Чёрный Ангел

      Я дождался ночи, чтобы ещё несколько раз перечитать полученное письмо и, возможно, найти в нём хоть какие-то зацепки, которые навели бы меня на мысль о том, кто мог его написать.       Я и прежде не раз получал угрозы — жизнь принца Эмбера чуть ли не целиком состоит из угроз, — но никогда — в таком виде. Может, это просто чья-то шутка? Да, не слишком остроумная, но кто сказал, что все мои братья и сёстры блистают остроумием? Мне самому хотелось, чтобы это было чьим-то розыгрышем, потому что в таком случае мне не пришлось бы с этим разбираться. Но что, если я ошибаюсь? Что, если кто-то действительно намеревается меня угробить — причём, должен заметить, по совершенно непонятным мне причинам? Я даже не представлял, что буду делать в такой ситуации. Само заточение в Рэмбе уже казалось мне проблемой, а теперь к этой проблеме добавилась ещё одна.       Подписи там, конечно, не обнаружилось, а имя отправителя на конверте предусмотрительно не указывалось. Я ещё раз внимательно вгляделся в текст, но почерк, которым это письмо было написано, мне тоже ни о чём не говорил. Гораздо больше меня озадачило не то, о чём говорилось в этом письме, а то, о чём там умалчивалось. Какого дьявола кто-то хочет любой ценой помешать мне помочь Корвину? И почему при этом я ещё и не должен находиться в Рэмбе? Уж не Эрик ли во всём этом замешан? Может, он откуда-то знает, что Мойра казнит меня, если я попытаюсь сбежать, и поэтому нарочно пытается поставить меня в безвыходное положение? Хочет, чтобы я сам себя загнал в могилу? Но зачем? Он ведь знает, что мне плевать на трон. Или ему настолько отвратительна мысль о победе Корвина, что он хочет устранить всех, кто его поддерживает? Да, если смотреть на ситуацию с такой точки зрения, то она понемногу начинала обретать смысл. Но менее безвыходной она от этого, увы, не становилась.       «Покиньте Рэмбу как можно скорее и больше никогда сюда не возвращайтесь», — велел мне автор письма. Как, чёрт возьми, я мог совершить этот подвиг, даже не имея возможности отсюда уйти?!       Я коротко вздохнул, поняв, что заснуть мне этой ночью опять не удастся. Потом я встал и, достав из кармана пачку Флориных сигарет, закурил, мрачно уставившись в окно. Нервы были ни к чёрту. Помнится, при жизни в Тексорами я тоже постоянно таскал с собой сигареты. В общем-то, не удивительно, что все в нашей семье, за исключением разве что Льювиллы, вели далеко не самый здоровый образ жизни. Иначе в этом аду, именуемым «королевская семья Эмбера» просто не выжить — можно умереть от инфаркта, учитывая то, сколько стресса все мы время от времени переживаем. Да что там, мы переживаем этот стресс почти круглые сутки. Льювилле тоже в своё время крепко доставалось от Каина и Джулиана, а то и от Эрика. Удивляюсь, как она вообще до сих пор держится.       Да, обычным людям курение ничего хорошего не сулит, и не зря почти на каждой пачке сигарет есть надпись о том, что оно убивает. Я не знаю точно, как работают наши способности к регенерации, но на нас эта угроза по какой-то причине не действует. Если вам интересны подробности, спросите об этом у Корвина — всё-таки у него есть кое-какое медицинское образование, и, думаю, он сможет рассказать вам о вреде курения куда больше, чем я. И о том, почему на нас этот вред не распространяется. Впрочем, курением он и сам не пренебрегает, как сперва может показаться.       Сигарета отвлекла меня от неприятных мыслей лишь на несколько секунд, после чего они снова накрыли меня с головой, словно цунами. У меня было много, очень много, чёрт побери, вопросов к автору письма, но как я мог их задать, даже не зная, кем этот автор является? У меня было такое чувство, что я попал в один из детективных романов, которые так нравились Льювилле. Но герои таких романов обычно умные и сообразительные, и каким-то образом они догадываются, что должны делать, когда им угрожает опасность. Но я не был героем детективного романа, и я понятия не имел, что мне делать. Могу ли я вообще что-нибудь сделать в такой ситуации?       Я вздохнул и закрыл глаза, изо всех сил стараясь подавить поднимавшуюся откуда-то из недр моего сознания волну паники. В такой ситуации паника — худший советчик из всех возможных. Она орёт тебе в самое ухо: «Беги! Спасайся!», и на всё остальное ей совершенно плевать. Её необходимо научиться держать в узде, и чем раньше, тем лучше, иначе в какой-то момент она может полностью взять над тобой верх. Когда человек руководствуется паникой, он не может ни ясно думать, ни отдавать себе отчёт в своих действиях.       Самые безрассудные поступки, вследствие которых люди, как правило, погибают, очень часто совершаются именно под давлением паники. Паника — это ещё и дополнительный выброс адреналина: она на короткое время даёт тебе дополнительные силы, дополнительную скорость — и при этом начисто отключает мозги. А мозги мне сейчас были нужны как никогда раньше. Во всяком случае, герои всех детективных романов, которые я когда-либо читал, всегда были с мозгами. А ещё они крайне редко поддавались панике — мне бы тоже не помешало этому научиться.       Интересно, а у Корвина были такие моменты — когда он терял контроль над собой, поддаваясь эмоциям? Наверняка были — мало ли в какие ситуации он попадал за сотни лет жизни. Просто он, в отличии от меня, умел из таких ситуаций выпутываться. Я и сейчас не уверен, что полностью понимаю его, но мне всегда казалось, что он из тех людей, которые сначала думают, а потом уже делают. Однако бывают ситуации, в которых думать надо быстро, а делать — ещё быстрее. Лично мне сейчас ни первое, ни второе отнюдь не казалось выполнимым.       Но я, в отличии от Корвина, никогда не умел обдумывать каждый свой шаг. Будь оно так, я бы тысячу раз подумал, досчитал в уме до десяти и взвесил все «за» и «против», прежде чем бросаться на того шофёра с пистолетом. Хотя я не уверен, что сделал бы это, если бы на месте Корвина был кто-то другой из моих братьев. И всё же, у меня далеко не всегда получалось мыслить рационально, а под давлением эмоций — тем более. Если уж на то пошло, то я склонен руководствоваться скорее чувстваэми, чем рассудком. Вот и сейчас все мои усилия были направлены на то, чтобы не паниковать. О том, чтобы заставить себя что-то придумать, не могло быть и речи.       Мне чертовски нужны были ответы. Но где я мог их взять, эти ответы?       Кто же всё-таки написал это письмо? Связано ли это с борьбой за трон, которая сейчас происходит в Эмбере? Почему кому-то нужно, чтобы я покинул Рэмбу? И почему…       — Почему в последнее время ты сам не свой?       Я резко обернулся и, к своему удивлению, увидел на пороге комнаты Льювиллу, которая стояла, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди. На ней была длинная ночная рубашка с кружевами, а её волосы были слегка растрёпанны — наверное, у неё было ко мне важное дело, если она пришла ко мне в таком виде посреди ночи. Уж не знаю, что ей от меня требовалось, но вид у неё был довольно грозный, что было на неё совсем не похоже. Обычно она была сдержанной, непроницаемой и немного печальной, но сейчас ни одно из этих слов не могло охарактеризовать её внешний вид. Из-за растрепавшихся волос она выглядела ещё более внушительно — эдакая Горгона Медуза из греческой мифологии. Впрочем, очень симпатичная Медуза.       Я мысленно выругался и развернулся к ней, стараясь придать своему лицу доброжелательное выражение.       — Привет, сестрёнка! Какими судьбами?       Вошедшая выдержала небольшую паузу и только после этого произнесла:       — Знаешь, Рэндом, ты изменился. И я уже не уверена, что в лучшую сторону, — её голос и выражение лица никак не свидетельствовали о том, говорила она серьёзно или предприняла попытку пошутить.       Я коротко вздохнул, одновременно с этим выпустив изо рта облако сигаретного дыма. Что ж, прекрасно. Великолепно. Только нравоучений мне сейчас не хватало. Она что, пришла сюда только для того, чтобы выразить мне своё недовольство? Если так, то пускай лучше уходит. Уж извини, сестрёнка, что я больше не соответствую твоим идеалам, и, вообще-то, тебе совсем не обязательно меня за это обвинять. Я не собираюсь всё это выслушивать. Я устал как чёрт знает кто, а мне ещё надо было сообразить, что делать с письмом.       Но в одном Льювилла была права: я действительно изменился. Так уж на нас влияет жизнь в Отражениях, и с этим ничего не поделать. Существует мнение, что бóльшая часть личности человека формируется в первые несколько лет его жизни. У нас, принцев и принцесс Эмбера, большая часть личности формируется как раз при жизни в Отражениях. И то, в каких именно Отражениях кто из нас побывал, очень сильно влияет на наш характер. Как, например, на мой характер повлияли Земля и Отражение, где находился Тексорами — что-то у меня как раз вылетело из головы его название, да оно, собственно, и не относится к делу.       Я прекрасно знал, что сестра просто беспокоится, но конкретно сейчас она беспокоилась в такой манере, которая ужасно бесит. В такие моменты она сразу же начинает напоминать мне Флору. Будто нельзя по-человечески спросить. Мне, например, казалось, что между нами уже есть какое-то взаимопонимание, позволявшее обойтись без всяких там наездов или истерик.       Или, может, это взаимопонимание пропало с того момента, как я ушёл в Отражения? Что, если разорвав связь с Эмбером, я волей-неволей разорвал её ещё и с сестрой? На краткий миг мне стало совестно, что за всё то время я ни разу не связался с Льювиллой по Карте. Хотя мог бы. Но это длилось всего секунду, после которой у меня всё же хватило дерзости, чтобы съязвить:       — Я что-то не припомню, когда ты успела из принцессы Эмбера превратиться в королеву драмы.       Глаза Льювиллы на миг сверкнули гневом, но она тут же взяла себя в руки и спокойно ответила:       — Это я и имела в виду, Рэндом. Ты разговариваешь со мной в такой манере, будто я тебе враг, в то время как я не желаю тебе зла.       — Отлично, — хмыкнул я. — Тогда чего ты мне… желаешь?       — Я должна с тобой поговорить. Это важно.       Я пожал плечами:       — Говори. Кто тебе мешает? Я вообще не понимаю, зачем было ждать ночи для того, чтобы просто поболтать. Ты и так можешь прийти ко мне в любое время.       — Спасибо, конечно, за разрешение, — пробормотала сестра, — Но я пришла сюда не для того, чтобы просто поболтать.       Да, конечно. Она пришла сюда вовсе не поболтать, а предъявить мне свои претензии. Это ведь кардинально разные вещи, как такое вообще можно перепутать? Моё сознание уже подбросило мне парочку очередных колкостей в её адрес, но ни одну из них я не произнёс вслух. Мне, в общем-то, тоже не хотелось ругаться с ней посреди ночи. Я просто хотел, чтобы она как следует объяснила, что ей нужно.       — Может, выйдем в коридор? — предложил я ей. Всё это время мы разговаривали полушёпотом, дабы не разбудить Виалу — с её собственных слов, она и так часто страдает бессонницей. Кто знает, может, в более благоприятной для беседы обстановке Льювилла перестанет быть такой враждебной.       — Неплохая идея, — бросила сестра и, развернувшись, переступила порог.       В коридоре было гораздо темнее, чем я ожидал. Из всех факелов на стенах горел только один, распространяя по всему коридору тусклый голубоватый свет.       Льювилла прислонилась к стене напротив меня. Её волосы при свете факела приобрели ещё более холодный оттенок, а белая ночная рубашка стала отливать синим. Выражение её лица по-прежнему было необычайно суровым.       — Ну, и? — тихо спросила она.       — Что? — спросил я в ответ. Вообще-то, я был уверен, что право задавать вопросы здесь принадлежит именно мне, раз уж она решила наведаться ко мне в такое неподходящее для визитов время. И я по-прежнему не понимал, что она хочет от меня услышать.       — Что с тобой происходит все последние дни?       — О чём ты? — я успешно прикинулся идиотом. В сущности, это было не так уж и сложно — после получения письма с угрозами я именно так себя и чувствовал.       — Не делай вид, что не понимаешь, — да, обвести Льювиллу вокруг пальца оказалось несколько сложнее, чем я предполагал. — Ты ведёшь себя очень странно. Что случилось? Ты что-то от меня скрываешь? Рэндом?.. — она нахмурилась и внимательно всмотрелась в моё лицо, но, разумеется, ничего там не разглядела. Хорошо, что здесь не очень светло.       Я отвёл глаза, не зная, что ответить. Что я мог ей сказать? «Льювилла, я получил письмо, в котором меня выгоняют из Рэмбы и вдобавок угрожают смертью, так что, возможно, очень скоро ты меня больше не увидишь»? Ха!..       Чего ради, скажите на милость? Льювилла уже натерпелась в своё время достаточно ужасов. Зачем ей теперь ещё и мои проблемы?       — Да, ты определённо что-то скрываешь, ― тем временем продолжала сестра, ― что-то очень важное и очень тяжёлое для тебя, — внезапно её взгляд из холодного стал умоляющим, и она, сделав шаг вперёд, взяла меня за руку. — Скажи, в чём дело! Ты можешь мне доверять. Я никому не скажу, если ты боишься именно этого.       Я вздохнул и провёл рукой по волосам. Я уже понял, что она не отцепится, пока я не выложу ей всю правду. Но проблема в том, что я даже не знал, стоит ли мне ей вообще эту правду говорить. И, поразмыслив пару секунд, я решил пойти на хитрость:       — Льювилла, послушай меня внимательно.       — Мне казалось, последние несколько минут я только этим и занимаюсь, — пробормотала она.       — Я сейчас по горло в дерьме, — серьёзно заявил я и посмотрел сестре в глаза, давая понять, что говорю правду. Это действительно было правдой, даже несмотря на то, что я не упоминал подробностей. — И я не хочу впутывать в это дерьмо ещё и тебя. Я бы и рад всё тебе объяснить, но я сам пока не понимаю, какого дьявола происходит, и мне нужно со всем этим разобраться. Понимаешь?       Несколько секунд сестра озадаченно молчала, и я уже было подумал, что мне удалось убедить её не лезть. Или, может, я просто выбрал слишком грубое слово, и уши моей сестры, ещё не успевшие привыкнуть к этому, были не в состоянии его воспринять. Я не знал, кем был автор того анонимного письма и какие у него методы устранения препятствий. Что, если впутывание Льювиллы в мои проблемы будет стоить мне жизни? Или не только мне, но и ей тоже? При одной только мысли об этом у меня кровь стыла в жилах. Но после паузы моя собеседница покачала головой:       — Теперь мне тем более кажется, что я обязана знать детали.       Ну, что теперь будешь делать, Рэндом? Я глубоко вздохнул и тихо выругался, будучи уже не в состоянии «выбирать выражения», как сказала бы Флора. Подумать только, а я ещё считал себя умным! Автор письма расставил ловушку наивному принцу Эмбера, который возомнил себя сыщиком, способным решить все свои проблемы самостоятельно. И он, то бишь я, благополучно в неё вляпался. Эта ловушка представлялась мне сетью, которая постепенно опутывала меня, и барахтался в этой сети, не в силах из неё выбраться и не понимая, что мне делать дальше.       — Поверь, ты не хочешь этого знать, — сказал я наконец.       — Ещё как хочу.       — Ви, то, что сейчас со мной происходит — сущий кошмар. Я просто хочу, чтобы у тебя была более-менее спокойная жизнь, вдали от Эмбера и всех кошмаров, которых ты там уже натерпелась. И сейчас ты сама ищешь себе проблем, в то время как я пытаюсь тебя от них уберечь. Почему?       — Не осталось кошмаров в этой жизни, что сравнились бы с тем, который я пережила в Эмбере, — произнесла сестра, гордо подняв голову. — Я пережила больше, чем кажется. И сомневаюсь, что твои кошмары смогут сильно меня шокировать.       Да, ей-то жалеть было не о чем. А вот мне в вечном городе очень её не хватало. Она была единственной адекватной сестрой в нашей семье, и лично для меня её уход был большой потерей. Только вслух я ей, конечно же, этого не скажу. Вместо этого я, неожиданно для самого себя, спросил:       — И тебе никогда не хотелось вернуться в Эмбер?       Спросил и тут же подумал: проклятье, что я делаю?! Конечно, сейчас не время и не место для таких разговоров, но где-то на подсознательном уровне я понимал, что рано или поздно нам всё равно пришлось бы поговорить на эту тему. До этого она ни разу не рассказывала мне причину своего внезапного ухода, и я предпочитал не заговаривать с ней об этом, полагая, что для неё это больная тема. Но сейчас этот вопрос вырвался у меня почти против воли.       Льювилла дёрнулась, как от внезапного удара, и сделала резкий шаг назад, словно нахождение рядом со мной вдруг сделалось ей противно.       — Когда-то я действительно жила в Эмбере, — тихо произнесла она. Её взгляд, направленный на меня, теперь совсем оледенел. — Но теперь ничто не заставит меня туда вернуться.       — И… что случилось? — осторожно поинтересовался я.       Сестра не ответила на мой вопрос, но моё воображение само подкинуло возможные ответы. Я не знал этого наверняка, но подозревал, что в этом замешан кто-нибудь из нашей семьи. Кто, как ни наши дорогие родственнички, могли безнаказанно издеваться над одной бедной девушкой? Те же Каин и Джулиан, к примеру, всегда недолюбливали Ви, это я хорошо помнил.       Я почувствовал, как письмо в моём кармане словно потяжелело от внезапной мысли: уж не Джулиан ли написал мне его? По собственной инициативе или под руководством того же Эрика — неважно. Он всегда был тем ещё мерзавцем, но я никогда не думал, что он настолько ненавидит Льювиллу, чтобы пытаться нанести ей ущерб ещё и через меня. Конечно, может, Льювилла здесь ни при чём — по крайней мере, мне хотелось в это верить. Но, сколько я его помнил, Джулиан действительно не любил её сильнее, чем остальные мои братья. И ещё, конечно, Фиона… Фиона всегда была стервой, да к тому же ещё и интриганкой. Настраивать своих сестёр, а то и братьев друг против друга было её любимым занятием.       — Хочешь узнать, почему я ушла из Эмбера? — внезапно осведомилась сестра.       Я поджал губы. С одной стороны — конечно, мне хотелось об этом знать, ведь до этого момента сестра ни разу не рассказывала мне причину своего ухода. Но с другой — наверняка у неё был повод держать это в секрете. Хотя я знал, что Каин и Джулиан могут быть способны на любую подлость, я даже представить себе не мог, какого рода кошмар мог заставить её всей душой возненавидеть Янтарное королевство.       Но Льювилла, похоже, расценила моё молчание как согласие. Пригладив волосы и глубоко вздохнув, она снова прислонилась к стене, как будто устойчивое положение могло помочь ей справиться с плохими воспоминаниями.       — Когда Моинс — моя мать — была ещё жива и я жила вместе с ней в Рэмбе, она часто говорила, что мне понравится в Эмбере. Что там я «впишусь». Но откуда ей было знать?.. Даже наш отец признал меня только назло Клариссе. Сомневаюсь, что он хоть сколько-нибудь меня ценил.       Кларисса была матерью Блейза, Бранда и Фионы. Я не знал её лично, но кое-кто из моих братьев отзывался о ней довольно скверно. Возможно, именно в свою мать Фиона стала такой несносной. А вот в кого из своих родителей характером пошли Блейз и Бранд, я понятия не имею. Думаю, я слишком мало знаю их обоих, чтобы об этом судить. Я и отца-то своего плохо знаю. И не уверен, что хочу узнать о нём что-нибудь ещё.       — Как и многие из вас, — добавила сестра, мрачно улыбнувшись.       — Не говори так, — вырвалось у меня. — Наверняка есть те, кто хорошо к тебе относился и кому были неприятны издевательства над тобой.       — Да? И кто же? Кроме тебя я пока не могу назвать ни одного человека из нашей семьи, который был бы обеспокоен моей судьбой.       — Возможно, Жерар, Бенедикт, Дейдра, Корвин…       — Жерар и Бенедикт никогда не лезли в семейные свары и держались вдали от интриг, которые плели остальные. Они оба ненавидят всё это. Что их по-настоящему волнует, так это благополучие самого Эмбера.       — Да, но это не значит, что им плевать на всё остальное.       — Не значит, — согласилась она, — но я ни разу не получила поддержки ни от одного из них. Что касается Корвина и Дейдры, то у них, в отличии от меня, всегда была поддержка. Особенно у Дейдры. За неё всегда было кому заступиться. А Корвина отец всегда выделял среди остальных. Не знаю, как ты, а я сомневаюсь, что они вообще смогли бы меня понять.       В то время у меня была своего рода депрессия. Я скучала по маме, ведь она, в отличии от отца, всегда относилась ко мне как к дочери. Она единственная поддерживала меня и пеклась о моих интересах. Конечно же, её смерть шокировала и огорчила меня. Думаю, и ты бы на моём месте чувствовал себя примерно также.       Не знаю, почему, но я помню день, когда это произошло, в мельчайших подробностях. Помню, что была ясная погода, и солнечные лучи проникали во все окна замка — впрочем, в Эмбере нечасто бывали пасмурные дни: отец всегда предпочитал облакам или грозам чистое небо. А Камень Правосудия всегда может создать любую погоду на усмотрение своего носителя. Солнечная погода за окном резко контрастировала с моим настроением, потому что на душе у меня уже который день сгущались тучи. И я ничего не могла с этим поделать.       Мне всегда нравились библиотеки — там на меня снисходило какое-то особое умиротворение. Мне казалось, что только там я могу в полной мере отгородиться от остального мира и побыть в одиночестве. Тебе это может показаться скучным, но лично мне одиночество никогда не казалось чем-то плохим. У меня так и не получилось найти общий язык с семьёй, и, наверное, именно по этой причине я предпочитала обществу братьев и сестёр общество книг. В дворцовой библиотеке книг было великое множество, и туда почти никогда никто не заглядывал. Идеальный уголок интроверта и социофоба, кем я, откровенно говоря, и являлась.       Я сидела на подоконнике, спрятавшись за шторой — это было моё любимое место. Даже если бы в библиотеку кто-нибудь зашёл, моего присутствия он бы всё равно не заметил, и я могла спокойно погрузиться в чтение, не опасаясь, что меня обнаружат.       Но я ошиблась: через некоторое время я услышала, как открывается дверь, а ещё через секунду до меня донеслись звуки шагов — судя по этим звукам, на вошедшем были довольно тяжёлые сапоги. Сперва я подумала, что это кто-то из слуг — пришёл подмести или протереть полки, но никто из слуг не носил сапоги. На всякий случай я затаила дыхание, надеясь, что этот человек, кем бы он ни был, поскорее уйдёт и даст мне побыть одной.       Однако уходить он не собирался: ещё какое-то время я слышала, как тяжёлые сапоги громыхают то тут, то там. Периодически до меня доносились какие-то шорохи — казалось, посетитель библиотеки что-то усердно ищет. Я уже подумала выйти и предложить ему свою помощь, как вдруг посетитель остановился и произнёс:       — Вылезай.       Голос прозвучал негромко и спокойно, но внутри у меня похолодело, как только я его услышала. Это был голос Джулиана. Я вжалась в подоконник и вцепилась в свою книгу, не понимая, как это может мне помочь. Прошло несколько секунд, за которые не раздалось ни звука — было так тихо, что я отчётливо слышала тиканье часов на стене. Но после этого Джулиан — я уже не сомневалась, что именно он оказался посетителем библиотеки — сделал ещё один шаг и резко отдёрнул штору.       Сначала мы просто молча смотрели друг на друга, а потом уголки губ Джулиана медленно поползли вверх. Наверное, со стороны я выглядела очень смешно: перепуганный взгляд, побелевшие от напряжения пальцы и растрёпанные волосы — утром я так и не причесалась и гуляла по замку в не совсем подобающем для принцессы виде.       — Я и не думал, что ты меня так боишься, — наконец произнёс он.       — Справедливо опасаюсь, — холодно отозвалась я. — Зачем ты сюда пришёл? Что-то ищешь?       — Уже нашёл, — брат уселся на край подоконника и испытующе уставился на меня. — Я хотел поговорить с тобой и подозревал, что ты будешь здесь. Не волнуйся, я пришёл один. И без всяких задних мыслей.       — Даже если так, то боюсь, что я не могу сказать тебе ничего стоящего.       — Да, я знаю, — безапелляционно заявил Джулиан и придвинулся ближе. Я слезла с подоконника и пересела в рядом стоящее кресло — на всякий случай. — Зато у меня есть информация, которая, безусловно, тебя заинтересует.       Я в этом сильно сомневалась, но всё равно вопросительно посмотрела на него, давая понять, что я слушаю. Лучше сперва выслушать его и понять, чего он хочет, чем сразу показывать, что я не настроена на разговор. Я всегда старалась избегать конфликта, если была такая возможность, и сейчас это казалось мне наилучшим решением. Противостоять ему у меня в любом случае не будет сил.       — Я слышал о твоей матери, — произнёс Джулиан и впервые за весь разговор внимательно посмотрел мне в лицо: — Мне жаль.       Тогда в его взгляде даже можно было прочитать что-то похожее на сочувствие. Я хорошо знала, что мне не следует ждать от своих братьев ничего хорошего, но, даже несмотря на то, что я всеми силами пыталась от них отгородиться, я всё равно нуждалась в знаках внимания. И сейчас, когда я это внимание получила, мне очень хотелось поверить в то, что Джулиан действительно сожалеет о смерти Моинс и хочет меня поддержать. А может, так оно и было. В любом случае я не знала, приложил ли он руку к тому, что произошло после.       — Спасибо, — коротко ответила я, решив не уточнять, от кого именно он узнал о моей матери и о её кончине.       — Должно быть, тебе сейчас очень тяжело. Ты ведь была близка с ней, насколько я знаю.       — Она была единственным человеком, который меня понимал, — признала я, задумчиво рассматривая обложку своей книги.       — А тебе когда-нибудь хотелось увидеть её снова?       Если до этого я ещё находила в себе силы сохранять спокойствие, то этот вопрос застал меня врасплох. Конечно, мне в голову не раз приходила такая мысль, но я всегда относилась к ней как к неосуществимой мечте. Я вздохнула и покачала головой:       — Она умерла, Джулиан. Мёртвые в мир живых не возвращаются, это знает любой ребёнок.       — А ты знаешь, как именно это произошло? Может, она и не умирала вовсе, а просто… скажем так, пропала?       Я снова покачала головой. По правде сказать, я этим и не интересовалась. Мне ни к чему были подробности: того факта, что её больше нет, было более чем достаточно.       — Она мертва, и я это точно знаю. И нет, я не хочу знать, как это случилось.       — Конечно, мне хотелось снова увидеть её, — решила я всё-таки ответить на вопрос брата. — Но мечтать о том, что никогда не сбудется, не так уж и весело.       — А если я скажу, что это возможно?       Я шокировано уставилась на него, ожидая увидеть на его лице усмешку, приподнятую бровь — хоть какие-то признаки того, что Джулиан шутит. Но нет, он был абсолютно серьёзен.       — Ты что-нибудь слышала о Тир-на-Ног’те?       Помедлив, я кивнула.       — Это призрачный город, небесное Отражение Эмбера.       — Верно. Там живут души умерших, и каждому, кто туда приходит, обычно являются призраки тех, кого он когда-то знал и кого уже нет в живых, — он внимательно посмотрел на меня. — Сегодня полнолуние, и небо как раз чистое. Ты могла бы пойти туда и увидеть свою мать.       Его предложение выглядело очень заманчивым, и меня так и тянуло на него согласиться. Мне казалось, что если я ещё хоть раз увижу Моинс, пусть и ненадолго, это придаст мне сил для того, чтобы жить дальше. Возможно, она смогла бы помочь мне наконец найти общий язык с семьёй. И всё же, какая-то часть меня всё ещё чуяла подвох.       — Неужели всё так просто?       — Да, ничего сложного. Просто дождись ночи и иди к вершине Колвира. Когда покажется луна, там появится лестница, ведущая к городу.       — Но… — я откашлялась. — почему ты мне всё это рассказываешь? Разве тебе есть до меня дело?       Голубые глаза Джулиана вперились в меня, и мне почудилось, что мне в спину дует холодный ветер.       — Потому что ты одинока, — констатировал он. — Одиночество — оно как наркотик. Сначала тебе кажется, что быть самой по себе гораздо лучше, чем пытаться установить контакт со своим окружением, а потом до тебя доходит, что всё это время ты проживала свою жизнь зря. Сидела в этой библиотеке как улитка в раковине, — он обвёл взглядом помещение.       Я нахмурилась. Некоторая доля правды в его словах, возможно, и была: я действительно не очень-то старалась наладить отношения с остальными членами своей семьи и пряталась от них за стенами библиотеки. Но было ли это правильно? Теперь я уже не была в этом так уверена.       — Даже если так, почему тебя это заботит?       Он пожал плечами:       — Ну, кто-то ведь должен сделать первый шаг в налаживании отношений.       В глубине души я всё равно понимала, что у меня нет оснований ему верить и что всё это — наверняка злой розыгрыш. Но сейчас вид у него был достаточно искренний, чтобы окончательно усыпить мой голос разума. И я сдалась:       — Хорошо. Я пойду с тобой.       «В конце концов, если мне что-то не понравится, я в любой момент смогу уйти», — мысленно добавила я, просто чтобы успокоить себя.       — Прекрасно, — Джулиан миролюбиво улыбнулся. — Уверяю тебя, ты не пожалеешь об этом.       — Надеюсь, — пробормотала я, глядя, как он удаляется из библиотеки и закрывает за собой дверь.       Джулиан не обманул меня: когда я к полуночи оказалась на вершине Колвира, он уже ждал меня там. Вместо приветствия он указал мне пальцем в небо, и я, подняв глаза, тут же увидела Тир-на-Ног’т. Внешне он ничем не отличался от Эмбера, разве что был бледнее и гораздо менее красочным. От горы, на которой мы стояли, к нему тянулась длинная лестница. Оглядев её, я с опаской посмотрела на брата:       — Она выглядит не слишком прочной.       — Да не бойся ты так, — отозвался Джулиан, который в это время сидел на земле, скрестив руки на груди. — Выдержит. Главное, не задерживайся там надолго, а то с первыми лучами солнца город растает.       Я ещё раз окинула взглядом призрачный город, и, глубоко вздохнув, чтобы придать себе смелости, ступила на лестницу. К моему удивлению, она действительно выдержала, и я без особых происшествий добралась до самого верха.       У меня всегда была хорошая интуиция, и на этот раз она меня не подвела: как я и приметила в самом начале, город действительно был почти точной копией Эмбера — только цвета различались. Я неуверенно огляделась, но ни одного призрака, о которых говорил Джулиан, не увидела. Свою мать я тоже не смогла найти.       Я наткнулась на неё через десять минут бессмысленного хождения по городу: она неторопливо шла по улице, подобрав подол своего платья и не обращая на меня никакого внимания. Выглядела она точно так же, как я её помнила, разве что была немного бледнее и источала какое-то неясное голубоватое свечение.       — Мама! — я не хотела звать её, не убедившись, что передо мной действительно Моинс, но этот оклик вырвался у меня против воли. Женщина, к которой я только что обратилась, неторопливо обернулась, и я наконец смогла рассмотреть её лицо. Она действительно была моей матерью… и одновременно не была. Потому что взгляд, которым она меня окинула, был совершенно неузнающим.       А потом она спросила:       — Вы меня сейчас звали?       Я широко раскрыла глаза, у меня прервалось дыхание. Если до этого моё подсознание ещё ухитрялось каким-то образом отрицать очевидное, то теперь я была вынуждена признать: Моинс меня не узнала. Я не понимала, что с ней случилось и как так вышло, что она начисто забыла собственную дочь, и от этого мне было ещё больнее. Сглотнув, я немного хрипло произнесла:       — Я… кажется, обозналась.       Женщина понимающе кивнула, потом бегло оглядела меня и внезапно спросила:       — Мы с вами раньше не встречались?       Во мне тут же загорелась надежда, что, возможно, на самом деле с памятью у неё всё в порядке и она не узнала меня только в первую секунду.       — Ты вспомнила меня?       Ещё секунду она внимательно смотрела на меня, но затем её взгляд потух, и она медленно покачала головой:       — Нет, показалось. Извините.       Я напряжённо смотрела ей вслед, стараясь осознать произошедшее и найти ему разумное объяснение. Что с ней случилось? Почему она ничего не помнит? Какая-то часть меня всё ещё хотела догнать её и обо всём расспросить, но в то же время я боялась это сделать. Думаю, я сама с подозрением отнеслась бы к незнакомому человеку, который вдруг начал бы расспрашивать меня о моей жизни.       Мои знания в области психологии крайне ограничены, и я не могу точно сказать, почему так, но после этого инцидента мир окончательно потерял для меня все краски. Иногда мне легко понять чувства других людей, но собственный характер порой становится для меня загадкой. Возможно, всё это было лишь последствиями сильного потрясения, а может, перед встречей с матерью я успела настолько сильно убедить себя в том, что всё пройдёт гладко, что такое кардинальное отличие действительного от желаемого нанесло мне сильную душевную травму. Настолько сильную, что даже находиться в самом Эмбере стало для меня трудно. Тогда у меня и возникла идея уйти в Рэмбу.       Я не рассказала никому о том, что уезжаю. Не посчитала нужным. Да и сомневаюсь, что кому-нибудь это было бы интересно. До того момента я никогда не была за пределами Эмбера, но королева Рэмбы знала мою мать, и я надеялась, что это поможет мне наладить в подводном Отражении хоть какие-то связи. Знаешь, иногда действительно хорошо начать всё сначала — это даёт возможность расстаться с плохими воспоминаниями и посмотреть на жизнь немного под другим углом. Я надеялась, что смена места жительства поможет мне залечить душевные раны, и в некотором роде это действительно помогло — как видишь, здесь я даже смогла добиться некоторого уважения в глазах окружающих, которого была лишена в Эмбере. Ну, а дальше… Дальше ты, наверное, и сам знаешь.

***

      Льювилла замолчала и взглянула на меня, ожидая моей реакции. Её рассказ насколько ошеломил меня, что я не знал, что ей ответить. Я не знал точно, что происходит с душами, когда они попадают в Тир-на-Ног’т, но знал, что память у них после этого не стирается. Однажды мне довелось встретить там своего бывшего друга, и он, увидев меня, настолько рассвирепел, что я начал всерьёз его опасаться. Мёртвые не могут причинить живым вред, но могут здорово напугать, это точно. А могут привести человека в немалое недоумение, как в случае с Моинс. Хотя мне кажется, недоумение — это ещё мягко сказано.       В голове у меня зрела одна мысль — не слишком приятная, но довольно правдоподобная. И наконец я решился высказать её вслух:       — Льювилла, то, что я скажу, может прозвучать жестоко, но мне кажется, тебе нужно это услышать.       Она вопросительно посмотрела на меня.       — По-моему, твоя мать… скажем так, немного повредилась в уме, прежде чем умереть. Чёрт знает, как это произошло, но судя по тому, как ты описала вашу встречу, она успела перед смертью ещё и потерять память. Так что тебе не стоит воспринимать её поведение всерьёз.       Я сделал паузу и взглянул на неё, но Льювилла никак не прокомментировала мои слова. Поэтому я продолжил:       — Я не знаю, при каких обстоятельствах погибла твоя мать, но я уверен, что в здравом уме она бы тебя узнала. Да, когда от тебя отворачиваются, пускай и не специально, это всегда больно, но… тебе не кажется, что это просто ещё один повод отпустить её и жить дальше?       Сестра еле заметно улыбнулась:       — Наверное, ты прав.       Я кивнул и улыбнулся в ответ:       — Уверен, Моинс была отличной матерью, которая желала тебе добра. Просто… иногда в жизни случается всякая чертовщина, с которой мы ничего не можем сделать. Иногда совершенно невероятная, но это ничего не меняет.       Мы оба замолчали ещё на какое-то время. В голову мне пришла ещё одна мысль: интересно, а если бы Паулетта при жизни относилась ко мне чуть лучше, был бы я сейчас счастливее? Наверное, нет, ведь в конечном счёте она всё равно умерла. Я по-прежнему считаю, что не должен по ней скорбеть и даже имею на это полное право, поскольку сама она относилась ко мне наплевательски. Так почему же я не могу ответить ей тем же? В конце концов, у меня была Льювилла, в каком-то роде заменившая мне мать. Не думаю, что я бы хотел снова встретиться с Паулеттой в каких бы то ни было обстоятельствах.       — Теперь ты расскажешь мне, что у тебя произошло? — прервала тишину сестра.       Да. Точно. Она рассказала мне о своей проблеме, пусть даже о давней, и будет справедливо, если я теперь расскажу ей о своей. Я по-прежнему не был уверен, что говорить ей об этом будет правильно, но она имела право знать. Возможно, она даже смогла бы мне помочь. И я сказал:       — Я получил анонимное письмо.       Льювилла нахмурилась:       — Какого рода письмо?       — Угрожающее. Я думаю, это от кого-то из наших.       — Можно взглянуть на него?       Я выудил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул ей. Какое-то время сестра мрачно вглядывалась в содержимое, а потом поджала губы и покачала головой:       — Вполне возможно, что это кто-то из семьи. Но кто именно, я не понимаю. Почерк мне незнаком.       — А что, если он писал левой рукой? — предположил я и внезапно подумал о Бенедикте, который одинаково хорошо владел как правой рукой, так и левой. Но я отмахнулся от этой мысли сразу же после того, как она у меня возникла: да нет, это уже идиотизм какой-то. Исключено. Бенедикт уж точно не стал бы писать такие записочки и способствовать разжиганию конфликтов в семье… Но тогда кто? Кому это сейчас выгодно, если не Эрику?       Льювилла пожала плечами, продолжая рассматривать письмо.       — Может, это всё пустые угрозы? Вдруг кто-то просто решил припугнуть тебя, а на самом деле никаких активных действий предпринимать не собирается?       — Не знаю, но проверять не хочется, — буркнул я.       — Ты не думал рассказать об этом ещё кому-нибудь? Попросить помощи? — спросила сестра.       Я невесело усмехнулся:       — А кому? Меня здесь, как видишь, не очень-то жалуют.       — Хочешь, я поговорю с Мойрой? — предложила она. — Вдруг она согласится… скажем, нанять тебе телохранителя или кого-то ещё?       Другой на моём месте, может, и рассмотрел бы это предложение, но мне даже думать об этом не хотелось. Телохранитель? К дьяволу телохранителя, члену королевской семьи Эмбера он даром не нужен. Ловкости и силы у каждого из нас примерно столько же, сколько у трёх телохранителей. А у Жерара, может, и побольше. Да и к тому же, мне легче удавиться, чем принять помощь Мойры. Поэтому я решительно помотал головой:       — Нет уж, спасибо. Честно говоря, вместо телохранителя я бы предпочёл свою шпагу.       Если помните, моя шпага была конфискована солдатами Мойры ещё в день нашего прибытия в Рэмбу. С тех пор мне её так и не вернули, и мне оставалось надеяться, что моё оружие сохранили в его исходном состоянии, а не пустили, скажем, на переплавку.       — Это, конечно, тоже можно устроить, — медленно проговорила сестра, — но ты уверен, что тебе не требуется помощь? Я вполне могла бы…       — Льювилла, я принц Эмбера, — сердито оборвал её я. — То, что я младше тебя, не означает, что ты обязана всё время носиться со мной как с писаной торбой. Мне уже не пятнадцать лет и не восемнадцать. Я могу за себя постоять.       — Да, но ты не знаешь, кто написал это письмо.       — Нет, — согласился я, — но у меня есть все необходимые для выживания навыки владения оружием. Если на меня нападут, я хотя бы буду в состоянии защититься, — не я, что ли, победил кучу стражников Бранда, ну в самом деле!       — Поверь, со шпагой мне было бы гораздо спокойнее, — заключил я и с надеждой посмотрел на неё.       Сестра медленно кивнула, хотя по её лицу было видно, что ей эта идея не очень нравится.       — Хорошо. Я попробую поговорить с Мойрой, но пока ничего не обещаю.       Я улыбнулся ей:       — Спасибо, Ви.       — Но всё равно мне это не нравится.       — Думаешь, я испытываю радость от того, что кто-то хочет моей смерти?       — Нет, конечно. И никто бы не испытывал. Но мне не нравится то, что я в этой ситуации почти бессильна. А всё потому, что ты отказываешься от помощи, которую я тебе предлагаю, — она снова нахмурилась.       — Если действительно хочешь помочь, дай мне свою колоду Карт на время, — почти бессознательно произнёс я, про себя радуясь, что так кстати об этом вспомнил.       В глазах сестры промелькнула искра удивления.       — Моя колода? Гм… признаться, я уже и не помню, когда в последнее время ей пользовалась.       — Но ты знаешь, где она? — напряжённо спросил я.       — Да, — с ответом Льювилла явно не спешила. — Я одолжила её Дейдре пару дней назад. Она просила.       Я закатил глаза и с трудом подавил ругательство, моментально сформировавшееся в моей голове. Просто отлично. Теперь мне придётся драпать за колодой к сестре, которая меня ненавидит. Чёрт возьми, ну почему у меня никогда ничего не может пройти гладко?! Я был почти уверен, что если встречусь с Дейдрой, мы с ней что-нибудь не поделим, потом поругаемся и — прощай, колода Карт, а вместе с ней и моя надежда найти ответы на некоторые вопросы.       — Разве у тебя нет своей колоды? — поинтересовалась сестра.       — Обронил в Отражениях, — буркнул я, не горя желанием обсуждать своё приключение. Хватит с Льювиллы и того, что я рассказал ей о письме.       — Понятно, — Льювилла пригладила руками волосы и бросила взгляд куда-то в сторону. — Ты… не обидишься, если я пойду? Мне бы хотелось поспать ещё пару часов, пока есть такая возможность.       — Конечно, иди. Я тебя не держу, ты сама ко мне пришла.       — Спокойной ночи, — попрощалась она и, протянув мне письмо, ушла.       — Льювилла, — позвал я.       Она обернулась:       — Что-то ещё?       Я попытался придать своему лицу максимально серьёзное выражение. Потом сказал:       — Никогда не думай, что ты плохая или неправильная только потому, что с тобой мало кто общается. Поверь, они очень многое потеряли. То, что ты не такая, как все, не делает тебя плохой. Наоборот, это делает тебя особенной. Как говорили на Земле — если жизнь даёт тебе лимоны, делай из них лимонад, — заключил я и усмехнулся.       Льювилла улыбнулась:       — Я понимаю, о чём ты говоришь. И да, мне хорошо известна эта поговорка. Но мне бы хотелось, чтобы ты применял её не только ко мне, но и к себе.       Я вопросительно поднял бровь.       — Я знаю, что тебя притесняли только из-за того, что ты младший. Но я с уверенностью могу сказать, что ты лучший из всех моих братьев. По крайней мере, ты думаешь не только о себе, но и о других, и это хорошее качество. Постарайся не загубить его в себе со временем.       — Сомневаюсь насчёт лучшего, но ценю, что ты так считаешь, — хмыкнул я, на самом деле глубоко тронутый её словами.       Льювилла ещё раз улыбнулась мне и скрылась за углом. Я же уставился на письмо, которое сестра отдала мне перед тем, как уйти.       — Ну что ж, — обречённо вздохнув, пробормотал я, — Дейдра так Дейдра. Всё равно особого выбора у меня не осталось.