Метаморфозы. Никарагуа

      Первым делом он, разумеется, проверил магию.       Не сработало. Даже простейший Люмос.       Старательно отгоняя сковавший душу страх, Альбус огляделся.       Он стоял на небольшом черном диске, не больше пяти шагов в диаметре. В отражении он видел свое смертельно бледное, испуганное лицо, и картинка эта была настолько неприглядной, что он поспешил отвести взгляд. Над головой, сбоку и даже снизу ему подмигивали незнакомые звезды, зажигаясь каждый раз в новом месте. Складывалось впечатление, будто они в за несколько секунд проживали свою жизнь прямо на его глазах.       Но разве это возможно?       Нет, конечно. Что за глупости?       Он фыркнул и спрятал запястья в карманах брюк, убирая с глаз подальше и маховик, который сжимал в руках все это время. Обычно неподвижная спираль, которой он заменил песочные часы, будто сошла с ума и беспрестанно вращалась.       О том, что устройство теперь неисправно или может таким образом реагировать на место, где он оказался, думать не хотелось. Хватало и безрадостных предположений.       Насколько Альбус понял, он находился в некой сфере. Такой вывод напрашивался сам, потому что в нескольких десятках метров от себя Дамблдор наблюдал странную картину. Она была одинаковой с любой стороны, куда бы он ни бросил взгляд: словно из ниоткуда в пространстве, что его окружало, появлялись светящиеся линии и устремлялись к нему, в центр. Однако черного диска они не достигали. На полпути к нему они в мгновение ока вытягивались горизонтально, затем — в ширину и бесследно исчезали.       Понаблюдав некоторое время этот процесс, Дамблдор поежился — почему-то он был уверен, что их существование, действительно, прекращается.       Навсегда.       От этой мысли по лопаткам стек холодок.       Хорошо, что кроме этого ему было на что посмотреть: где-то на уровне груди пространство над диском опоясывали цветные линии. Они были похожи на распущенные нитки пряжи, которые использовала Кендра, когда вязала всем Дамблдорам свитера, шарфы и перчатки.       Вспомнилось, как однажды маленький Берти случайно заставил их взметнуться ввысь и закружиться веселым вихрем под потолком. Они потом распутывали их всей семьей под незлобивое ворчание мамы. Это было теплое воспоминание, из времени, не несущего на себе черную печать трагедии, и Альбус улыбнулся, подходя к линиям ближе.       Он старался отвлечься на что угодно, лишь бы не думать о том, что, вероятнее всего, он уже никогда отсюда не выберется.       Нити (про себя он решил называть их так), тем временем, жили свою, довольно интересную, жизнь. Альбус выбрал для себя одну — красную, разумеется — и решил проследить, где она начинается и куда ведет, но быстро бросил это занятие ввиду его бесполезности. Оказалось, что она ветвилась и вплеталась между другими, постоянно теряясь в безумном разноцветье и не давая отследить свой путь.       Это наталкивало на кое-какие мысли.       Кажется, он понял, наконец, почему не смог вернуться назад, хоть и смутно догадывался об этом все это время. В тщетной надежде он попробовал прикоснуться к нитям, но те, будто пугливые животные, отпрянули от его руки. Стоило только вернуть ладонь обратно в пределы пространства над диском, они вернулись на место и продолжили жить свою, не зависящую от него жизнь.       Дамблдор устало опустился на пол — он не знал, можно ли это называть полом — и вытащил из кармана обезумевший маховик. Прокрутил завод, но механизм никак не отреагировал на его манипуляции, спираль продолжала раскручиваться сама по себе.       Он положил бесполезную теперь вещь рядом.       Поднял голову к звездам — так было привычнее, правильно.       Обхватил себя руками.       Нет, здесь не было холодно.       Здесь было бесконечно, до бездны и обратно, до боли, очень-очень…       Одиноко.       Он шмыгнул носом раз-другой… и, закрыв ладонями лицо, горько-горько заплакал. Слезы эти принадлежали не величайшему светлому волшебнику современности и блестящему ученому мужу, но просто человеку, который осознал, что завис в пустоте безвременья один, безо всякой надежды на помощь.       Винить, кроме себя, в этом было некого.

***

      — Слушай… — задумчиво протянул Геллерт, когда Альбус прервался, чтобы смочить горло.       Для таких рассказов шампанское подходило не то чтобы очень, и некоторое время назад они перешли на огневиски. А где-то на моменте, когда Дамблдор поведал про смерть световых частиц, Геллерт, заметив тень былого ужаса на побледневшем лице, утянул его в кровать. Теперь они лежали, уютно сплетаясь руками и ногами — так понимать, что они больше не одиноки было легче.       — Я бы, наверное, долго так не выдержал. Сначала бы разревелся как девчонка, а потом прыгнул туда, где исчезает свет, — закончил Гриндевальд.       Альбус ответил ему долгим взглядом. Разумеется, он не рассказал ему о том, что посчитал недостойным мужчины поведением, однако, Геллерт говорил об этом так легко, будто в этом нет ничего постыдного. При этом сам он был далек от образа чувствительного человека, являясь для Дамблдора воплощением ярости и стального, несгибаемого характера.       Слышать от него подобное было странно.       — Что-то не так? — играясь с его косой спросил Геллерт будто бы невзначай, между прочим.       — Нет, все в порядке. На самом деле… я делал и то, и другое, — от признания стало гораздо легче, — просто со вторым не вышло. Как видишь.       — Как вижу… — эхом повторил Гриндевальд и потянулся за своим снифтером. — Знаешь, что, Аль, — сказал он серьезно. — Давай-ка выпьем за то, что у тебя ничего не получилось.       Они отсалютовали друг другу бокалами. По горлу прокатилась согревающая волна и с легкостью растопила комок космического холода, поселившегося в желудке.       Дамблдор не нашел в разноцветных глазах ни тени осуждения, и это согрело, пожалуй, лучше огневиски. Он отставил бокал и, вернувшись в гостеприимные объятия, продолжил рассказ.

***

      Альбус не знал, сколько провел времени… времени? — в этом странном месте.       Он больше не проливал бесполезных слез и не тешил себя иллюзиями насчет того, что сможет вернуться. После того, как на его глазах беззвучно взорвалась сверхновая, а затем за несколько секунд расширилась до красного гиганта и сжалась до белого карлика, было бы глупо сомневаться в своих догадках.       Время вне его тюрьмы неслось с пугающей скоростью. Горше всего было осознавать то, что те, кого он знал, сгинули давно — страшно даже представить насколько! — во тьме времен, и от них не осталось больше ничего: ни имен, ни памяти.       И только он один, такой же как и они: потерянный в нигде, все еще хранит на подушечках пальцев тепло волос, нагретых июльским солнцем; на губах — жар воодушевленных улыбок; умные глаза, искрящиеся озорным задором — в сердце.       Разумеется, как только Альбус понял, что происходит, то попытался покончить с собой. И не раз.       Не вышло.       Как описать свои шаги за пределы черного диска, которые… просто не случаются?       Какое-то время он надеялся умереть от голода. Тщетно.       Он пытался вскрыть вены подручными средствами, даже разобрал маховик для этого дела. Но с ним просто не случилось ни голода, ни холода, ни старения. А маховик по-прежнему вертелся безумно, и детали его не стирались.       Здесь попросту отсутствовали события.       Какая ирония: единственный человек, которому удалось побывать внутри черной дыры не сможет никому об этом поведать!       Больше некому.       Сколько раз Дамблдор прокрутил в голове всю свою жизнь до рокового момента, даже вспоминать не хотелось. Теперь-то времени для рефлексии у него было вдосталь.       На случай, если выберется (тогда он еще лелеял робкую надежду на то, что это когда-нибудь произойдет), зарекся запирать Геллерта в Нурменгарде — нет уж, лучше смерть, чем такое существование.       Тысячу раз успел покаяться, что отпустил его тогда, в Годриковой лощине, потому что, возможно, Гриндевальд и не свернул бы на кривую дорожку, не случись с ним нечто, что в принципе заставило его это сделать.       Перестал бояться правды и сходил, наконец, в чертоги памяти, чтобы заглянуть своему главному страху в лицо и узнать, кто же, черт возьми, был виноват в смерти Арианы.       Это было его заклинание, шальное и сильное.       Вспоминал Берти — нужно было быть с ним строже и больше любить.       Маму — нужно было поддерживать ее лучше и вовремя остановить.       Отца — а вот ему стоило помочь провернуть дело тихо.       Понял, почему не был счастлив ни дня за всю свою долгую жизнь. Геллерта стоило найти раньше, наплевав на его нежелание с ним хоть как-либо общаться и на собственные страхи.       Потому что никто не был таким как он.       Смаковал свое малодушие, в общем-то, и примерно разобрался, почему стал к приходу Волдеморта именно таким, каким стал.       Вот только к чему ему это понимание?       Слишком поздно.       Теперь Альбус просто лежал пластом на спине и наблюдал за жизнью звезд, за рождением и гибелью новых галактик и планировал дождаться — ну, а чем ему еще заниматься? — конца времен. Когда еще ему доведется наблюдать Большой взрыв и стать непосредственным участником события, которое, вполне вероятно, прекратит его бытие?       Должно же оно наступить, рано или поздно.       Иногда он наблюдал за причудливой жизнью цветных ниток — он продолжал называть их именно так. Бывало, их клубок разрастался так сильно, что касался сферической границы, где умирал свет, и тогда тьма расщепляла и их. Когда Альбус увидел это впервые, то ему стало предельно ясно, почему вероятности не множатся бесконечно и не разрывают своей гипермассой ткань мироздания в клочки.       Как же это логично и, в какой-то степени, правильно.       Однако в какой-то момент что-то в хитросплетениях миров изменилось. Честно признаться, Альбус не сразу заметил это, неспешно расплываясь сознанием по бескрайнему космосу, но стоило только этому неправильному затронуть несколько нитей, игнорировать это стало невозможно.       Дамблдор вскочил на ноги и бросился к месту, где нитки стали сходиться в одной точке, похожей на черную воронку. Они будто спаивались, достигая ее, а пересекая этот неизведанный рубеж, выходили из него уже темными, будто испачканными нефтью, и обрывались, не проживая долго. Лишь одна из них сияла чистым серебряным светом. Устремляясь дальше, она начинала привычно ветвиться разными цветами и порождать новые вероятности.       Это что-то новенькое.       Наплевав на всякую осторожность — ну в самом деле, какая ему уже разница? — Альбус протянул руку вперед… и коснулся черного пятна!       Оно не убежало от него, как то делали нити до этого!       Однако его ликование не продлилось долго. Стоило только его пальцам достичь черного изъяна, как реальность подернулась дымкой, поплыла, и Дамблдор понял, что его засасывает внутрь.       «Твою мать!» — только и успел подумать Альбус, прежде чем исчезнуть.

***

      — Твою мать, — повторил его мысли Геллерт и, щедро отхлебнув из бутылки, передал ее Дамблдору. — И как ты не свихнулся?       Альбус забрал у него огден и нерадостно усмехнулся. Очевидно, его приключения произвели на Гриндевальда неизгладимое впечатление: это было понятно по его встревоженно-пьяному виду. А вот Дамблдор так и не понял, удалось ли ему в действительности сохранить рассудок. Вроде как — да.       Кто бы знал, как ему хотелось производить на него впечатление не страшными рассказами, за которые ему все еще было стыдно, а… удивительными свиданиями, к примеру. Или открытиями новых заклинаний, чудесными зверями Ньюта — да чем угодно, в самом деле! Но только не байками про сломанное время с ним же, Альбусом Дамблдором — величайшим дураком современности, в главных ролях.       — Угу. Но, знаешь, наконец-то там начало происходить хотя бы что-то. А мне… — Дамблдор подавил тяжелый вздох, — было уже не так важно, что со мной будет дальше. Все, кого я знал, уже давно погибли, и не факт, что наша планета на тот момент существовала. М-м… — он задумался, — судя по тому, что я наблюдал, ее, действительно, уже не было.       Смерив его долгим нечитаемым взглядом, Геллерт откинулся на подушки. Завозился, устраиваясь поудобнее, и Альбус поразился — в который уже раз? — как ему удается выглядеть даже в такой ситуации, по меньшей мере, по-императорски.       Прекратив ерзать, Гриндевальд поднял на него смеющиеся глаза:       — Рассказывай, как же тебе удалось оттуда выбраться… mein kostbarer und neugieriger Schatz.       Альбус тихо и бархатно засмеялся, пряча улыбку в кулак.       Пожалуй, это стоило всех его злоключений.

***

      ♫ Danheim — Tyrfing ♫       Вопреки секундному испугу, с Альбусом не произошло ничего страшного. Просто еще мгновение назад он находился в сердце черной дыры, и вот — он уже посреди каменных стен пещеры. Судорожно вдохнув непривычный и такой земной воздух, пропахший сыростью, землей и фекалиями летучих мышей, он облегченно рассмеялся — у него получилось!       Он дома.       Вдалеке были слышны голоса людей, и Дамблдор поспешил к ним по длинному змеистому коридору, усыпанному светящимися сталактитами. На ходу вытащив палочку, проверил Люмос и тут же нахмурился — заклинание не сработало.       Странно. Но с этим можно разобраться и позже.       Тем не менее, шагать он стал гораздо осторожнее и тише. Без магии он был безоружен, а кем являются мужчины, которые явно о чем-то горячо спорили, Альбус не знал.       Внезапно впереди послышался не то вскрик, не то восклицание, и Дамблдор замер, не решаясь сделать шаг.       Это было плохо. Очень плохо.       Рассудив, что оценить ситуацию, не выдавая себя, лучше, чем стоять здесь в неведении, он все же двинулся вперед. Вот только когда в широком проеме забрезжил дневной свет, и Альбус осторожно выглянул в очередную каменную залу, она уже была пуста.       Он так и не разобрался, что испытал по этому поводу в большей степени: облегчение или разочарование. Однако решил выждать некоторое время на случай, если неизвестные все еще были где-то поблизости.       Вдруг в в пещере раздался голос, заставив его вздрогнуть от неожиданности:       — Наконец-то ты пришел, дитя… я ждала тебя очень долго. Выходи, не бойся.       Сказать, что Альбус удивился — значит, не сказать ничего.       Скрываться дальше было бессмысленно. Одернув полы пиджака, Дамблдор вышел на свет. Поначалу он не заметил говорившую, но за плечом раздался смешок, и он резко обернулся.       Она была, бесспорно, самой прекрасной женщиной, которую он когда-либо видел: черное золото волос, завиваясь кудрями, ниспадало по ее телу, струилось вокруг и устилало даже пол у ее каменного трона; над чудовищно правильным бледным лицом возвышалась золотая корона, усыпанная черными камнями, и Альбус ни секунды не сомневался в том, что это алмазы; она была нага, и ее совершенные изгибы прикрывали лишь длинные волосы.       Дамблдор не нашел ничего лучше, кроме как стянуть с плеч свой пиджак и, отводя глаза, протянуть ей.       Ответом ему стал смех, рассыпавшийся по пещере звоном сиклей. Альбус сам не понял отчего, смутился и почувствовал, как она осторожно потянула одежду на себя.       — Ай-яй-яй, — протянула женщина. В ее голосе слышалась добрая насмешка. — Альбус Дамблдор, дитя старого мира и священных порядков… спасибо, дорогой.       Холодные тонкие пальцы коснулись его подбородка и, повинуясь мягкому давлению, Альбус поднял голову.       — Кто вы? — выдохнул он, глядя в светло-голубые глаза.       Женщина склонила голову набок и закусила губу, явно над чем-то размышляя. В ее исполнении этот жест был таким незнакомым и знакомым одновременно, что Дамблдор на какое-то время завис, бессмысленно хлопая глазами. Но она, отвернувшись, вернулась на трон, и Альбус потерял призрачную нить узнавания.       — Так ли важно, кто я, если скажу, что ждала тебя для того, чтобы вернуть домой?       Взгляд ее был долгим и пристальным.       Дамблдор оглянулся на день, что был виден в проеме пещеры: там светило обычное и родное земное солнце, был виден осколок привычного неба.       Он решительно ничего не понял, о чем и спросил незнакомку:       — Но разве я… не дома?       — А ты проверял свою магию, дитя? — вопросом на вопрос ответила женщина.       Вот… черт.       Альбус похолодел.       Бледное лицо напротив вдруг стало грустным:       — Как же жаль, Альбус, что ты меня боишься… — прошептала она. — Я правда не намерена тебе вредить. Лучше подойди ко мне, — она поманила его к себе и, выудив из воздуха светящуюся сферу, протянула ему, — возьми. Это мой подарок… вам.       Сколько раз Кендра предупреждала своих детей о том, что игры с великими сущностями опасны? Правильно: много-много раз.       Альбус не сомневался в том, что женщина перед ним — это кто-то навроде божества, если и не впрямь оно. Однако старший сын у миссис Дамблдор, по всей видимости, получился совсем бестолковым, потому что без сомнений протянул руку. В его ладонь медленно спланировала планета Земля, заключенная в стеклянную сферу — точь-в-точь твой снежный шар, что продается в любой лавке под Новый год.       Предвосхищая его вопрос, женщина вымолвила:       — Я называю это «Метаморфозы». Они работают в любом месте и времени, помогают безопасно проходить через Безвременье, — как выяснилось, Альбус-то не прогадал с названием, — и, самое главное, ты сможешь выбрать, какую жизнь хочешь прожить в любой из параллелей. Но, — она повысила голос, вновь не давая ему задать вопрос, — ты должен знать, дитя, что проживая чужую жизнь, уже никогда не станешь прежним. Она или они, наложат на тебя… свой отпечаток.       Понятнее не стало. Бережно сжимая в руках гладкое стекло и чувствуя себя круглым дураком, Дамблдор спросил:       — Но… зачем они мне?       Некоторое время женщина смотрела на него не мигая, застыв в своей красоте и напоминая статую.       Альбус уже совсем было потерял надежду на ответ, но губы ее разомкнулись:       — Когда-то давно… еще до прихода Артура в этот мир, — она вдруг фыркнула, — не того Артура-самозванца, что вы все знаете по его придворному шуту…       Со священным ужасом Дамблдор понял, что она говорит о Мерлине.       — А Король королей, великий воитель Артур Пендрагон, чьи потомки носят имена императоров. Тогда боги, великие и мудрые, использовали Метаморфозы, чтобы познать жизнь людей и сделать правильный выбор. Или просто… играли.       — Играли? — переспросил Альбус, ощущая себя еще более глупо, чем в начале этого абсурдного разговора.       — Да, — просто ответила богиня — теперь он знал, кто она такая, наверняка. — Как вы, люди, бывает, играете в кости. Или в шахматы. Три партии, и победитель известен. Возвращаясь к тебе… — тонкая улыбка расчертила бледное лицо, — о ком ты думал больше всего, когда находился в Безвременье?       Она знала ответ, как пить дать, знала. И все равно смотрела выжидающе, заставляя признать это вслух.       — О Геллерте… — голос сорвался на хрип. Прочистив горло, Дамблдор сказал увереннее: — О Геллерте Гриндевальде.       В голубых глазах зажегся торжествующий огонек:       — За-ме-ча-тель-но! — пропела женщина. — Вот с ним тебе и предстоит сыграть в Метаморфозы.       Да что она несет?       — Но мы же не боги! — протестующе воскликнул Альбус. — Зачем бы нам ввязываться в ваши игры?       Богиня усмехнулась жестко, повела рукой, закручивая пространство.       Взгляд ее стал острым:       — Чтобы принять решение, разумеется. Силища-то у вас как у богов! И передай такому же неразумному ребенку: даже если он соберет все мои Дары, я не приду. У меня есть дела и поважнее, чем мотаться на призывы Гриндевальдов, собирающих мои подарки по всем линиям. К тому же…       Дамблдор изо всех сил держался за уплывающий вихрь пространства, пытаясь услышать ее последние слова.       — Ха, а это довольно иронично! Мне смысла нет идти. Пусть лучше оценит мой четвертый, персональный, Дар по достоинству… и не слишком доверяет своим видениям!       Договорив, богиня хлопнула в ладоши. Альбус от неожиданности моргнул и очутился в своем классе трансфигурации.       Помещение выглядело так же, как и в тот день, когда он покинул его в последний раз, чтобы отправиться в будущее. Январское солнце рассыпалось холодными бликами на Метаморфозах, и больше всего Альбусу хотелось разбить их о стену.       Он даже поднял руку в замахе… и почувствовал холодное дыхание возле уха.       Хрустальный голос пропел:       «Nein-nein-nein, — не то вокруг, не то в его голове. — Beeil dich, Kind. Der Punkt, an dem es für Gellert kein Zurück mehr gibt, ist bereits nahe! Du hast ein paar Wochen Zeit und dann hört er nicht auf dich».       И с чего вдруг на немецком?       Тишину кабинета разрезал ядреный гэльский мат. Нужно заметить, ругался Альбус только в исключительных случаях — этот был как раз из таких.       Богиня ответила ему ехидным смехом. Как только Альбус опустил руку с Метаморфозами, ее ледяное дыхание покинуло класс.       Ни минуты покоя! А он только вернулся, между прочим!       Так, ладно… ему нужно найти Гриндевальда, и срочно. В коротком замешательстве Дамблдор потер лоб, но тут же приманил к себе одну из перчаток и быстро вывел послание на наколдованном пергаменте.       Через полчаса в Хогвартс прибыл мистер Скамандер. Получив задание от Дамблдора, он отправился на охоту за самым фантастическим зверем, которого ему когда-либо доводилось ловить.

***

      — Ну, как-то так, — развел руками Альбус.       Геллерт хмурил брови и, заложив руки за голову и прикусив губу, разглядывал полог. Одну ногу он согнул в колене, на него же закинул другую и расслабленно раскачивал в воздухе лодыжкой — думал.       Дамблдор соврал бы, если бы сказал, что не боялся того, что он скажет на его исповедь… но взгляд постоянно съезжал на белоснежное бедро в бесстыдно распахнутых полах халата, и нервничать полноценно не удавалось.       — Я вот чего не понимаю, — медленно начал говорить Гриндевальд, — хотя, правильнее сказать, не понимаю ни черта.       Он вытащил руки из-за головы и принялся загибать пальцы:       — Во-первых, почему там, где сидела Смерть, не работала твоя магия? Но с этим более-менее все ясно: видимо, она подчиняется другим законам, тут мне… — он немного подумал, — скорее, интересно, каким. Во-вторых, почему она считает смешным визит ко мне?       Гриндевальд возмущенно посмотрел на Дамблдора.       Расстроенно поджав губы и виновато сложив брови домиком, тот пожал плечами: не знаю, мол, если б знал, сказал.       Геллерт вздохнул:       — Какая такая «точка невозврата»? Что за решение нужно принять? Почему Мерлин — клоун? И… — тут он покосился на Дамблдора, тщательно скрывая свое нетерпение.       Но Альбус отлично видел, как заинтригованно блестят его глаза.       — Ты же… покажешь мне эти Метаморфозы?       Альбус обреченно кивнул и повел рукой. В его ладони появилась планета Земля, заключенная в стеклянную сферу.       Точь-в-точь такая, что твой снежный шар, который продается в любой лавке под Новый год.