Черный бархат, алый шелк

      В Солитьюде без конца лили дожди.       Они барабанили по черепице, скатываясь с островерхих крыш крупными каплями, и бежали ручьями по мостовым, помнящим, должно быть, еще Королеву-Волчицу. В воздухе стыл холод.       Начинался месяц Заката солнца.       Галлу нравился город. Здесь он вспоминал Сиродил, и хотя тоска по родине ему была чужда – слишком уж много осталось там плохих воспоминаний – улицы столицы Скайрима не казались чужими.       Стены крепости, увитые ползучим виноградом. Гирлянды выцветших на солнце флажков, - синих, желтых, красных, - натянутые поперек площади. Мост Мрачного замка. Мельница. Крики ястребов в серебристой дымке облаков.       Первую неделю пребывания Теневых Рыцарей (как метко окрестил их дуэт Мерсер, когда они шли через пустоши) в Солитьюде Галл только и делал, что зачарованно слонялся по городу. Спешить ему было некуда: мечта о Коллегии Винтерхолда растаяла, как только в воздухе запахло первым снегом. Путь на север, да еще и через горы, да еще и зимой – самоубийство для столь хрупкого организма. С неимоверной горечью (и не без уговоров одного весьма шустрого бретона) Дезидений отложил свою идею до весны.       Иногда, скитаясь по улицам, он ловил языком снежинки - и вновь вставала перед ним величественная твердыня, сошедшая со страниц древних книг.       Но с каждым днем видение становилось все бледнее и бледнее.       Ведь в Солитьюде тоже было много чего захватывающего.       Старинные улицы кипели жизнью. По мостовым стучали колеса повозок и подковы лошадей; на рыночной площади пахло свежей сталью, вином и пряностями. Там шуршали шелка, звенели кошельки, а порою, в солнечные дни, звучала музыка: это молодые барды, ученики здешней Коллегии, оттачивали мастерство игры на лютнях и виолах.       Они все были юными, со сверкающими глазами, и выделывались друг перед другом, у кого быстрее летают пальцы. Галл не мог сопротивляться прекрасному: проходя мимо, он каждый раз бросал им пару септимов (а нечувствительный к искусству Мерсер ворчал, что тот не ценит наворованное). Они учились! Учились музыке, пению, каждый день узнавали что-то, и им для этого не приходилось тайком вламываться в дома. Если бы только Галл был на их месте!       Однако перспектива стать бардом юного скитальца все-таки не прельщала. И вскоре его жадный до знаний разум нашел себе новое занятие.       Первым – и весьма любопытным – навыком, который Галл Дезидений освоил в Солитьюде, стало уличное воровство.       Одним поздним вечером они с Мерсером сидели на галерее и ели яблоки. Небо было густо-синим, как чернила. Галл любил это место: оттуда расстилался захватывающий дух вид на море. Оно обнимало острова и уходило вдаль, за горизонт, а внизу, на берегу, посверкивала и звенела башенка маяка.       Имперец рассказывал другу о звездах.       - Созвездий не так уж много, - вещал он, хрустя яблоком. Ветер приятно развевал волосы. – Всего тринадцать.       - Десять и три, - кивнул Мерсер, насупившись.       Галл еле заметно улыбнулся. Его младший товарищ учился математическим действиям. Он уже неплохо складывал и вычитал в пределах двадцати и в процессе вычислений забавно хмурил брови.       - Да, именно. Вон там, - Дезидений поерзал, устраиваясь поудобнее, и указал на небо, - Воин. Видишь эту кучку звезд? Будто меч держит. А вон те четыре звезды – Леди, его спутница. А вон, там чуть южнее, – Башня…       - Типа как знаки? – перебил Мерсер. – Ну, знак Башни там, Леди, Воина. Выходит, это на самом деле созвездия? Галл описал в воздухе неопределенную дугу, которая означала «ты прав, но не совсем».       - Ну… вроде того. У каждого месяца в году есть созвездие-покровитель. И тот, кто рожден под его знаком, всю жизнь будет ощущать на себе его влияние.       Бретон снова нахмурился.       - Но ты сказал, что их тринадцать. А месяцев-то двенадцать. Куда делось еще одно?       - Верный вопрос, - согласился имперец. – Дело в том, что созвездие Змея, оно… в общем, не самое доброе. Оно путешествует по небосклону, появляется то тут, то там. У него нет своего месяца.       Мерсер, задрав голову, разглядывал ночное небо. В руке он сжимал давно забытое яблоко. Галл соскочил с парапета, сдул кудряшки с лица и снова принялся рассказывать.       - Кроме звезд, есть еще планеты - планы аэдра. А сами звезды есть не что иное, как отверстия в Обливионе, ведущие в Этериус, план чистой магии. – Видя непонимающие глаза Мерсера, он добавил: - Так считали двемеры. Лично я в это не верю. Я думаю, что звезды – это громадные огненные шары, движущиеся и вращающиеся за счет возникающих внутри них сил.       Фрей открыл было рот (видимо, чтобы спросить, кто такие двемеры), но вопрос повис в воздухе. Его внимание снова захватил бархатистый небесный купол.       - А ты сам, умник, под каким знаком родился?       Галл пригладил кудри.       - Под знаком Вора.       Сказано было не без скромности. Все-таки Маг, Атронах или, на худой конец, Ритуал были бы куда более полезны для будущего чародея.       Однако Мерсер Фрей счел это обстоятельство вполне забавным.       - Вора! Ну надо же, - он хихикнул и хлопнул Галла по плечу. – Говорил я тебе: от судьбы не уйдешь!       Молодой Дезидений потер плечо с видом оскорбленного достоинства.       - Эй, поосторожнее там! Не знак определяет судьбу. Думаешь, если бы ты родился в месяц Леди, ты был бы девчонкой, что ли? – Мерсер расхохотался еще больше. А сиродилец устало вздохнул, не надеясь услышать ответ: - Сам-то ты кто по знаку?       Бродяга из Вэйреста сразу вдруг посерьезнел, замолчал и уставился на Галла. В густых сумерках белки его глаз казались ярко-голубыми.       - Я не знаю.       Галл повел бровями:       - Ну, а когда у тебя день рождения?       - Понятия не имею.       Это неожиданное обстоятельство почему-то взволновало Галла. Он подошел ближе и наклонил голову вбок, точно птица.       - Но как это возможно? Ведь в момент нашей первой встречи ты сказал, что тебе восемь лет! Откуда ты это знаешь?       Мерсер пожал плечами:       - Мне как-то ранней весной сказали, что мне шесть годков от роду. Снег таял, ручьи по улицам бежали. С тех пор так и считаю: тает снег – значит, уже семь. Теперь вот восемь.       Галл захлопал ресницами, отводя глаза. Ему и в голову не приходило, что это возможно. А ведь, если задуматься, его другу недоступен был целый мир. Большие числа и история, небесные тела и география, буквы и все, что написано или напечатано: стихи, повести, указатели, надписи на городских стенах… И даже такой элементарной вещи, как день рождения, в его жизни просто не существовало.       - Слушай, умник, - заговорил Мерсер, глядя на небо, - а вдруг мой знак – это Змей?       Имперец, прищурившись, посмотрел на товарища внимательнее.       В нем и в самом деле таилось нечто неуловимо змеиное. Его острые, как стекляшки, глаза даже в темноте отливали драконьим зеленым.       - Возможно. В таком случае ты либо благословлен, либо проклят. – Галл непременно добавил бы этой сентенции больше артистизма, но его разум уже был занят другим. – Мерсер, ты должен научиться читать.       Бретон тут же взвился, будто облитый водой воробей:       - Чего?! Это еще зачем?       - Без этого нельзя, - убедительно сообщил Дезидений. – Ты не можешь ориентироваться по указателям и картам, у тебя нулевой багаж знаний о мире. Ты даже этикетку на зелье прочитать не сумеешь!       - И не надо! – Мерсер высунул язык. – Я, в отличие от тебя, эту гадость вообще не потребляю!       Галл выставил вперед указательный палец.       - Дружище, быть неграмотным ужасно стыдно.       Мерсер закусил губу. По его болезненно сведенным бровям, а еще по вспыхнувшему на щеках румянцу, заметному даже сквозь темноту и слой грязи, было понятно, что аргумент принят.       - Ну, допустим, - наконец буркнул он. – Выучу я твои дурацкие буквы, только для того, чтобы ты отвязался. Но что я буду читать?       - Добуду тебе книжку, - заявил Галл, довольный.       - Каким образом?       - Украду.       Фрей иронично упер руки в боки. Яблоко упало и покатилось по каменным плитам.       - Украдешь? Ты! Не смеши! – Галл вдруг ощутил, что настала его очередь заливаться румянцем. – Ты не умеешь воровать по-человечески. Ты вечно тащишь какую-то дрянь, которую даже толкнуть никому нельзя. Потому что никому, кроме тебя, такой хлам даром не нужен!       Галл оскорбился:       - Двемерский куб – это не хлам!       - А что ты делаешь, когда тебя палят? – продолжил атаку Мерсер. – Ты извиняешься и кладешь вещь на место! Клянусь, если бы ты попал под Мост, тебя бы там даже не выпороли. Хохотали бы всей толпою, пока не померли дружненько от смеха!       Юный аристократ раздраженно закатил глаза.       Было невероятно трудно признать, что мелкий прав. Воровство, особенно карманное, давалось ему нелегко. За один лишь случай в «Ароматах Анжелины», когда Галл впотьмах разбомбил бутылку с горючей смесью, Мерсер подкалывал его неделю. И до сих пор, между прочим, подкалывает.        - Хорошо, - нехотя бросил он. – В таком случае предлагаю сделку: ты научишь меня воровству, а я тебя – грамоте. И мы оба ликвидируем слабые стороны друг друга. Идет?       Мерсер оказался так удивлен предложению, что забыл спросить, что значит «ликвидируем».       - И как ты только до этого додумался, - покачал он головой. – Ладно. Идет.       Уж кем-кем, а учеником Галл Дезидений был способным.       Закаленный жизнью нищий оказался профессионалом во всем, что касалось карманов, резаков, столпотворений, побегов, уловок и прочих скрытых от глаз прелестей воровского дела. К этому добавилось и знание Галлом замков: являясь техническим механизмом, они были подробно изучены еще дома в Анвиле, а уж научиться их вскрывать было теперь делом двух минут. Он впитывал новые знания, как бумага – масло.       А воровство (при всей своей этической недопустимости, немало волновавшей Галла, пока он впервые срезал с чьего-то пояса кошелек) оказалось делом интересным и даже возвышенным, если подходить к нему с умом. У Мерсера было странное чутье на жертв. Бывало, подойдет к какому-нибудь невзрачному крестьянину, а у того в сумке окажется мешок золотых. Или, наоборот, остановит Галла, рвущегося опробовать новоприобретенный навык на альтмерке, прогуливающейся в саду Синего дворца, и покажет: кошелек у той привязан к поясу серебряной цепью.       Сам бретон объяснял это везением, положением солнца и еще парочкой столь же неубедительных вещей, и Галл решил пойти дальше. Основой его собственной воровской системы стало наблюдение.       Он обнаружил, что каждый человек несет с собой набор знаков, отметок и признаков, которые, если их верно истолковать, могут сказать многое. Например, по обуви легко определить, где наблюдаемый ходил, долго ли, давно ли. Стоптанные сапоги – долгая дорога. Это, естественно, самый общий случай. У вельмож не бывает стоптанных сапог: они всюду ездят. У бедняка, владеющего единственной парой обуви (и та досталась от отца), протяженность пути можно определить лишь по степени скоса подошвы. Галл завел мысленную книгу, куда заносил все более и более мелкие подмеченные им детали. Мозоли на пальцах писцов и музыкантов. Железное кольцо неверной жены, купленное взамен потерянного золотого. Синяк на руке начинающего лучника.       Многое о людях могла рассказать их манера передвижения. Изучая следы, оставленные в пыли, имперец изучал осанку и походку. В частности, выяснилось, что молодую модницу можно вычислить по еле заметному косолапию, вызванному чрезмерной узостью туфелек. А некоторые стражники – этому загадочному факту Галл так и не нашел объяснения – почему-то прихрамывали на одно колено.       Кроме наблюдения, немало пользы приносила стратегия.       Было разработано несколько схем. Они включали в себя – в разных пропорциях – отвлечение, обман, хитрость и быструю ретираду. В толпе (которая собиралась обычно на рынке или возле Коллегии, когда барды давали красочные выступления) работал прием «толкни, стяни и убеги»; добросердечные особы женского пола велись на Галловы печальные глаза и несчастный вид, в то время как Мерсер обчищал их карманы. Парочка старушек попалась на предложении донести сумку (из которой в процессе пропадало некоторое количество вещей). Золото, полученное таким образом, мальчишки тратили по-разному: Мерсер почти все спускал на еду, а Галл, не собиравшийся изменять себе даже в столь ограниченных условиях, - на книги.       Жили они в катакомбах. Вернее сказать, ночевали: днем в городе было чем заняться, да и сам найденный ими приют оставлял после себя жутковатое послевкусие. Под потолком вился холодный туман; со стен свисали гроздья бородатого мха, недобро шуршавшие при малейших движениях воздуха, а в стенных нишах пылились скелеты. Здесь царила сырая прохлада, приносившая с собой мертвенный запах давно разложившейся плоти. В катакомбы не заглядывал никто, даже Стирр – молодой служитель Аркея с пронзительно-синими глазами, живший в часовенке, что примыкала к Залу мертвых. Беглецы стащили из углов пару лавок, раздобыли в нишах несколько телячьих шкур (ну и что, что они пахнут костями?..), расставили огарки свечей – и получилось вполне сносное место для ночлега. Еду они воровали на рыночной площади, а иногда и у Стирра, через подвал забираясь в его жилище. Там было душно; очаг с открытым огнем дымил прямо посреди кухни, а со свода потолка свисали душистые связки трав. Схватив со стола окорок или кусок сыра, воры бесшумно уходили тем же путем, что вошли: через глухую, покрытую паутиной подвальную дверь катакомб.       А утром возвращались на улицу.       Несколько часов на площади – и вот уже в карманах позвякивает добыча, а сами Галл и Мерсер, незаметные и чрезвычайно довольные собой, вольны делать все, что им вздумается. Они слонялись вместе по дворам и переулкам, забирались в чужие сады, чтобы полакомиться там ягодами и поваляться в тени деревьев, рассказывая друг другу истории, пока не нагрянет хозяин… Но иногда, словно следуя некоему молчаливому соглашению, они разбредались в разные стороны и растворялись среди увитых мхами стен Солитьюда, предоставленные каждый самому себе.       В такие часы Галл любил гулять по городу. Он бродил по улочкам, рассматривая причудливые очертания зданий. Особенно же его очаровал верхний квартал – тот, над которым возвышались гордые очертания Синего дворца с его аквамариновыми куполами, не терявшими цвет даже в пелене дождя. Он жаждал попасть туда, – главным образом из-за крыла Пелагия, о котором столько читал, - но стража не пускала его дальше, чем за ворота, и он, ничуть не опечалившись, отправлялся исследовать окрестности.       Стрельчатые окна Коллегии бардов сияли витражами. По вечерам, когда темнело, в них зажигались огни, и они светились, роняя на мостовую янтарные отблески.       Невероятной была и океанская галерея, где состоялся тот достопамятный разговор о звездах. Оттуда можно было увидеть порт, залив, море со сверкающими, точно осколки, кусками льда – и даже, если хорошенько извернуться, болота и пустоши Морфала, которые они пересекли с таким трудом.       Всего за несколько таких долгих прогулок Солитьюд для Галла перестал быть громадой из камня и скал и превратился в разноцветное скопище маленьких деталей, вышитый тонкими нитями гобелен.       Вот старый дом на углу. С острой крыши сползает виноград. Серые доски еще пахнут недавно прошедшим дождем; если присмотреться, можно увидеть, как по ним ровным строем маршируют древесные жучки.       Медные ручки дверей. Фонарные столбы, похожие на виселицы. Тени ястребов, парящих над городом. Тяжелый скрип мельничных колес. Запах хвои: повсюду растут пихты и можжевельник. Призывный звук трубы за стенами Мрачного замка. Алые знамена. Шум воды из глубины колодца. Звуки лютни, доносящиеся из открытого окна.       И всюду – одно сочетание: серый, твердый гранит – и ласкающая, стелющаяся, обвивающая его зелень.       И все же, несмотря на красоты улочек и улиц, было место, к которому Галла тянуло сильнее всего.       В одной из городских стен обнаружил он ход к морю. Темные, пахнущие сырым камнем коридоры привели его вниз, к подножию скалы, к заливу.       Там шумели травы и цветы. Свежий морской ветер нес с собой звон корабельных колоколов. И там сидел он часами, один, слушая крики чаек и игру воды, и всматривался вдаль, на заснеженные гребни гор. Чертополох колол кожу сквозь протершуюся ткань; ноги затекали, а земля холодила кости, но Галл только сворачивался по-новому, забирался на камни и продолжал смотреть. Стоящий рядом фонарь с мелодичным скрипом покачивался на ветру. А вдалеке, там, где залив сливался с океаном, приходили в порт и уходили обратно в море остроносые имперские корабли.       Худой мальчишка в истертой куртке сидел неподвижно на камнях, возвышаясь над водой, точно фигура на бушприте, и думал: если уж боги соизволят послать ему чудо и оставят в живых, то он поселится в городе, где будет море, или озеро, или хотя бы река. Чтобы воздух там был пропитан сыростью и влагой, и в любое время суток раздавались бы над ним голоса чаек.       А когда воздух начинал темнеть, он прогонял грезы прочь и возвращался в город, где Мерсер Фрей уже нетерпеливо ждал его в условленном месте.       Они перекидывались парой колкостей (не несших, впрочем, ни малейшего оттенка недружелюбия) и отправлялись на поиски развлечений.       Вечером же, вернувшись в катакомбы через заросшее колокольчиками кладбище, с карманами, полными монет и вкусностей, - хохочущие, растрепанные, убегающие от стражи, - они садились на одну из лавок в уголке, где на них не пялились пустыми глазницами вельможи-мертвецы, и при масляном свете свеч Галл показывал Мерсеру букву за буквой в книгах, которые сам для него и украл. Ученик шевелил губами, складывая из них слова, и чертил их в пыли найденным где-то кинжалом.       Жители города знали обоих в лицо, но в большинстве не обращали внимания. Только Октав Сан, торговец пряным вином, Анжелина и рыжеволосый малыш-норд по имени Фолк, покупавший на площади яблоки по повелению мамаши, всегда улыбались им. Остальные же предпочитали спешить по своим делам, не замечая никого и ничего вокруг.       Так тянулись дни. Они складывались в недели; приближался месяц с тех пор, как маленькие бродяги пересекли Морфал и вошли, спрятавшись среди торговых повозок, в Солитьюд. Ползучие ветви, обвившие стены крепости, почернели; в воздухе запахло зимой, и теперь, прячась от дождей, бретон и имперец торчали безвылазно в катакомбах, споря о том, что за зверь держит чашу с пламенем (Галл был уверен, что дракон, а Мерсер утверждал, что всего-навсего лошадь), и шарахаясь от любого стука.       Когда это им наскучило, они отправились в торговый квартал, где бесцельно шатались по магазинам, пока взгляды торговцев не становились совсем уж недобрыми. Любили они заглядывать и в «Ароматы» к Анжелине Моррар, необыкновенно красивой девушке с каштановыми косами до пояса (дружба с аптекарями входила в условия выживания Галла). В ее лавке пахло грибами, которые она всюду раскладывала для просушки, и цветами пушицы. Мерсер обыкновенно начинал озираться в поисках добычи, а Дезидений, преодолевая природную застенчивость, начинал разговор о собачьих корнях, яйцах коруса или иных вещах, которые видел только на картинках. Пока Анжелина вслух изумлялась познаниям юнца, ушлый бретон успевал стащить с полки склянку-другую.       Такая жизнь Галла не томила. Но в душе у него зрело смутное ощущение, будто что-то должно произойти.       И это произошло.       Однажды вечером в Лоредас они с Мерсером наведались в таверну. Хозяин относился к мальчикам с добротой и каждый раз наливал им по стаканчику тыквенного сока. Там можно было скоротать вечер за пением и игрой в кости, но «Теневые рыцари» предпочитали отрабатывать в таверне навыки воровства.       За окном шумел дождь. Группа рабочих из доков распевала нечто веселое и разбрызгивала пиво из кружек. Длинноволосый бард, опершись на горшок с лавандой, перебирал струны лютни. Каджит за столом раскладывал пасьянс. С железной люстры, подвешенной на цепях в центре зала, капало масло.       Лица посетителей расплывались в тумане свеч. Мерсер шнырял между столами под видом то ли разносчика, то ли уборщика, высматривая жертву, а Галл рассеянно следил за ним из-за стойки. Дразнящий аромат печеной свинины мешал сосредоточиться: все человеческие существа в одночасье показались скучными и, в сущности, безынтересными. Или, во всяком случае, представляющими куда меньше интереса, чем вышеупомянутая свинина.       И вдруг его взгляд остановился.       За дальним столиком, возле окна, сидела темная эльфийка. Данмеры здесь не были таким уж редким явлением: в конце концов, после Красного года они рассыпались по всему Скайриму. Но эта женщина разительно отличалась от всех, кого Галл когда-либо видел.       Она была красива, потрясающе красива, эта данмерка. Угольно- черные волосы, уложенные в хитрую прическу, спускались по краям лица локонами, которые она нервно накручивала на палец. Богатое платье открывало жилистые серые руки, волнами темно-красного бархата спускалось на пол. В остроконечных ушах поблескивали цепи колец.       Это была аристократка. Настоящая данмерская аристократка из Морровинда.       Сошедший с окон витраж из дома его отца.       Сглотнув, Галл сполз из-за стойки и подобрался чуть ближе. Рядом раздался свист:       - Крутая штучка.       Мерсер, оказывается, пришел к тем же выводам.       - Почему мы ее не видели? – шепнул он, впиваясь пальцами в Галлово плечо.       - Потому что она приехала сегодня, - тем же шепотом ответил Дезидений. – Посмотри на подол.       И, действительно, подол ее наряда извалялся в грязи, будто она волочила его по лужам.       А Фрей уже взял быка за рога.       - Отвлеки ее. А я зайду сзади, - пробормотал он возбужденно. – Смотри, сумочку на стул повесила. Пропасть мне пропадом, если это не кожа гуара!       Галл согласно кивнул, хотя почему-то именно сейчас столь любопытные подробности его не волновали.       В отличие от ее лица.       Люди по большей части считают меров непривлекательными (справедливости ради - взаимно), их черты кажутся им слишком рублеными, острыми. Но в той женщине черты эти – резко вычерченные скулы, вытянутые к вискам глаза, проступающие над глазницами кости черепа, похожие на крылья, - переплавились вдруг в каноническую стройность, почти архитектурную гармонию линий, которая встречается лишь у царственных особ.       Мерсер прервал вихрь эстетического наслаждения и ткнул Галла в бок.       - Чего уставился, разиня? Вперед!       Имперец, выходя из забвения, торопливо шагнул к жертве - и едва не напоролся на пустой стул.       Она отвлеклась от созерцания пустоты перед собой и повернулась.       Ее ярко-алые глаза были точно вишневый сок, который остается на пальцах, если раздавишь ягоду.       - Мальчик? – Низкий голос отливал то ли серебром, то ли равнодушием. – Что тебе?       Однако, когда эльфийские глаза-вишни встретились с другими, большими и темными, выражение ее лица резко изменилось.       Данмерка замерла, как дитя, которое увидело нечто очень интересное. Уголки губ поползли вверх.       Немигающий взгляд, казалось, был направлен не на, а внутрь.       - Любезная леди! - заговорил Галл, не в силах отвести взора. – Скажите, а вы были в Морнхолде?       Он умудрился задать глупейший вопрос из возможных. Ему приходилось отвлекать людей разговорами о Нумидиуме, Эбонхартском пакте, Сердце Лорхана или любой другой крупице знания, которое он вынимал из своей головы и бисером рассыпал вокруг себя; но почему-то именно отнюдь не детская эрудиция уступила место чисто младенческому любопытству.        Он не говорил. Он спрашивал.       - Была, - ответила эльфийская леди. – У меня брат там живет.       Она с интересом наклонилась чуть вперед, ожидая продолжения диалога. Мерсер подмигнул из тени.       Галл сглотнул, чувствуя, как красноречие куда-то улетучивается.       - А правда… - он лихорадочно перебирал в своем мозгу факты, незнание которых могло бы выдать его за обычного ребенка-приставалу, - а правда, что добраться до Морнхолда можно только с помощью магии?       На этот раз данмерка ничего не сказала.       Она сощурилась, и пристальный взор ее – в сочетании с легкой, почти коварной улыбкой – вызывал беспокойство. В вишневых глазах таилась та же самая охотничья искра, что плескалась во взгляде у Мерсера.       Боги, Мерсер!       - Неправда, - наконец проговорила эльфийка. – Кто вас учил?       Имперец замер.       - Нас? Простите... кого вы имеете в виду?       Песня на другом конце зала замолкла, и в тишине отчетливо послышался скрежет разрезаемой кожи.       - Тебя, - сказала она, - и твоего миленького дружка.       И быстрым, отточенным движением, прежде, чем Галл успел хоть что-то сообразить, она повернулась, схватила Мерсера за запястье – тот взвизгнул от боли - и в тот же миг оказалась на ногах.       Дезидений кинулся было бежать. Но стальная рука поймала и его.       Пальцы у нее были что кандалы.       - Художественная самодеятельность, - удовлетворенно произнесла аристократка. – Невинное начало.       Мерсер провыл нечто непечатное. Он дергался и пытался вырваться, как лисенок, угодивший в капкан.       Галл зачарованно уставился на таинственную даму. Теперь, когда она стояла ближе к свече, он заметил странные детали, ранее от него ускользнувшие: высушенные и потемневшие веки, сверкнувшую в волосах острую спицу, тонкий шрам давно стертой татуировки у виска.       На кончике языка пульсировал единственный вопрос.       - Кто вы такая?       Данмерка усмехнулась беззвучной, только ей одной понятной шутке.       - Кажется, я не представилась, – она стряхнула волосы с лица, золотой обруч лукаво блеснул. – Приятно познакомиться, парни. Я - Гильдия воров.