если, скажем, мне действительно надо сразиться на мечах? — спросил Галл.       Перспектива закидывать вооруженного противника цитатами из Вивека его отнюдь не прельщала.       Дралси закатила глаза. Алые данмерские белки книзу отдавали оранжевым. — За твоим левым плечом — бочка. Возьми оттуда короткий меч с чуть изогнутым клинком. Его называют вакидзаси.       И началась совсем другая жизнь.       Даже колорит сменился: если раньше в гамме превалировали желтый (березы), коричневый (кирпич) и оранжевый (факелы), то теперь повседневность окрасилась в зеленый (лес), голубой (небо) и пепельно-серый (горы на горизонте, шелк кимоно, темная кожа данмерки).       Просыпался Галл рано утром, чуть ли не на рассвете; обычно его будила Дралси.       — Работать можно ночью, — сказала она, когда постоялец робко поинтересовался, зачем ему привыкать к светлому времени суток. — Учиться – только с утра. Давай, на пробежку.       Перед завтраком нужно было непременно пробежать несколько кругов по угодьям— Дралси владела не только участком, но и лесом вокруг него, превратив чащу в настоящий тренировочный полигон. Там были рвы, бревна, лианы, завезенные откуда-то с юга, тропинки, укрытия, мосты и деревянные домики высоко в ветвях.       Эти джунгли принадлежали Карлии. Пока Галл пыхтел в мокрой, обжигающей босые ноги траве, маленькая эльфийка висела на ветвях, как летучая мышь. Сперва он пытался с ней здороваться, но стоило ему только поднять голову, как она скрывалась в листве.       — Хуже уличной кошки, — жаловалась леди Индорил. — Растет в глуши, социальных навыков — ноль, чуть что — прячется, и поди ее разыщи.       — Когда взрослеешь, бывает так, — согласился Галл, который сам с радостью спрятался бы от незнакомцев на дереве.       Эльфийка рассмеялась:       — Это у вас, людей, в подростковом периоде характер портится. А данмеры невыносимы в любом возрасте.       После утренней тренировки Галл готовил себе завтрак: яйца, рис, кашу из неизвестных зерен, зеленый имбирный чай. В это время Дралси и Карлия занимались во дворе. Как-то раз имперец не выдержал, решил посмотреть, как эльфийка тренирует свою дочь — и решил больше не подглядывать, чтобы не расстраиваться. Маленькая девочка давала ему фору по всем показателям.       Когда мать отпускала ее, и она скрывалась в лесу (вот же неугомонная!), для Галла начинался следующий урок: обращение с оружием. Дезидений считал себя приличным фехтовальщиком, но после того как Дралси, особо не напрягаясь, пять раз подряд положила его на лопатки, расстался с этой мыслью. Она заново учила его драться на мечах, топорах и копьях, стрелять из арбалета и лука, и даже показала, как сражаться цепью с приделанным к концу острым наконечником. Вскоре Галл заметил, что лучше всего управляется с рапирой, и начал тренироваться только с ней.       Обедали они вместе с Дралси, и вместе же приступали к следующему занятию — развитию силы. Тут приходилось висеть на брусьях, поднимать гири из желтоватого двемерского металла, отжиматься и еще много чего. После первого подобного опыта тело у Галла болело так, что он то и дело порывался спросить, нельзя ли как-то отменить клятву и не быть Соловьем Ноктюрнал.       Мысль эта была ему не в новинку.       Когда к Дралси приходили люди из деревни, или когда она работала в лаборатории, или когда Карлии требовалась воспитательная порка — в эти редкие моменты свободы, оставшись с собой наедине, Галл отправлялся в лес. Там он бродил по тропинкам, дышал свежей хвоей и можжевельником, слушал рокот ручья, бегущего с горных вершин, и думал.       Он думал: как же относиться к тому, что с ним произошло? Ведь получается, что во всю эту авантюру со служением Ноктюрнал его, Галла Дезидения, втянули совершенно противозаконным образом. Если б не агония (имперец вздрагивал от мутных воспоминаний), он бы, несомненно, взвесил все «за» и «против», произвел достойный анализ всех перспектив и сделал выбор — а вышло, что выбора-то и не было.       Вопрос этот не давал Галлу покоя. Он просыпался, бегал, обедал, учился фехтовать и поднимать тяжести, читал книги и гулял в лесу, а в голове у него крутилась эта мысль. И вскоре она начала казаться ему настолько важной, настолько волнующей и большой, что он вытащил ее из области Просто Занятных Мыслей и поместил в область Дилемм, Которые Непременно Надо Решить.       Казалось, будто от решения этой дилеммы будет зависеть вся его последующая жизнь.       И однажды, крутя в руках найденную у ручья шишку, похожую на каменного ежа, Галл ее решил.       Он подумал: выбор-то всегда имеется. Только твой был не между Ноктюрнал и Свободой, а между жизнью и смертью. Не нравится — есть альтернатива в виде скромной, но уютной могилы. Которую в Рифтене наверняка уже выкопали.       От мыслей об этом внутри все похолодело.       А раз так, рассудил Галл, то и думать тут нечего. Жил ты, приговоренный, да только и ждал конца. И вдруг достали тебя из виселицы, сказали — живи, да должен будешь. И что теперь, дареному коню в зубы смотреть? Это не его, Галла, выбор, а значит, не его дело. Не было у него будущего, и тут вдруг такой подарок. Целая жизнь! Настоящая!       А то, что и после смерти он останется у Ноктюрнал в долгу — так это ничего. Он так устал бояться смерти, что с радостью согласился бы на бессмертие, пусть и такое… своеобразное. За вторую жизнь цена немаленькая. Но в этом и суть сделки.       Так что гневаться на Судьбу за то, что решила все таким образом — грех. Грех и дурной тон. Уж раз ты ей теперь должен, то отдавай долг красиво: как говорит Дралси, служи Службе, будь верен Верности, и ни минуты новой жизни не трать на думы о том, на что ты не влияешь.       Так Галл решил свою дилемму.       Решив ее, он выкинул шишку в ручей. И никогда больше к подобным мыслям не возвращался.       По вечерам молодой Соловей читал книги у Дралси в библиотеке.       Они были такими старыми, пыльными и скрипучими, что Галл подумал, будто эльфийская леди их и вовсе не открывала. Так, собрала самые редкие и держит у себя, как держат дорогих лошадей или редких птиц.       Но однажды за обедом она зачитала строки из «Пяти Далеких Звезд», и он убедился: эту женщину ни в чем и никогда не стоит недооценивать.        У нее имелись копии «Кимервамидиума» и кантаты Вивека, где над каждой строкой песни стоял крюк, обозначающий, как ее петь, огромный том двемерских чертежей и «Продвижение истины». Кроме того, под углами мебели и в ящике с дровами можно было обнаружить книги со списками советников Морровинда, а на одной из верхних полок – стопку писем некоей Мехры Мило.       Дралси получала и новые письма. Раз в пару дней в поместье приходил курьер, а иногда эльфийка брала дочь и сама отправлялась в деревню.       Оставшись один, Галл падал на постель и отсыпался после очередной тренировки.       Спустя неделю или две после того, как он поселился в доме Дралси, пришли грозы. Стоял последний месяц весны, и дождь лил не переставая.       Занятия пришлось отменить. Карлия не вылезала с чердака, где у нее была собственная лаборатория, Дралси варила снадобья для жителей деревни, а Галл качался в кресле возле книжных полок, пытаясь вывести двемерский алфавит из текста «Божественной метафизики».       В один из таких вечеров он услышал, как Дралси поет.       Он сидел на ковре у балюстрады, отделявшей балкон второго этажа от просторной гостиной. Здесь тоже стояли книжные шкафы. А внизу потрескивал камин, и Дралси, сидя на вышитых подушках, расчесывала длинные волосы своей дочери.       Она пела:

Черным бархатом льётся ночь, Серой лентой змеится тень. Час удачи мне напророчь, Путь и след утаи в дожде, Чтоб огонь твоих звёзд в груди Стал призванием и судьбой, Чтобы там, где стою один, Кто-то рядом бы встал со мной.

      Мелодия текла, как вода, в украшении извилистых распевов. Она была совсем не похожа на песни Скайрима.

По черте у границ запретного ходят те, что не верят слову: Смерть не сможет коснуться смертного, если тот слишком горд и ловок. На краю всё не то, чем кажется, предрассветного небосвода; Так ответь же мне, кто откажется, если я предложу Свободу?

      Галл захлопнул книгу. Осторожно, стараясь не шуршать, он приник к балюстраде и обратился в слух.

Страшной музыкой бьётся песнь На стальном острие Игры. Защити тех, кто верит в честь, Чтобы были шаги быстры, Чтоб презревшим чужой закон Не пришлось бы открыть лица, И, поставив судьбу на кон, Суметь выдержать до конца. Соловей, Соловей, так спой же мне о последней моей награде! Подсчитав все победы прошлого, слишком просто забыть о плате. Тень не сломит клинки предателей, не спасёт от удара в спину. Петь о славе ли, об утрате ли, о бессмертных наполовину?..

      Волосы у Карлии были длинные-длинные — когда она сидела, они лежали на полу. И песню она слышала не раз: склонив голову, пока мать плетет ей легкую косу, она подпевала себе под нос.       Память у Галла была что надо. И когда уже этой ночью он лежал, слушая, как дождь бьет по ставням, в голове у него звучало:

Алым шёлком струится кровь, Черным бархатом льётся ночь; Час платить по счетам отсрочь, Танцем древних теней укрой. Чтоб был легким предсмертный вдох, Чтоб был быстрым смертельный шаг… Чтобы вечно последний долг Отдавала моя душа.

      Он не знал, что Ноктюрнал вызовет его совсем скоро.