Анфилада лингвистических тупиков

В пустой квартире царит мрак ночи. Там двое при свете всего одного ночника, что периодически гаснет из-за собственных каких-то тараканов, сидят и рассуждают на темы великие, философские — темы бытия, жизни и смерти. — Я почти помер… — делится своими размышлениями Авантюрин, массируя чужую стопу, что от судороги отходила минут тридцать. — От боли? — уточняет Веритас, перенося собственные ощущения на чужое восприятие, потому что сейчас, когда он держится руками за стену и пытается не выть именно от боли, ему ничего другого в голову не приходит. — От противоречивых чувств, — качает тот головой и сильнее жмёт, а Рацио зубы стискивает, напрягая каждую клеточку тела, просто чтобы не лягнуть Авантюрина в живот. — Так и с ума сойти можно, — улыбается и тянет опасное оружие к лицу своему, раскрасневшемуся от вспышки воспоминаний. — Что ты делаешь? — возмущается Веритас, когда чужие губы обхватывают большой палец на ноге, а после глаза закрывает, внимая каждому лёгкому укусу, и сам млеет от трепета в груди, что вырывает из гортани полустоны на грани — он даже не догадывался, что ему это может понравиться. Авантюрин улыбается и балуется, внимательно выслеживая чужую реакцию. Это заводит, но второй раунд они явно не потянут, ведь зевают вовсю и ёжатся, словно залезть под одеяло и остаться там до конца жизни звучит как офигенный план. — Хватит, — просит Рацио того, чего не хочет, но ему не нужно много, чтобы снова возбудиться, вот только подобные подвиги в его планы пока не входят: они немного не в том положении. — Прости, прости, меня понесло, — отшучивается Авантюрин, отстраняясь, и продолжает улыбаться, но уже тепло, а не издевательски. Смотрит куда-то мимо и губы поджимает. — Сейчас получше? — Да, отошла, нормально, — отвечает Веритас, тянет ногу к себе и руками проминает влажные пальцы аж до хруста, убеждаясь, что все неприятные последствия судороги больше не беспокоят. — Ты как? Авантюрин не отвечает, голову клонит к плечу и лыбится придурковато, как кот мартовский, словно его молоком и мёдом напоили, — жизнь удалась, можно помирать счастливым. Садится в позу лотоса, плечами заигрывает немного, ведь его эмоции сильнее хладнокровия, которым при рождении обделили, — они хлещут через край, отражаются алым румянцем на щеках и немыми вопросами о том, сколько чувств было вложено в заботу и комфорт, сколько терпения было нужно, чтобы не навредить. — Всё в порядке? — а у Веритаса эмпатия иногда сбоит, поэтому он хмурится и совершенно бездумно тянется к чужим рукам, щупает холодные пальцы и греет их в своих вспотевших от тревоги ладошках, смотрит на Авантюрина, словно тот должен был обидеться, прочитать лекцию о своих ощущениях и предоставить презентацию на тему «Понравилось — не понравилось». — Супер всё вообще, не парься, — смазано отвечает тот и свободной рукой хватается за живот. — Есть хочу. — Мы спать собирались, — напоминает ему тут же Рацио, но подобное не работает, если речь идёт о том самом Авантюрине. Не о том, кто на срыве гречку в глотку запихивал насильно, потому что блевать тянуло чаще, чем есть, а о том, кто, будучи довольным и расслабленным, стремится поддерживать свою эйфорию даже мелкими радостями. — Сгоняем до ближайшей шавухи, а после спать будем, м-м-м? — он не встаёт, но резко тянется к Веритасу, чтобы украсть у него поцелуй, проявить нежность и потереться носом о чужой нос, о щёки и шершавый подбородок. — Круглосуточная шава через два дома от нас. — Я хожу еле-еле, — напоминает Рацио, но отмазка не работает. — То есть трахаться уже можно, а гонять до шавухи ещё нет? — Авантюрин бровь выгибает и специально целует в скулу слишком близко к уху, зная, что это им обоим понравится. — Мы можем заказать доставку, — напоминает Веритас о чудесах современного прогресса. — И курить вместо нас будет курьер, — раскрывает ещё один мотив Авантюрин. Ему не терпится поднять поднывающую от странных ощущений жопку с кровати и вынырнуть из душной комнаты навстречу ночной летней прохладе — романтизм в нём зашкаливает: нужны силы, чтобы его поддерживать. — Покурим на кухне, — держит оборону Рацио. — Вставай! — неймётся ему всё. — Через не могу, давай, подъём, тут идти-то! — он сам тянется за своей одеждой и наконец прячет от Веритаса главную причину, по которой тот в целом двигаться с мягкой постели не хотел. Самому ой как лень трусы напяливать и в толстовку влезать, но он таки соглашается на ночной выгул, потому что, если он не пойдёт, Авантюрин потопает в одну хлеборезку, а отпускать его сейчас куда-то не хочется совершенно, ведь на подкорке всё ещё чешется обида за то, что тот дома не ночевал. Они собираются наспех, путаются в носках и смеются, когда всё равно тапки надевают вместо кроссовок. Обмениваются поцелуями, держат друг друга за руку, толкаются и улыбаются, как дети малолетние, вываливаясь в два часа ночи из квартиры, которую им оставили для разгрома. В подъезде никого — там надписи на стенах всё ещё не затертые, трещины на потолке и перила лакированные; там эхо гуляет, цепляясь к цветам, что соседка с третьего этажа вытараканила на лестничную клетку, ведь у самой уже места нет; там шаги шумные привлекают внимание собаки, лежащей на придверном коврике в ожидании хозяина. — Я не могу так быстро, — шипит Рацио, ведь его социальная ответственность имеет приоритет. — Я тебе не верю! — подколки Авантюрина слышит весь подъезд, а смех будит даже тех, кого выстрелом из танка поднять сложно, но он быстро покидает их заваленную оскорбительными надписями зону отчуждения и прилипает губами к фильтру сигареты, пока поправляет подол толстовки, что пахнет Веритасом. — Шаверма круглосуточная — незачем спешить, — Рацио напоминает о своём снобизме, — и веди себя тише, комендантский час нужно соблюдать, — строит из себя добропорядочного гражданина. — Когда я стонал во всё горло, тебя это не парило, — Авантюрину это кажется весёлой шуткой. Он прикуривает от спички, даже не старается найти зажигалку, а Веритас очень быстро перехватывает тлеющую сигарету и забирает её себе. — Эй! Авантюрин прыгает на него сверху, пытаясь отобрать своё, а Рацио сопротивляется активно, даже если нога всё ещё не в норме. — Отцепись! — как дети малые, у которых шило в жопе окружающим жить мешает. Лезут друг на друга, за бедную, уже поломанную сигарету сражаясь, смеются громко и не стесняются целоваться, прячась в капюшонах. В них внутрение подростки бразды правления отвоёвывают и отключают рациональность, выкручивая на максимум придурковатость и отшибленность, благодаря которым они улыбаются со всей дури, щекочут друг друга и чуть ли не в кусты падают, перехватывая летающие в попытках защититься от внезапного нападения конечности и зацеловывая всё, до чего только могут дотянуться. Рацио не выглядит перегруженным или настороженным — Авантюрин влюбляется в него всё больше и провоцирует на откровенность, на игривую полудраку, на беготню до ближайшей подворотни, где удаётся спрятаться от накрывающего дождика, но не от крепких рук Веритаса, что прижимают к себе с силой, тянут вверх, заставляя оторвать ноги от земли, а после прижимают к стене — и деваться некуда. Авантюрин отвечает на все поцелуи, не стесняясь их развязности и громкости, ведь лай бродячих собак и стучащий по крышам грибной дождь прячут их радость от тех немногих, кто, возможно, тоже не спит так поздно, потому что знает, что ночью жить интереснее. — Да куда ты несёшься?! Нравится убегать и смеяться над тем, как Веритас ковыляет следом; нравится подставлять разгорячённое лицо прохладным каплям и вслушиваться в скрип шин далёких машин, что всё равно не громче шумящего в зелёной листве ветра. — Не болит?! — кричит Авантюрин, нарушая все мыслимые и немыслимые уровни шума, и это раздражает Рацио, но ему сейчас не до морализаторства. — Пойдёт, — идёт следом, умудряется иногда переходить на бег, а после держится у стеночки, но не потому, что тяжело и всё ноет, а потому, что так он самодовольно заставляет Авантюрина вернуться к нему. Тогда перехватывает его запястья и снова тянет на себя — эта ловушка нравится им как ничто другое. В заведении, которое работает двадцать четыре часа в сутки отнюдь не из желания рядовых сотрудников, стоит атмосфера ненависти ко всему живому, и её источником является парнишка, у которого на лбу написано, что заебала его эта ебатория. Он не встречает весёлых залётных посетителей добродушной улыбкой, — скорее, делает одолжение тем, что вообще встаёт с нагретого стула и выслушивает заказ. Молчит как партизан, игнорируя скрипты уточняющих вопросов, а Рацио с Авантюрином неловко так с ноги на ногу переминаются, зная наверняка, что пяти звёзд заслуживает только тот факт, что молодец не спит на рабочем месте. — Он нас ненавидит, — шепчет Веритас, толкая виновника в бочину, а тот делает вид, что вообще здесь ни при чём. — Если бы мы заказали доставку, нас бы ненавидело два человека, а не один, — отвечает так же шёпотом, убеждаясь, что парнишка погружён в свою полудрёму и какой-то ютуб-ролик, проигрывающийся на телефоне. — Согласен, — уверенно кивает Рацио, закидывая шальные соточки в баночку для чаевых с наклейкой «На психотерапевта». — Но если бы мы замутили бутеры из того, что есть в холодильнике, все были бы довольны. — Когда ты последний раз заглядывал в наш холодильник и находил там что-то съедобное? — уточняет Авантюрин осуждающе, а Веритас хмурится, потому что уверен, что еда дома точно есть. — Топаз ведь готовила утром кашу, — вспоминает он. — Если она была со вкусом клубники, то это пакетированная, которую надо кипятком заливать, — Авантюрину всё на месте не стоится: держит руки за спиной, покачиваясь из стороны в сторону, а носом в ворот толстовки кутается, вдыхая запах, ей принадлежащий. — Вот же ш… — сокрушается Рацио, вдруг осознавая, что контроль в последнее время спустил на самотёк настолько, что, походу, страдает вся королевская рать. — Надо будет в магазин сходить и уборку организовать. — Сам сходишь? — уточняет Авантюрин с подозрением. — А в чём проблема? — Веритас же медитирует на раскладывающиеся по лепёшке ингредиенты, пока его рот полнится слюнями, а живот сам для себя хор устраивает. — Возьмём завтра у дедов тачку и съездим в гипермаркет, закупимся всем, что нужно, только список для начала составим, а то с голодными глазами понаберём всякого, — рассуждает он, наблюдая, как скручивают шаверму, и прикидывая, что, походу, он её целиком не съест. — Я тебе инстинкт самосохранения случайно вытрахал, или что? — возмущается такому настрою Авантюрин и тут же получает лёгкий подзатыльник за несдержанность, но сам виноват — понимает, что получил за дело, когда пересекается с заинтригованным взглядом их ночного повара. — Не задавай лишних вопросов, — Рацио не стремится обсуждать свой открывшийся взгляд на этот мир, потому старается переключить тему сразу, как они покидают пропитанное ненавистью к посетителям заведение. Далеко, правда, не уходят, оседая на подобии летней террасы, где пластмассовые стулья и столы прячутся от дождика под огромным зонтом с надписью «Балтика 7». Разворачивают манну небесную в лаваше и принюхиваются к запаху, прекрасно понимая, что об этом стоило мечтать. Первый укус хрустящей горячей корочки — блаженство, что тут же расписывает их воображению все спектры вкуса, которые им только предстоит прочувствовать. — Тот доктор тебе мозги промыл? — всё-таки цепляется за тему Авантюрин, уже зная ответ. — Как ты?.. — Я с Топаз тоже общаюсь, а она с недавних пор не на твоей стороне, а на нашей, так что можно понять, — пожимает плечами Авантюрин, а у самого глаза закатываются, когда он снова кусает это чудо кулинарного искусства, к которому душа всегда взывает в самые неожиданные моменты: например, часа в три ночи, когда есть желание откинуться, а не учить высшую математику; когда всё хуёво или, наоборот, слишком хорошо; шавуха — это признак стабильности, приземлённости, она способна разруливать войны и примирять злейших врагов. — Она сегодня довольно оперативно организовала нам пустое помещение, — усмехается Рацио, но тут же кривится, вспоминая, как именно он уламывал её. — Она знает, что мы бы для неё тоже постарались, — Авантюрин немного скатывается вниз по стулу и кладёт ногу на ногу, устраиваясь поудобнее. Капюшон сам по себе надевается на светлую макушку, пряча бардак спутанных волос; чужая толстовка ему всё-таки великовата, а потому приходится постоянно поправлять рукава, чтобы не измазать их в соусе, что льётся из всех щелей, превращая целлофановый пакетик во что-то сморщенное и мокрое — а ведь это единственное, что защищает едока от вынужденной стирки. — Я ночевал у Бутхилла. Веритас сглатывает слишком громко, чувствуя, как холодеет спина от внезапного напряжения. — Мы пересеклись в баре, где я напивался, он оттащил меня к себе домой, выслушал мой пьяный бред, уложил спать, как малолетку, и утром погнал домой, — объясняет Авантюрин, стараясь выдать ответы на важные вопросы прежде, чем Рацио придумает их самостоятельно. — Я говорил с Искоркой, — раз уж вкидывают откровения, то нужно раскладывать все карты. — Она ненавидит себя, потому что её бывший жених бросил её ради парня, — но не все секреты стоит раскрывать. — А стресс из-за изнасилования начал вытаскивать наружу любые травмы… все подчистую. — Мой отец умер, — вдруг говорит Авантюрин и снова кусает шаву, но уже не так охотно, как раньше. Рацио молчит, потому что не уверен, что среагирует правильно. — И мне названивают все подряд, потому что завещание он так и не исправил и по докам его компания переходит мне по наследству, нужно ехать к матери и разбираться с этим говном. — Ты поедешь? — на нём нет лица. — Иначе всё развалится: юристы сожрут меня, а мать с сестрой останутся с голой жопой на улице… — пожимает плечами Авантюрин, откладывая недоеденное на покрытый мелкими каплями столик. — Бабушка просит меня поступить правильно, — облизывает губы, слегка прикусывая нижнюю, и тут же вытирает уголки рта тыльной стороной ладони, после тянет рукава на пальцы и кутается в капюшон. — Мне нужно оплатить лечение матери, иначе она умрёт, — эта игра в пинг-понг не напрягает, а, скорее, наоборот — расслабляет, потому что сейчас в ней нет места драки за первенство: они не стремятся выяснить, кому хуже, кто больше страдает, не обесценивают проблемы друг друга, а просто делятся, чтобы наконец увидеть ситуацию целиком, понять, с чем придётся работать. — Ещё Лоча предложил мне учёбу и работу — я могу стать врачом под его началом. — А вот это пиздатые новости, уже проще, — печально усмехается Авантюрин и пережёвывает пустоту во рту, пока Рацио также отказывается доедать развалившуюся шаверму и откладывает её на тот же край стола. — Ты согласился? — Я ещё не дал ответа, но хочу сделать его положительным, — отвечает Веритас и горбится слегка, чтобы помять голень, а сам глаз не спускает с Авантюрина, который смотрит перед собой в упор. — И тогда ты не сможешь никуда отсюда уехать, верно? — молчание — знак согласия. — Но мне придётся уехать на время, чтобы разобраться с делами, решить все вопросы и привести эту чушь в порядок, — моргает. — Зато бабла поднимем! — Надолго? — Не-а, — тут же подскакивает Авантюрин и без зазрения совести обхватывает щёки Веритаса пальцами, чтобы прижаться горячими губами к его губам. Поцелуй получается смазанным, неохотным, но тёплым. Отстраняясь, хихикает, как дитя малое, словно в его планах нет ничего бюрократически сложного, словно это действительно «всего лишь». — Сбагрю всё сестре, отсужу пару лямов и вернусь. — Ко мне? — спрашивает Рацио не шибко уверенно, но сомнения пропадают в очередном поцелуе, что глубже и требовательнее предыдущего, — ответы на все переживания прячутся в нём, растворяя тревогу. — Ага, — кивает Авантюрин, подтверждая всё и сразу. — Я буду возвращаться к тебе, стоять под твоими дверями и нагибать всех вокруг, чтобы добраться до тебя. Где-то на востоке летнее солнце уже противится редким тучам, собираясь на небосвод. Его лучи слепят Веритаса, заставляют щуриться, пока он вдыхает запах собственной толстовки вперемешку с ярким одеколоном Авантюрина — тот обнимает слишком сильно и ревностно, без стеснения, ведь даже мысли не допускает, что нужно как-то по-другому выражать свои чувства. — Это мои слова, — мямлит Рацио ему в плечо и обнимает в ответ, даже если руки инстинктивно дрожат от забитого на подкорку страха быть замеченным, быть осуждённым толпой идиотов. — Ещё чуть-чуть, — Авантюрин прижимается ближе, даже если неудобно и поясница ноет, даже если видит сквозь не мытое годами стекло, что парниша, варганивший им шавы, собирается выйти покурить. — Пойдём домой, там сможешь не отлипать от меня часами, — Веритас легко стучит его по спине, умоляя скорее дать доступ кислорода к лёгким. — Секунду, — просит Авантюрин, не имея возможности оторваться от запаха чужих волос, от стука сердца в висках, от собственного страха снова потерять всё в мгновение ока, как это было тогда. — Лишь одну, — сглатывает, пялясь в упор на пацана, которому не рад. И тот всё понимает, — сваливает в подворотню, чтобы не напороться на неприятности. — Я никуда не денусь, — Рацио сам пытается отстраниться, но его к этому неудобному стулу прижимают всем телом, и, даже если он сможет встать с Авантюрином на руках, нога даст знать о травме и опрокинет их на асфальт. — Не дрожи. — Я стараюсь, — кивает Авантюрин, наконец подаваясь назад. Встаёт, но тут же садится на корточки, обнимает колени руками и громко дышит, возвращая себя в мир людской, в ощущение стабильности. — Просто этого всего так много, и оно давит, а если ты снова куда-то свалишь, попросишь меня быть друзьями, решишь что-то сам и опрокинешь меня, это же хрень. — Это я тут боюсь, что меня любить нельзя, — напоминает Веритас, треплет чужое плечо и достаёт сигареты из кармана, чтобы разбавить напряжённую атмосферу чем-то привычным. — Не спеши с выводами, жертва эскапизма…