Ты и я

— Ирина Алексеевна? — Геннадий осторожно приоткрыл дверь и заглянул в кабинет супруги. — Заходи уже, я одна, — крикнула она, на что Кривицкий лишь усмехнулся. — Не знаю, не знаю… Утром ты была нарасхват! Память о сцене, с которой начался рабочий день, ещё жила с ним. Забыть, что у заведующей могут быть серьёзные гости, и без стука войти к ней с игривым возгласом «Ирка!» и правда было слишком. Когда Павлова, закончив писать, подняла глаза, сердце её неприятно укололо: муж выглядел не самым здоровым и бодрым, каким обычно притворялся. — Ты чего такой красный? Ген, давление? — быстро обув туфли, что сброшенными отдыхали под столом, она поднялась и подбежала к нему. Приложила ладонь к щеке, поворачивая лицо к свету. — Да что-то жарковато… — только и выдохнул Геннадий. Отшучиваться было бессмысленно: самочувствие подвело его в самый ответственный момент. — Садись, сейчас, — отправив его на диван, Ирина вернулась к столу и достала из ящика тонометр. — Где был, что делал? — В операционной был, — Кривицкий пожал плечами, когда супруга уже со всем усердием проводила ему диагностику. — Нос девчонке собирали. — Помолчи. — Сама же спросила… Строгая, сосредоточенная, красивая, как это обычно бывало под закат дня, в своей заметной усталости, Ирина пристально смотрела на манометр, и взгляд, за которым следил Геннадий, не обещал ему ничего хорошего. Резко стянув с его руки манжету, она сдула упавшую на глаза чёлку, но даже этот угрожающий жест показался мужчине завораживающим. — Ну, доигрался? 150 на 90. А я тебе ещё дома с утра говорила! Говорила? — Ир… — Геннадий отмахнулся, глуповато улыбаясь какой-то собственной тайной мысли. — Ты просто так сексуально меришь давление. Я разволновался… — Кривицкий… — с металлом в голосе протянула Павлова. Хотя неуместная шутка и коснулась сердца уже приятным теплом, безответственный героизм мужа по-прежнему не вызывал у неё одобрения. — Ир, да там история такая! Она уснула с телефоном, а он выскользнул и упал на переносицу, представляешь! Вот такая глупость — и перелом костей носа со смещением отломков. Ещё большая глупость — её мать, ну да ладно… — Уже и повздорить успел? — рассмеялась Ирина. Отыскав в персональной аптечке спасительную таблетку, отдала её Геннадию. — Просто провёл небольшую воспитательную беседу для скандальной дамочки… — тихо согласился он, медленно опускаясь на женское плечо. — А я думала, кто там кричал. А это муж мой! Воспитатель… — Ир… Можно я вот так с тобой посижу… — примостившись удобнее, обвив её рукой, Кривицкий прикрыл глаза. — Так хорошо! И всё отпустит. Рядом с ней и впрямь необъяснимо становилось спокойнее. Легче дышалось. Мирские заботы теряли свою давящую силу, а чувство всепоглощающей любви растворяло все ненужные мысли. — Давай-ка домой собирайся. Слышишь? — запустив ладонь в его волосы, Ирина легко, шутливо потрепала их. — Без тебя не поеду. — Да что ты будешь делать! Он был неисправим. Наверное, ей следовало лишь смириться с тем, как ловко и неприметно Геннадий перенял это упрямство у неё же. Никто не ломился в двери и не вызывал спасать мир… Они, греясь в объятиях, так и продлили бы ещё это нежное мгновение, но Кривицкий шевельнулся и поднялся, избавляясь от почти увлёкшей его дрёмы: — Сама-то как? — А что «сама»? — Ирина прищурилась. — У меня всё хорошо. Конечно, немного и непреднамеренно солгала… О тянущей спине Геннадию знать необязательно. В конце концов, эта боль давно стала её вечной спутницей — с чего бы удостаивать её такими же вечными напоминаниями? — Никогда не умела мне врать. И не научилась. — Ой-ой, проницательный какой нашёлся… — Ой… — Кривицкий вздрогнул и замер. — Что? — тут же подумав о его сердце, Павлова ощутила, как к ней тяжёлой волной прилил страх. Склонилась к нему, прикоснулась к плечу, заглядывая в глаза и ища ответ на свой вопрос. А он, хитрый, бессердечный обманщик, только обвил ладонями её лицо и прильнул к манящим губам. Долгим, чувственным поцелуем попросил прощения за свою хитрость и ту тревогу, что приносил ей всё чаще и чаще своим состоянием, и, получив лёгкий удар в грудь, посчитал, что был прощён. Получив не менее чувственный, трепетный ответ, снова и снова обнаружил себя самым счастливым человеком. — Вот так хорошо… Лучше, чем было! — улыбнулся ей в губы, даже не смея поднять полные удовольствия глаза. — Едем домой? А о горящих не только от удовольствия щеках, о сдавленности в груди и неприятно частом сердцебиении он обязательно подумает позже. В следующий раз. Обязательно…