Виртуальность

Elle était jeune, elle était amoureuse

Из-под полуприкрытых глаз девушки раздавался яркий больничный свет. Это было двадцать четвертое апреля две тысячи пятнадцатого года.  Она прилипла к своей койке, а просыпаться после сна в четырнадцать часов было удовольствием таким себе. Сильно болела голова (как обычно), веки были тяжелы и явно не хотели полностью открываться, а застыть в таком положении и проспать еще одни сутки. Она явно бы не хотела, ежели бы ее кто-то видел в таком состоянии. Но вот чисто фактически: хотела ли она чего-то вообще? Могла ли она хотеть? Было бы подвластно такому инертному состоянию свойство размышлять? Скорее всего, ответ на все вышесказанные вопросы негативный.  Серафима чувствовала чье-то присутствие в комнате, но чисто физически узнать кто к ней все-таки зашел, девушка не могла.  — Доброе утро, — активизировал этот кто-то больную. Так, был голос мужским. Это Серафима точно расслышала. Видимо, к ней пришел ее врач.  Девушка, подтягиваясь и смотря на потолок, спросила:  — Здрасьте. У меня же сегодня же на МРТ, да? — А я вот и не знаю.  Странный ответ от столь серьезного мужчины. Нет, это не был он. Значит, какой-то медбрат. Серафима вновь удобненько уместилась на своей подушке, глаза снова закрывались, а разум окутывало туманное ожидание надвигающегося сна, кое было перебито.  Как маленького котенка, кто-то аккуратно и нежно гладил избитое лицо Серафимы. Прикосновение было самым легоньким и приятным. Сначала он прошелся за кончик подбородка, а после — по щеке. Потом рука убрала мешающие волосы с лба и глаз девушки.  Конечно, Симу это заставило проснуться окончательно, ибо какие - никакие врачи так себе обращаться с пациентами не позволяют, хоть и при других обстоятельствах она бы уснула, насколько была усыпляющая данная тактильность, схожая на материнскую. — Сильно вы подрались.  Глаза девушки, как крылья бабочки, раскрылись, были они полны скептицизма, усталости и мелкой тревоги.  На Серафиму смотрел горячо знакомый парень. Да, тот самый Йост.  — Что ты тут делаешь? — спросила у него она, не понимая, что происходит. — Тебя навещаю.  — Круто… — сказала она, вновь утопая во сне.  — Хей, может, тебе что-то купить? Как тут тебя кормят? — с грустным тоном спросил парень.  Серафима вновь открыла глаза, немного пришла в себе и начала указывать: — Не трать на меня деньги. Все хорошо , — девушка зевнула, — видишь сумку на другом конце моей кровати? Там ключи от моего дома, мне нужно, чтобы ты кое-что оттуда забрал. Ты же помнишь адрес?  Парень кивнул.  — Пожалуйста, забери … книгу "1984" Джорджа Оруэлла на польском, она лежит у меня на второй полке шкафа с книгами, ты увидишь. Потом, если тебя не затруднит, в моем столе есть тетради, тебе нужна тетрадь по литературе, она подписана,  отлистай ее на …. девятнадцатое число или двадцатое, я уже не помню. Ну короче, самая последняя работа: там будет пять страниц с ответами на тест… Сфоткай их и отправь Хлои. И вроде бы все. Прости, что вот так вот сразу … — просила у него девушка. Самое главное — отдать свой долг и при хорошем состоянии дочитать книгу. Да, она не могла как-то обрадоваться приезду друга, ведь единственное, что девушка была в силах  совершить — это сон. — Ты все запомнил? — задала вопрос она.  — Да, Сим, все.  *** Он стоял перед ее домом, перебирая ключи. Итак, это было точно ее жилище: Йост был на этом дворе около трех раз. Домик был небольшим, однако ухоженным.  Парень открыл деревянную входную дверь ключами, направился в комнату своей подруги. Повсюду был ее запах, повсюду была она. В ее комнате был такой желанный и сладкий запах: он не был приторным, он был самым настоящим вкусным молочным шоколадом, он был той самой вишенкой на торте, он был тем, что большинство так сильно любят, однако много сахара — это ведь плохо. Но ведь не удержаться… Везде обитала эта ее приятность и доброта, веселость, радость, огненность, активность, светлость и некая душевная тишина, которую она показывала лишь наедине, когда оставалась только с кем-то действительно важным.  Он осмотрел ее комнату: какие-то плакаты, висящие на стенах, маски, фотографии с спектаклей, тысячи книг и листов: нот и сценариев. Вот тут вот находится односпальная кровать с множество игрушек и подушек, рядом с ней — шкаф с одеяниями девушками. Ему же нужен был книжный шкафчик и рабочий стол. Оба находились параллельно кровати.  Он нашел заветную книжку, перелистал страницы, пытался прочесть непонятный язык, но ничего не понимал. На одной полке с "1984" была и русская классика, и английская, и немецкая, и польская, и болгарская, и даже украинская! Короче говоря, почти всемирная. "История Польши", "Гордость и предубеждение", "Эмма", "Мэнсфилд парк", "Разум и чувства", книги философа Руссо. Также: "Гамлет", "Преступление и наказание" , поэмы Пушкина, "Мастер и Маргарита", "Собачье сердце", "Война и мир", "Енеида" Котляревского , "Ревизор", "Анна Каренина", "Кукла" Болеслава Пруса, конечно же "Ведьмак", "История славяноболгарская" Паисия Хилендарского, "Под игом"  Ивана Вазова, "Горе от ума", а также книги Кафки и Ремарка, какой-то средневековый эпос с греческой мифологией и "Путешествие Гулливера". Конечно же, книга всех книг — Библия. Все от древности до настоящих времен. Были же там какие-то польско-голландские и польско-английские словари, сборники и уже пожелтевшие книги для учения данных языков. Он удивился, когда взгляд пал и на польско-русский и польско-белорусский словарь, которые ничем не отличались по старине с книгами выше. Парень искренне не любил читать, и, видимо, эта черта подруги лишь дополняла его личность. Противоположности притягиваются.  Осталась лишь тетрадь.  Он начал искать ее в рабочем столе, где все было очень аккуратно и точно сложено, прям как пазл. В правой стороне - стопки тетрадей, слева — карандаши, ручки, линейки и транспортиры.  Так, вот, вроде бы она. Толстая тетрадь в линейку формата А4.  "Тетрадь по литературе  Серафимы Вербицкой" было же написано на серой обложке.  Он ее раскрыл, читая все записи. Мда, почерк у девушки был очень видным, так сказать статным. Буквы были точно перпендикулярны линиям тетради: они были прямы, как те столбы на улице. Зажим у девушки был сильным, а форма букв - острая и очень четкая. Ширина слов была нормальна: не то, чтобы узкой, не то, чтобы широкой.  Биография всяких авторов, эссе, схемы, планы, паспорты произведений — все это было там. Девушка писала очень аккуратно, она не позволяла себе что-то перечеркнуть, максимум замазать корректором.  Он нашел ту самую работу за девятнадцатое число, сфоткал листы на свой телефон и отправил Хлои.  Хотел уже он положить тетрадь на место, как с нее выпал какой-то листочек: весь подряпанный, изрисованный черной пастой, явно не вырванный с этой тетради, ведь размер отличался. На нем были какие-то геометрические рисунки, сердечки, глаза.  "Хм, видимо, черновик" , — подумал он.  Парень перевернул лист на другую сторону, и там виднелись такие строки:  "как же скучно сидеть тууууут, когда уже урок закончится"  "они серьезно так долго пишут эту контрольную???" "скукотень"  Потом он увидел сильно перечеркнутые слова. След за ними было что-то типо стиха, написанный Симой от нечего-делать «Любовь - тяжелая наука  В сердце моем лишь мука  Страданий и скучаний  Мыслей о тебе изгнаний  Об счастье ярком созерцаний Мне мерзко от своих ощущений Посредством придуманных установлений  Пишу рифм этих оформлений А хотелось бы в лицо сказать Что чувствую уже лет пять К твоим красивым голубым глазам  Мечтаю с тобой повидать Амстердам Уехать на юг, иль куда-то там Поговорить вновь по-душам. Но вот тебя рядом нет  Застыл в голове твой фотопортрет: Снежные волосы и теплый взгляд  Рассудок мой насильно кружат...» "Это про меня?" — его глаза были по пять копеек. Да, по описанию ведь действительно похожи.  Сердце начало колотиться с немыслимой скоростью, оно бы вот-вот выпрыгнуло бы с его робкого тела. Нет, да не может быть, что это она написала про него, он же совсем не хорош собой, он ведь самый обычный мальчик. Каждый второй в Голландии имеет натуральный блонд и голубые глаза, ей нужен кто-то популярнее и лучше. Строка про расстояние задела его больше всего, ведь именно она была самой подходящей для этих двоих. Он вложил лист в тетрадь, положил ее на место и с горящими глазами и руками покинул дом.  *** Парень зашел в ее палату. Серафима спала, казалось, как маленький ребенок. Он так боялся того, что она проснется, он так боялся увидеть ее ясный взгляд после прочтенного стихотворения. Нет, он точно не посвящен ему. Однако парень так сильно боялся раствориться в этих зеленых и выдать всю свою натуру.  Он тихо положил ключи и книгу на тумбочку, а после — взглянул на Серафиму. Да, она была той самой Спящей Красавицей: белый, как мел, оттенок кожи придавал ей аристократичности, хоть и такой болезненной. Так хотелось обнять и никому ее не отдать. Однако вместо этого, он просто прислонился к ее лбу своими губами и легонько поцеловал.  — Спи спокойно, — прошептал он и развернулся к выходу. Позади него раздался такой слабый, но молящий голос: — Не уходи, пожалуйста. Побудь хоть еще немного.