Анфилада лингвистических тупиков

Когда Авантюрин выходит из ванной целиком и полностью одетый — для надёжности — в коридоре разворачивается целая эпопея, больше похожая на мем, сбежавший из «Фейсбука», чем на что-то реальное. — Я сказала, тебе будет весело! — Топаз, судя по звукам, собирается рожать ёжика: настолько упорно она тащит Искорку на выход из квартиры, пока та чуть ли не кулаками машет, не желая покидать своё убежище. — Потише, потише будьте, тут же соседи, все нас слышат, — у Асты, пытающейся контролировать бардак, руки заняты сумками, собранными наскоряк. Она улыбается снисходительно и старается успокоить Искорку ласковым голосом, пока у самой нижнее веко ходуном ходит, потому что, видимо, именно к ней эта бестия и поедет. — Девичники это весело! — у Топаз скоро дым повалит из ушей, и она, как разъярённый демон, тупо выкинет Искорку из окна, чтобы та аккурат на лобовуху такси приземлилась и отключилась из-за удара — они успеют за это время привязать её, как трофей, и увезти туда, где ей точно, сука, будет весело. — Да нахуя мне с вами, лесбухами, тусоваться, вы ж неадекватные! — все оскорбления пропускаются мимо ушей, аннулируются, как только покидают ротовую полость, потому что хитрые лыбы с лиц похитителей не слезают. А балом правит Веритас, у которого в руках газета скручена на манер мухобойки и на лбу бегущей строкой отражаются внутренние порывы в случае неповиновения отпиздить Искорку так, что сопли она больше распускать не станет ни при каких обстоятельствах. — Хорошего ве… — пинок под тощий зад. — Вечера вам, бляха, хорошего! Пожелания Топаз выглядят слишком наигранно. Она машет рукой, улыбаясь во все тридцать два, выпинывает Искорку за дверь, захлопывает за собой с силой и тут же запирает на ключ двоих оставшихся внутри. Рацио тяжело выдыхает, словно это он тащил неугомонную на выход, — Авантюрин молчит. У него полотенце на голове всё ещё воду впитывает, потому что фен есть только у Топаз, и он платный; футболка вся мокрая, а на лице скепсиса больше, чем у циников из высшего света. Он уверен, что цирковое представление далеко не просто так организовали, а Топаз, как главная звезда действа, ещё и проглотила связку ключей на всякий, после чего подхватила охуевающего Счетовода на руки, сняла с него шлейку и нацепила её на Искорку, дабы упростить себе задачу: не захочет ехать в машине — побежит рядом. Веритас стоит на месте несколько секунд кряду, хотя на периферии зрения видит Авантюрина, который опирается на дверной косяк чужой комнаты, сложив руки на груди, и смотрит исподлобья немного в ожидании объяснений. Тишина охватывает не только коридор, но и их фантазии, а потому Рацио приходится чесать уши, горящие ярым пламенем, потому что в голове воркуют мысли и они разрывают его на части — сердце колотится где-то под рёбрами, ведь каждый вздох, каждый шаг приближает его к тому, о чём он думает уже неделю, две… больше месяца, наверное, даже если не признаётся себе в том до конца. — Я правильно понял тебя и Топаз? — Авантюрин облизывает сухие губы, а сам почему-то съёживается от бегающего между плинтусами сквозняка и в стену вжимается, пока какие-то свои домыслы, беснующиеся внутри него, медленно, но верно тянут на лицо придурковатую ухмылку, из-за которой хочется кусаться — ну, просто чтобы пыл немного поумерить. — Это мне нужно знать, правильно ли я тебя понял в ванной, — Веритас нос вздёргивает, чтобы красноту щёк скрыть, хочет казаться выше, а на самом деле автоматически вытягивается по струнке и на носочках подходит ближе. Внутри всё живое стягивается в крепкий узел от предвкушения. — Блять, да! Если эти загадки об одном и том же, то д… — Авантюрин проглатывает последнее своё согласие, потому что Рацио касается пальцами его подбородка и ведёт выше по скуле, огибает ухо и зарывается в волосы, но вместо того, чтобы прильнуть к раскрасневшимся от укусов губам, тянет Авантюрина на себя и целует в светлую мокрую макушку, вдыхая запах шампуня. — Но ты ведь ещё не до конца восстановился, и твоя рука… — Не говори мне, что я позорился перед Топаз зазря, — Веритас сжимает руку с разбитыми костяшками в кулак и прячет её за спину. Его нетерпение где-то внутри бросает дровишки в пожар, но он понимает, что морозит глупости, давит и тащит, не зная наверняка. — В смысле… блять, я не это имел в виду, — тяжело подбирать слова: обычно согласие не требовалось, ведь встречи с парнями происходили только ради этого — и ни ради чего больше, а тут… — Если ты не хочешь, мы не будем. Авантюрин слышит, как колотится чужое сердце даже на расстоянии, а может, это его собственное устраивает концерт нервной системе, но в любом случае тяжело дышать и щёки краснеют, просто потому что он уже на сто процентов уверен, что готов и хочет: почти час в ванне проторчал. — Посмотри на меня, — просит Авантюрин, а для Рацио это многого стоит, ведь настолько тяжело, что кажется в целом невозможным, но всё же он слегка отстраняется, дабы заглянуть в чужие неоновые глаза, очертить контуры скул с двух сторон сразу и смахнуть капли, стекающие по лицу. — Я говорю тебе «да». Но это не кажется реальностью — у Веритаса глаза в моменте сверкают, а на губах сначала с дрожью, но мелькает улыбка, а после он сминает их чуть ли не в линию, стискивая зубы, ведь нельзя сорваться от простого «да», нельзя сгрести в охапку, кинуть на кровать и всю душу достать, пока страсть внутри царствует и границы разумного стирает, — нужно продолжать думать головой, даже если эта самая голова бразды правления готова сплавить здесь и сейчас. — Я тоже, — кивает Рацио, сверлит Авантюрина взглядом, смотрит сверху вниз и ладони спускает по шее к плечам, а потом по запястьям — аж до самых кончиков пальцев, чтобы прижать горячие, ещё влажные руки к своим щекам и медленно целовать каждую до тех пор, пока желание прикусить фалангу не возьмёт верх над разумом. — Эй! — Авантюрин нарочно привлекает к себе внимание, и подобное стоит ему твёрдой почвы под ногами, ведь Рацио тут же подхватывает его под бёдра и заворачивает к себе в комнату, дверь ногой толкая до хлопка. — Только не кидай!.. — Не буду, — шепчет Веритас в чужую шею, внимая прикосновениям к собственной спине. На нём нет футболки, ведь после их совместного недодуша он тут же снял с себя мокрую одежду, но надеть успел только штаны: всё, на что его хватило, прежде чем внутренний мандраж захватил разум и начал выкуривать лишние уши из квартиры. Вместо того чтобы уложить Авантюрина спиной на постель, Рацио садится на неё сам и плавно ведёт ладонями от чужих бедёр вверх, сжимает сквозь ткань кожу и тянет на себя, зная наверняка, что чувствует сейчас внизу не только своё возбуждение, но и чужое. Тяжёлый выдох в разгорячённую шею и выжидающий взгляд — читает по неоновым радужкам, можно ли продолжить, можно ли сделать хоть что-нибудь. Авантюрин теряется, ведь это всё слишком сильно отличается от того, к чему он привык, от того, как он видит саму суть подобного процесса: сейчас происходящее напоминает ему что-то из разряда сентиментальной литературы, и это напрягает, ведь в его репертуаре в основном было жёсткое порно. Рацио медлит, и из-за этого Авантюрину не по себе, из-за этого накрывает чувство неловкости, от которого румянец захватывает все доступные ему территории, начиная от ушей, заканчивая плечами, — похоже на лихорадку, ведь всё внутри колотится, сжимается и не даёт отпустить ситуацию, не даёт начать. — Не переживай за меня, я в порядке, — Авантюрин нагло врёт Веритасу в лицо, а тот в курсе, но всё равно тянется навстречу. Долгожданный поцелуй накрывает их волной странных ощущений, кажется самой тревожной вещью на свете, от которой мандраж кусачими мурашками растекается по телу. Место размеренности и уверенности занимает сумбур — он же руководит движениями, заставляет Рацио тянуть Авантюрина к себе ближе, заставляет целовать его шею и тащить вверх футболку, чтобы избавиться от ненужной ткани. Сумбур порождает нелепые каламбуры в голове, из-за которых менталка скачет, как уж на сковородке, и подбрасывает сомнения: точно ли всё чисто; а если будет больно, можно ли остановиться; а если не понравится, если не войдёт… — Подожди, — Авантюрин вдыхает слишком громко, потому что только сейчас осознаёт, что от напряжения не позволял себе этого. — Презервативы? — спрашивает на выдохе, а Веритас кивает и подаётся ближе, чтобы прикусить чужую нижнюю губу. — Смазка? — да он с ума сходит, пока думает, а этот чёрт смотрит в упор и совершенно не стесняется. — Я всё сделаю, просто расслабься, — ему легко верить, когда он так ловко меняет их положение, всё-таки укладывая Авантюрина на кровать и тут же взбивая под светлой головой подушку. Рацио смотрит внимательно, словно видит чужое тело впервые: редкие веснушки на горящих румянцем плечах, выступающие ключицы и татуировку, рёбра, которые можно пересчитать, поднимаясь по ним, как по лесенке, что он, собственно, и делает, ведя носом от живота вверх, к груди, которую хочет попробовать на вкус, — припадает языком плавно, а руками бродит то по пояснице, то по выступающим тазовым костям; сжимает кожу и тянет, мнёт и отпускает, перебираясь к шнуровке штанов. Авантюрин закрывает лицо запястьями, впиваясь зубами в левое, чтобы сдерживать звуки и не придавать значения своему желанию ускорить процесс. — Тебе неинтересно? — Веритасу странно, что на него не смотрят. Пугает чужая дрожь, которая волна за волной атакует Авантюрина, превращаясь в нечто, что может привести не к той разрядке, которую они себе запланировали. — Рин? Мгновенно ложится сверху, рукой убирает тонкие запястья к изголовью, а пальцами другой вытирает с алеющего лица случайные слёзы. — Мы можем остановиться, — шепчет в чужие губы и намеренно давит желанное тело в горячих объятиях, чтобы унять нарастающую панику, из-за которой Авантюрин ничего не видит, из-за которой мир меркнет и кажется ненастоящим. — Нет, лучше быстрее, — выпаливает на одном дыхании. — Пожалуйста, быстрее! — Куда ты торопишься? — Рацио отстраняется, но прежде, чем он успевает понять происходящее, Авантюрин вырывает руки из хватки и обнимает того за шею так крепко, как только может. — Мне страшно, окей? — объясняет ситуацию по ходу дела, чувствует в том жизненную необходимость, ведь расслабиться не получается из-за внутренних барьеров. — Я знаю, что будет больно, но я хочу этого, поэтому, блять, прекрати вот это своё беспокойство пихать куда не надо! Просто сделай, и всё: потому что я хочу, я сказал «да», я хочу быть с тобой, чёрт возьми! — Всегда было больно? — вдруг спрашивает Веритас, а Авантюрин кивает на автомате, вдыхая чужой запах и тут же выдыхая ртом, словно это действительно поможет успокоиться. — Тогда постараемся сделать так, чтобы в этот раз не было. — Что? — шёпот растворяется в поцелуе, тяжёлом, тягучем и влажном. Рацио целуется жадно и настойчиво, переплетает их языки друг с другом и кусается, дурманит, притупляя чужое беспокойство. Вокруг закипает воздух, ведь закрыты окна, прячущие летний дождь, рисующий на небе радуги. Шторы тоже задёрнуты, и поэтому чем ниже садится солнце, тем темнее кажется комната; тем более интимной и возбуждающей становится атмосфера. Авантюрин пропускает полустон в этот поцелуй, когда Веритас расслабляет шнуровку его штанов и пробирается пальцами под резинку чистого белья, касается подушечкой головки и тут же соскальзывает из-за смазки. У самого стоит так, что треники вот-вот порвутся от натяжения, — это чёртова магия, монтаж и видеоэффекты, на которые Авантюрин явно не подписывался, но чувствует всё это сам, ведь их бёдра слишком близко друг к другу. Рацио отстраняется, лишая чужие измятые и искусанные губы тепла. Тянется куда-то к столу, вставать не хочет: позвоночник хрустит от напряжения — это вызывает усмешку, а вот арсенал непонятных упаковок, который Веритас тащит на кровать, отражается смятением на залитом румянцем лице. — Я же сказал, что всё подготовлю, — тюбика со смазкой нет: вместо него — маленькие упаковки, и каждая из них похожа на презерватив, но все они разные. — А эти для чего? — спрашивает Авантюрин, выгибая бровь, и тянется к прямоугольным, а Рацио вдруг нагло тащит с него штаны вместе с бельём, тут же лишая ощущения стабильности и защищённости, ведь теперь он голый, в отличие от Веритаса; от этого дыхание перехватывает и руки на автомате тянутся прикрыть возбуждение, но не тут-то было. Рокировка происходит в считаные секунды — и вот уже обе ноги Авантюрина на плечах у Рацио, ищут опору; под задницей вместо мягкого матраса — крепкие бёдра, а всё самое сокровенное прямо на виду, и из-за того, что при этом они смотрят друг другу в глаза, оба вдруг языки проглатывают и устраивают минуту молчания в память о тех днях, когда сделать друг другу минет было плёвым делом. — Это… для пальцев, — объясняет Рацио и слишком невозмутимо для первого раза с человеком, которого любит и реально хочет, отрывает парочку прямоугольных упаковок от длинной гармошки. — Боишься чем-то заразиться? Справки есть, я привит, — Авантюрин хихикает, потому что хочет куда-то в стендап уйти по-быстрому, дабы снять с себя полномочия здравомыслящего человека в глазах Веритаса и избавиться таким образом от ответственности. — Это чтобы не поранить тебя, — а у того тотальное спокойствие в глазах и движениях: видимо, сервак внутренний наконец сгорел, сбросив Рацио до базовых настроек, в коде которых ещё не прописали смущение. — Ногти у меня подстрижены коротко, но я всё равно могу случайно тебя поцарапать внутри — тебе будет некомфортно; к тому же они хорошо скользят. Веритас разрывает упаковки и натягивает два маленьких презерватива на средний и указательный палец, после чего показывает это всё Авантюрину, а тот и рот закрыть не может, потому что к шок-контенту готов не был, и пошутить не получается, потому что внутри начинает тлеть какое-то странное ощущение — это доверие, чёрт возьми; ощущение, которое возникает, когда ты видишь и чувствуешь, что о тебе заботятся. — Могу я… обнять? — спрашивает шёпотом, пока Рацио выливает одну упаковку смазки на нужные пальцы. — Думаю, ты можешь сесть на меня, но тогда тебе придётся говорить, ведь я буду действовать вслепую, — это точно усмешка на его губах, но Авантюрин быстро реагирует: поднимается сначала на локтях, а после опускает ноги ниже, позволяет Веритасу вытянуть свои и сам садится сверху на колени. — Если мне будет больно, ты поймёшь, — огрызается даже и легко ведёт ногтём по обнажённой лопатке. — Только… давай ты тоже разденешься? — теперь он смотрит на Рацио сверху вниз, а тот качает головой, ведь знает себя как никто другой, и целует Авантюрина в шею, прикусывает ключицу и тяжело выдыхает. — Если я сниму штаны сейчас, то не смогу нормально тебя растянуть, — сглатывает, а сам открывает ещё одну мини-упаковку со смазкой и, хитро хмыкнув, наугад льёт её на покрывшуюся мурашками задницу — и ведь попадает куда нужно. — Головой думать перестану… Пока Авантюрин шипит и весь вздрагивает из-за контрастного холода этой тягучей штуки, Веритас не даёт ей скатиться ниже и собирает нужными пальцами, после чего застывает на мгновение, позволяя Авантюрину понять, в какой точке они сейчас находятся и что будет дальше. — Расслабься, — шепчет ему в ухо и прикусывает мочку, давит несильно и быстро проникает внутрь указательным пальцем, потому что смазки даже слишком много. Авантюрин вдыхает громко и тут же поджимает губы. Его плечи напряжены до предела, а глаза он открыть не может, потому что стесняется этого горящего золотым закатом взгляда исподлобья, которым Веритас его сверлит, дабы считать малейшие изменения. Брови домиком, губа прикушена чуть ли не до крови — они только начали, и на самом деле ничего болезненного и страшного не происходит, но Авантюрин привык, что его сразу бросают в омут с головой, где он захлёбывается во всех ощущениях сразу, потому тело реагирует на автомате — нужно время, дабы понять безопасность происходящего. — Быстрее, — он требует, ведь чужая аккуратность и медлительность заставляет думать, что с ним что-то не так, что его не хотят на самом деле, но Рацио лишь ведёт носом по линии подбородка к сонной артерии и проталкивается только одним пальцем глубже, щупает стенки и чувствует сопротивление. Не торопится — исследует вслепую. Второй рукой ему приходится держать Авантюрина, ведь тот сам не понимает, что пытается сбежать куда-то. — Мы договорились, что ты будешь со мной говорить, — Веритас дразнится, а в ответ получает неловкое бурчание и взгляд, полный негодования, скованной неловкости и в то же время раздражения. Авантюрину вот вообще сейчас не до разговоров: он сам не знает, чего хочет от происходящего. — Я и говорю: давай быстрее, а ты просто издеваешься надо мной, — вытаскивает он из себя цельное предложение и вообще не сопротивляется второму пальцу внутри себя, только плечо Рацио прикусывает так, что тот неосознанно ведёт им, дабы уйти от нападения. — Расслабься, — повторяет Веритас мантру для просветлённых, но это не помогает. — Ни хуя не получается, — Авантюрин нервничает. Всё это не похоже на то, что с ним происходило раньше. Он же не девственник, чтобы вот так краснеть, чтобы его растягивали по двадцать минут и заставляли чувствовать себя неопытным идиотом. — Почему ты не можешь просто вставить?! — Потому что тебе будет больно! — отвечает Веритас громче обычного. Они смотрят друг на друга, как заклятые враги, и Авантюрин явно не в выигрышной позиции. — Что тебе не нравится? Как это было обычно? — Мы раздевались, мне отсасывали, а потом вставляли — иногда второй пункт пропускался, — выпаливает на одном дыхании, а Рацио нарочно растягивает с силой и вырывает томное: — Блять, — из чужого горла, легко прикусывая кадык. — Ты хочешь, чтобы я просто вошёл в тебя без предварительной подготовки? — уточняет нравоучительным тоном, внутри которого с самого начала заложено осуждение чужой методики. Авантюрин без задней мысли кивает ему, а сам не знает, куда девать руки и как заткнуть себя же, ведь от интенсивных движений внутри становится не по себе, а когда Веритас начинает толкаться дальше, тело охватывает необъяснимая дрожь, и, как только он разводит пальцы в разные стороны, чтобы растянуть, Авантюрин выстанывает что-то неразборчивое и поддаётся этим ощущениям — они намного приятнее, чем он предполагал. — Дай мне шанс, тебе понравится, — обещает Рацио и уже не держит чужое тело на месте, а плавно гладит по спине и целует наобум куда-то в шею — то ниже, то выше; двигает пальцами и сам краснеет щеками из-за того, насколько там внутри горячо. По ладони течёт смазка — с каждым толчком всё проще и проще входить, а вот самому Веритасу становится только сложнее контролировать желания, нашёптывающие ему собственный сценарий, от которого даже дышать тяжело. Авантюрин ещё трётся о него через одежду, потому что сидеть на месте смирно просто не получается, и всё это больше похоже на пытку, а не на сладостное томление. — Как тебе будет удобно? — Рацио терпит, дабы не сорваться, держит себя в узде, разглядывая чужое выражение лица будто античную скульптуру в музее, будто произведение истинного искусства, от лицезрения которого сердце вводит в ступор. — На животе не так больно, — сознаётся Авантюрин, и Веритас, скрипя душой, достаёт пальцы, чтобы уложить его, но в итоге снова проскальзывает внутрь, толкается глубже; видит, как мучается подушка в обътиях дрожи, как душит и без того скованные стоны — Авантюрин старается быть тише и покорнее, и эта его послушность наталкивает на разные мысли. — Лицом к лицу тебе не нравится? — уточняет Рацио на всякий случай, чтобы быть уверенным наверняка, ведь в его власти сделать всё возможное, чтобы было приятно. — Не сейчас, — Авантюрин отрывается лицом от подушки. — Давай сначала так, потом… ах… Веритас продолжает тянуть его и готовить — внутри всё тает и горячими волнами расходится по телу. Этому невозможно сопротивляться ни физически, ни морально, и, пока Авантюрин теряется в этом всём, Рацио подкладывает ему под живот другую подушку, чтобы было легче, одной рукой стаскивает с себя штаны вместе с бельём пониже и дышит едва ли, пока натягивает презерватив и рвёт очередные упаковки смазки, пока ищет в себе силы задать вопрос. — Могу я войти? Наступившие секунды тишины кажутся вечностью. Авантюрин, лёжа на животе, сжимает ноги, как только может, и смотрит ровно перед собой — холодно и мокро настолько, что не по себе; в голове витают лишь воспоминания, призрачные образы и отголоски о том, как это обычно происходит, но сейчас всё словно в первый раз, и это пугает. Рацио терпеливо ждёт и едва ли касается головкой нежной кожи — он готов к любому ответу, но, если быть честным, положительного боится больше, чем отрицательного. — Можешь, — Авантюрин намеренно бубнит, чтобы его переспросили, чтобы дали ещё немного времени. — Прости, я не… — Ты можешь войти! — сглатывает и оборачивается. — Давай! — прикусывает он губу и простреливает неоновым взглядом, что в полутьме такой знакомой комнаты кажется особенно ярким. — Ну же! Веритас наклоняется к нему, целует и успокаивает, касаясь носом каждой редкой веснушки на плечах, — чувствует мягкость щёк, слабо дует на горящие смущением уши и превращает всё это в нечто незамысловатое, что-то невинное даже, что заставит Авантюрина улыбнуться. Тот с радостью поддаётся настроению, позволяет обнимать и целовать себя, не сопротивляется, когда крепкая ладонь накрывает и сжимает его собственную, когда чужой торс скользит по приподнятой из-за подушки пояснице, а Рацио вдруг оказывается внутри, что становится неожиданностью, даже если входил он слишком медленно. Перед глазами мерцают искры, а голова гудит чем-то непонятным — внизу ощущение заполненности заставляет нутро сжиматься и кричать, но Авантюрин не способен выдавить из себя ни звука. Он не смотрит на Веритаса, только слёзы на подушку роняет, не слышит, что ему говорят, и вгрызается в наволочку, а пальцами ног прыгает по простыни, как ему кажется, хотя на самом деле он извивается весь, ведь это, блять, должно быть больно — просто обязано! — Рин, — Рацио шепчет где-то далеко, хотя Авантюрин отлично чувствует, как тот сжимает его всего в объятиях и не двигается, просто стискивает вдоль и поперёк, лёжа сверху и придавливая к кровати. — Рин, отвечай мне, — тот качает головой. — Мне остановиться? Вытащить? — Нет! — выкрикивает, и этот порыв даёт ему возможность снова дышать, но кислорода вокруг смертельно мало, и инстинктивные слёзы катятся по щекам, как это было всегда, потому что, мать его, должно быть больно, но почему тогда… — мне не больно, просто подожди немного. Он задыхается в ощущениях, не может их разобрать, понять, насколько они реальны, комфортны или наоборот — понимает лишь, что его обнимают и целуют без конца, гладят и успокаивают, а после глаза накрывает большая и горячая ладонь; темнота окутывает сознание, и страх уходит, ведь это походит на замкнутое пространство, в котором его точно не найдут, где его не достанут и не обидят, — убежище пахнет шампунем Веритаса, пахнет домом. — Всё в порядке, это я, — Рацио шепчет, а Авантюрин кивает, слышит и понимает его, доверяет и разрешает продолжить. После первого толчка, такого странного и непонятного, он стонет, краснея пуще прежнего, и расслабляется, ведь уже нет сил сопротивляться тому, что с ним творит Веритас. Теперь его губы кажутся ледяными каплями на шее и висках, а тьма, которую он создаёт, закрывая ему глаза, приятно успокаивает и позволяет разобраться в ощущениях — всё такое горячее, влажное и тяжёлое — Рацио осторожен и напряжён, и за это ему хочется сказать спасибо, а после выписать подзатыльник. — Ещё, — шепчет Авантюрин, восстанавливая дыхание и подаваясь навстречу, выгибается в спине и вздрагивает после нового резкого толчка, вырывающего из него стон на грани вскрика. — Для тебя это не слишком? — Веритас беспокоится, но темп только наращивает и сам еле сдерживается, вслушиваясь в стоны, разлетающиеся по его комнате, где такого ещё ни разу не было. Всё это стыдно, важно и нужно, — это делает его счастливым и заставляет краснеть от желания войти глубже, быть быстрее и подчинить Авантюрина, перевернуть и увидеть его лицо, целовать так страстно, что аж сведёт всё внутри и узел затянется до предела. — Этого мало, — с придыханием отвечает тот и выгибается в спине, когда Веритас скользит ладонью по талии к животу и тут же опускается вниз, перехватывая пальцами его член. — Это... А где брать слова, когда даже воздуха не хватает? Где брать понимание собственных ощущений, когда внутри всё вверх дном переворачивается из-за того, что так приятно вдруг становится? Голова идёт кругом, и весь мир, наверное, крутится на какой-то безбожной карусели, но Авантюрин не видит этого, потому что ладонь Веритаса прячет этот кавардак от него, заставляя сосредоточиться лишь на самом себе — крышу сносит. — Как ты это… — а что он хочет сказать, сам не понимает. Всё мешается и с каждым толчком превращается в раскалённую магму, которая тянет тело вниз и плавит, — жарко и мокро; кожа липнет к коже, но никто не останавливается, и комната тонет в стонах, шлепках и звуках, которые хочется записать на рингтон и специально включить где-нибудь в зале суда, чтобы смутить всех и каждого, — не одним же им сейчас гореть в этом пламени, сотканном из пьянящих ощущений, из-за которых невозможно сохранять самообладание. Рацио не ускоряется, а держит ритм, но больную ногу сводит, всё ноет и безбожно просит о передышке — тяжело, ведь Авантюрин стонет так, что тайм-аут можно приравнять к преступлению против человечности, поэтому он продолжает, не успевая перевести дух, а где-то в соседних комнатах телефон разрывается от нескончаемых звонков. — Остановись сейчас же, блять! — командует Авантюрин Веритасу, который в желании держаться до победного пропустил чужой оргазм, испачкавший простыни под ними. Самое тяжёлое в его жизни стоп-слово заставляет замереть в моменте. Только сейчас он видит, насколько неестественно выгибается под ним Авантюрин в попытке собрать себя по кусочкам и вернуться обратно в здравый рассудок. — Машина ёбаная… — кряхтит из-за сушняка в горле и переполняющего чувства стыда на грани блаженства: купаж, от которого и правда сдохнуть можно, а потому он тянется куда-то вслепую. Рацио выходит и тут же падает рядом, переворачивает Авантюрина и прижимает к груди, а тот готов чужой пот слизывать из-за сдавливающего чувства обезвоживания — мерзотненько немножко на мокром лежать и потом дышать, но приятно при этом, что обнимают, не допрашивая, целуют в лоб и макушку, гладят, даже если молчат, ведь дыхание всё ещё не вернулось в норму и сердце скачет в груди так сильно, словно вот-вот сломает рёбра, вырвется наружу и встретится с тем, что так любит. — Прости, — Веритас поджимает губы и тянет пальцы ног на себя, ведь голень сводит судорогой, и это отвратительное чувство окутывает всё, кроме груди, на которой Авантюрин в полудрёме изнурённой рисует сердечки пальцами. — Давай пойдём в ванну… — старается он в рациональность. — Помоемся, попьём, доведём тебя до оргазма и потом ляжем у меня на чистое, как тебе план? Рацио сглатывает, щёки изнутри закусывая из-за того, что колючие мурашки ногу просто избивают иглами ненормальными. — Щас, — давится он. — Дай мне пару минут, пожалуйста, — с надрывом говорит, а Авантюрин смеётся в себя, кладёт холодную руку на талию Веритаса и жмётся ближе, зарываясь носом в его яремную впадину. — Согласен, это пиздец…