Черный бархат, алый шелк

      ― Нет!       Мерсер, крича, вцепился в чей-то холщовый плащ.       ― Вы не можете забрать его. Не можете!       Тело болталось, как тряпичная кукла, на руках у каджита, Дралси быстрым шагом шла рядом.       В черноте одежд то и дело мелькало желтовато-белое горло с торчащим кадыком.       ― Я должен быть с ним! ― Эхо пронзило купол. ― Пустите!       ― Иди в комнату, ― коротко приказала Дралси.       ― Нет! Оставьте! Я…       ― Марта!       Жесткие, тверже железа, пальцы больно впились в плечи.       ― Мерсер, ― запишел в ухо скрипучий голос, ― делай как велено.       ― Нет! ― Отчаянный крик оттолкнулся от стен и зазвенел высоко в трубе колодца. ― Он умер? Скажите, он умер? Скажите мне!       За спиной послышались сдавленные голоса. Вода заливалась в голенища сапог.       Эльфийка и каджит с безжизненным телом на руках молча двигались к выходу.       ― Успокойся, ― вновь зашипела Марта, не отпуская Мерсера. ― Он жив. Они несут его… в храм, к целителю.       ― Нет! ― Фрей дернул плечами и вырвался, но знахарка мгновенно ухватила его за запястье и потянула на себя.       Вор взвизгнул от боли. Кожа под железными пальцами загорелась, будто руки обмотали крапивой.       Гильдмастер толкнул дверь коленом и скрылся из виду. Эльфийка, шедшая за ними, вдруг обернулась.       ― Пусть не высовывается, ― бросила она.       И нырнула в глотку коридора.       Фрей бессильно опустил плечи. Под веками щипало, в горле застрял горький комок.       В тишине беспокойно плескалась вода.       ― Мерсер, ― повторила Марта. Черные глаза в складках морщинистых век, казалось, сжимали бретона еще крепче, чем руки. ― Успокойся. Возвращайся к себе.       Губы его задрожали.       ― Куда ― к себе? ― закричал он. ― Я один теперь живу, да?!       ― Шыш! ― взмахнула ладонью знахарка. ― Будешь болтать – пойдешь ночевать в Крысиную нору. Марш в комнату!       Она подтолкнула Мерсера, и тот, будто выпущенное из катапульты ядро, кинулся вперед, натыкаясь в полутьме на спинки стульев.       Оказавшись в каморке, он захлопнул за собой дверь, рухнул на кровать и разревелся.       Соседняя кровать пустовала.       На скомканных простынях чудилось худое, обглоданное жаждой тело с запрокинутой назад головой; на подушке, где только что клубились черные кудри, темнела вмятина.       Мерсер обхватил себя за плечи, свернулся улиткой, но видения не отступали.       Паучьи пальцы. Тонкие веточки ключиц. Желто-серая кожа в алых пятнах. И лицо... Боги милостивые, как прогнать от себя это лицо? Умник и так-то не был хорош собою, но за эти три ночи высох настолько, что худощавая физиономия превратилось в ужасную маску. Горбатый нос стал острым клювом. В запавших скулах легли тени. И только глаза, огромные девчачьи глаза с дрожащими ресницами блестели своим обычным судорожным блеском.       Но и они... погасли.       Бретон вжался в колючее покрывало. В глотке было вязко из-за слез. Как убрать это видение, перестать в каждом ударе сердца слышать хрип, спрятаться от черных глаз, в которых даэдрической вязью написано: «Это ты меня убил. Не так ли?»       ― Это я тебя убил, ― провыл Мерсер в модушку. ― Это я.       Это я скинул тебя в даэдрову воду. Это я подписал твой смертный приговор. Это я тупой, равнодушный придурок, не думающий ни о ком, кроме себя.       В коридоре прогремели тяжелые шаги. Отблески свечи перепрыгивали с кирпича на кирпич.       А теперь тебя нет, ты мертв, или жив, что для тебя уже одно и то же, а я здесь. Я один, заперт наедине с тем, от чего никогда не смогу убежать: это я убил Галла Дезидения. И как прикажешь с этим жить?       Бормоча какую-то невнятицу, Мерсер сел на кровати. Он смотрел в пол, на свои обшарпанные разбойничьи сапоги, и все пытался поднять глаза, но стоило взгляду коснуться постели напротив, как слезы текли сами собой.       Это я тебя убил.       Ему становилось все хуже. Сердце в неистовстве билось о ребра, обрывки воспоминаний и видений сливались в сплошное цветастое пятно. Его будто варили в кипятке. Живьем.       Убийца. Убийца. Убийца.       ― Я должен его найти, ― как в лихорадке, бормотал Мерсер, раскачиваясь взад-вперед. ― Должен найти, куда… где…       Новая волна рыданий петлей затянулась на горле, когда Фрей подумал: «где его похоронили».       Но постойте! Может, правду сказала Марта?       Может, Галл вовсе не мертв, а жив, а гильдмастер и скрытная данмерка пытаюся ему помочь?       От этой мысли слезы остановились, на лбу выступил пот.       Мерсер в беспямятстве вскочил, сам не зная зачем, потом снова повалился на кровать.       Нет, нет, нет! Они бы так не сделали. Они не давали Фрею даже приблизиться к каморке, где мучился его друг, запрещали ему находиться рядом, говорить с ним. Раньше, до отбытия Галла в коллегию, он крутился возле него и больного, и здорового, и никто ему и слова не говорил, а теперь? Теперь нельзя было и взглянуть на даэдрова умника!       Но разве Мерсеру не положено знать? Разве он, семь лет едва ли отходивший от имперца на два шага, не имеет права быть с ним в его последние минуты?       Бретон закрыл лицо руками. Стены блестели липким, клейким блеском, воздух был мутным, как сточная вода. Нет, здесь нельзя оставаться. Здесь все: и умывальник из жестянок, и осколок зеркала в выемке выпавшего кирпича, и чадящий рог, и пустая кровать, ― все напоминало о нем, о паучьих пальцах, о запрокинутой голове, о дрожащем блеске из-под полусомкнутых ресниц.       Мерсер встал. Колени его тряслись. Он сунул в рот два пальца (на языке остался металлический привкус) и затушил ими свечу; боль проткнула кожу, по комнате разлилась темнота, но и в ней ему чудились очертания длинного, тощего тела, намазанные на кровать, как варенье на корочку хлеба.       В один большой прыжок оказавшись у двери, пятнадцатилетний вор распахнул ее и кинулся по освещенному факелами тоннелю. В Цистерне он за пару мгновений пересек круглый зал и схватился за лестницу, что вела наверх.       Позади раздавались недоуменные голоса. Кто-то окликнул его, но Мерсер вспрыгнул на ступеньку, подтянулся и полез к выходу.       Холодные капли стекали по лодыжкам, дерево занозами впивалось в ладони. На мгновение стало темно; потом со скрипом открылся люк, и бретон, чертыхаясь, вылез из подземелья, как дреуг из воды.       Вокруг воняло камнем и сыростью. Мерсер зашарил рукой по гранитной стене, нащупал цепь с кольцом, дернул.       Ничего не произошло.       Тогда он ухватился за кольцо обеими руками, уперся ногами в стену и повис.       Потолок отъехал в сторону. Мерсер вышел в склеп, а оттуда – на кладбище. От мокрой, комьями липшей к сапогам земли поднимался запах только что прошедшего дождя.       Могил не прибавилось.       Тогда он свернул вбок, под аркаду, во двор храма Мары. Возле одной из колонн валялся ящик, в котором на День Шутника держали крыс; теперь он размок, развалился и потемнел от воды.       Фрей взбежал по ступенькам, едва не поскользнувшись на ползущем по камням плюще, толкнул плечом тяжелую дверь.       В храме горели десятки свечей, и ярко пылали угли в огромных чашах. Жрица Мары в грязно-желтом капюшоне поливала лаванду. Сама Мара, из поцарапанной позолоты, со страдальческим видом разглядывала потолочные балки.       ― Тебе чего, мальчик? ― спросила жрица, не подняв головы.       Мерсер сглотнул.       ― У вас… это, к вам… ― промямлил было он, но опомнился, прочистил горло и небрежно, как мужчина, поинтересовался: ― К вам не приносили больного? Такой худой, длинный, умирает от чахотки…       Старуха отвлеклась от лаванды и сердито уставилась на Мерсера.       ― Длинный? От чахотки? Уж не тот ли, что четвертого дня помирал от нее на площади? ― Она с грохотом бросила жестяную лейку на скамью. ― Иди, ворюга. Единственный, кого сюда принесло ― это ты.       Фрей хотел сказать что-то еще, но жрица отвернулась. Мара смотрела в потолок с видом глубокого сожаления.       Юный бретон вздохнул, закрыл дверь и вновь оказался на улице. По небу катились пухлые серые тучи. Точно проруби на льду, показывались тут и там обрывки черного неба.       Куда они его унесли? Куда?!       Мерсер побежал в город. Стояла глубокая ночь; над городскими стенами высились затянутые белым горные хребты, и ветер шумел в березах. Светились тусклым оранжевым холщовые окна таверны, а больше света не было ― дождь погасил весь огонь.       За мостом неподалеку стражник пытался разжечь фонарь. С железных пальцев, озаряя красным кольчугу, слетали искорки, но масло никак не загоралось.       Вор подскочил к нему:       ― Извините, тут никого… мертвого не проносили?       Когда он произносил это слово, горло сжалось, как кулак.       Стражник повернулся. Черные глазницы уставились на Мерсера сверху вниз.       ― Откуда мне знать, ― прогудела железная голова. ― Может, проносили. А может, и нет.       И принялась швыряться искрами в фонарь.       Мерсер порылся в карманах куртки (ожог на пальцах не переминул напомнить о себе), нащупал два золотых и протянул их голове.       ― А теперь?       Стражник брезгливо взял монеты. Попытался понюхать сквозь шлем: в железке что-то гулко зафырчало.       ― Ну допустим, ― буркнул он. ― Один каджит нес кого-то на руках. С ним была женщина, ― он кинул золотые в карман, и они громко звякнули обо что-то, ― только я их не видел.       ― Куда они пошли? ― взвыл Мерсер. ― Умоляю, куда?!       Глазницы выжидающе молчали.       Пришлось достать из куртки еще золотой.       ― Умный малый, ― одобрительно хмыкнул шлем. ― Южные ворота.        Без единого писка бретон сорвался с места.        Он бежал мимо берез, фонарных столбов, черно-зеленых крепостных стен, перепрыгивал через лужи на узких улочках. Он пронесся сквозь тенистые аллеи, мокрые от дождя, толкнул скрипучую калитку, чуть было не влетел в еще одного стражника, неразборчиво извинился и, наконец, оказался у южных стен.       Возле ворот никого не было.       Тогда Мерсер решил открыть их сам. Он уперся в них так, что ноги заскользили по грязи, и дверь поддалась, и он выбежал из Рифтена, и птицы, разбуженные лязгом петель, вспорхнули из кустов.       За городом было темно ― хоть глаз выколи.       В просвете туч болталась то одна, то другая луна: Массер лил розоватый свет (ни дать ни взять вода с кровью), а Секунда красила рощу в тусклое серебро. Вдалеке, в паутине берез, блестело озеро. Пахло дождем и травой. В чаще леса гулко ухал филин.       Зачем соваться в эдакую глушь? Конюшни ― на другом берегу, у северных ворот. А отсюда только две дороги ― на юг, в Сиродил, да к данмерскому ущелью.       Мерсер побрел по кирпичной дороге, напряженно вглядываясь вперед. Тропа пролегала мимо мельницы с одним-единственным горящим окошком. Не зайти, не спросить ли, кто проходил здесь в минувший час?       Вдруг в траве что-то сверкнуло.       Фрей замер. Луны зашли за тучи, и роща утонула во мгле.       Показалось?       Секунда нехотя вышла из-за облаков. За деревьями и камнями появились четкие черные тени.       И, действительно, что-то блестело на земле!       Мерсер подошел, пошарил рукой по мокрой траве и нащупал холодный металл. Схватил, потер об куртку, чтоб очистить от грязи, на раскрытой ладони поднес к лицу.       Это же перстень Галла! Фальшивое серебро с фальшивым изумрудом! Он носил его не снимая. Откуда?..       Сердце забилось быстрее. Они были здесь!       Бретон побежал вглубь рощи, как ищейка, взявшая след. Они были здесь, и совсем недавно! Вот поблескивает примятая сапогами трава. А тут, возле молодой березы, начинается еще тропинка ― с большой дороги ее не увидишь. Дождь смыл все следы, но, может, остались новые?       Мерсер вгляделся в мокрую пыль. Да, да! Здесь точно совсем недавно проходили две пары ног. Дорожка вела на холм, в маленькое ущелье, притаившееся меж больших берез и лохматых акаций, а на поляне посреди него торчал, будто исполинских размеров палец, высокий черный камень.       На камне был вырублен незнакомый знак: круг с раскинувшей в нем крылья птицей.       Вор оббежал валун со всех сторон, потрогал, потыкал кулаком ― ничего. Ни цепей, ни кнопок, ни тайных рычажков. Что такое?       Огляделся ― вокруг высились стены ущелья. Ни дверей, ни пещер, ни волшебных порталов.       Тогда он кинулся осматривать кусты, но нашел в них лишь паука и пустое птичье гнездо.       Но следы ― они же никуда не делись! Эльфийка и гильдмастер были здесь, Галл Дезидений был здесь тоже, живой или мертвый, так куда же, во имя всех даэдра, они провалились?!       Мерсер стиснул зубы и вновь зашарил ладонями по камням. Здесь должен быть какой-то вход. Какой-то тайный вход, скрытый от глаз. Следы совсем новые, земля не вскопана, не может же быть, что трое существ попросту растворились в воздухе?       Сзади послышалось хлопанье крыльев.       Фрей обернулся.       Тишину пронзил птичий крик; с неба слетели две вороны и набросились на Мерсера, точно огромные когтистые осы.       Он отшатнулся, замахал руками, пытаясь отогнать птиц, но они больно били крыльями по ушами, драли лапами волосы, и, кажется, всерьез собрались выклевать жертве глаза.       ― Уйди! ― крикнул Мерсер, пряча лицо в предплечья. ― Ай!       Вороны не испугались.       Удары когтей оставляли на щеках горячие следы. И мальчишке ничего не оставалось делать, кроме как спасаться бегством.       Он кинулся вниз по тропинке. Птицы вопили и щипали его за уши.       Когда впереди показалась кирпичная дорога, вороний крик начал стихать. Мерсер на бегу обернулся.       И ― кубарем покатился под горку, споткнувшись о булыжник.       Бам, бам, бам.       Больно. Очень больно.       В ушах стоял треск травы и собственного черепа, считающего камни. Рядом шумела вода.       Мерсер Фрей попробовал открыть глаза, но обнаружил, что лежит лицом в ил.       Закашлявшись, он перевернулся на спину. На зубах скрипела земля, по ребрам будто прошлись колотушкой. Болело все: ожог, царапины от когтей, бодро проступающие на теле синяки.       Он вытер морду рукавом: по обшарпанной бурой коже размазалась кровь. Провел рукой под носом ― обожженные пальцы окрасились алым.       Ясно.       Одно хорошо: крылатые твари, кажется, улетели.       Мерсер взглянул на луну, смеющуюся над ним с уже почти чистого неба, скривил соленые от крови губы и ― второй раз за ночь ― не нашел ничего лучше, чем расплакаться.       Это был даже не плач ― натуральное рыдание, с самыми причудливыми скрипами и подвываниями, на которые только способна человечья глотка. В нем поочередно звучало то отчаяние, то горе, то глубокая, всеохватывающая обида, которую испытывает всякий джентльмен, разбивший лицо о булыжники и оттого валяющийся в грязи.       ― Молодой человек, ― послышался незнакомый голос, ― ваш рев мешает мне медитировать.       Мерсер приподнялся.       Из темноты шагнула тонкая, вытянутая фигура. Под полами длинного халата мелькнули изящные щиколотки.       Она подобрала халат ― чудной, с широченными шелковыми рукавами ― и встала рядом.       Лицо ее скрывали тени.       ― Ох, Трое, ― сказала фигура, наклоняясь. ― Такое прелестное создание, и в таком виде.       Фрей подскочил, будто уж на сковородке, и, барахтаясь в иле, кое-как вскарабкался на ноги. Голова у него закружилась.       А когда она встала на место, луны, вынырнув из-за редких туч, облили незнакомца серебристым холодным светом.       На берегу стояла необыкновенной красоты данмерка, с нежным, чуть вытянутым лицом. Темные волосы свободно струились по плечам.       И глаза у нее были не красные.       А лиловые, как лаванда.       На миг Мерсер забыл, как дышать. Он-то думал, что данмеры ― народ сплошь страхолюдный: жуткие скулы, подбородки, сурово разлетающиеся кости над бровями… Даже Дралси, которую двинутый на темных эльфах умник почитал за идеал красоты, была, по меркам Фрея, не очень-то симпатична.       Но эльфийка перед ним была куда красивее Дралси.       Лиловые глаза…       ― Ты ранен, ― произнесла она. Голос у нее был низкий, медовый, почти мужской. ― И в ранах грязь. Это опасно.       Она достала откуда-то из под полы склянку красного стекла и полила из нее узкие, до жути длинные ладони. Мерсер моргнул, и в ту долю секунды, пока глаза его были закрыты, щек коснулись прохладные руки.       Они заскользили по скулам, по подбородку, стирая корочку из крови и земли. Подушечки больших пальцев мягко касались губ, и там, где они оставляли след, боль стихала.       Бретона словно околдовали. Все, на что его хватало ― это таращиться в лавандовый пурпур, глотая остатки слез.       ― У вас красивые глаза, ― пробормотал он.       И приятные руки.       ― Ох, благодарю, ― проворковала загадочная дама, не останавливаясь. ― Это глаза моего отца. А у тебя такое чудное лицо! Я сразу и не разглядел, как ты хорош собою.       Мерсер пялился и не мог поверить в то, что слышал.       ― Почему вы говорите о себе в мужском роде?       Дама спокойно ответила:       ― Потому что я мужчина.       ― Ай!       Вор отпрыгнул, схватившись за подбородок. Там, где мгновение назад кожу трогали пальцы, вспыхнули стыдом их невидимые следы.       Вот черт!       Существо рассмеялось.       И юный Фрей вдруг увидел перед собой, ― будто в башке что-то щелкнуло! ― не прекрасную данмерку, а прекрасного данмера, с длинными волосами и гладким молодым лицом.       ― Магия, не правда ли? ― сказал он, смеясь. ― Не волнуйся. Если тебя это так волнует, по определенным дням я бываю и женщиной.       ― Как… ― выдохнул Мерсер, хватаясь за щеки, ― ...женщиной?!       Эльф-эльфийка совсем развеселился:       ― Ну да. Не до конца, конечно, но никто пока не жаловался. ― Заметив, что собеседник чернеет от ужаса, он перестал хохотать и понизил голос: ― Впрочем, в техническом отношении я был рожден мужчиной, и так с тех пор им и остаюсь. О чем тоскуешь?       Последний вопрос, заданный без малейшей перемены в тоне, сбил Фрея с толку. Он отошел еще на шаг и огрызнулся:       ― А тебе что за печаль? Не может решить, мужик он или баба, а еще руками лезет! Да кто ты вообще такой?       Данмер погладил невидимую бороду.       ― Ну, я, может, и представился бы… но ты же не поверишь. ― Тут он взглянул на Мерсера, и сиреневые глаза загорелись хитрецой. ― Ни за что не поверишь.       Мальчишка закатил глаза. Тоже еще, развелось на свете умников.       Красавец-эльф с улыбкой вынул что-то из-за пазухи. Что-то небольшое, матерчатое.       ― Я ― Серый Лис.       ― Что? ― Мерсер подался вперед. ― Тот… тот самый?!       Внутри черепа забубнил голос Галла: «Покровитель имперской Гильдии воров, легенда Сиродила… Благодетель всех нищих и гроза королевской стражи. Говорят, однажды он похитил Древний Свиток!»       ― Решай сам, ― сказал данмер и расправил то, что держал в руках.       То был серый капюшон Ноктюрнал.        Ох, Галл. Видел бы ты…       Сердце у Мерсера сжалось.       Но любопытство ― жгучее, требовательное, детское ― потушило вспыхнувшую печаль, и бретон недоверчиво вскинул голову:       ― Лисий капюшон? Правда?       Вместо ответа эльф надел его, и в темных прорезях мелькнули лиловые глаза.       А ведь, если задуматься ― почему не красные?       Мерсер потоптался на месте, но ничего не происходило. В траве журчали сверчки. В озере плескались рыбы.       ― Ну? ― протянул он нетерпеливо.       Данмер улыбнулся из-под маски.       ― Обернись.       Мерсер обернулся.       Небо стало совсем чистым, и густая синева, натрое разрезанная отражениями двух лун, отражалась в спокойной воде. По гальке, гулко шлепаясь о ленивые волны, прыгала лягушка. В доках Рифтена покачивались сонные ладьи.       Какая странная ночь, рассеянно подумал бретон. Буря так быстро сменилась покоем.       Но что он делает здесь, на берегу? Разве не искал он Галла ― или его могилу? Нужно вернуться в ущелье, рассмотреть все еще раз. Может, остались и другие следы!       Фрей в панике развернулся, готовый по привычке броситься бежать, и вскрикнул.       Позади него стоял кто-то в странной серой маске.       ― Видишь? ― сказал Лис, снимая капюшон. ― Стоило тебе отвести глаза, как ты забыл меня. Ты забыл сам факт моего существования.       Мерсер что-то невнятно промычал. У него отчего-то закружилась голова.       ― Поэтому, ― продолжал эльф, аккуратно убирая капюшон за пазуху, ― меня нельзя узнать, запомнить, поймать. Что с твоим лицом? Ты плачешь?       Мерсер не плакал.       Он вдруг вспомнил, зачем убежал из города, зачем притащился в эту рощу, ради чего страдал. Вспомнил слабую улыбку на сухих почерневших губах, мокрые кудри на подушке, кувшин с водой в собственных трясущихся руках; и он вспомнил, что там, в подземелье, ему уже некому будет рассказать, как одной неспокойной лунной ночью он встретил Серого Лиса на берегу Хонрика.       Данмер коснулся поникших плеч. Руки его были легки.       Мальчишка подался вперед, пряча лицо, будто падая; он уперся лбом в чужую грудь, вдохнул запах шелка и льна ― и застыл, не вдаваясь в размышления о том, что и зачем он делает.       Легкие руки скользнули по плечам. Пальцы чуть сжали шею и тут же отпустили; прикосновение растворилось в воздухе.       ― У меня был друг, ― прошептал Мерсер.       Слова слетали с языка сами по себе.       ― Он хворал с детства. Я столкнул его с моста, потому что он, по правде сказать, та еще заноза в заднице, ― бретон фыркнул и улыбнулся, ― но он заболел и слег. Я думал, он выкарабкается, как всегда, но…       Он замолк. В воде квакнула лягушка. Над правым ухом шелестело тихое дыхание.       ― Я… я не хотел, чтобы все так вышло. ― Он шмыгнул носом. Горло предательски съежилось. ― Я хотел остаться с ним, помочь, но пришла эта женщина, Дралси…       ― Что?       Мерсер поднял голову. Фиолетовые глаза Лиса смотрели внимательно, не моргая.       ― Эта женщина, ― повторил он неуверенно. ― Дралси Индорил. Она…       ― Ты знаешь Дралси Индорил?       Веки Серого Лиса дернулись, как у ребенка, нашедшего подарок, припрятанный матушкой на Новую Жизнь.       Чего это он?       ― Да, вроде того, ― пробормотал Мерсер, отступая. ― То есть нет, она иногда навещает нас в Гильдии, но на этом все. Галл был без ума от нее. Он…       И тут с ним вдруг случилось странное.       Он затараторил, как трещотка, шмыгая и перебивая сам себя: о площади Солитьюда и о Плаще Пилигрима, о том, как в Рифтене они воровали яблоки из садов, о бегстве в Коллегию и обратно, о Дне Шутника и ночах, что были после.       Лис слушал, не перебивая. Иногда он кивал, то ли соглашаясь, то ли одобряя, и с темно-серых, чуть припухших губ не сходила легчайшая улыбка.       Когда Мерсер дошел до фальшивого изумруда, эльф остановил его:       ― Покажи мне ущелье, где ты нашел кольцо.       Тот послушался и повел данмера вглубь леса. Роща наполнилась треском и шорохом. В паутине, тянувшейся между ветвей, бусинками поблескивала вода.       На поляне, ярко освещенной Массером, Серый Лис остановился и положил руку на камень с загадочной птицей.       ― А вот и Соловьиный Зал, ― чуть слышно пробормотал он. ― Как близко…       ― Что? ― переспросил Мерсер. ― Что близко?       ― Ничего, ― бросил Лис, рассматривая высеченный в камне символ. ― Я догадываюсь, где сейчас твой друг.       Фрей подпрыгнул:       ― Что?!       С верхушек деревьев, крича, сорвались в небо вороны. Мерсер вздрогнул: только бы не те же самые.        ― Если, конечно, он так талантлив, как ты говоришь, ― данмер провел ладонью по граниту. ― Тогда все сходится.       Мерсер схватил Лиса за рукав:       ― Что сходится? Где он? Откуда ты все это знаешь?!       Эльф усмехнулся.       ― Не многовато ли вопросов для одного раза? Он в доме Дралси.       ― Ты что, с ней знаком?       ― Более чем.       Влажную рощу озарило негромкое, переливистое птичье пение.       То запел соловей.       ― По правде говоря, ― продолжил Лис задумчиво, ― я и пришел в Скайрим потому, что ищу ее. Однако она прячется ото всех. И, к тому же, сердита на меня.       Что-то шевельнулось у Мерсера в груди.       Он не знал, что.       ― Но теперь, благодаря кое-кому, кого я случайно встретил на берегу, ― эльф украдкой метнул бретону свой фиолетовый хитрый взгляд, ― я знаю точно, что она жива. ― Теперь он смотрел прямо и открыто. ― Спасибо тебе.       И Серый Лис пошел прочь из ущелья.       Он двигался плавно, будто лебедь, и тонкий шелк его халата переливался в свете лун.       Мерсер побежал за ним.       ― Погоди! Что насчет Галла? Как ты узнал, что он в ее доме? Почему я должен тебе верить?       ― Не хочешь ― не верь, ― пожал плечами Лис и пнул сухие ветки.       ― Но я не понимаю! ― крикнул Фрей в отчаянии. ― Он жив или нет? Он вернется?       ― Вот этого я уж точно не ведаю.       ― Но ты же сказал!..       Темный эльф спрятал руки в рукава и зашагал дальше, не оборачиваясь. Полуголые ветви немилосердно хлестали его по худым плечам.       ― Я сказал то, что думаю, милый, ― услышал Мерсер. ― Хочешь знать, жив ли твой друг? Я думаю, что он жив. Вот и все.       Юный вор перепрыгнул через поросшую мхом корягу и ухватил Лиса за пояс халата. Тот остановился.       ― Я не хочу просто знать, ― сказал Мерсер. ― Я хочу его увидеть. Понимаешь?       Серый Лис обернулся.       Молодой, красивый, с глазами цвета лаванды.       ― Понимаю.       Мерсер вздохнул.       ― Что я должен сделать, чтобы ты мне все рассказал?       Лис посмотрел вперед, на озеро.       Массер и Секунда дорожками отражались в едва дрожащей воде. Стволы берез, белые в лунном серебре, казалось, сами источали легкий свет.       На чистом небе загорались звезды.       ― Все просто, ― сказал данмер, поворачиваясь. ― Помоги мне найти Дралси, а я помогу тебе найти Галла. Потому что я хочу того же, что и ты.       Мальчишка моргнул.       ― Увидеть.       ― Именно.       Соловей запел прямо над их головами.       ― И, возможно, ― продолжил Лис медленно, будто сам не зная, стоит ли выдавать тайну, ― может быть, пока мы их ищем, мне захочется тебе рассказать.       Мерсер Фрей взглянул на черные стены Рифтена.       Потом обратно на Лиса.       Знаменитый вор протянул вперед руку.       ― Согласен?       Молодой, еще никому не известный вор неуверенно пожал серую ладонь. Она была нежной.       И сильной.       ― Согласен.       И они молча зашагали прямиком в черную, еще влажную от дождя ночь.