Да правит она долго!

      Туман опускался на болота, окутывая Сероводье белой пеленой, делая этот мир призрачным, нереальным, будто придуманным, пасмурным и свежим, пахнущим лесной ежевикой и сыростью. Мертвые больше не угрожали живым, и зима не должна была стать долгой и беспощадной настолько, чтобы умерших нельзя было похоронить в излишне твердой, замерзшей земле. Зима казалась скорее незваной гостьей, чем полновластной хозяйкой — нерешительно и робко потопчется на пороге, роняя растаявшие снежинки с меховой волчьей шубы, и уйдет прочь, постукивая клюкой, уступая дорогу весне и новому, долгому и цветущему лету.       Сероводье было полностью готово к зиме, если она наступит — теперь уже точно готово. Мира знала, что у них хватит припасов ровно на пять лет, если вдруг придет та самая Великая Зима, долгая ночь и те жуткие времена, когда люди рождаются и умирают во мраке. Но вряд ли такая зима наступила бы в скором времени, наоборот, стоило ждать прихода весны, а значит, и бояться было нечего, но необходимо быть готовыми ко всему. Готовиться ко всему, но не бояться ничего — этому Миру научил отец, когда обучал ее тонкостям владения оружием. Она использовала это знание, когда сражалась с кем-то — старалась просчитывать все возможные действия соперника, все его вероятные атаки — и не боялась ни одной из них. И зимы тоже не боялась.       Мягкая болотистая почва заглушала ее шаги, пока Мира шла по тропинке, сжимая в руке острогу, которой собиралась ловить рыбу или лягушек — кто попадется. Лягушки не менее вкусны, чем рыба, если уметь их приготовить, а кухарка Сероводья потрясающе готовила лягушатину.       Мира шла так тихо, как стелющийся по земле туман. Мира сама была туманом, шаги ее были бесшумны, а глаза горели зелеными болотными огнями азарта — ну же, попадись мне! И попалась: справа раздалось громкое лягушачье кваканье, и Мира тут же отреагировала, резко разворачиваясь и бросая острогу в сторону звука. Огромная лягушка издала последний в своей жизни голос, пригвожденная к земле и пробитая насквозь. Мира подняла острогу, стряхивая добычу с острия в набедренную сумку. Лягушка была гораздо больше, чем те лягушки, что они ели за Стеной. Только на болотах Сероводья водились такие — крупные, жирные, и на вкус не хуже, чем рыба или даже кролик.       Но Мира пошла охотиться не потому, что хотела лягушатины. Она хотела собраться с мыслями.       Бран Старк, мальчик-калека, Трехглазый Ворон — теперь он король Семи Королевств. Точнее, Шести — Мира никак не могла привыкнуть, что Север стал независимым. Бран подарил ему эту привилегию первым делом, как только назвался королем.       Бран, тот, кого она защищала, тот, кто так сильно нуждался в ней — сейчас он, наверное, и не вспомнит, кто она такая. И, тем более, кто такой Жойен, который погиб на пути к их цели. Там, на краю света, Мира чуть не сошла с ума, лишившись брата, и утешало ее только то, что она была нужна Брану. Молодой лорд Старк стал новым смыслом ее жизни.       Но Бран, которого она знала, умер в той пещере. Умер вместе с Жойеном, Ходором и своим лютоволком. Выжила только Мира — и ей придется нести это бремя.       Леди Рид глубоко вдохнула свежий туманный воздух, и вдруг боковым зрением заметила яркую вспышку красного цвета посреди зеленого и коричневого цветов. Пригляделась — морошка. Опустившись на колени у куста, пачкая бриджи в топкой грязи, Мира набрала полные горсти свежих и холодных ягод, оставляющих красные, как кровь, пятна на ее ладонях. Их вкус наполнял ее рот свежим и терпким вкусом раннего утра, белого тумана и лесного рассвета. Она очень скучала по морошке — такая ягода росла только здесь, и в детстве они с Жойеном специально искали растущие беспорядочно кусты, спорили, кто отыщет морошку первым, и побед у них было равное количество, потому что на стороне Миры были быстрота и ловкость, а Жойен был более внимательным и наблюдательным…       Как же Мира скучала по нему. Здесь все напоминало ей о нем — Сероводье дышало Жойеном, небо было цвета его волос, листва — цвета глаз, и все закоулки Перешейка напоминали ей о нем, все уголки Сероводья они оббегали вместе, то играя, то прогуливаясь — а теперь Жойена не было, как будто исчезла и часть Миры. Важная и неотъемлемая ее часть. Ее душа.       Возможно, она скучала не только по Жойену.       За Стеной Мира какое-то время думала, что влюблена в Брана. На ее глазах он из подростка превратился в красивого юношу, и она иногда ловила его взгляды на себе — Бран смотрел на нее с восхищением и любовью, когда она грела его руки — в ответ согревал ее ладони, но они ни разу не переступили черту, даже словом не обмолвились о чувствах. Рядом всегда был Жойен, и при брате Мира стеснялась, Бран же… может, и не чувствовал ничего подобного, просто Мира себе это вообразила, выдавая желаемое за действительное. Но она знала, что любила его.       Раньше.       Леди Сероводья поднялась на ноги и отерла ладони от красного сока об и так уже испачканные бриджи. Утро уходило, уступая место дню — солнце поднималось все выше, рассеивая белесый туман и освещая болото, переливающееся под его лучами. Поверхность воды начинала блестеть, а воздух становился теплее. Нужно было спросить у мейстера Уилла, насколько вероятно скорое наступление весны…       Да вот же мейстер Уилл, с удивлением поняла Мира, увидев, как старик идет к ней, забавно перепрыгивая с кочки на кочку и пыхтя от усердия и старания не упасть.       — Миледи! — мейстер помахал рукой, подзывая Миру, и она легко побежала к нему, не боясь упасть в трясину и перелетая с одной кочки на другую. В три грациозных прыжка Мира достигла старика, и аккуратно поддержала его под локоть. Мейстер благодарно улыбнулся.       — Миледи, простите, что нарушил ваше уединение, — проговорил он. — Я узнал, где вы, от стражи… Я не стал бы беспокоить вас зря, но это дело чрезвычайной важности!..       Его щеки, сморщенные, подобно печеным яблокам, раскраснелись, глаза блестели, и он не набросил шубу.       — Это дело столь важно, что стоит обсуждать его прямо здесь? — спросила Мира, мягко улыбаясь старику. Уилл смутился.       — Конечно, миледи, пойдемте в замок.

***

      Вернувшись в замок, Мира отдала пойманную лягушку кухарке, распорядилась насчет чая, переоделась в чистую одежду и вымыла лицо и руки от ягодного сока — она делала все нарочито медленно, не желая слышать от мейстера ту самую новость чрезвычайной важности. Что могло заставить старика Уилла так всполошиться, чтобы он побежал за своей леди на болото, даже забыв надеть шубу?       Взяв чашку чая из душистых болотных трав, она вдохнула его пряный аромат, сидя напротив мейстера, который точно так же баюкал чашку в ладонях, согревая руки. Мира ободряюще улыбнулась ему, делая глоток чая, что приятным теплом растекся по телу изнутри.       — Итак, что вы хотели мне сообщить?       — Когда вы были на охоте, прилетел ворон, — краснея от волнения, проговорил старик. — Ворон из Королевской Гавани. Вас… Вас приглашают ко двору, миледи.       Вместо того, чтобы подавиться чаем, Мира просто медленно отставила чашку в сторону, и лицо ее побелело, как бумага, а глаза метнули зеленые молнии, прожигая мейстера пронзительным взглядом.       — Миледи? — взволнованно прошептал он.       — Я никуда не поеду, — отчеканила Мира. — Я. Никуда. Не. Поеду. Я — леди Сероводья, а не придворная дама! Я должна быть здесь!       — Кхм, — замялся Уилл. — Официально лорд Сероводья все еще ваш отец. Он ведь жив, пусть и не совсем здоров. Даже если он и передал вам все полномочия, до своей смерти лордом Перешейка и Сероводья считается Хоуленд Рид. Вы же, миледи, позаботились о многом, и можете уехать со спокойной душой. Более того: для Сероводья будут очень полезны связи с Королевской Гаванью, пусть даже Север и не входит в число владений короны. Вы еще совсем неопытный политик, миледи, но поверьте моему опыту…              — Кто писал письмо? — резко оборвала его речь Мира. — Кем оно подписано?       — Десницей короля, — озадаченно пробормотал Уилл. Про отношения Миры и Брана старик мог только догадываться, но, увидев выражение ее лица, понял, что они со королем могли быть гораздо ближе, чем просто вассал и сюзерен.       — Миледи, вы и его величество… Между вами…       — Нет! — леди Сероводья вскочила на ноги, и ее глаза полыхнули злостью. — Нет! Никогда! Ничего не было! Не будет! Не может быть!       — Его величество обидел вас? — растерянно прошептал мейстер.       Мира поняла, о чем он подумал, и поспешила успокоить старика:       — Нет, нет, не обидел. Все в порядке. Я в порядке. Мне… Мне нужно подумать. Всего один день. Вызов ведь не срочный?       — Нет, — ответил Уилл. — Более того, миледи, я бы сказал, что это письмо написано очень осторожно и тщательно. Судя по слогу и почерку, человек, пишущий его, старался подбирать слова максимально аккуратно.       Мира вздохнула, опускаясь обратно в кресло. Что ей думать — она понятия не имела.

***

      Бран видел все, присутствуя незримым призраком в той комнате, где беседовали Мира и старый мейстер. Видел злость Миры и слышал, как она кричит, что ни за что не поедет в столицу, что между ними ничего не было и не могло быть. А если и правда не приедет? Но не будет же он силой принуждать ее?       Брану была нужна Мира. Она была, как свежий ветер. В Красном Замке было так душно, так темно — Бран нуждался в свете и свежести. Он ненавидел свое увечье — будь у него здоровые ноги, он сам вскочил бы в седло коня и прискакал бы на Север. Без лордов, без свиты, даже без слуг — один. Нашел бы постоянно перемещающееся диковинное Сероводье и упал бы в ноги леди Рид, вымаливая прощение. И она бы могла его простить, не будь он калекой… Бран часто думал об этом. Там, за Стеной, он не раз хотел признаться Мире в любви, но молчал, одергивая себя. Каждый раз напоминал себе, что не может дать ей ничего, кроме боли и забот, и именно это она от него и получила. Да и если бы он сказал Мире, что любит ее — что бы она ответила? Вряд ли это было взаимно. Она не стала бы высмеивать его, но все же…       Бран откинулся на спинку кресла и распорядился, чтобы слуги позвали Тириона. Вскоре карлик оказался в его комнате, и с порога заметил, что Бран выглядит необычно взволнованно.       — Что произошло, ваше величество? — спросил Тирион.       — Она может не приехать, — сказал Бран, и в его глазах мелькнуло отчаяние. — Что тогда? Она — леди Сероводья… Будет, когда ее отец умрет. Что мне делать, лорд Тирион?       Десница задумчиво постучал пальцами по подлокотнику своего кресла.       — Вы любите ее, ваше величество?       Бран замешкался — ему было трудно говорить об этом вслух. Он даже имя Миры не мог озвучить. Будто, если о его чувствах услышит кто-то, кроме Миры, он потеряет ее. Любовь к Мире была доверчивой зеленой птичкой у него в ладонях, а маленькие птички боятся громких звуков.       Он молча кивнул.       Тирион улыбнулся.       — Была моя любовь весны прекрасней, и зеленее трав ее глаза… — пропел он себе под нос. — Если леди Рид откажется приезжать к вам — то вы приедете к ней, — решил Тирион. — Мы организуем путешествие к Перешейку, и вы сможете поговорить с ней. У казны хватит на это средств. Но, быть может, ей просто нужно немного времени?       Бран усмехнулся. Тирион не мог видеть Миру, но знал это — очевидно, он хорошо знал женщин.       — Один день, — проговорил король. — Один день, и она решит.       — Ваше величество, вы дали ей всего один день? — взволновался карлик.       — Нет, — ответил Бран. — Не я дал ей так мало времени. Она дала мне столько.

***

      Мира не могла думать ни о чем, кроме предложения короля. Эта мысль преследовала ее повсюду, шла за ней по пятам, тенью мерещилась в углах замка, кричала голосами болотных птиц, сверкала лучами зимнего солнца в воде: Бран ждет ее, Бран зовет ее. И тут же Мира себя одергивала — не Бран. Письмо было подписано его десницей.       О Тирионе Мира знала мало, только смазанные слухи, и из услышанных пересудов ей было известно, кроме всего прочего, что он — очень умный человек. Что, если ее присутствие при дворе нужно вовсе не королю? Что, если это изощренная политическая игра? Дом Ридов — всего лишь знаменосцы Старков, но после множества войн большинство великих Домов просто вымерло; кто знает, какую роль может занять Сероводье на политической арене? Может, через него корона хочет повлиять на отныне независимый Север?       Мира не могла есть: заставляла себя проглотить потрясающе вкусно приготовленную кухаркой маринованную в травах лягушатину.       Мира не могла спать — закрывала глаза и видела Брана, видела снежные заносы в человеческий рост на краю света, видела мертвое тело брата, покрытое снежным саваном, видела сияющие голубые глаза мертвецов, и по позвоночнику ее ползли холодные мурашки. Столько мыслей роилось в ее голове, и леди Сероводья просто лежала без сна под теплым одеялом из медвежьей шкуры, щурясь на горящий в изножье кровати светильник. Она может остаться здесь, прикрывшись своим новым титулом, независимостью Севера, отказать самому королю — возможно, во всех Шести Королевствах только у нее было такое право. Но тогда Мира никогда не узнала бы, что хотел сказать ей Бран, и хотел ли вообще.       К тому же… Она отрицала это изо всех сил даже в мыслях, но ей ужасно хотелось снова увидеть его. Увидеть, каким он стал. Сколько бы Мира ни пыталась убедить себя в собственных же словах: «ты умер в той пещере», она понимала — Бран не умер для нее. Бран все еще болел там, слева под ребрами.       А может, он прямо сейчас был здесь и видел ее?..       Мире стало страшно. Она знала об этой способности Брана, но раньше не задумывалась о том, что он может смотреть на нее и видеть ее в любой момент. Даже когда она спит, переодевается или купается… Мог ли Бран себе такое позволить? Почему нет? Короли позволяют себе все, а дочери простых знаменосцев вряд ли волнуют их больше, чем обычные селянки-простолюдинки.       Подумав об этом, Мира рассердилась, рывком натягивая медвежью шкуру на грудь и зарываясь в перины с головой, так, чтобы наружу торчали только черные кудряшки. Чертов Трехглазый Ворон! Нет нигде от него покоя! Как же она его ненавидит!       Пару минут Мира гневно сопела под грудой тяжелых и жарких перин, а потом резко села, и одеяла сползли с ее голых плеч. Уставившись в ночную темноту, леди Сероводья громко спросила:       — Бран, ты видишь меня?!       Ответом ей было лишь молчание зимней ночи да шум ветра за окном. Брана не было здесь. На самом деле не было. Мира не могла этого знать, но ей вдруг стало спокойно, и она опустилась обратно на подушки, повернулась на бок, по-детски подложив под щеку кулачок, и спустя минуту уже сладко спала, не видя снов.       Небо Севера медленно светлело на горизонте.

***

      Бран запрещал себе смотреть на Миру. Он мог видеть, что угодно, любой уголок мира, какой пожелает, но он хотел сосредоточиться на делах: подготовке к зиме, отстройке разрушенной драконьим пламенем столицы, поимке того самого дракона, который мог быть опасен, учитывая его огневую мощь и теперешнюю неуправляемость из-за потери матери и всадницы…              Бран заставлял себя думать о зиме, драконе и подсчете стройматериалов, но все равно постоянно возвращался мыслями к Мире. Один день плавно перетек в целую неделю — он не мог решиться посмотреть на нее, чтобы узнать ее намерения. Он слишком боялся отказа, даже если в таком случае сам поехал бы к Перешейку. Отказ — был бы слишком болезненным, больнее, чем упасть с башни Винтерфелла, ломая позвоночник — но на что он мог надеяться, кроме как на отказ? Лучше было просто не знать, откладывая момент, когда станет известна правда.              Бран закончил сегодняшние государственные дела — потер переносицу, коротко вздохнув. Двенадцать дней прошло с того момента, как Мира кричала своему мейстеру, что никогда и ни за что. Двенадцать дней. Сколько это часов, двести восемьдесят восемь? Бран попытался посчитать, сколько секунд в двенадцати днях, но сбился со счета. Отъехал от стола, самостоятельно двигая кресло на колесах, что специально для короля сконструировали искусные мастера, и подкатился к окну.       Небо окрасил закат — нежно-розовый, а не ярко-алый. Возможно, это было хорошим предзнаменованием. Алый, кровавого оттенка закат — обычно всегда дурной знак: день будет холодный и ветреный. Когда на Винтерфелл напал Теон Грейджой, закат накануне был именно таким — красным, как кровь. Тогда Бран был чересчур восприимчив к мелочам и во всем видел знаки судьбы. Сейчас — просто пожалел, что в небе нет ничего зеленого. Здесь, в Красном Замке, было так мало зелени, именно зелени, а не ярких цветов, а Бран скучал по ней — видя зеленую траву и листья, даже изумруды, он вспоминал о Мире. Если бы она прибыла сюда — он бы обязательно приказал сшить для нее серебристое платье, расшитое изумрудными нитями — в цветах ее Дома. Она была бы так прекрасна в нем — леди Сероводья… нет. Королева Шести Королевств, ее величество Мира Старк.       Бран мечтательно прикрыл глаза. Он почти видел это — в туманном мареве различал весело улыбающуюся Миру в серебряно-изумрудном платье, с блестящей золотой диадемой в черных кудряшках. Видел, как набрасывает на ее плечи плащ с изображением лютоволка, слышал, как они произносят перед септоном свадебные клятвы, и ощутил на своих губах невесомый поцелуй — то ли очередное видение Трехглазого Ворона, то ли всего лишь больная фантазия влюбленного мальчишки.       Возвращение к реальности было неприятным. Бран чуть не застонал от разочарования, осознав, где он и кто он. Поцелуй на губах оказался просто порывом ветра из распахнутого окна. Все остальное — выдумка. Иллюзия. Глупости. Он же так хотел верить, что не способен больше на человеческие чувства! Он хотел убедить в этом Миру — и убедил.       Она могла жить без него, жить легко, просто и спокойно. Управлять Перешейком и Сероводьем, гулять по своим любимым болотам, охотиться на лягушек, ловить рыбу, и однажды выйти замуж за человека, способного ходить и бегать, и родить от него детей, которых не мог иметь Бран… Он не мог ничего — и не хотел ничего. Королевский титул был не желанным достижением, а навязанной повинностью. Бран бы предпочел не править, а уйти за Стену, туда, где жил предыдущий Ворон, врасти в дерево и остаться там навеки.       — Ваше величество? — Тирион, вошедший в королевские покои, был взволнован и радостен, зная, что Брану понравится его известие. Бран скрипнул колесами кресла, разворачивая его от окна и устремляя пронзительный взгляд на десницу.       — Да, лорд Тирион?       — Только что прилетел ворон из Сероводья, — сообщил карлик. — Леди Рид дала свое согласие. Скоро она будет здесь.