Виртуальность

vladimir bulaev - everything is fine Говорят, порой одиночество может быть в радость: сидишь себе спокойно, читаешь какую-то книгу, решаешь уравнение или, в общем говоря, совершенствуешься. Так и проводила своё время наша Серафима. Жила она последние три недели, сразу после сдачи экзаменов, безвыездно под Брестом, на своей второй родине. Экзамены, к которым она так яро в этом году готовилась, девушка сдала вполне хорошо, несмотря на сотрясение, поломанную руку и ужасное состояние здоровья! В августе уже переезжает в мелкую съемную квартиру, вступая в новый этап жизни. Новость юную актрису очень сильно расстроила, ведь она не хотела покидать своих родных, но чтобы Сима не утопала в собственной грусти, мать взяла ее к себе в Беларусь, к больной бабушке. Отец же остался в Голландии. Мама постоянно цитировала Вольтера: "Работа избавляет нас от трех великих зол: скуки, порока и нужды" или же Аристотеля: "Жизнь требует движения", по этому женщина заставляла ее углубленно учить официальные языки Беларуси, чтобы плюс минус уметь коммуницировать с окружающим миром и поддерживать себя в тонусе, а также чуть-чуть работать на огороде. Куда же без этого? Грустно - работай.  Тем более знание языков — открытые двери в разные отрасли такого огромного дивного мира. И вот наша Сима сидит и склоняет прилагательные по падежам. Мама — мучительница была на кухне этого аккуратненького деревянного домика посреди такого красивого леса. Мама готовила ужин трем обитателям: ей, дочери и больной бабушке. Недалеко от дома было довольно глубокое озерце. Помнится Серафиме, как в детстве она бегала там со своим уже мертвым дедушкой. Зимой озеро замерзало, превращаясь в хрустальный и толстый щит, и они выходили кататься там на санках, скользя, их деревянные полозья с шумом резали гладкую поверхность, а за спиной шумел ветер, несущий запах сосново-дубового леса и снега. Вот развлечения ее детства, настоящие и живые, словно снежинки, тающие на языке, оставляя после себя сладкий вкус воспоминаний. Ах да, этот лес… Лес был мистическим. В детстве Серафима боялась смотреть ночью в окно, а вдруг кто-нибудь постучится, например, какой-нибудь страшный зверь, который долго принюхивался к его сладкой добыче, а сейчас пришел ее есть? Да, это не Голландия. Да, это не самая близкая ее сердцу Варшава. Тем не менее, это не делает данное тихое место менее родным и приятным. Серафиме было полезно отдохнуть от драм в ее нынешнем постоянном месте жительства в этом уголке.  "Так, предложный падеж… — думала Серафима. — О ком, о чём…" Она откинулась на свой стул, начала размышлять какое окончание лучше всего поставить к прилагательному женского рода единственного числа "весенней"  " О ком, о чем…. о весенней…"  В комнату зашла мама. Карие, но очень яркие, почти желтые глаза женщины осматривали Серафиму.  — Ну как? Написала? — спросила на русском уставшая дама. — Да, мам. Проверяй! — девушка передала тетрадь в родные руки. Женщина присела на старую пружинчистую кровать, всматриваясь в совершенную работу дочери. — Именительный, весенняя… Тут правильно. Родительный, весенней… Угу, дательный… Все было выполнено с точностью абсолютно безошибочной. Мама похвалила девушку. — Мам, можно кое-что спросить? — дочь присела к матери. — Это важно, возможно… — Да, Серафимка, конечно. Тебе что-то непонятно из этой темы?  — Нет, мам, это из жизни.  Мама посмотрела на Серафиму очень внимательно, пытаясь счесть ее эмоции.  — Я же совсем скоро от тебя уеду, вступлю в взрослую жизнь. Но я хочу навсегда остаться маленькой, я никуда не хочу уезжать. Я хочу быть навсегда тут. Я боюсь своего будущего, оно мне кажется безликим. У меня есть свои мечты, но всё кажется невыполнимым. Что мне делать? Мама ухмыльнулась и ответила:  — Серафима, это нормально боятся неизведанности. Казалось бы, я только недавно пела тебе колыбельные перед сном, а сейчас я готовлю тебя в свободное плавание. В этом и есть суть родителей. Казалось бы, и мне недавно было лишь 18… Серафима нахмурилась: — Мам, я уже такая взрослая. Уже совсем взрослая. Чересчур. — Я знаю, но что ты имеешь ввиду, дорогая? Серафима закрыла свое лицо ладонями и прилегла на кровать. — Пора пришла, мама. Я начала любить, — Сима запнулась, а после яро выдала. — Я люблю его, мам. Он тот человек, с которым я хочу провести все свои года.  Мама ухмыльнулась, переварила информацию и спросила, гладя Симу по волосам: — Кто этот счастливчик? Тот самый твой блондинчик? Да, он хороший парень. Мама уже знала про Йоста из-за совместных фотографий в сети, подарков и видео.  — Нет, он не просто блондин, мам. Он — всё. Я так его люблю. — Мне бы твои года, дорогая. Мама смотрела с нежностью на свою дочерь, которая сгорала от такого признания. Она, как никто другой, знала Серафиму от А до Я. Девушка теребила свой браслет, который уже так давно носит, убрав руки с своего лица.  — Я хочу ему об этом сказать, но я боюсь.  — Поверь, Серафима, если бы это не было бы взаимным, ты бы охладела. Интуиция чувствует, когда человек не твой. В большинстве случаев случается именно так. Но, слушай, и никогда не показывай слишком много любви, запомни! Так спадает интрига. Серафима вспоминала, как в этой же комнате мама учила ее читать по-польски и считать. Сейчас же они обсуждают ее первую любовь и дальнейшую жизнь.  Мама была самым близким человеком для Серафимы, она всегда ее поддерживала и оберегала.  — Мам, а почему вы назвали меня Серафимой? Почему там… не Анастасией, Анной, Александрой, Марией и так далее? Почему вы выбрали такое необычное имя? Серафима…Я бы в жизни не додумалась так назвать свою дочь.  — Это была идея твоего дедушки, моего папы, царствие ему небесное. Вот просто он заставлял нас так тебя назвать, вот и назвали. Я лично думала тебя назвать Алиной.  Дверь в комнату со скрипом открылась, давая знать, что кто-то интересовался разговор матери и дочери. Этим "кто-то" была бабушка Галина Ильинична. Ей было уже восемьдесят семь лет. Старушка уже не могла свободно передвигаться, ей нужна была какая-то опора.  — Полина, вкусные драники получились, — обращалась она к дочери, — шо вы тут сидите, да байки травите, а? Поль, там у тебя уже шота закипает, ты иди посмотри, дабы пожара не устроилось.  Мама убежала с комнаты с восклицанием: "Ой". А вот бабуля присела на свободное место: — Ну, што ж ты, унучка мая любезная, поведай мне, как поживаешь? Не могли мы с тобою вдоволь наговориться, но вот, наконец-то, выдался случай. Больницы эти проклятые да операции не дают мне возможности с моею красавицей пообщаться. — Все хорошо. Я поступила в универ в Амстердаме на актерское.  Заливистый смех бабушки прокатился по комнате, словно весенний ручеек. — Эх, все вы у меня гуманитарии, хоть куда! Одна переводчица, другая актриса. Все в деда нашего пошли. Одна я всю жизнь бухгалтером проработала… Через несколько мановений, Ильинична вновь выдала:  — Парни, поди, бегают за тобою, да? А ты им дули показывай. Ты то девушка у нас яркая, красивая и неординарная, вельможа, одним словом! Таким постоянно завидуют. Неправильно это. Серафима ничего не ответила, а по щекам прошлась некая теплота. Нет, это она бегает за ними. — О, взираю я на очи твои, изумрудные, яко та трава, и вижу я в их беге подтверждение моих слов...Да щечки румяны стали, прям как тот помидор, — промолвила старица, добавив: — Недолго мне осталось пребывать в сем бренном мире, но смерти я не страшусь ваще. Она наблюдает за мною и ожидает часа удобного, дабы схватить и утащить. И ты, внучка моя, не трепещи, ибо взирает она и на тебя. Испепелишься ты... Сима удивилась такой смене настроения диалога: — Почему это? —То ли дело ты, такая молодая и красивая. Глаза твои сияют, будто солнышко, ни слезинки на них не видно. Только вот знай, милая, за такую яркость люди могут и поплатиться. Жизнь, она несправедлива. Любит ломать яркие и добрые души. Вот смерть, напротив, таких очень ценит. Заберет тебя, да еще и мучить будет, пока последний огонек в тебе не погаснет. Знай, детка, слова мои не пустые. Положат меня через неделю в землю сырую, а твой черед, внучка моя возлюбленная, настанет в скором времени. Смерть неумолимая уже следует за тобой по пятам, выжидая удобного часа. Но не печалься, ибо мы с дедушкой твоим встретим тебя в загробном мире с распростертыми объятиями, прижмем к нашим иссохшимся сердцам и успокоим твою измученную и сломанную душу. Смерть есть не окончание всего сущего, но лишь переход в иное состояние бытия. Она выше нежели весь этот мир. А сейчас же, яко ты жива, просто радуйся всем моментам. Как там Пушкин писав в Онегине… ой, потерялось уже в голове…  Бабушка закрыла свои очи в попытках вспомнить строки поэмы:  — Покамест упивайтесь ею, Сей легкой жизнию, друзья!  Ее ничтожность разумею И мало к ней привязан я… Эти строки прозвучали на русском языке. Языке, который Серафима понимала на уровне приблизительно Б1-Б2, ведь тот был похож на ее родной. Про белорусский автор молчит, ведь польская грамматика уж сильна подобна белорусской. Особенно говор около границ, где прям сейчас и находится наша Серафима.    Галина Ильинична постоянно рассказывала заученные наизусть стихи. Видимо, любовь к литературе передалась генетически.  Серафима не понимала смысл слов бабушки про ее судьбу. Почему это она должна умирать? Из-за чего? Видимо, бабушка уже бредит посредством старения: ей ведь скоро уже девяносто.