Same wish

      Азирафаэлю пришлось закусить изнутри щеку, потому что искусанные губы кровоточили и просили пощады.       Ему никогда не нравилась идея причинять боль, он не понимал ее предназначения. Смертные человеческие тела изнашивались легко и быстро, уязвимые для ран и болезней, а их еще и гоняли по кругу, охаживая болью, точно кнутом. Щелк! Не лезь! Щелк! Не ешь! Щелк! Не трогай, верни на место! Щелк! Это! Для твоего же! Блага! Может, поэтому люди были так жестоки к себе и к ближним? Они в муках приходили в этот мир и покидали его рука об руку с болью – пусть на секунду, если смерть наступала мгновенно, но все-таки.       Кроули однажды обмолвился, что пока у человека есть всего один гарантированный способ погибнуть, не почувствовав вообще ничего: тело рассыпается на частицы до того, как нервный импульс успевает достигнуть мозга. Да, пронырливый демон, по своему обыкновению, воспользовался случаем и (не)скромно приписал к послужному списку ядерное оружие. Как говорится, почему нет? Притихшее начальство даже расщедрилось на отпуск.       «Говорю тебе, ангел, мы делаем обь-безьянью работу, – сокрушался Кроули, пронося стакан водки мимо рта. – Их не надо побуждать творить зло. Ис-скуш-шать, уговаривать, тьфу! Только зря время тратим. Они прекрасно справляются сами!»       Однако у физической боли имелось и по-настоящему полезное свойство: она отрезвляла. Иначе Азирафаэль уже рухнул бы в бездну.       Желтоглазая бездна, похоже, не сомневалась, что ее сейчас скрутят по рукам и ногам и насильно поволокут очеловечиваться.       – Прошу, успокойся. – Азирафаэль медленно, стараясь не делать резких движений, выставил вперед раскрытые ладони и растопырил пальцы, так, что сотворить чудо не удалось бы при всём желании.       Лишь бы только «потомственный враг» перестал смотреть на него... как на врага.       – Кроули, я ни к чему тебя не принуждаю. Это просто один из вариантов.       – Врешь, – убежденно заявил демон, не прекращая пятиться. – Ты уже загорелся своей «идеей», аж искры летят.       – Да, но я не лгу. Эта идея мне не по душе, однако это лучший выход. Впрочем, повторюсь: только если ты согласишься.       – А значит что? Правильно, да будет сеанс термической обработки! – Совершенно невыносимый змей скрестил руки на груди, еще и глаза закатил для пущего эффекта, но всё равно уже меньше напоминал готовую к броску кобру. – Я готов возражать и отбиваться. И последний мой аргумент будет знаешь каким? Ты сейчас на полном серьезе предложил мне постареть и сдохнуть?!       Азирафаэль виновато улыбнулся. Он предвидел каждый аргумент, включая этот, последний, но должен был попытаться.       – Сам знаешь, люди иначе воспринимают течение времени. Ты проживешь долгую, интересную, замечательную жизнь.       – В семье долларовых миллиардеров? – ехидно уточнил Кроули. – Нет? Тогда не надо.       Ангел развел руками, не поддаваясь на очевидную и бессовестную провокацию.       – «Все крупные состояния нажиты самым бесчестным путем». Ты сам подарил мне эту книгу.       – Можно подумать, я ее читал... Постой, хочешь сказать, что маленький праведник не выживет, сидя на золотом горшке?       – Нет, пытаюсь держать в уме, что беседую с ангелом, нашептавшим Иньиго де Лойоле мысль об Ордене иезуитов.       – Не представляю, о ком ты, – ухмыльнулся Кроули, – но наверняка это был очень ответственный ангел с плохой дикцией.       Азирафаэль смутился, вновь поймав себя на кощунственной мысли, за которую раскаивался вот уже тысячи лет, и с каждым годом – всё сильнее и чаще. Кроули, который однажды стал демоном, считал себя демоном и, собственно, по мере сил прислуживал Люциферу, как всякий порядочный... простите, нормальный... то есть обычный демон, совершил если не для всего человечества, то для отдельно взятых людей гораздо больше добра, чем любой из его, Азирафаэля, безукоризненных братьев когда-нибудь догадается совершить. Да, Падение сломало его, разрушило почти до основания и, будто этого мало, выжгло руины дотла, однако не сумело изменить главного. Погасить искру света, что так ярко озаряла извилистый путь Кроули и всех, кто с ним сталкивался, даже Падение оказалось неспособно. Почему, ну почему он сам этого не видел?!       – Ты снова сможешь летать, – тихо сказал Азирафаэль. – Без крыльев, увы, но люди столько всего придумали...       Кроули дернулся, как от удара, но затем фыркнул с таким презрением, что позавидовали бы самые именитые актеры.       – Обойдусь, мне и внизу неплохо. А если мы с тобой перестанем забывать, что вообще-то умеем телепортироваться в любую точку планеты, то говорить и вовсе будет не о чем. Аргумент не засчитан. Серьезно, ангел, заканчивай с этим. В искушениях ты еще больший профан, чем я – в садоводстве. Или в воспитании детей. Или в шахматах. Выбирай сам.       – Ах, я помню, как ты настойчиво пытался «съесть» моего коня королем, спутав его с визирем, – невольно рассмеялся Азирафаэль. – Абсент?       – Не-е, текила. А ты с пеной у рта доказывал, что рокировка – это невежливо. Короче, квиты. Лучше уж в покер резаться.       – В следующий раз я тебя обяза... Ой, – осознание того, что никакого «следующего раза» не будет, настигло слишком поздно.       – Вот именно, что ой, – мрачно сказал Кроули. – Планируешь залетать в гости на Рождество и стучать в окошко бутылкой «Каберне»? Придется тебя огорчить: архангелов из курятника так просто не выпускают. Ценная порода, ха-ха.       – Прекрати. Нам обоим тяжело это принять, но я хотя бы не потешаюсь над твоим горем.       – А Гавриил бы не упустил такой возможности. Ну, прежний Гавриил. «Заткни свой дебильный рот и сдохни уже»…       – Что? – машинально переспросил Азирафаэль, удивленный тем, насколько точно Кроули сумел передать интонации.       Широкую жутковатую улыбку самого доброго босса, натянувшую идеальные щеки, демон изобразил и вовсе мастерски.       – Я говорю, не удивляйся, если через пару-тройку сотен лет на этой должности вдруг перестанешь себя узнавать и в один прекрасный день захочешь поджарить в адском пламени какого-нибудь Мюриила, который, сука, задолбал уже не сдавать отчеты вовремя.       – Значит, я вернусь на Землю раньше, чем планировал. – От собственной безмятежности заныли все «мудрые зубы» разом.       – Ты дурак, да? Ангел, никто тебя не вернет, – по слогам, как умалишенному, втолковывал ему Кроули. – Я тоже рассчитывал поначалу, что ты наиграешься, разочаруешься, поплачешь и вернешься к себе пить какао с печеньками, а потом понял, что ни-ху...       – Я сделаю так, как сочту нужным. Постараюсь сделать всё правильно. Ты можешь поверить хотя бы в это?       – Готов поверить даже в желтую «Бентли» и пляшущих ангелов, если ты перестанешь морочить мне голову!       Кроули схватился за один из рыжих локонов, накрутил на палец и раздраженно подергал, чтобы после перевести на ангела убийственный взгляд, как бы говоря: да, детка, это безобразие тоже считается. Я этого не заказывал, идите лесом. Что за шуточки?       – Тебе к лицу длинные волосы, – признался Азирафаэль. – Хотя новая укладка тоже... вполне ничего.       – Обреюсь налысо, – пригрозил Кроули. – Отпущу козлиную бородку, буду заплетать ее в косичку, достану пиджак со стразами, шорты-парашюты, тапки и белые носки. Найду самый вонючий одеколон. Кролика на всю грудь набью!       «Не самый плохой расклад, – решил Азирафаэль. – Первое время я, конечно, буду вздрагивать, но потом привыкну».       Раз уж на то пошло, оба застали времена, когда блохи в напудренных париках, мужские чулки и высокие туфли с бантами считались писком моды. Все, кто пытался угнаться за этой ветреной дамой, рисковали так и не узнать, что нравится и подходит именно им.       – ...Перья повыдергиваю и на пиджак пришью! – Кончился монолог на возвышенной ноте: – Лишь бы тебя побесить.       – Кроули, дорогой мой, – с нежностью сказал ангел, – ты успешно справляешься с этой задачей и без перьев на пиджаке.       Хохотать от души тоже бывает больно. Они не замечали, что уходят всё дальше в никуда, оставляя позади одинокий камень, а словесная битва, в которой не могло быть победителя, обернулась самым личным их разговором с начала всего.       – Я никогда не спрашивал. За что тебя... м-м... изгнали?       – Ха, ты собирался сказать «уронили»! По глазам вижу.       – Кроули, наверное, я все-таки лучше знаю, что хотел сказать?       – Да ла-адно, неплохая же шутка. – Кроули прищурился и заморгал, будто что-то попало ему в глаз. – Ну, как «за что»...       Похоже, что демон постарался изгладить ранящий момент и всё, что с ним связано, из памяти, насколько возможно.       – Вообще нас всех скидывали с одной чудной формулировкой: «Не сохранил достоинства». Разве не помнишь?       – Я не присутствовал, – сознался Азирафаэль и сцепил ослабевшие пальцы в замок, чтобы они не дрожали.       – А чего так? – хмыкнул Кроули. – Болел со справкой? «Уважаемый Господь Бог! Премного сожалею, что не смогу посетить Твое воспитательное мероприятие, поскольку опасаюсь, что мое чуткое сердце не вынесет столь омерзительного зрелища. Дата, подпись».       Представлял ли он, насколько близок сейчас к истине? Азирафаэль спрятался за дежурной улыбкой хорошего ангела.       – Так ты действительно был невиновен, не участвовал в восстании? Попал, как говорят люди, под горячую руку?       – Почему ты спрашиваешь? – нахмурился демон, крепко сожмурив веки. – Виновен, невиновен, какая теперь разница?       – Невежливо отвечать вопросом на вопрос, – назидательно произнес Азирафаэль, которому ответ был необходим.       Кроули сунул руки в карманы штанов, зачерпнул босой ногой и ловко подбросил в пространство горстку светлой пыли.       – Я был виновен. Иногда «поднимать мятеж» и «быть несогласным» значит почти одно и то же. Старший брат никогда не спит, не мне тебе объяснять... Всё, приличия соблюдены, можно спрашивать? На кой черт ты интересуешься?       – Хотел убедиться, что не ошибся. Значит, ты все-таки бросил записку в божественный ящик для жалоб и предложений.       – Ящик для?.. – Кроули остановился. Они не столкнулись лишь потому, что ангелы не врезаются в препятствия. – Так, погоди минутку.       – Ты всегда был слишком быстр для меня, дорогой. – Азирафаэль увлеченно наблюдал за тем, как пустыня зализывает оставленные следы. Очень занимательное зрелище, на самом деле. – Мы впервые встретились несколько раньше, чем ты полагаешь. Я пролетал мимо, ты меня окликнул. Забавно, потому что я собирался лететь другой дорогой и срезал путь в последний момент. Раньше сюда мало кто заглядывал, не считая тебя, разумеется. Но я... доверился случаю.       Демон наконец вспомнил, что надо моргать, и выругался с таким чувством, что несколько застенчивых комет от греха подальше прибавили скорость. Азирафаэля ткнули в печень острым локтем. Каждый выражает симпатию, как умеет.       – Вот же... Нет, ты говорил, что помнишь меня ангелом, но я не думал... Выходит, это был не ангельский междусобойчик?       – Небеса не устраивают корпоративных вечеринок, Кроули! Не устраивали, не устраивают и, я надеюсь, не будут.       – А потом они удивляются, чего это все вокруг такие нервные, – проворчал тот. – Ты имей в виду, начальник, возьми на карандаш: коллектив надо развлекать, хотя бы изредка и по частям. Так меньше шансов, что они найдут развлечение сами. Если лишать детей сладкого, рано или поздно найдется дяденька с большим леденцом, который предложит попробовать.       Азирафаэль уже открыл рот, чтобы не согласиться, но вспомнил, как сам ступил на кривую дорожку чревоугодия.       Если Господь подразумевал, что Его воинству не подобает осквернять свои сосуды, зачем снабжать их человеческими телами?       Зачем оставлять возможность спрашивать, если не собираешься отвечать? Потому что Замысел непостижим?       И всё же вера Азирафаэля в то, что Бог есть любовь и что во всём, что происходит по Его воле (то есть буквально во всём), есть смысл, оставалась нерушимой, сколько бы блинчиков он ни съел, пусть сам ангел нон грата и не сознавал этого до конца.       – Знаешь, Кроули, возможно, это неправильно и заслуживает осуждения, но я бы не отказался стать тем боссом, которому не страшно намекнуть, что его решение... м-мягко говоря, сомнительное. Свежий взгляд действительно не так... фатален, ты прав.       – Вау. – Демон уважительно присвистнул и посмотрел на ангела с теплотой. – Это тянет на революцию, без сарказма.       – Я думаю, Он не возражает против небольших перемен, – с величайшей предосторожностью, чуть дыша, поделился Азирафаэль, – раз именно меня избрали преемником Гавриила, но благо нельзя навязать в одночасье, ломая хребты и колени. Революция не выход, потому что насилие порождает еще большее насилие, и порочный круг замыкается...       Трогательную речь прервали яростным оглушительным чихом и не менее сердитым сухим шмыганьем.       – Глаза болят с непривычки, – неохотно пояснил Кроули. – Ангел, проверь карманы. У тебя там моих очков не завалялось?       Азирафаэль честно полез искать, всё тщательно проверил, похлопал себя по бокам. В карманах не обнаружилось ничего, кроме потрепанного жизнью и множеством полировок кольца, которое ангел по привычке надел на мизинец.       – Ты можешь закрыть глаза и спрятать лицо, – предложил он, когда убедился, что чудом проблему не решить.       – Где, интересно? – огрызнулся Кроули, отчаявшись извлечь из своих слезных каналов хотя бы каплю необходимой влаги.       Слуги тьмы не плачут. Воины света стремятся облегчить муки страждущих, кем бы те ни были. Это всем известно. Это не порицается.       «Это неважно. Ему плохо, я хочу помочь. Зачем искать себе оправдания? Мы всегда выручали друг друга, если могли».       – На мне. Или все-таки в меня? – Азирафаэль уже опустился на песок. – Садись ближе и прячься, сколько угодно.       Кроули мешкал, перекатываясь с пятки на носок. Было заметно, что он хочет принять предложение, но почему-то медлит.       – Об...хватить тебя можно? – спросил он хрипло. – Руки обещаю не распускать, больно надо, кстати, просто так удобнее.       – Да, – просто ответил ангел, устав сопротивляться болезненной нежности, которая всё прибывала, грозя захлестнуть с головой.       Чего он никак не мог предугадать, так это того, что «хватать» его будет огромный черный змей, который, легко и непринужденно презрев все законы формы и материи, заползет прямо под пижамную кофту, обовьется плотными кольцами вокруг туловища и уткнет морду в теплый сгиб шеи под подбородком. Змей был тяжелый, однако ангел даже не покачнулся. Он мог производить впечатление безобидного тюфячка из книжной лавки, однако не переставал быть могущественным древним существом.       – Кроули, – вздохнул Азирафаэль, – соглашаясь на «обхватить», я не имел в виду «залезай с ногами». С хвостом.       «Я обещал не распускать руки, так что формально я ничего не нарушил,– прозвучало в голове. – Мне слезть?»       – Нет уж, сиди. Виси? Оставайся. Ты бы не стал так со мной поступать, не будь тебе это сейчас необходимо, правда?       Змей не ответил, сочтя вопрос риторическим. Он замер и почти не двигался, только изредка чуть сжимал кольца, чтобы удержаться. Не скользкий и совсем не противный, просто очень гладкий и слегка прохладный, как все рептилии.       Человеческая форма Кроули, напротив, была горячей, словно его мучил непрекращающийся жар. Демон оплел добычу шелковистыми путами сильных рук и длинных ног, обволакивал собой, лишая воли, льнул всем своим гибким телом... в поисках тепла. Под лохматым одеялом было чудовищно жарко, и оба до того взмокли, что кружилась голова и волосы липли ко лбу, но кончик острого носа, который размеренно сопел ангелу в ключицу, так и оставался ледяным...       Непрошеное воспоминание встрепенулось в ватном теле, отзываясь непонятным смущающим покалыванием в животе.       «Тут нечего стыдиться, – убеждал себя Азирафаэль. – Мы остановили Армагеддон и хотели убедиться, что всё еще живы».       А убеждались эти двое, по традиции, своим излюбленным способом: напившись вдребезги. Ничего более. Правда, в какой момент к нему в постель неуклюже заполз озябший без любимого одеяла демон, припомнить так и не удалось...       «Ты ерзаешь. Точно не тяжело?» – с подчеркнутой небрежностью поинтересовался голос в голове.       – Нисколько! Я просто... задумался, вспомнил былое. Мы ведь многое пережили вместе. Мне будет этого не хватать.       Ни слова лжи. Какое счастье, что мысли, не озвученные вслух, оставались для демона недоступны! От сердца немного отлегло.       «Если станет тяжело или гадко, скажи», – настаивал змей.       – А почему мне должно стать гадко?       Имейся у собеседника хотя бы одна бровь, та бы скептически приподнялась.       «Потому что на тебе висит скользкая ядовитая гадина, очевидно».       – Ты не... э-э... не скользкий, – промямлил Азирафаэль, и в ответном шипении легко угадывались смешки.       Сидеть так было необычно даже по их меркам, особенно когда Кроули щекотно касался голой кожи трепещущей лентой языка, «пробуя» воздух. Что ж, насчет языка уговора тоже не было, и возмущаться ангел не спешил, только поеживался.       «Приятно пахнешь, ничего не могу поделать», – огрызнулся искуситель, когда обнаружил, что пойман с поличным.       Польщенный Азирафаэль едва не вернул комплимент, однако решил не делать этого прямо сейчас, во избежание лишних двусмысленностей. Речь здесь вновь пошла бы о человеческом облике Кроули, чей запах не портили даже нотки раскаленного металла, удушливого горького дыма и гари, которые подсознательно тревожили обоняние любого ангела.       – Тебе лучше? – прошептал он, ласково и осторожно, чтобы не напугать, проводя ладонью по чешуйчатой спине.       Змей в ответ горестно зашипел и защелкал, всеми силами демонстрируя, как он страдает, бедняжка. Только не гоните!       – Милый, ты переигрываешь, – укорил Азирафаэль, – не нужно. Я бы провел годы с тобой на плечах, если бы мог.       «Ты можеш-шь, ангел, – прошелестели в голове, – и я сейча-с-с не о твоей бес-с-подобной физичес-с-ской форме».       – Давай не будем об этом. Пожалуйста, Кроули, поговорим о чем-нибудь другом! Спрашивай – всё, что пожелаешь.       «Зачем? Тупые долгие прощания только всё портят. И потом, чего я о тебе не з-снаю, дубина? Ты вес-сь как на ладони».       Слова, призванные задеть, но напоминавшие скорее нескладную попытку выразить теплые чувства, возымели иной эффект. Сколько раз ангел, делая или говоря ровно то, что в эту самую секунду было у него на сердце, не боясь показаться нелепым или смешным, ловил на себе снисходительно-задумчивый взгляд Кроули, – не счесть.       «Ты весь как на ладони, в отличие от меня».       Да, прежде, должно быть, так и было. Азирафаэль сожалел, что эти слова всё меньше походили на правду.       Демон тем временем сполз ниже, чтобы поудобнее устроить треугольную голову у него на плече.       «Ладно, есть один вопрос, который не дает мне покоя. Что значит З-с-с?»       – Которое? – в замешательстве спросил Азирафаэль, ожидавший чего угодно, но точно не этого.       «У тебя на вывеске. “А.З. Фелл и Ко”. Компания, допустим, моя, но что значит З-с?»       – Ох, Кроули, я понятия не имею даже, что значит А, – махнул рукой ангел, не скрывая досады.       В глубине души он ждал более личных вопросов и готовился подбирать слова, но его усилия пропали даром.       «Алистер, конечно. Что же еще? А вот с З всё гора-аздо интереснее. Захарий? Зельда? Злодеус? Зигмунд?»       – Как по мне, одного человеческого имени вполне достаточно. Разве З не может быть... просто З?       «Не может, – отрезал Кроули, причем интонация не считывалась совершенно, – это моя фишка, ищи себе другую».       – Хорошо, раз для тебя это важно, выбери на свой вкус. Только не Зельду: если я правильно помню, оно женское.       – А кто сказал, что А.З. Фелл не мог оказаться женщиной? В двадцать первом веке это вроде как не приговор.       – Гхм... да, наверное? – пожал плечами Азирафаэль и только после этого заметил, что лишился своей драгоценной ноши.       Кроули исчез и бесшумно возник за левым плечом ангела. Раньше змей частенько проделывал такой фокус, наверняка гордясь своим хитроумием, или из озорства хлопал ладонью по правому плечу, а сам появлялся слева. Первые пару сотен-тысяч раз это даже срабатывало, а потом зародилось Предчувствие – когда ты знаком с кем-то уже настолько давно и близко, что начинаешь предугадывать его появление. Или ощущаешь смутную тревогу, еще не зная, что ему там плохо.       – И всё же мужчиной быть предпочтительнее, – закончил ангел, не оборачиваясь. Кроули явно рассчитывал на это.       – Само собой, – согласился демон. – Вот так вкусишь разок яблочек не с того дерева, и – хоба! – репутации всего рода конец. А муж что? Он же сопротивлялся, когда эти яблоки запихивали ему в глотку, и Отцу потом честно наябедничал, как хороший мальчик.       – Еве не следовало тебя слушать, это правда, – бесстрастно подтвердил Азирафаэль. – Она знала, что есть запрет, и люди в Эдеме не голодали, им хватало других плодов, но винить в грехопадении одну лишь женщину было бы несправедливо.       – О, так значит, одна половина человечества вот уже шесть тысяч лет, считай, держит в рабстве вторую совсем не поэтому?       Ирония, халтурно замаскированная под притворное изумление, торчала длинными, как у дикобраза, иглами.       Ангел не удержался от вздоха. Стремление Кроули во что бы то ни стало указать Всевышнему на противоречивые, с его точки зрения, моменты (потому что ошибаться Творец не может, это абсолютно исключено) начинало утомлять. Одно дело тяготиться своей долей непрощенного, прячась за демонстративным «Ну вот такой я есть, меняться не собираюсь», и совсем другое – бежать от этого прощения, словно провинившийся ребенок, едва заслышав в коридоре родительские шаги.       Что если он ошибся, и душа Кроули, блуждая во мраке, не так уж и страдает?       Что если яркий огонек, сам того не ведая и желая лишь осветить путь другим, завлекает путников в трясину?       Неужели твоя обида и боль так всеобъемлющи, что ты будешь висеть над пропастью, из последних сил цепляясь за край соскальзывающими пальцами, и всё равно продолжишь отталкивать протянутую руку? Почему нельзя поступить иначе?       – Эй, – демон осторожно тронул его за плечо, но поглощенный удручающими мыслями Азирафаэль всё равно подпрыгнул на месте. – Порядок?       – Что? Я... Прости, ты что-то говорил? А то я немного отвлекся, да. – Ангел принялся стряхивать с одежды песок.       – Столько лет со мной якшаешься, а убедительно врать так и не научился.       Кроули схватил его сзади обеими руками, жилистыми и жесткими, крест-накрест, прижался всем телом. Мелькнула чудовищная в своей нелепости идея: если сейчас высвободить крылья, они разорвут образ Кроули, и всё закончится? Мелькнула и сразу пропала.       – Ангел, вернись ко мне!       – Я здесь, – глухим голосом прошептал Азирафаэль.       Такие желанные объятия неуживчивого демона, который обниматься не привык или не умел, душили ангела не хуже, чем змеиные кольца, но он боялся шевельнуться и окончательно всё испортить.       И тем более странным выглядел этот страх, потому что дальнейшие его слова ровно к тому и вели:       – Ты прав, долгие прощания делают только больнее... Ты не передумал? Еще не поздно всё переиграть.       Кроули молча сжимал друга еще несколько прекрасных и мучительных мгновений, словно хотел прорасти сквозь него.       – Ты искупил свою вину сполна, тебя давно простили. Понимаешь? Каждому дается испытание, и ты свое прошел. Не погряз во тьме и ненависти, не разучился слышать, что подсказывает тебе сердце. Он... на самом деле, Он никогда не оставлял тебя, Кроули, и не забывал, потому что любит. Мы можем вернуться домой, начать всё заново. Не повторить...       – Нет, кое-чему ты все-таки научился. – Его отпустили, однако вместо ожидаемого облегчения бесплотное тело стало наполняться болью еще более тягостной, чем прежняя. – Ангел, обернись. Посмотри на меня.       Демоны не связаны физическими ограничениями, помните? Ибо для всех существ ангельского рода и демонической породы размер, объем и состав физического тела – исключительно дело выбора, однако не у всех этот выбор окончательный.       Женщина была красива. Правда, красота эта носила явственный отпечаток «героинового шика». Она выглядела молодой и одновременно очень древней. На усталом живом лице в обрамлении мягких медно-рыжих пружинок отточенными линиями проступали высокие скулы, тонкий нос и упрямый подбородок. Густая копна длинных волос была убрана в прическу на римский манер. Взгляд ангела в отчаянии выхватывал знакомые черты: форму густых бровей, узкие бескровные губы и, разумеется, золотые глаза – лукавые, внимательные, с тяжелыми веками и вертикальным зрачком, они мерцали, как пламя свечей. Взгляд споткнулся о них и торопливо скользнул ниже. Ему же прямо сказали: «Смотри»...       Худощавая, угловатая, но вместе с тем на редкость гармоничная фигура открывала тайну за тайной: манящий изгиб шеи, обманчиво хрупкие плечи, тоненькая девичья талия, стройные ровные ноги такой длины, что невольно задумаешься о бесконечном и вечном. Острые ключицы натягивали беззащитную кожу в глубоком вырезе черной шелковой сорочки, из другого разреза выглядывало гладкое смуглое бедро. Женщина полусидела, царственно опираясь на левую руку, и любовалась звездами, но, безошибочно определив, куда он смотрит, изящно закинула ногу на ногу. Азирафаэля пробрала дрожь: к этому колену хотелось припасть губами и не шевелиться больше, застыть в священном трепете, ощущая, как длинные пальцы нежно перебирают его спутанные кудри, задевая то влажный висок, то раскаленную докрасна щеку.       – Изыди!.. – Оборвав фразу, он вскочил, зажмурился от страха, от стыда и вскинул ладони в тщетной попытке отгородиться.       – Бедный мой ангел, – мелодичное контральто стирало грань между женским и мужским голосами, обволакивало слух мягким бархатом, вынуждая заткнуть еще и уши, – можешь убирать крылья: на них нет ни пятнышка.       Отвратительный демон знал. Он всё знал, потому что Кроули в любом облике оставался Кроули. Это были его пальцы, его нагие плечи и его возмутительные коленки. Утверждать, что Азирафаэль не видел всего этого раньше, значило бы солгать. В конце концов, с ними всякое случалось, менялась мода, менялись обстоятельства... Он видел, но никогда не смотрел.       Кажется, он замотал головой, лепеча что-то жалобное и обиженное. Как там было насчет отцовских шагов в коридоре?       – Да я клянусь тебе, даже края не потемнели! – Кроули полез искать доказательства, коснулся крылышка, и мир погрузился во мрак.

***

      Будьте вы прокляты, впечатлительные придурки, привыкшие думать, что людей до сих пор делают из ребра!       – Ангел, хорош притворяться, вставай, – пришибленно приговаривал демон, похлопывая Азирафаэля по щекам. – Вечно у нас с тобой всё не по-людски. Ты столько книжек прочитал, а понимать метафоры не научился, так, что ли? Вот же бл...       Почему им не объясняли, что делать в случае нервного ангельского обморока? Может, потому, что у долбанных ангелов нет долбанных нервов, и они не падают в обмороки?! Все, кроме одного. Самая особенная, чтоб тебя так, ромашка.       – Азирафаэль, это не смешно! Вдруг ты вернулся, а я там дохлый лежу? И никаких забот... Нет, я не то чтобы удивлюсь...       – Ай! – Похоже, последняя пощечина от избытка переживаний удалась как надо и в полную силу. – Кроули! Зачем ты?.. О, это ты…       За неподдельное облегчение при виде взъерошенного демона в черной сорочке вместо любимой гетеры неназванного римского сенатора захотелось всыпать притворщику еще раз, для профилактики. И еще разочек, чтобы не смел больше пугать.       – Конеш-шно, я, – зашипел Кроули. – Это и раньше был я, и под ребрами у тебя отдыхал, представь себе, тоже я. В этом весь смысл!       Ангел болезненно морщился, заторможенный даже по ангельским меркам. На его висках и на лбу выступила испарина.       – Почему я лежу у тебя на коленях? – задал правильный вопрос, хоть и с запозданием, бледный Азирафаэль.       Кроули чуть было не брякнул, что всё согласно пожеланиям дорогого клиента, но вовремя вспомнил, что не садист.       – Чтобы не пришлось вытряхивать песок из башки. Удовольствие, скажу, такое себе. Но если ты настаиваешь...       – Нет, не нужно. – Азирафаэль на удивление пофигистично пялился в звездный потолок. – Получается, я теперь падший?       – Че-е, блин? Ты не падший – ты, уж прости за каламбур, упавший! Грохнулся, зараза, прямо на меня, еще и крыльями придавил.       – Ты сам виноват, нечего было тро... Постой, то есть как «не падший»? Я же тебя... – Он зажал рот ладонью.       – Давай, давай, моя прелесть, – подбодрил демон, – договаривай. Мы пла-авненько подбираемся к сути проблемы.       Ангел шевелил синеватыми губами, не решаясь сделать последний шаг и вдохнуть жизнь в роковое слово.       Они переняли у смертных множество дурных привычек, включая эту: или совсем не обсуждать неудобные темы, или лепить на «неприличные» слова красивый пластырь с котятами. Сатану люди называют «лукавым», чтобы случайно не призвать, будто у него нет других дел. Вместо «последнего раза» у них наступает «крайний», чтобы не накликать беду, а «нищета» по щелчку пальцев превращается в «экономически невыгодное положение», как будто это вранье что-нибудь меняет!       – Возжелал, – шепотом закончил Азирафаэль и до крови вцепился зубами в нижнюю губу, которую и так успел обглодать до мяса.       – И что с того? Нет, серьезно, ангел, что такого? Ты регулярно желаешь суши с пирожными и до сих пор не превратился в пепел.       Кроули поймал себя на том, что начинает скучать по уродливой пижаме в звездах, тучах и полумесяцах. Та хотя бы грела. Скользкий шелк на бретелях, постоянно норовивших сползти с плеча, ощущался в разы противнее... Вот опять!       – Но ты не пирожное, – справедливо заметил Азирафаэль и неожиданно ловко вернул бретель на законное место.       – А ты не хочешь меня сожрать, – парировал Кроули, делая вид, что ничего не произошло, совсем.       – Хочу, – признался невинный ангел, заставив многоопытного демона, который видел в этой жизни всё (и многого, будем честны, предпочел бы никогда не видеть), потупиться и сердито фыркнуть. – Я хотел прикоснуться к тебе губами.       – Угу, и откусить кусочек. Азирафаэль, это называется «поцелуй»! Жрать себе подобных можно только от очень большой нужды.       – Но это всё равно плохой поступок, – не желал угомониться любитель болтливых пирожных. – Нам нельзя...       Кроули в ускоренном режиме припоминал и применял все какие только есть дыхательные практики, способствующие возвращению внутреннего покоя.       – Нельзя что? Или ты, после того как «наприкасаешься губами», мечтаешь сношать меня в разных формах и позах?       – Нет, конечно! – Азирафаэля перекосило, как того ребенка, которому вместо конфет вероломно подсунули брокколи.       – Или, может, предпочитаешь, чтобы я тебя сношал? Как на тех озорных картинках в...       – Пожалуйста, перестань повторять это слово, – попросил ангел, силясь отвернуться.       – О, есть другие, еще веселее, – обнадежил Кроули, поеживаясь от беспокойных телодвижений у себя на коленях.       – Не стоит, я понял твою мысль. Нет, ничего подобного я от тебя не жду, подобное мне... м-м... неинтересно. Ох!       – Да что опять?! – тоскливо взвыл демон. – А, ты сообразил, что «подобное» может быть важно и ох как интересно мне, угадал?       – Ну-у, учитывая, что некоторые смертные буквально сходят из-за этого с ума, объявляют войны и калечат других, я подумал...       – Что любой гнусный демон спит и видит, как бы заполучить к себе в койку на выходные парочку непорочных ангелов? Ага, щас.       – Разве в тебе не заложено стремление совратить меня любым способом? – не поверили ему. – Прости, если я ошибаюсь.       Кроули молчал долго. Воспоминания о том, какая свалка творилась в новоявленном Доме родном, когда обезумевшие от крови, вседозволенности и отчаяния падшие – израненные, обугленные и жалкие – в попытке обрести почву под ногами, утраченный ориентир и смысл быть дальше, набросились друг на друга, уже давно не наводили такой жути, но отпечатались похлеще, чем клеймо. Не забыть, не вытравить. Он тогда отделался малой кровью, потому что вовремя очнулся и уполз, переждал бурю в первой попавшейся расщелине. Другим повезло меньше. Идея сифилиса возникла не на пустом месте, ладно? Среди знакомых Кроули хватало суккубов, инкубов и прочих гурманов, жиреющих на людской похоти. К слову, один из самых читерских грехов, его легко взращивать и разжигать. Кроули тоже умел, почему нет? Если большого ума и труда не надо.       Некоторым отъявленным грешникам вообще плевать, где, когда и, главное, с кем этим заниматься. Законы и нормы морали у людей оказались более обтекаемы и уж точно гораздо более пластичны, чем догмы Небес или Ада. Взять хотя бы их понимание «брака», «пола» и «совершеннолетия». Еще какие-нибудь комментарии нужны или достаточно?       Сам Кроули натрахался и затрахался еще в Римской империи, не дожидаясь эпохи Возрождения. Хотя, если говорить откровенно, в сексе всё же присутствовал какой-то свой шарм, и влюбленные парочки, шалеющие от гормонов и близости друг друга, даже отчасти умиляли. Исключительно в демоническом контексте! Дескать, давайте, мотыльки, наслаждайтесь, пока можете. Потом на вас наступят откат, пресыщение, разочарование, беременность, целлюлит, ссоры, измены, хламидии, старость, смерть, Конец Света, но это будет потом. А пока остановись, мгновение, ты прекрасно!       С Азирафаэлем всё было иначе – ангельски чудесно и дьявольски сложно. Кроули не знал, что конкретно можно и чего нельзя с ним делать, чтобы никто из них случайно не сгинул, а спросить было не у кого. Никто бы и не понял, кроме, пожалуй, Иисуса. У того грустного парня со светлой улыбкой, которому никто даже не удосужился показать мир, за который бедолага собирался страдать, всё было просто: «Любите друг друга, будьте добрее друг к другу». Ха. Ха-ха-ха! Обхохочешься.       – Я не хочу об этом говорить, – просипел Кроули, – это старая история. Постарайся поверить на слово: нет, не заложено. И, нет, твое внезапно пробудившееся желание целоваться никак не связано с похотью. Я знаю, как она смердит. Ничего общего.       – Тогда зачем ты делал… это? – Азирафаэль попытался изобразить ногами замысловатый этюд, подражая, вероятно, заклинаемым кобрам, но вышли какие-то крендели и порнография. – Еще и в женщину превратился. Будь другом, объясни.       – Во-первых, ты забавно краснеешь. Во-вторых, в женском теле «делать это» проще, ничто не мешает. А в-третьих... это тоже я, Азирафаэль. Всего лишь форма, она меняется на раз-два. – Он прикрыл глаза. – Неизменно одно: я не ангел. Смирись уже, а?       Тот ангел, что упал, но не пал, наконец решился принять вертикальное положение. Тихо и протестующе вздохнули оба.       – Кроули, почему ты упорно отказываешься разглядеть в себе то, что вижу я? – с ноткой отчаяния прошептал он.       – Потому что мы буквально смотрим на мир по-разному! У меня паршиво обстоят дела с восприятием цвета и света.       – Ты прекрасен в любых обличиях, – простодушно сказал Азирафаэль, – сегодня я открыто любовался тобой и понял...       – М-м? – Кроули подтянул колени к груди и немигающе уставился в высь. Времени на прощание оставалось всё меньше.       – Я не жалею, что тогда решился лететь другой дорогой. Неважно, ангел ты, демон или человек – я всегда буду... бесконечно благодарен Всевышнему за эту встречу, – ангел робко взял его за руку, утоляя жажду прикосновений.       «Потому что, хоть ты в лепешку расшибись, идиот несчастный, Его я всё равно люблю больше», – мысленно закончил Кроули.       Это было несправедливо. Да, это было главной причиной, почему Азирафаэль до сих пор не свалился на голову Шакс с бумагой о прибытии нового сотрудника, где золотыми буквами значилось бы «Несостоявшийся Верховный Архангел». Но это было несправедливо, а у демона Кроули при виде несправедливости испокон веков отказывали тормоза.       Ангел, чистая душа, не заметил подвоха, когда его обхватили за щеки оледеневшими ладонями и притянули к себе, впиваясь в губы безжалостным поцелуем. Не грубым, нет – Кроули скорее откусил бы себе язык, чем насильно вторгся бы в этот мягкий, сладкий, доверчивый рот, подавляя любую попытку сопротивляться. Нет, он как порядочный... кто-нибудь дождался приглашения. Не веря своему счастью, почувствовал, как ему неуверенно отвечают, как широкие теплые ладони бережно накрывают голые лопатки. Первый острый миг паники (никому нельзя приближаться со спины!), и сердце заходится сумасшедшей, щемящей нежностью. Неуместной, жалкой благодарностью, которая, по идее, должна отразиться и сжечь на месте карающей вспышкой, но Кроули всё еще тут. Сюрприз! С какого-то хрена вся его костлявая чешуйчатая спина полностью умещалась в руках Азирафаэля, будто специально для него ваяли. Негнущиеся смуглые пальцы зарываются в мягкие, как пух, льняные кудряшки (ни у кого во Вселенной уже не будет таких), притягивают ближе, и ближе, и ближе...       Нет, поцелуй, который должен был стать самым искренним и настоящим, жесток не поэтому. Не останавливаясь ни на секунду, даже когда заканчивался фантомный кислород, зацеловывая белую шею, которую он уже всласть обнюхал сегодня, пока был змеем, демон искушал. Отчаянно плел паутину из соблазнительных образов и сокровенных желаний, которые ведал только он один. Дом. Тепло. Уют. Принятие. Доверие. Смех. Объятия. Чулки с подарками у камина, горячий глинтвейн. Книги. Пластинки. «Бентли». Море. Крошечный садик за домом. Плетущийся виноград. Любовь?       Всё, чего не найдешь на Небесах. Там холодно, безлико и слишком ярко, тебе не нравится.       Не нужно мне никакого прощения! Не надо души. Только ты, живой и счастливый.       Останься со мной. Останься, прошу. Останься.       Запутавшись в собственной паутине, Кроули не сразу понял, что его отталкивают слабыми руками. И отпрянул первым.       Азирафаэль задыхался, но всё равно прижал дрожащие пальцы к губам, которые секунду назад были продолжением чужих, ощупывал их, слепо глядя перед собой. Кроули хотел отвернуться – не смог. С усилием моргнул. Осознание содеянного пока еще не накрыло, и за грудиной комком гноя ворочалась демоническая досада: не повезло, не получилось, эх, жаль.       Когда ангел увидел его, в широко распахнутых глазах, потемневших до гнетущей черноты штормового неба, плескалась агония. И... жалость?       – Я... я... прощаю тебя.       И Кроули побежал.