I. Кшесинская

      Ася редко сбегала из Питера за рубеж. Этот город снотворил, умиротворял. В свете сонно зевающих фонарей тихо-тихо, подобно пушинкам, осыпавшимся с крупно связанной белой шали, на землю, вальсируя, падали хлопья снега.       Пока Москва бодрствовала и гудела, в Санкт-Петербурге висел полумрак. Таксист был молчалив. Плечи были налиты приятной, заботящей мысли усталостью.       Трель телефона послышалась громкой.

      «Есть ощущение, что уже две наших встречи прошли неудачно. Мне бы не хотелось, чтобы Вы думали обо мне плохо. Могу я надеяться на то, что Вы согласитесь на третью?»

      Задавшись вопросом, где он взял её номер, Ася его ему не задала. «Вам так небезразлично, что я о Вас думаю?»       Как бы то ни было, это было приятно. Арсений был привлекателен, Ася была не обременена.

«Если бы мне было безразлично, я бы Вам не написал. Предлагаю пари. Сегодня меня попросили описать Вас одним прилагательным. Попробуете угадать, какое я выбрал? Если у Вас не получится — Вы согласитесь на встречу».

      В характере Вяземской не было озорства. Ей была интересна стабильность и определенность. Но в этот спокойный снотворящий вечер ей вдруг захотелось ввязаться в сомнительную авантюру. «А если получится?»

«Тогда я отправлюсь на встречу с Вами».

«Чувствую некоторый подвох...»       Под рёбрами сладко кольнуло от жажды победы. Приятное предвкушение. В этот момент она вовсе не думала об Арсении; ей захотелось развеяться, выбраться из рутины.

      «Какие подвохи?! Вы обижаете... Ну, хорошо, тогда в случае Вашей победы я выполню Ваше желание. Договорились?»

      Покинув такси, Ася глянула на неспокойную гладь воды с набережной и, завернув во дворы, ещё пару минут задержалась на лавочке у подъезда. Разряженный воздух пах сыростью и прохладой. Сильнее закутавшись в вязаный шарф, она волей расслабила плечи. Лодыжки, колени, спина — мышцы нудно гудели, нуждаясь в массаже и горячей ванне.       Задумавшись о пене с запахом бриза, она между делом нажала «ответить». «Договорились».       Уже поднимаясь по лестнице, Ася вдруг вдумалась в суть вопроса. Ей нужно было понять, каким словом Арс мог бы её описать. В свете тяжести в мышцах и головной боли единственной версией было «Уставшая». Хмыкнув своим глупым мыслям, она окунулась в молчание спящей квартиры.       Свет лампочки дробью разбил темноту. Вяземской показалось, что своим приходом она её разбудила. Возможно, тотальное одиночество мягко вело её в сторону сумасшествия; может, ей просто хотелось спать. — Извини, дорогая. Я тоже была бы не сильно в восторге от своего возвращения.       С самого детства на каждом шагу ей сопутствовала нелюбовь. Нелюбовь её матери, девочек в школе, соперниц в балетном училище, многих актёров Александринки. Быть может, она была одинокой?       Стянув с себя платье, она повернула кран вправо.       А может быть, Ася была красивой? Царапнув глазами по своему отражению, Вяземская скривилась. Она никогда не считала себя привлекательной. Тощие скулы, широкие плечи, прямой нос с веснушками, крупными и незаметными по зиме.       Её сердце болело от переизбытка эмоций: дочерней любви, нерастраченной нежности, боли от нелюбви матери, тяжести встречи с Жизневским. От воспоминаний о нём кипяток, опалявший усталые стопы, стремительно охладел. Ступни нервно свело. Ася сбросила с плеч пряди мокрых волос и потёрла глаза. Ей хотелось не думать о голосе с хрипотцой, о знакомых ей серых глазах и о том, как ей сильно хотелось дотронуться до его плеч.       Помотав головой, Ася силой вернулась к азарту и озорству. Может быть, Арс решил, что она была слишком заносчивой? Плохо воспитанной? Резкой?       А что бы сказал ей по этому поводу Тихон — мужчина, который знал Асю чуть лучше неё самой? Он назвал бы её интригующей? Дерзкой? Горячей и чувственной или, напротив, холодной и равнодушной?..       С утра в операторской было тихо. Асе казалось, что это место было единственным в Александринке без запаха лака, белил и кулис. Кто-то вырвал его из IT-корпорации и вставил в здание, щёлкнув «CTRL + V». — Да, Сергей Александрович, я поняла, — кликнув что-то в программе на ноутбуке, Ульяна метнула взгляд на свою гостью и шустро вернула его на экран, — хорошо, я проверю, чтобы к прогону спектакля у пульта был Макс.       В этом месте Ульяна была королевой. Она ловко щёлкала клавиши, маршрутизировала сигналы, сводила и разводила звучания инструментов. Ася частенько заглядывала к ней в гости, когда репетиции были с утра.       Оттолкнувшись ногой от стола, Уля ловко крутнулась на стуле и притормозила напротив невыспавшейся подруги. — Скажи, — начала без приветствия та, по-хозяйски раскинувшись в кожаном кресле, — а если бы я попросила тебя описать меня одним словом, какое бы ты назвала?       Рика выгнула бровь. Показательно стукнув обстриженными ноготками по подлокотникам, она безропотно проговорила: — Ты странная. — Странная? — Ася, не зная того, повторила излюбленный жест своей матери и подперла скулу пальцем. — А ты тогда...? — Я? — Уля скрыла усмешку и деланно важно пожала плечами. — Ты — странная, я — ебанутая.       На пару-тройку секунд между ними повисло молчание. Будто задумавшись, Ася прошлась взглядом по потолку. — Да, прости, — она вскинула руки, капитулируя, — я подзабыла, что по первому высшему ты филолог.       Кивнув ей, Ульяна не выдержала и хохотнула. — А что за минутка самопознания? Экзистенциальный кризис?       Откинувшись на спинку кресла, та, шумно вздохнув, постаралась собрать в кучу мысли. Открыв с утра мессенджер, Ася увидела диалог и, припомнив о споре, почувствовала, что под лопатками что-то кольнуло. Как будто бы где-то меж нервных сплетений и позвонков загорелся недюжинный интерес — не то к спору, не то к его автору. Это внушало ей смутное беспокойство. — Вчера я поспорила, что отгадаю, каким прилагательным мог описать меня малознакомый мужчина.       Ульяна присвистнула и пододвинулась ближе. — Неплохо. Поспорила с кем? С этим самым мужчиной?       Поджав губы, Ася кивнула. Ей не понравилось чувствовать интерес. За ним следовала откровенность — почти что синоним для Вяземской к уязвимости. Снять с себя бронежилет было равным поддаться противнику. Ей это не прельщало. — Ты знала, что Тихон вернулся из отпуска?       Уля решила, что Ася расскажет о новом знакомом тогда, когда будет готова, и мастерски сдвинула вектор движения разговора. Лицо Аси сделалось безразличным. — Мы позавчера с ним столкнулись на лестнице.       Тронув колено, она увлечённо уставилась на мало-мальское пятнышко на джинсе. Рика хмыкнула. — Я вас не понимаю.       У Тихона с Асей была нерушимая связь. До тех пор, пока месяц назад они вместе не съездили в Калининград. — Что такого случилось за время поездки, что вы перестали общаться?       С ответом она не спешила. Пока Тиши не было в Александринке и Питере, не вспоминать о нём было значительно легче. С его возвращением боль обострилась. От мыслей о друге её лихорадило: холод обиды граничил с горячим желанием сблизиться, помириться.       Риковская фыркнула. — Партизанка.       Жизневский связался с ней позавчера: написал, что, как только появится время, заедет за мопсом. Он жил у неё уже месяц. — Ты очень зажата.       Решив, что не сможет узнать её тайну, Риковская снова свела разговор на «План В». Ася сдвинула брови. — Зажата? — Зажата. Поехали со мной в клуб.       Ася сморщилась. — Нет, не хочу.       Рика, хлопнув в ладоши, решительно заключила: — Пойдём послезавтра. В «Кино, вино и домино» на Васильевском [1].       Не дожидаясь протеста, она отвернулась к столу и, не глядя на Асю, махнула ей в сторону выхода: — Часиков в семь я заеду. Всё, пупс, не мешай, я работаю.       А когда Вяземская испарилась за дверью, Ульяна откинулась на спинку стула и вдумчиво пробормотала: — И всё-таки, что же случилось в Калининграде…

Ноябрь, 2023

— Да иду я, иду!       Не удосужившись щёлкнуть на кнопку включения света и не утруждая себя тем, чтоб глянуть в глазок, Уля сдвинула щеколду влево, и дверь распахнулась. На лестничной клетке, почёсывая за ухом пса, как ни в чём не бывало, стоял Жизневский.       Не дожидаясь приветствия, Уля качнула из стороны в сторону головой: — Нет-нет-нет.       Попытавшись закрыть перед ними дверь, Уля жалостливо простонала, когда нога друга успела ворваться в дверной проём. Сматерившись, Риковская сделала шаг назад и позволила гостю войти к ней в квартиру. — Привет, — Тихон то ли приветливо, то ли злорадно ей улыбнулся, — моя самая добрая, самая гостеприимная, самая-самая заботливая подруга.       Ульяна захныкала. — Не говори, что ты хочешь оставить мне пса, — её голос был полон отчаяния и безнадёги. — Он умный, воспитанный, вежливый и очень даже культурный мужчина! — как будто бы вторя хозяину, мопс что-то радостно хрюкнул. — Ульян, всего месяц, пожалуйста. — Сколько?! — Риковская возмутилась. — Оставь его Асе, она его мать!       С лица Тихона стёрлась улыбка. Поставив пса на пол, заранее зная, что Уля не бросит его в беде, он поднял на неё взгляд рассеянных глаз и в нервозности проговорил: — Если ты сильно против того, чтобы Оскар пожил у тебя, позвони ей сама.       На кайме его глаз пролегла смутно-смутно знакомая Уле боль: она видела точно такую же в каре-зелёных глазах заболевшей подруги. И Тихон, и Ася болели разлукой с начала холодного октября. — Ты так сильно не хочешь её видеть?       Жизневский кивнул. Уже несколько дней он обманывал сам себя: он хотел её видеть. И слышать. Смеяться с ней, слушать дурацкие песни, записывать Ваньке Янковскому видео с их посиделок. — Расскажешь мне, что между вами произошло?       Голос Ули упал. Ася с Тихоном были близки и друг другу, и ей — видеть их несчастливыми было невыносимо. — Нет, Ульяш, извини. Если Ася захочет, она тебе скажет, — сменив грусть на трепет, Жизневский подался вперёд и прижал Улю к своей груди.       Она выдохнула в горловину толстовки. Она поняла, что в тандеме Жизневского с Асей случился разлад, когда, встретившись в холле театра, они прошли мимо друг друга, как будто бы не были и мало-мальски близки. Это было ужасно. — Ну, хотя бы ты сырость не разводи, — отстранившись, он щёлкнул Риковскую по носу. Она по-дружески хлопнула Тихона по плечу. — Ты прости, мне пора.       Через силу ему улыбнувшись, Ульяна махнула ему на прощание и, закрыв дверь, прислонилась к стене. Склонив умную голову набок, за ней следил Оскар. И ей показалось, что он был с ней солидарен: разлад в отношениях Вяземская и Жизневского делал им больно.       И ей было страшно представить, насколько болезненным их расставание было для них самих.