Метаморфозы. Никарагуа

      Голова все еще была тяжелой после жуткого сна. Отбросив правила приличия, Геллерт сидел, подперев голову и почти улегшись грудью на стол. В свободной руке он неспешно вращал бокал, глядя на игру заката среди стаек мелких пузырьков — сегодня у них был брют.       Необычный выбор для ужина, но хотелось отчего-то именно так: пить игристое и заедать его лимонным мороженым. Это напоминало отпускное времяпрепровождение французских ведьм, и Гриндевальд усмехнулся.       Впрочем, ему давно было плевать на то, что должно или не должно, что присуще, а что не присуще делать темным волшебникам. Если он хочет есть сладкое и напиваться — значит, он будет есть сладкое и напиваться.       — Лерт… — позвал его Альбус.       Дамблдор сидел напротив, уткнув подбородок в ладонь. Гриндевальду не нужно было иметь на макушке глаза, чтобы знать, на что он смотрит.       Вернее, на кого.       — М-м? — отозвался Геллерт и лениво скосил на него глаза.       Это было очень странное время. Не хотелось ничего выпытывать, как и играть в дурацкие игры, в которых все равно не было победителя. Видимо, с приступом истерического хохота Геллерта покинули последние силы, а может, это путешествие по лабиринтам собственного разума так вымотало его. Или что-то другое, то, что все еще отзывается в теле приятной истомой и болью в мышцах. Однако усталости не было — только тихая радость от того, что ужасы, которые ему удалось пережить за какую-то пару часов, оказались всего лишь плохим сновидением.       Что же до Дамблдора… захочет — расскажет все сам. Выглядел он, по крайней мере, именно так: в глазах не было присущего ему лукавства; сбледнувший, решительный и немного потерянный, он напоминал человека, который решился впервые поздороваться с гиппогрифом.       Альбус посидел еще немного. Выдохнул.       Вдохнул, запасаясь воздухом и заговорил:       — Я… некоторое время назад я совершил ужасную ошибку. Хотя, — он издал нервный смешок, — это как посмотреть, конечно, но все же.       Глядя на него сейчас, незаметно переводящего дыхание, Геллерт вдруг осознал, почему Дамблдор все это время молчал и любыми способами увиливал от ответа. По порозовевшим кончикам ушей и тому, как он отводит глаза, было видно, что сейчас ему очень стыдно и, вполне вероятно, немного страшно. Он просто не мог решиться, и все это время слишком хорошо держал лицо. Геллерт же был невероятно вымотан, чтобы разбираться в тонкостях чужих эмоций и — что толку скрывать? — находился под впечатлением случившихся с ним метаморфоз.       Ладно… хорошо. Очарован. Почти что влюблен.       Или не почти что.       Пауза затянулась — Альбус все еще робел как мальчишка. Однако иронизировать почему-то не хотелось, вовсе наоборот — поддержать.       Геллерт бросил взгляд на его ладонь, до белых костяшек сжатую в кулак, и прикусил губу.       Быть или не быть — вот в чем вопрос.       «Не стоит», — подумал Гриндевальд.       Не стоит. Но пусть горит синим пламенем.       Он всем корпусом развернулся к Альбусу и, вытащив ладонь из-под головы, накрыл его сжатый кулак. Чуть пожал. Погладил большим пальцем теплую кожу… и встретился взглядом с широко распахнутыми синими глазами.       «Ну ты, Геллерт, и мудак», — задумчиво протянул внутренний голос.       Возразить было нечего.       — Аль… что было? — чувствуя себя немного виноватым и исподволь заглядывая ему в лицо, негромко спросил Геллерт.       То ли безмолвная теплота помогла, то ли он все-таки смог собраться с мыслями — а скорее всего, и то и другое — но факт оставался фактом: дальше голос Альбуса звучал гораздо увереннее.       Он расцепил пальцы, и, перевернув ладонь — она была немного влажной — поймал руку Геллерта в свою.       — Я был в будущем, Геллерт, — ответил Дамблдор.       Чего?       Несколько мгновений Гриндевальд смотрел на него, но не видел. Он перебирал в памяти все варианты, которые могли бы позволить волшебникам перенестись по временной линии не назад, а вперед.       Маховики времени отпадали сразу — они позволяли прыгать только в прошлое, и то ненадолго.       Единственный случай путешествия во времени аж на несколько столетий назад раз и навсегда отбил у экспериментаторов желание прыгать в прошлое настолько далеко. Министерству магии Британии удалось замять это дело и не дать ему широкой огласки за пределами страны. Однако Геллерт тогда как раз находился в Англии — это было то самое лето, когда он познакомился с Альбусом.       И они бы тоже об этом не знали, если бы сокурсник Дамблдора не устроился на работу в местный Отдел тайн и не написал ему письмо, полагая, что подающему надежды выпускнику будет интересен этот инцидент. Он не прогадал: взбудоражился не только Альбус. Тогда они вместе провели несколько дней, осмысляя такую непростую тему.       Сошлись молодые люди после своих изысканий на том, что мисс Минтамбл совершила вопиющий в глупости своей поступок, и больше никогда не поднимали эту тему.       Хотя, чего уж греха таить, заглянуть в будущее хотелось — а кому нет? — но дела настоящего были в приоритете.       Что могло быть еще?       Заклинание, обращающее время вспять без маховика было нестабильным.       Зелья Геллерт отмел сразу.       Алхимия?.. Маловероятно — то же, что и зелья: насколько он понимал, принцип действия философского камня основывался на изменении свойств материи, а не на играх с формой ее существования.       Трансфигурация — туда же.       Он знал лишь один способ заглянуть в будущее, но без перемещения своего тела в пространстве — свои видения, и не верил в то, что его сознание, действительно, отправляется по временной линии вперед. Скорее, грядущее приходило к нему в настоящее.       Так ничего и не придумав, Гриндевальд начал склоняться к тому, что Дамблдор попросту повредился умом. Он нахмурился, пристально разглядывая его, однако, признаков безумия не обнаружил: тот смотрел настороженно, но ясно.       Перечитывал Уэллса под кокаин или грибы? А что, «Машина времени» пришлась весьма кстати, когда они стремились осознать время, более того, оказалась довольно увлекательным чтивом, несмотря на то, что ее написал магл. Не на один раз, так сказать…       «И кстати, тебе идет андеркат», — вдруг вспыхнула в памяти секунда до поцелуя.       Гриндевальд уставился на Дамблдора.       Дамблдор уставился на него.       Геллерт залпом осушил бокал с шампанским и покосился на бутылку. В ней было больше половины, и это внушало робкую надежду на то, что он сможет перенести то, что собрался поведать ему Альбус. Он отставил бокал в сторону и схватился за мутно-зеленое горлышко.       — У меня к тебе сейчас только один вопрос, — сказал он с решительной готовностью, — как?       Дамблдор просиял. Его синие глаза заблестели как в моменты, когда он приходил к нему поделиться интересным умозаключением, наблюдением, открытием… да не так важно чем, на самом деле. Геллерту было достаточно этого, чтобы засмотреться и понять, что он снова пропал, окончательно и бесповоротно.       Сквозь застарелый толстый рубец, в свое время заменивший ему сердце, пробивались красные и белые лепестки. Пока еще хрупкие, разумеется, но обещающие вскоре стать сильными и прорасти корнями глубоко, глубже, чем было. Странно, но его это совсем не беспокоило и не пугало. В душе уютным клубком свернулась уверенность в том, что теперь у них все будет хорошо.       Что ж… почва для конкретно этих цветов всегда была благодатной.       — Я взял один из хогвартских маховиков времени и немного модифицировал его, — сказал Дамблдор, выписывая замысловатый пас рукой.       Геллерт глянул на материализовавшуюся в его руке конструкцию с недоверием. Маховик был и похож, и не похож на те, что ему доводилось видеть в книгах. Он был довольно большим и, несомненно, мог выдать гораздо более широкие махи нежели те, что предназначены для ношения на шее, но в ладони помещался. И все-таки было в нем что-то иное, но он все никак не улавливал что именно.       Дамблдор заставил его спланировать на стол ровно между ними.       — Хогвартский? — уточнил он, иронично приподняв бровь.       — Кхм… ну да, — смутился Альбус, глядя куда угодно, но только не на Гриндевальда. Сдавшись, признал чуть раздраженно: — Да, Лерт, они не зарегистрированы. Кто бы мне дал его для экспериментов.       — Незаконных экспериментов.       — Да… ладно, опустим это, мне и так неловко, и я знаю насколько это было опасно и, в какой-то мере, безответственно…       — В какой-то мере? — осознав, что слишком сильно сжимает чужую ладонь, Геллерт немного ослабил хватку.       Прикрыв глаза, Дамблдор помассировал переносицу большим и указательным пальцами. Поджал губы и поднял на него непривычно острый взгляд.       — Ты дашь мне договорить, быть может?       От взгляда его, опасного, режущего, в лицо плеснуло жаром, который быстро стек вниз, обжигая пах.       «Просто дам», — чуть не ляпнул Геллерт, но вовремя прикусил язык. Вместо этого он молча кивнул, показывая, что больше перебивать не будет — все-таки узнать, что было дальше, на данный момент было гораздо интереснее, чем сбивать алые простыни.       Хотя…       Хорошо, что Геллерт сейчас не в брюках, это было бы довольно неудобно.       Он глотнул шампанского и закинул ногу на ногу, облизывая взглядом мужчину перед собой. Что с них, гениев, взять? Спасибо, что живой, как говорится.       Вот как в него не влюбляться заново?       Атмосфера неуловимо изменилась. Разумеется, от Дамблдора ничего было не скрыть.       Впрочем, не больно-то и хотелось.       — Если продолжишь, — медленно сказал он, глядя темно и жарко, — мы так и не доберемся до сути.       Геллерт откинулся на спинку стула, напоследок проведя по чужой ладони ласковыми пальцами, и ухмыльнулся, глядя на Альбуса нагло, с вызовом.       Шепнул:       — Продолжай ты.       Тот покачал головой, улыбаясь. «Ты — неисправим, и мне это нравится», — говорили его глаза.       — На чем я остановился?.. — кто бы еще запомнил. — Ах да, я модифицировал маховик. Вот, смотри, — они синхронно наклонились ближе к блестящему механизму.       Альбус указал на непрерывно вращающуюся спираль за тремя обручами, и Геллерт понял, что здесь было не так: в обычных маховиках в центре всегда находились песочные часы.       Так вот в чем дело!       — Сначала я пробовал прыгнуть вперед хотя бы на какое-то время, — увлеченно проговорил Дамблдор. — Но, по всей видимости, стандартная конструкция просто не могла этого сделать. Я долго думал, почему происходит так, и никак иначе… почему-то мысль, что это попросту невозможно, ко мне не приходила. Ты ведь видел будущее в своих снах? — он вопросительно глянул на Геллерта и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Значит, оно есть, и туда можно попасть, следовательно, дело в самом маховике. Я перепробовал много способов, но маховик просто переставал работать без песочных часов. Я был в отчаянии, подумывал бросить эту затею, но получил письмо от Фламелей. Они пригласили меня отправиться с ними в Брюссель, на Сольвеевский конгресс. Тот, который самый первый. Это было довольно значимо для трансфигурации, я и я решил поехать. А там познакомился…       — О боги, Эйнштейн… — простонал Геллерт, закрывая лицо руками.       Альбус помолчал.       — Да, он. Мы пообщались после конференции. Альберт оказался довольно приятным человеком, и мне жаль, что мы не могли обсудить преобразование энергии при трансфигурации материи напрямую, но… — Дамблдор замялся, явно подбирая слова, — в общем, я подумал, что у такого гениального человека должны быть еще наработки, и, возможно, он говорил не все.       Гриндевальд смотрел на него с неверием. Его так и подмывало воскликнуть что-нибудь восхищенно-матерное, но он терпеливо ждал — обещал ведь не перебивать.       — Я применил легилименцию, — признался Альбус, зажмурив глаза — как с места в карьер нырнул рыбкой. — И это оказалось, действительно, так. Он работал над общей теорией относительности в последние годы и почти закончил… и… боже, — казалось, что Альбуса сейчас разобьет истерика — настолько он выглядел побежденным своей исповедью. Геллерт вернул руки на его ладони и крепко сжал. — Под Империусом он показал мне все свои наработки… а потом я стер ему память.       Ну, нет, такого Геллерт от него точно не ожидал. Это точно тот самый известный пацифист, который при любом удобном случае превращал разговор с ним в пропаганду либералистических ценностей?       Разумеется, Гриндевальд его не осуждал — сам он был сторонником достижения целей любыми доступными методами. Легилименция, Империус и Обливиэйт давно стали неотъемлемыми элементами его джентльменского набора.       Кроме того, его руки уже были в крови: да, чаще вынужденно, иногда — по неосторожности, но отрицать это было бы глупо. Пусть убийства не приносили ему ни удовольствия, ни удовлетворения, да и было их не так уж и много, но Геллерт не снимал с себя ответственности за них. Скорее, поначалу смирился с этим, а затем стал воспринимать как жертвоприношение во имя Общего блага: мира без войн, уносящих миллионы жизней; свободы выбора — в разумных пределах, конечно; всеобщего просвещения и прогресса.       К тому же время играло не за него, а против, и Балканская война тому подтверждение. Поэтому Геллерт торопился, ведь на эволюцию банально не было времени, а революция, как известно — дело кровавое. Однако малое зло всегда лучше большого, а с бедой планетарного масштаба он уже имел неудовольствие познакомиться… ну да, и лично тоже, стоит только вспомнить его приключения в Эдирне.       Но Альбус…       Что же такого он хотел узнать о грядущих событиях, из-за чего отважился нарушить свои принципы?       Геллерт не преминул спросить его об этом. Дамблдору потребовалось собраться с мыслями, прежде чем ответить.       Кривясь как от зубной боли, он нехотя сказал:       — Я хотел увидеть то, что видел ты, своими глазами. Я… мне нужно было точно знать, не ошибаюсь ли я в чем-то.       Вот как.       — Быть может, еще мне было интересно… ведь парадоксы возможны только в том случае, если волшебник перемещается во времени назад. А если бы мне удалось перенестись вперед? Что тогда?       Больше всего Гриндевальду хотелось прикрыть лицо рукой. Видимо, это не лечится: ни временем, о котором они сегодня говорят так много, ни приобретенным жизненным опытом, ни знаниями.       «Быть может, интересно», мысленно передразнил его Геллерт. Он не сомневался в том, что двигало Дамблдором в большей степени.       Он издал обреченный вздох:       — Ладно. По всей видимости, у тебя все получилось… я прав? — Дамблдор кивнул. — Тогда… что там? В будущем?       — Тебе совсем не интересно, как я это сделал?       — Интересно. Но я примерно понял принцип, — он указал мизинцем в сторону маховика. — Ты решил отказаться от концепции линейного времени и представил его как спираль. Прошлое, настоящее и будущее происходят одновременно. Не спрашивай, зачем и откуда, — и замер на мгновение, переведя взгляд на Альбуса.       Он бы никогда не подумал, что эти синие глаза могут смотреть на него с еще большей влюбленностью, чем вчера. Ох, если бы Геллерт только знал, какое впечатление произведет на Дамблдора пара простых фраз, то не преминул бы улучить момент, чтобы порисоваться. Он представил, как целует Альбуса посреди дождя, они оба сгорают от страсти, а затем Геллерт отстраняется и говорит: «Знаешь, Аль, согласно теории относительности доктора Эйнштейна…».       Картинка получилась настолько яркой и абсурдной, что Гриндевальд не сдержал усмешку.       Нет, не порисовался бы.       — Все верно, он так и работает, — подтвердил Альбус, лукаво улыбаясь ему в ответ. Однако тут же он помрачнел: — Сначала я переместился недалеко, всего на секунду, и тут же вернулся обратно. Как только я понял, что у меня все получилось… — он посмотрел в потолок и тяжело вздохнул, — я нашел безлюдное место в Хогвартсе и отправился дальше. Я делал остановки каждый год в один и тот же день, и первым делом отправлялся искать газеты. Никогда до этого я не использовал дезиллюминационные так часто.       Он горько усмехнулся и покачал головой. Затем поджал губы и посмотрел прямо и уверенно, в глаза: так, будто готовился вынести приговор. Геллерт понял, что его ждут неприятные известия.       — Так я дошел до 1938 года. Ты был прав, Геллерт, — грустно сказал Альбус, — ужасы из твоих видений начали воплощаться в реальность. На самом деле, перед этим была еще одна мировая война, но то, что мне довелось наблюдать начиная с сорок первого… — взгляд его стал рассеянным, Дамблдор будто заново переживал увиденное.       Неясным оставалось только одно.       — А как же… у меня… ничего не получилось? — с холодеющим сердцем спросил Гриндевальд.       — Не то чтобы не получилось, — начал Дамблдор. Складывалось впечатление, будто он ступил на тонкий лед, и теперь изо всех сил старается не провалиться под воду, — я бы сказал, что направление твоей деятельности несколько изменилось.       Геллерт не мог поверить своим ушам.       — Что произошло?       Альбус задумался на мгновение. Поджал уголки губ, разглядывая их сцепленные руки. Нахмурился.       — Точно не знаю. Просто в какой-то момент ты пропал, а потом объявился в Америке. Газеты пестрили твоими фотографиями и сообщениями о террактах, и как-то это было… хаотично и даже немного бессмысленно, что ли. Будто это был уже не ты. Либо что-то повлияло на тебя, и целью твоей стало что-то другое. Но влияния, — он усмехнулся, — у тебя было, действительно, много. А в сорок пятом, — продолжил Альбус, — в газетах писали уже о том, что я победил тебя в дуэли… и ты оказался заперт в Нурменгарде.       Альбус подался вперед и поспешил накрыть одной ладонью застывшие бледные руки. Вероятнее всего, со стороны Геллерт выглядел совсем дико, глядя на него шокировано, широко распахнув глаза и обмирая внутри.       Его хватило только на едва слышное:       — Дальше.       Гриндевальд не сомневался, что Альбус не остановился на сорок пятом.       Дамблдор обреченно кивнул и заговорил быстро, сбивчиво, словно пытался покончить с неприятным делом:       — Дальше тоже было не спокойно. Оказалось, что по всему миру набирала влияние тайная организация, Каббала. Они проявили себя незадолго до пришествия Темного Лорда Волдеморта, так он себя называл, но толком ничего не добились. Потом в Британии было две магические войны, а я… со временем и я менялся тоже, выбрав для себя политику невмешательства. Не знаю, почему именно так, но, знаешь, я будто всю жизнь мучился сожалениями: о сестре, о тебе… я часто видел себя у Еиналеж. Мы виделись порой в Нурменгарде… это было…       Он силился подобрать слова. Геллерт видел, как в его заблестевших глазах начала краснеть роговица.       — Больно, — наконец выдохнул он.       Интересно, тогда ему было так же больно, как и Геллерту сейчас?       — В конечном итоге, мы оба погибли: тебя убил Волдеморт в Нурменгарде, а меня — один из моих соратников. Я не знаю всех тонкостей, конечно, но… — Альбус прикрыл веки, — газетчикам я часто говорил об Общем благе.       Его красивое лицо разрезала кривая усмешка, горькая, как и вся эта история.       — В целом, увидел я достаточно. Сказать, что я был шокирован — значит, ничего не сказать. Но именно во время своего путешествия я понял, что так и не был счастлив. Я утопал в сожалениях и мучился виной до конца жизни. Тогда я принял решение изменить все. Я отправился назад. Вернее… — он поднял глаза, — хотел отправиться.       Геллерт молча смотрел на него и ждал, когда он продолжит. Дразнить Дамблдора не хотелось от слова совсем — Гриндевальд все еще находился в смешанных чувствах по поводу свалившихся на него откровений. Хотелось бежать и срочно перекраивать события на свой лад или просто по-скотски напиться.       Они по прежнему сидели, вцепившись в ладони друг друга мертвой хваткой, но это больше не было жестом поддержки. Сейчас они сами себе напоминали двух бессильных маленьких котят, в ужасе жмущихся друг к другу в тщетных попытках не бояться надвигающегося шторма. А неукротимая стихия неслась на них, расцвечивая небо на горизонте опасными молниями, и грозилась сравнять с землей их хрупкое убежище.       Стихия, с которой они ничего не могли поделать.       — Я не сразу понял, что не могу вернуться, — продолжал Дамблдор. — Сначала я подумал, что все нормально, но когда спустился в свой кабинет, то увидел, что он по-прежнему заброшен. Я запаниковал. В итоге я пытался и пытался, не вспомню сколько раз я это сделал, но в какой-то момент маховик нагрелся… пространство поплыло, и все вокруг меня будто ускорилось… а потом я оказался в очень странном месте.       Он сделал сложное лицо, и это было бы забавно, если бы не было так жутко.       — Там было темно, над моей головой вспыхивали и погасали звезды, а светящиеся линии, их было так много, Лерт, просто не сосчитать, в мгновение ока вытягивались в длину, затем — в ширину и бесследно исчезали, — он усмехнулся. — Я не стал проверять, что будет, если я высуну руку за пределы своего черного острова.       Геллерт закатил глаза. Напряжение понемногу начало отпускать его, и он даже нашел в себе силы ответить Альбусу кривой ухмылкой.       — А еще вокруг меня, на самом краю пространства, на котором я стоял… прости, не могу описать на что это было похоже — никогда такого не видел. На краю были линии, и их тоже было несчетное количество. Они вели себя как живые: постоянно двигались, переплетались, какие-то из них обрывались и не имели продолжения, они постоянно ветвились и сходились в одной точке снова… Сначала я боялся к ним подходить, — на этом месте Гриндевальд едва не рассмеялся, но Альбус глянул на него с ласковым укором, и пришлось сдержаться. — Но потом подумал, что раз я застрял тут и, судя по всему, выберусь нескоро, если выберусь вообще, то разницы никакой нет. Я до сих пор не знаю, правильно ли я поступил, — и он действительно задумался, уходя в себя.       Пока он раздумывал, Геллерт решил претворить в жизнь хотя бы одно из своих желаний: напиться. Привычный вкус брюта успокаивал, возвращая в здесь и сейчас из откровенно леденяще жутких картин, что рисовало его воображение…       Он замер.       Игристое едва не пошло пеной из носа.       Бесконечно ускоряющаяся звезда стала свидетелем их вечного падения.       Твою ма-ать… кажется, он понял, где был Альбус.       Дамблдор, однако, не заметил его замешательства и продолжил свой откровенно дикий и непозволительно фантасмагоричный рассказ.