Анфилада лингвистических тупиков

— Вот здесь подпишешь, я отнесу хозяйке, — Топаз протягивает Авантюрину документы, открытые сразу на последней странице, улыбается, а об её ногу трётся Счетовод, потому что этим утром она его ещё не кормила. Хрюкает так прикольно и топает, как слонёнок, что за мамкой не поспевает. — Окей, — тянет Авантюрин и начинает читать договор с самого начала, меняется в лице, напрягается. Каждое предложение сканирует, словно это секретные материалы, подмечает детали и понимает для себя, что любые шумные мероприятия должны согласовываться чуть ли не со всем подъездом сразу, а если учесть, что они главные маргиналы на районе, им точно не разрешат вечериночку, даже в честь новоселья — скука смертная. — Мы все подписали точно такой же, — говорит Топаз, поглощая йогурт с шоколадными шариками от Даниссимо и мешая кашу для хрюшки. — Там нет ничего сверхъестественного. — Мне так же говорили юристы, когда я брачный договор должен был подписать, — мычит себе под нос Авантюрин, перелистывая очередной лист А4 и чуть наклоняя голову, чтобы понять, с какой стороны его комната на плане пожарной эвакуации и куда ему бежать — в подъезд или в окно — чтоб наверняка. — Что? — уточняет Топаз, потому что не услышала. — М-м-м, ничего, — улыбается Авантюрин, сверкая глазами в её сторону. — Тут написано, что график уборки общих помещений составляется с учетом пожеланий живущих: можно пожелать не убираться? — Нельзя, — отрезает Топаз и пробует кашу. Для свинюшки она сто процентов готовит самое лучшее, и соседи, нюхая подобные ароматы, убеждены, что хотели бы быть Счетоводом, даже если это не кошерно ни капли. — Очень жаль, — проглатывает Авантюрин, выводит свою размашистую, жутко замудрённую подпись на бумаге и откладывает документы подальше на стол, который Топаз буквально вчера облачила в новую скатерть с пионами и маками, но уже чем-то поцарапала. — Ля, хотел уточнить кое-что. — А? — может, она немного глуховата или просто увлечена сочетанием мягкого йогурта и гречки с морковью, но у Авантюрина глаз дёргается, пока улыбка, выученная и вымученная всё ещё тревожит губы. — Хотел узнать, почему стиральная машинка постоянно занята? — он едва ли повышает голос, но Топаз почему-то чутка подпрыгивает. — Веритас всё время что-то стирает: он не любит надевать второй раз вещи, которые уже впитали в себя запахи, — объясняет, выключая газ и нагибаясь за миской, по краям которой засохли рисинки, которые Счетовод не вылизал: он же не свинья, чтобы жрать всё, он благородная хрюшка — выкобенивается периодически. — А мне как постираться, я уже неделю не могу застать машинку не работающей, — Авантюрин слегка хмурится, проверяя уведомления в телефоне — пока тишина. За эту самую неделю он успел изучить местные мини-магазики, в которых работают огромные, хмурые и чернобровые, но непременно добрые мужички, у которых глаза такие заботливые. Там он нашёл столько деликатесов от зарубежных производителей, что любой гипермаркет столицы позавидует. За неделю также обжил комнату, воскресил герань и, что кажется слишком странным, ни разу не встретился с Рацио — магия какая-то. Даже ночью в ванную заглядывал, но свет был выключен, а в комнату к соседу стучаться всё же не охота, потому что говорить-то нечего. — Сгоняй в прачечную, она через три дома от нас, — пожимает плечами Топаз, которая уже научила Авантюрина правильно вытирать пыль и подключаться к соседскому вайфаю. Счетовод же, признавший нового соседа за своего, несколько раз мостился к нему на колени, пока тот разгребал банковские счета в своей комнате. — Платить за то, что можно сделать бесплатно? — уточняет он и гладит хрюшку по голове голыми пальцами ноги, потому что, как только миска с кашей появилась перед его пятачком, тот решил, что не особо-то и голоден, а вот погладиться важнее. — У тебя порошка нет своего, чем стирать будешь? — интересуется Топаз, наблюдая за Счетоводом с некоторым осуждением, потому что мамка вообще-то старалась. — Понял, адрес скажи, — закатывает глаза Авантюрин, доставая из кармана монетку в пятьдесят центов. Он подкидывает её в воздух, ловит на лету, встаёт и подходит к миске хрюшки, садится на корточки, берёт ту в руку, немного мешает резкими круговыми движениями и ставит обратно, а Счетовод набрасывается на варево, словно ему его только что заменили на дорогущий корм. — Выходишь, три дома влево — и ты нашёл, — хмыкает Топаз, не радуясь предательству любимой зверушки. Она ему бантики и курточки покупает, гулять водит, а он другого любит — вот что такое фаворитизм. — Ладно, сам разберусь, — хихикает Авантюрин, поднимаясь на ноги так, что колени щёлкают. — Спасибо за инфу, — и улыбается как-то слишком хитро, даже с неким ехидством. Топаз провожает его взглядом, в том числе по коридору, и громко так выдыхает, потому что, когда тот скрывается в своей комнате, из соседней наконец выходит Рацио, чтобы утопить бессонницу в кофе, чтобы глаза не болели и душа как-то пободрее себя чувствовала. Авантюрин собирает манатки в спортивную сумку: треники и футболку, что задохнулись в пыли, когда тот полез со шкафа мусор доставать, куртку, которую не стирал уже года два, джинсы от которых пахнет кетчупом, какие-то ещё шмотки и трусы, испачканные не в его сперме — они как раз в двух пакетах таятся, больше похожи на улику, связанную с убийством, чем на предмет одежды, который ещё раз будет использоваться по назначению. На лестнице его пути пересекаются с высокой женщиной, чьи формы были бы слишком аппетитны для Авантюрина, если бы он был гетеросексуален, а так просто шикарная. Таких в особых кругах величают милфами, таких снимают на обложки журналов для взрослых. Она здоровается с незнакомцем лёгким кивком и до устрашающего доброй улыбкой, поправляет солнечные очки с круглыми стёклами, за которые можно голову прострелить, и скрывается где-то на его этаже, возможно, в соседней квартире. Авантюрин много моргает и всё-таки выходит на улицу. В хлопковой рубашке с тигриным принтом становится прохладно, сумка жмёт плечо тяжестью, зато белые брюки с подворотами как раз по погоде. Весеннее солнце греет, но ветер ему мешает — пахнет свежестью и немного сигаретным дымом, потому что возле соседнего подъезда на скамейке курит дед с широкими бровями, в одной майке и, скорее всего, семейниках, но Авантюрин предпочитает не акцентировать внимание. Деревья распускаются почками, мелкими листочками, трава выглядывает на открытых участках земли и в щелях асфальта, где-то мелькают первые одуванчики, совсем тонкие. Авантюрин поправляет армейский жетон, который счёл некоторой защитой от сглаза наркоманов, что хотят пояснения за шмот даже от младенцев. Убирает чёлку назад пальцами и смеряет взглядом хэтчбек, который игнорирует пешеходный переход, подпрыгивает на лежачем полицейском и сигналит чёрному коту, что срать хотел на машины, потому что он главный водила в городе. Пионерская улица тянется ещё два дома, а потом начинается Авиаконструкторов — именно на ней в первом доме располагается прачечная, у которой в названии две буквы перегорели. Авантюрин сворачивает туда и спускается в подвальное помещение — пахнет сыростью, сдохшей электрикой и носками. Внутри мигают лампочки, а прилавок пустует. Ряды стиральных и сушильных машин кажутся бесконечными — в самом конце они даже не освещены — доверия не внушают. — Здра-а-асть! — тянет девчонка, возникшая, словно привидение, из ниоткуда. — Чем вам помочь? — у неё длинные рыжие волосы собраны в высокий хвост сбоку, блёстки глиттера даже на шее, а стрелками можно проткнуть насквозь. У неё маникюр длинный, зауженный к концам ногтей, и с пластиковыми мишками. На ней платье и фартук со значками из видеоигры, в руках телефон с тремя камерами, на ногах кроксы. — Можно вещи постирать? — спрашивает Авантюрин очевидное и отказывается от протянутого в знак, наверное, доброй воли чупа-чупса: у него своих достаточно. — Конечно, можно ещё и посушить! — сияет девчонка с бейджиком на имя «Гвиневра». Сверкает, как звёздочка, перебарщивающая с размерами своего магнетизма. Оторваться невозможно: столько деталей только на лице, что Авантюрин невольно залипает, а та, воспользовавшись моментом, фоткает его без разрешения. — Эй! — возникает он, но его уже берут под руку и ведут ко второму ряду машинок. — Вот здесь самая лучшая, сама ею пользуюсь — просто шик! — распинается она, записывая всё на фронталку. — Смотрите, мои дорогие, какой красавчик ко мне заглянул! — это же прямая трансляция, которая, к тому же, сразу набирает приличное число смотрящих. Сердечки на экране полнят пространство, а Гвиневра кривляется на камеру, бесцеремонно берет лицо Авантюрина за щёки и тискает. — Пусечка, да? Поздоровайся с моими подписчиками! — лестные комментарии возникают в левом углу экрана, а приглашённый гость пятится назад как ошпаренный. — Хэй, чё делаешь? — он не краснеет и не злится, потому что реально красавчик, но выдерживает границы, не желая позировать на публику незнакомой девки. — У-у-у, какой птенчик, не хочет с вами здороваться, мои дорогие, простите, пожалуйста, — продолжает говорить с аудиторией, — я вернусь к вам позже, пока-пока! — чмокает фронталку губами, перемазанными тонной блеска, и отключает трансляцию. — Деньги вперёд, красавчик! — улыбается во все тридцать два. — Если бы ты знала, сколько стоит показать моё лицо в кадре, — выдыхает Авантюрин, и они подходят к стойке администратора. — Пожалуйста, можешь стирать, — выдаёт ему чек после оплаты. — Пользоваться умеешь? — наклоняется вправо слишком сильно, извивается и вдруг уже кладёт голову на плечо Авантюрина, мечтательно так, сцепив руки за спиной в замок. — От тебя так приятно пахнет, — тянет. — Это Саваж от Кристиан Диор? — угадывает она, отчего обсуждаемый слегка теряется в пространстве. — Да кто ты такая? — реально интересуется, а не напирает. — Зови меня Гвиневра, или Гвини! Да, так будет лучше, — пунькает его в нос ноготком. Личные границы этой барышне неведомы, неслыханы. — Я тут подрабатываю, пока мой диплом пишется. Авантюрин пятится к стиральным машинкам, останавливается возле той, которую ему показывали в самом начале, и распаковывает вещи. Без задней мысли закидывает сразу всё, в том числе и биологическое оружие из жанра криминальной драмы, после захлопывает дверцу, тыкает нужные кнопочки, ждёт. — Не видно, чтобы ты писала диплом, — комментирует он, потому что Гвиневра наблюдает за ним исподтишка, выглядывая из-за ряда других машинок. — Так я не говорила, что сама пишу — мне его Рацио пишет, — упоминает она знакомую фамилию так, словно это что-то слишком обычное и нормальное. Авантюрин тут же пронзает её взглядом, в котором она тонет, словно в море, и замирает, хлопает длинными ресницами, а щёки такие пунцовые сразу становятся, что даже макияж не прячет смущения. — Рацио? — удивляется тот не на шутку. — Ну да, чел под ником Доктор Рацио, — объясняет она. — Тебе это что-то говорит? Тоже у него заказываешь? — он с ним живёт, если это действительно тот, о ком мелькают мысли, но этот момент все дружно опустим. — Я слышал про него, — сглатывает Авантюрин и осматривается в поисках лавочки, пока машинка с грохотом набирает воду, словно качает её прямо из Мирового океана. — Конечно слышал, он звезда среди студентов, пишет курсовые и дипломные за копейки, причём на любой вкус и цвет — недавно моей подруге докторскую накатал, так там весь зал её работе аплодировал, вау, правда?! — восторгается незнакомцем Гвиневра, а Авантюрин складывает пазлы в голове: заумные цитаты, статистику, которую Веритас приводил в первый день знакомства, и его вечную самоизоляцию. — А ты где учишься? — интересуется та. — Я уже закончил, — отрезает Авантюрин, выглядывая в главное помещение, всё ещё в поисках лавочки. — Тут есть, где посидеть? — возмущается довольно громко, проводит пальцем по одной из сушилок и осуждающе смотрит на слой пыли. — Не-а, — качает головой Гвиневра, уже перекатываясь с пятки на носок ровно перед ним. Она слишком быстро двигается, а ещё капец как тихо, оттого мурашки по коже, и ситуация напоминает чем-то третьесортный ужастик, потому что в конце коридора с сушилками начинает что-то громко пищать. — Ой-ой! — бежит в ту сторону сотрудница, копошится с техникой, а когда возвращается, не может найти гостя минуты две примерно. Авантюрин же прячется от неё в самом неожиданном месте и параллельно гуглит местного Доктора Рацио, который, судя по восторженным отзывам на хх.ру, пишет шедевры для студентов, которые сами не в состоянии похвастаться знаниями. В его резюме пять звёзд, заявки на любой вкус и цвет: от докладов из курса кройки и шитья до докторских по разделам ядерной физики. Ценники соответствующие, но при этом слишком маленькие для печатных работ, которые могут кому-то безбедность обеспечить. Авантюрин вчитывается в отзывы и диву даётся, всё ещё не веря, что это может быть его новый хмурый сосед. Точно нужно будет спросить, узнать, потому что если именно Веритас стоит за успехом всех этих людей, то такому таланту нельзя пропадать — внутри просыпается предпринимательская жилка вкупе с пятью годами вуза по специальности «менеджер по продажам». Он лучший в том, чтобы продвигать исключительность, а если сделать звезду из гения, можно бабки лопатой грести — его золотая жила сидит за стенкой в коммуналке, от которой шарахаются гетеросексуалы и к которой липнут гомофобы — мысль не даёт покоя, как и заблокированные счета, до которых отец всё-таки смог добраться. — Ты только там не усни, — тянет Гвиневра его за ногу, а тот зыркает на неё недовольно из темноты огромной стиралки, в которую залез. Скомкался там так, что спина затечёт минут через пятнадцать, но сейчас так удобно лежать в этом замкнутом пространстве, где пахнет стиральным порошком и просыревшей резинкой. — Ага! — отмахивается Авантюрин, возвращаясь к телефону, пока Гвиневра фоткает его со всех ракурсов и мечтательно соображает, почему сама не додумалась лежать внутри стиралки — ноги, конечно, не помещаются, свисают, словно колготки, которые забыли вытащить вместе с другим бельём, но в остальном минусов не наблюдается. Юная блогерша возвращается к своим подписчикам и уходит за стойку, оставляя единственного на сегодня клиента наедине с его мыслями. Авантюрин гасит телефон и всматривается в слегка сверкающее железо внутреннего барабана. Мысли роятся в голове, пока звонилка вибрирует на груди, потому что ему звонит незнакомый номер, от которого уже набралось пропущенных пятьдесят — неугомонные. Спина действительно затекает, но глаза слипаются, и тело слишком расслабленно, чтобы вот так просто решиться на смену положения. Приятная тягучая усталость разливается по телу, а перед глазами лицо Веритаса, который смотрит на него грубо, но при этом защищает с лютой самоотдачей. Почему такой человек, как Доктор Рацио, пишет научные работы и продаёт их недоумкам, вместо того чтобы продвигаться самому за счёт своих знаний — потому что ему не дают работать — приходит ответ сам собой, сформировавшийся из разговоров с Топаз. Если это действительно Веритас, то, благодаря своей мамочке, он не может пробиться никуда, в некоторых магазинах ему даже не хотят продавать и корки хлеба, поэтому по магазинам обычно ходит Топаз — недавно они с Авантюрином гоняли в местный гипермаркет, что по размерам и ассортименту больше похож на дисконт-центр, куда просрочку отвозят, чтобы продавать за копейки. Они шарахались между рядами продуктов в нераспакованных коробках и лезли на строительную лестницу, чтобы масло достать, а в самом конце Топаз вступила в чуть ли не кровавую битву с женщиной на кассе, что отказывалась пробивать сосиски, потому что такого наименования не было в их системе. Авантюрин дремлет внутри стиральной машинки, теряет счёт времени и больше не слышит дребезжание вперемешку с активными возгласами Гвиневры, которая жестикулирует, словно стендап-комик на сцене, и рассказывает своим подписчикам увлекательные истории из жизни. Просыпается только в тот момент, когда его снова начинают за ноги дёргать. — Бля, что надо? — сонно бормочет он. — Ещё пять минут, я доплачу. — Пошли домой, — это не голос администраторши, это что-то глубже и мужественнее, это тон, которым его послали без мата, лишь нотками — это Рацио. Авантюрин открывает глаза так, словно начался апокалипсис, подскакивает и стукается головой о верхнюю часть барабана, шипит. Выглядывает из машинки — Веритас смотрит на него своими золотыми глазами. Лицо полностью спрятано за маской, капюшон скрывает волосы, но чёлка всё равно лезет куда-то ему в нос. — Ты что тут делаешь? — спрашивает, скорее, как у мужа, которого вообще дома не ждёт, и не лезет на выход. — Ты пропал, а Топаз волновалась, но сама прийти не могла: к ней клиент на ногти пришёл, — объясняет Рацио и снова тянет Авантюрина за ногу. Тот обхватывает внешнее кольцо машинки руками и вылезает, словно подтягивается на турнике. Спрыгивает и пружинит на ногах, одёргивая задравшуюся рубашку с тигриным принтом, потому что та оголяет бледную кожу. Живот предательски урчит в желании поужинать, а Веритас в тусклом белом свете мигающей лампы кажется ему лакомым кусочком. На нём выглаженные штаны и толстовка на молнии, что пахнет порошком. Держит чужую сумку с уже высушенным бельём, потому что успел собрать чужие манатки, на которые Гвиневра любезно указала. Та как раз распинается на камеру, что за первым красавчиком пришёл второй. Снимает их исподтишка и умиляется, называя птенчиками. Веритас смотрит на неё сверху вниз слишком снисходительно, цыкает и отдаёт Авантюрину сумку. Тот чешет голову, приглаживает взъерошенные волосы и смачно так зевает, заражая Рацио — он прикрывает маску рукой и тут же возвращает её обратно на нос, когда смыкает губы. — Как можно было уснуть в стиральной машине? — выдыхает риторический вопрос, пока Авантюрин разминается — тело болит целиком и полностью. Щёлкает пальцами, коленями и даже позвоночником, вызывая у Веритаса волну мурашек от звука — аж передёргивет. — Я чувствую себя спокойнее в тёмных замкнутых пространствах, — без задней мысли отвечает Авантюрин и улыбается, но сам не замечает, насколько болезненно. Рацио хмыкает и идёт к лестнице. Они прощаются с Гвиневрой одновременно, поднимаются по лестнице — на улице уже темно, фонари горят с перебоями, а на верхушки деревьев опускается туман. На границе горизонта сверкают молнии, воздух пахнет дождём, что ещё не начался. Авантюрин вдыхает полной грудью, расставив руки по бокам, вытирает глаза и смотрит на Веритаса, что спускает маску на подбородок и оценивает компанию гопников на той стороне дороги, прикуривающую косяки от спичек. — Нужно торопиться, — констатирует он, закуривает сам и ведёт обратно той же дорогой, по которой Авантюрин до прачечной добрался. Они идут молча, прячут руки в карманы и равняются плечом к плечу, но держатся на расстоянии полуметра друг от друга. Иногда бросают взгляды, иногда осматриваются вокруг и поддерживают немой диалог. Авантюрин не может найти сигареты и забирает никотиновую палочку прямо изо рта Рацио — тот на мгновение прикрывает глаза, тяжело вдыхает через рот — видно, что считает до десяти — и выдыхает через нос. Авантюрин затягивается картинно, беззвучно хихикает и на мгновение спотыкается на ровном месте, хватается за чужой рукав, чтобы удержать равновесие, а Веритас тут же вырывается и отходит ещё дальше, они оба сглатывают напряжение и неловкость. — Не нужно меня трогать на улице, здесь любые глаза сразу неправильно понимают, — оправдывает своё поведение, забирает изо рта Авантюрина свою сигарету, втягивает ту в лёгкие почти до конца и выкидывает ровно в мусорку, поднимает голову к небу и, словно дракон, выпускает пар через нос, но косится на спутника. — Значит, дома можно? — ухмыляется Авантюрин, ведь видит в этом лишь зелёный свет касаться Рацио там, где никто их не видит. Веритас закатывает глаза. Они проходят скамейку, где тот же дедок опять курит, но уже в спортивной кофте с горлом и тремя полосками — всё ещё в семейниках, точно, семейники. Рядом с ним мостится, возможно, тот же чёрный кот, напрашивается на ласку, но удостаивается лишь лёгкого похлопывания по ушам. Рацио прикладывает ключи к домофону и рывком открывает дверь, пропускает спутника вперёд, оглядывается и заходит за ним. Они шагают по лестнице нога в ногу, бегают глазами по номерам шлюх на зелёно-белых стенах подъезда. Авантюрин позволяет себе то, что нельзя делать на улице, а Веритас не противится, давая чужим пальцам редкую возможность тянуть его толстовку в сторону.