Same wish

      За свою долгую и насыщенную событиями жизнь Кроули, при всем богатстве воображения, и представить не мог, что Апокалипсис бывает личным. Что небо способно обрушиться на конкретную голову, а земля – уйти только из-под одной пары ног, пока весь остальной мир будет преспокойно за этим наблюдать, если вообще заметит. Если бы кто-нибудь шепнул ему, что на суетливой сине-зеленой планете есть вещи похуже вечных мук и ванны со святой водой (та хотя бы уничтожает быстро и наверняка), он бы рассмеялся, а потом плюнул шутнику в лицу. Возможно, даже ядом.       Серьезно, Кроули пережил Падение, в одночасье лишился всего, чем дорожил. Нет, вообще всего. Культяпки крыльев, например, тлели целую вечность, пока он в панике метался туда-сюда, ползком, на потеху бывшим братьям, пытаясь спрятаться. Будто этого недостаточно, самую его суть выдрали из обугленного тела, порубили в фарш, исковеркали, извратили донельзя и небрежно, даже не взглянув, слепили заново, а получившемуся сгустку ужаса и злобы отвесили пинка под чешуйчатое брюхо и отправили сеять хаос, заботливо пообещав вдогонку, что это никогда не кончится.       По-вашему, бывает хуже?       До сегодняшнего утра он и впрямь считал этот вопрос тупым и риторическим.       «Бла-бла-бла. Сколько можно? – раздраженно думает Кроули, пока Нина предъявляет им претензии, распинается о своих неудавшихся отношениях и робко строит планы на белокурую любительницу пластинок и Джейн Остин. – Не магазин, а проходной двор... Точно, надо и пол в порядок привести, слишком много сброда по нему потопталось».              Где носит Азирафаэля? Им давно пора выпроводить всех лишних, повесить на дверь объявление о ремонте и завалиться в «Ритц». Ночка выдалась – врагу не пожелаешь, будет что вспомнить. Ангелу наверняка не понравится, что Кроули сунул нос на Небеса. С его стороны это все-таки жульничество, хотя... Зная Азирафаэля, тот как пить дать заявит, что в любом худе найдется место добру. Кто знает, может, непогрешимое начальство хоть теперь догадается сменить пароли и начнет проверять паспорта у посетителей? Любопытно будет взглянуть – как-нибудь после. Сейчас Кроули готов лицезреть исключительно кофе с коньяком и ангела, уплетающего блинчики, щедро политые джемом и шоколадом. После стресса Азирафаэля особенно тянет на сладкое.       – ...а мистер Где-бы-он-сейчас-ни-был – романтик, верит в волшебство и в то, что большинство людей в глубине души хорошие.       – Ну и зачем мне эта информация? – перебивает демон, окончательно устав от бестолкового кудахтанья. – Никак не пойму.       – В том и смысл, – улыбка Мэгги полна сочувствия. – Ты не понимаешь. Вы с мистером Феллом не разговариваете.       Правда, что ли?! Кроули саркастически морщится и закатывает глаза. Даже жаль, что за темными очками не видно.       – Да мы только этим и занимаемся! Миллионы лет, одни сплошные «бла-бла-бла». – Он кривляется, принимает развязную позу, по опыту зная, что многих смертных это бесит и отбивает желание продолжать диалог. – То я мудрость изреку, то он ляпнет что-нибудь этакое...       Выражение круглого личика Мэгги становится еще терпеливее. Ах да, работа с людьми же вырабатывает иммунитет к придуркам... э-э, вроде как? Взгляд ее подружки, напротив, метает молнии (вот кому придурки попортили немало крови), Нина пыхтит, однако с места не двигается. Значит, пора нахлобучивать змеиную голову и делать всем «брысь». Ишь, выискались святоши. И как Азирафаэль их выносит? Чувствует духовное родство, а родственников приходится терпеть?       При мысли об ангеле раздражение капельку смягчается. Азирафаэля не обрадует, если один вспыльчивый демон по своему обыкновению угробит все, чего они так усердно добивались. Кроули со вздохом садится ровнее.       – Но вы никогда не разговариваете по душам! Мы вот поговорили, нам это было нужно. – Мэгги бросает нежный взгляд на хмурую хозяйку кафе, и та настороженно зыркает в ответ. Параллели до омерзения очевидны, но Мэгги добавляет: – И вам тоже не помешает.       Позже Кроули будет вспоминать, как много удивительных совпадений случилось в то роковое утро, но, сколько ни гадай, ему так и не удастся отделить случайности от всех не-случайностей, а Неуловимый и Непостижимый Замысел будет маячить за левым плечом и выразительно крутить пальцем у виска. Впрочем, Кроули всегда поступал по-своему.       Обратный отсчет до его личного Армагеддона уже запущен и приближается к финальной черте, но Кроули об этом не знает. Едва дождавшись, пока назойливая парочка покинет магазин, он вскакивает на ноги и с облегчением сдергивает с переносицы очки, даже ссадина остается. Видеть в мрачных тонах эти уютные, знакомые до последней статуэтки интерьеры, которым Кроули так скрупулезно возвращал прежний вид после демонических плясок, попросту невыносимо.       – Слушай, я тут подумал... м-м... Мне надо тебе кое-что сказать, гхм, да. Это важно. Лучше начать сразу, потому что если я не скажу сейчас, то уже никогда не решусь. Так что я буду говорить, а ты слушай. – Он мямлит, не зная, куда деть глаза и руки, но постепенно приободряется. Азирафаэль здесь, они вдвоем, значит, всё будет тип-топ. – В общем...       Эта смелая мысль упала и проклюнулась давно, укоренилась в сознании, постепенно росла и крепла. Кроули поначалу попытался затоптать всходы, отмахнуться, дескать, зачем усложнять, всё неплохо и так. Они вполне счастливы здесь и сейчас, как только могут быть счастливы вместе две хитрые, практически бессмертные сущности из противоборствующих лагерей. Они достигли компромисса, научились доверять друг другу, стоят друг за друга горой – чего ему еще надо? Слишком велик риск облажаться и всё испортить. Может, как-нибудь потом?.. А теперь все возможные знаки, будто сговорившись, посыпались на голову, словно из рога изобилия, намекая, крича, что СЕЙЧАС САМОЕ ПОДХОДЯЩЕЕ ВРЕМЯ! Ведь «ПОТОМ» МОЖЕТ И НЕ СЛУЧИТЬСЯ.       – Как там говорят смертные? А, точно, «погоди минутку». – Светлый, радостный и весь какой-то взбудораженный ангел умоляюще взмахивает ладонями, прося тишины. Ладно, разумеется. – У меня невероятно хорошие новости!       – Да ну? – с сомнением приподнимает брови Кроули, хотя внутри все уже успело подобраться, готовясь к худшему.       Любой демон – параноик, отличается разве что степень выраженности. Вполне разумная и практичная реакция на жизнь в Аду, где все только и делают, что стараются подсидеть друг друга, уличить, скомпрометировать, чтобы сожрать в итоге.       Хотя разве на Небесах иначе? Методы, допустим, слегка разнятся, но суть одна. Никто не застрахован. Гавриил «не справился», посмел вякнуть слово против, и ему без промедления стерли память. Списали, как испорченную вещь, пусть и с соблюдением всех процедур. Этот ангел сломался, несите нового! Фабрика добра простаивать не должна! Кроули швыряло от дикой злости к безмерному восхищению и обратно при одной мысли, что его ангел может в упор этого не видеть. Или просто делать вид?       – Метатрон... ты же помнишь его? Он оказался не таким уж... Полагаю, я его недооценивал. Понимаешь? Так вот, он сказал, что Гавриил явно не справился, – на этой фразе Кроули едва заметно вздрагивает, – с ролью главнокомандующего. И тогда он спросил, кто, на мой взгляд, должен занять место Верховного Архангела. И я...       Азирафаэль оживленно жестикулирует, глотает окончания слов, торопится выразить весь свой восторг открывающимися перспективами, а у Кроули внезапно подкашиваются ноги. Всего на долю секунды – устоять получается, да и кресло рядом. Но это не спасает.       Он вдруг понимает, к чему всё идет. Да нет, нет, не может быть! Бред какой-то. Ты не можешь быть настолько...       – Что он сказал? – Кроули важно убедиться, что ангельская благодать не провоцирует особо извращенных галлюцинаций.       – Он сказал, что я могу назначить тебя ангелом! – Кажется, еще немного, и Азирафаэль тоненько заверещит, пустится в пляс и ненароком благословит весь квартал. Демон не помнит, чтобы хоть раз видел друга настолько окрыленным, за все шесть тысяч лет знакомства. – Ты сможешь вернуться на Небеса, и... вообще. Как в старые времена. Только лучше!       Азирафаэль хихикает. Кроули отстраненно размышляет, какой пакет минут и гигабайт должно включать в себя загадочное «И вообще».       – Ясно, – кивает он болванчиком.       Губы размыкаются с невероятным трудом, обнажая клыки: все мышцы на подвижном лице Кроули смерзлись в гримасу гадливого удивления. Не будь он гладким, как все змеи, волоски на теле давно стояли бы дыбом.       Этот маскарад абсурда пора прекращать, он и так напуган до чертиков.       – Надеюсь, ты его послал, куда следует?       – Нет, конечно. – Нервная улыбка не отлипает от красивых губ Азирафаэля, приклеившись намертво. Только в глазах – вопрос.       О, Кроули готов ответить. В красках! Ему доводилось читать лекции в университете. Есть такая разновидность студентов: старательные, но непроходимые тупицы. Им всё приходится разжевывать по многу, многу раз.              Всплеск адреналина возвращает к жизни, побуждает вышагивать торопливыми кругами, цепляя рукой злополучное кресло.       – Конечно, ты отказался от Ада, – вклинивается в монолог «студент», пропустив мимо ушей всю суть. – Это же воплощение зла! Но Небеса... Это сторона правды, света, добра.       Ангел невольно делает полшага назад, когда волна чужой ярости толкает его в грудь.       У Кроули стойкое чувство, что их затянуло в какую-то проклятую временную петлю безумия, и выхода из нее не существует.       После всего, что было, после всего, что они оба пережили... Он не к месту ловит себя на мысли, что так и не рассказал Азирафаэлю подробности несостоявшейся казни. Просто не счел нужным, тогда достаточно было сути. Возможно, зря.       Не все демоны насквозь порочны, как и не все ангелы чисты в делах и помыслах. Однако если Кроули успел лишиться остатков иллюзий на их счет, пока сидел примотанным к стулу посреди небесных чертогов, то для Азирафаэля после карательного купания в святой воде ничего не изменилось. Ад как был для него воплощением всего плохого, так им и остался.       «Кроули, мы ангел и демон, у нас не может быть ничего общего».       – Когда Небеса уничтожат Землю, – чеканит он каждое слово, – она будет так же мертва, как от рук Преисподней.       Азирафаэлю нечего возразить, и Кроули, влекомый слабым лучом надежды, напирает на ангела. Почти шепчет:       – Скажи, что ты отказался. – И, с размаху врезавшись в стену красноречивого молчания, умоляет убито, чтобы в их личные дела просто закралась досадная ошибка, которую еще можно исправить: – Скажи, что отказался!       Он, как наяву, слышит зловещий, до жути знакомый гул, чувствует, как ветер сдирает с лица кожу, видит перед собой темную громаду стремительно приближающейся… Крылья выламывает фантомной болью, они горят в тщетном порыве раскрыться и избежать удара.       Хоть как-то смягчить его.              Выжить! Любой ценой.       Просто остаться в живых.       Тело сжимается в тугую пружину, давя болезненный стон. Не дождетесь, сволочи! Это только его внутренние демоны. Он сам себе демон.       Во взгляде Азирафаэля мелькает тень беспокойства.       – Если я встану во главе, многое изменится, – мягко убеждает он, похоже, искренне веря, что способен на это – изменить и успокоить.       Ладно, Кроули такой же неисправимый идио... птимист, только он свято верит в свою способность заболтать и соблазнить кого угодно.       Господи, почему говорить правду в лицо настолько тяжело? Подсвечивать очевидное, насильно облекать в слова всё, что ясно и так?! Неуверенно лепетать о том, в чем, на самом деле, охренительно уверен? Почему пылают щеки и сдавливает горло, перекрывая кислород? Который ему, в общем-то, без надобности. Был... Да, наверное. В горле, допустим, застревает его дряхлое, свихнувшееся сердце, начинает в панике метаться, дерет гортань, пытаясь найти путь обратно, но делает только хуже. Слова выходят неуклюжими, обреченными, звучат хрипло и грубо, скорее претензии, как у Нины. Словно бы меньше всего на свете демон Кроули хотел, чтобы так случилось, они вдвоем – случились, и теперь страшно жалеет, но, раз уж всё равно вышло, может?..       – Мы притворялись, что это не так, но мы с тобой… команда. Последние пару лет точно. И я бы хотел провести… – Дрожащий голос предательски срывается.       Кроули может всучить что угодно кому угодно, но себя – не получается. Слишком сомнительная сделка. Кому он нужен? Если даже великодушный Азирафаэль мечтает напялить на него нимб, вычистить перышки и обрядить в белую хламиду, чтобы вместе плясать под чужую дудку. Должно же в Кроули быть что-то, что его привлекло? Не считая малышки «Бентли», недурного вкуса по части алкоголя и умения вытаскивать ангельскую задницу из любых передряг, потому что сие умение как раз наживное. Годы тренировок, безграничное терпение. Это не считается.       Не может быть, что Азирафаэлю просто льстит иметь при себе ручного демона с неограниченным запасом чудес, доверчивого и безотказного. Люди же заводят странных питомцев... Кроули отказывается рассматривать эту версию.       Что такого есть на Небесах, чего нет на Земле? Чего тебе недостает, ангел мой? Власти? Уважения? Обожания? ЧЕГО?!       Он не может спросить напрямую. Боится, что, получив честный ответ, действительно не найдет, что предложить взамен.       – Я хочу сказать, что раз уж у Гавриила с Вельзевулом всё получилось, то и мы сможем. Обойдемся без Ада, без Рая, от них одни неприятности! Только мы с тобой. Просто будем... вместе. – Кроули чувствует, что выдохся и весь взмок. – Что скажешь?       – Пойдем со мной на Небеса! – с упорством заезженной пластинки твердит Азирафаэль, страдальчески сводит светлые брови, и между ними пролегает глубокая складка.       Кроули почти навязчиво хочется разгладить ее пальцами. Или, на крайний случай, прицельно и нежно ткнуть пальцем промеж круглых восторженных глаз, сказать: «Пиф-паф!» и театрально подуть на ноготь. Короче, выкинуть что-нибудь достаточно нелепое, перетянуть одеяло на себя, чтобы его пластинка наконец сменила раздражающую песню или хотя бы умолкла, раз уж разумные аргументы по какой-то причине не действуют.       – Я буду руководить, ты станешь моей правой рукой. Мы сможем всё изменить!       Ласковый, поистине ангельский шепот пропитан укоризной и слегка отдает истерикой. Ни дать ни взять заботливая мамочка, уже отчаявшаяся увести из лавки со сладостями свое несносное дитя. Что ж, сейчас Кроули отлично понимает человеческих детей, которые после такого начинали орать громче.       Их тоже не слышали.       Заботливая мамочка Ази всегда знает, как лучше, правда? Как правильно и как непременно должно быть. Ей виднее!       Вот овсяная кашка, она полезная, а конфеты – фу-фу-фу. Пол – грязный, а платьице – чистое, детка, ну-ка, вставай.       За шесть гребаных тысячелетий этот... этот... ангел так ничего и не понял! Ничегошеньки. Абсолютно.       «А как же оттенки серого?! – мысленно вопит Кроули. – Куда они подевались? Кто со мной пил за них, а? Разве не ты?»       Он сжимает зубы, с запозданием прикусывает болтливый язык. Во рту немилосердно горчит адская смесь сигарет, яда, шести эспрессо, разочарования и зеленой тоски. Так неосторожно обнаженная, вывернутая наизнанку собственная сущность (ну какая у демона может быть душа?) теперь выглядит особенно уродливой и жалкой. Впору прикрыться и не позориться больше.       Правильно, хватит выставлять себя на посмешище. Уходи, пока не поздно.       – Ты не можешь бросить магазин, – упрямо хватается он за последнюю соломинку, нутром чувствуя, что проиграл.       – Ох, Кроули, – с каким-то совсем уж снисходительным смешком морщится Азирафаэль. – Ничто не вечно.       Чуда ожидаемо не происходит. Кроули даже не нужно щелкать пальцами и проверять теорию, он и так знает ответ.       Одной надежды мало. Просто желать недостаточно. Если ты демон, то хоть заверься, хоть защелкайся – тебе не воздастся. Приятные мелочи не считаются, ведь в глобальном смысле ты всё равно обречен. Нет, Гавриил и Вельзевул, конечно, урвали свой кусок счастья, но исключительно потому, что кое-кто сделал за них всю работу. Хотя тут стоит отдать жужжащим голубкам должное: оба не побоялись послать подальше свои ведомства, смачно так плюнув в рожу мирозданию. И вряд ли Вельзевулу перед этим пришлось всеми неправдами зазывать старину «Джима» к себе домой. Или тот сам был не прочь туда спуститься?..       Да какая разница?! Двое просто решили быть вместе. Никто из них не догадался ломать и перекраивать другого.       – Да, – сипло соглашается Кроули, на миг прикрывая глаза. Тусклый мир их нестерпимо режет. – Очевидно, что это так.       Очки нетвердым движением возвращаются на нос, погружая всё сущее и несущее в густой полумрак. Так и впрямь легче смотреть на многие вещи. К примеру, не теряться в догадках, отчего серо-голубые ангельские радужки в середине разговора вдруг начали поблескивать нездоровой фанатичной сталью. Не различать оттенков-смыслов румянца на округлых щеках (хотя раньше он как-то ухитрялся это делать). Не раздумывать. Не чувствовать. Оставить позади. Не возвращаться больше.       Что ж, удачи им с этим.       – Удачи?! – возмущается, опешив было, высокий голос Азирафаэля ему вслед. – Кроули! Кроули, вернись...       Останавливаться, замирать, оборачиваться – одна идея хуже другой. Хуже не придумаешь. А всё надежда, пр-роклятая.       Или не надежда – рефлекс? Намертво въевшаяся привычка мчаться по первому зову, часто в ущерб собственным интересам.       В ушах дробно застучали каблучки, перед глазами отчетливо встали столп густого черного дыма и цветастое пальто.        «Кроули, я ангел, если кто-то вдруг забыл! Ты же не ждешь, что я буду делать всю грязную работу?»       А Кроули ничего не ждал – он оплакивал лучшего друга, которого потерял в огне. Второй раз за сутки, если кто-то забыл. Однако Азирафаэль в женском теле не унимался, теснил его от машины, не прекращая брюзжать.       Обида, что уже три года благополучно покрывалась пылью в каморке памяти, мимолетная, не стоившая внимания (в конце концов, на кону стояло будущее мира, а потом юный Антихрист вернул ему «Бентли» в целости и сохранности), царапает неожиданно больно, коварно проникает между чешуйками. Когда бесплотная белая тень ангела потрясенно застыла в попытке осознать, что книжного магазина и его обитателей больше нет, в дым пьяный демон был рядом, сочувствовал, как умел. Ему в самом деле было жаль все эти бесценные свитки и рукописи, мягкое кресло с пухлыми подлокотниками-завитками, крылатую чашку. Азирафаэль так любил и берег свои сокровища, а Кроули – криворукий, безмозглый, бракованный ангел и никчемный демон – не успел их спасти, не остановил пожар, ни о чем не догадался. И участия к себе, по всей видимости, не заслуживал.       «Кроули, у него автомат! Он в нас целится! Сделай что-нибудь!»       «Да не, фигня всё это, – вяло сопротивляются остатки здравомыслия. – Ты что, не знаешь Азирафаэля? Просто он... такой».       Ангел Восточных врат, который рискнул навлечь на себя гнев Господень, из сострадания отдав первым людям пламенный меч, потому что счел это благим делом, бывал до смешного глух к мнению окружающих. Он с поразительной легкостью забывал ссоры и обиды, или не запоминал их вовсе, попросту не умея держать зла, хотя при случае, когда ему это выгодно, не упускал возможности подуться. Всегда по одной схеме: взгляд в сторону, губы скорбно поджаты, выждать пару секунд для верности – и тя-а-ажкий вздо-ох. «Нет, что ты, дорогой, я совсем не расстроен. Я выше этого». А сам украдкой зырк, зырк из-под длинных ресниц: сработало ли? Кокетливый, как девчонка! Кроули, увы ему, обожает в ангеле даже это.       То есть не обожает, разумеется. Другое слово, за которое в Аду тебе вырвут язык, чтобы не выражался, и отгрызут голову, чтобы хорошенько подумал над своим поведением. Кроули (почти) не жалеет, что в последний момент успел умыкнуть, спрятав в складках памяти, этот сувенир из прошлой жизни, пусть тот и изрядно подкоптился, пока он падал. Осколок звезды, не само «любить» в его чистом, изначальном понимании.       Помнить, что значит любить.       С виду редкая драгоценность, а на деле – стекляшка, которую люди, как обычно, растиражировали и опошлили донельзя…       В голове начинает зреть план, до тошноты отчаянный и нелепый. Может, хоть это людское средство реально сработает?       – ...вернись... на Небеса! – окончание фразы добивает чахлую надежду, с грохотом, точно рухнувший сверху рояль.       Кроули терпеливо ждет, пока ангел переводит дыхание, собираясь с духом. Внутри уже почти не клокочет, лишь лоб гудит от напрасных попыток проломить чужие стены. Бывает. Ручной демон готов внимать командам, ему не привыкать.       – Мы можем работать вместе. Быть вместе! Как ангелы. – Лицо Азирафаэля озаряет малость безумная улыбка, как у человека, ушибленного гениальной идеей. Он всплескивает руками. – Творить добро!       Хм, надо же, и впрямь озарение.       Останься у Кроули силы и желание язвить, он бы непременно высказался на этот счет. Но Кроули молчит, глядя в сторону и стараясь сильно не качаться. После всех откровений и новостей разной степени дурноты его заметно пошатывает.       – Ты нужен мне! – отчаяние ангела, который чуть ли не ножкой топнуть был готов, но сдержался, больше не трогает.       Уйти бы сейчас, забиться в угол, залечь на дно. Переждать в змеином обличье с десяток зим, чтобы уж наверняка успокоиться и не пороть горячку. А там, глядишь, и Азирафаэль успеет одуматься. Возможно даже, к тому времени его разжалуют из архангелов за профнепригодность и, если Мюриил от усердия не разнесет магазинчик, вернут в Лондон на прежнюю должность. Все дружно посмеются над этой историей, сделают вид, что ничего не было, и по-дружески поедут в «Ритц». Друзья ведь так и поступают? Если они друзья. Это тоже попадает под определение «группы из нас двоих».       – Ты не понимаешь, от чего отказываешься, – припечатывает Азирафаэль и укоризненно поджимает губы.       Вслед за роялем на голову льется бетон, застывая в воздухе, обволакивая, погребая под собой.       Ты. С-сейчас. С-серьес-с-сно. Говоришь. Это. Мне?       – Я понимаю, – устало заверяет Кроули, ухитрившись сказать это достаточно веско и не растерять последние крохи гордости. Ему не больно. Он всё равно что труп, а эти ребята боли не чувствуют. – Гораздо лучше, чем ты.       До Азирафаэля, кажется, доходит, какую чушь он сморозил: глаза начинают бегать. Но открыто признать, что ты виноват перед мелким исчадием Ада, будущему Архангелу не по чести. Хорошие парни-на-стороне-добра никогда не лажают.       Чего он ждет, а? Почему не сбегает? К полу прирос? Щелкнуть пальцами и исчезнуть! Провалиться. С бездарных пьес и дерьмовых фильмов надо уходить сразу, экономя нервы, а эта пьеса не может стать еще ху...       – В таком случае, здесь больше не о чем говорить, – долетает до Кроули, и он зажмуривается.       Блядь, ну нельзя же так!       Им всегда было о чем говорить. Независимо от времени, места, обстоятельств. В этом весь смысл!!! Жуткие угрозы в духе «Или ты выгоняешь Люцифера с этой вечеринки, или я с тобой больше не разговариваю» всегда заканчивались одинаково: двое закадычных врагов и заклятых друзей надирались вместе и, не выбирая выражений, перемывали щупальца очередному кракену. И начхать было, какие там у кого глаза или политические взгляды! Было... хорошо. Жаль, что это «хорошо», вместе с «уютно» и «безопасно», останется в прошлом.       И всё же что-то не так. Глобально – не так. Чуткий нос Кроули, после стольких-то лет практики, улавливал смутную вонь очередной грозящей миру херни уже за пару десятков «временных миль». Их приключение с Гавриилом и мухами было одним из многих и особого внимания не стоило: Непостижимый замысел не пустил бы человечество под нож так скоро. А теперь его тихого ангела, который старался держаться подальше от небесных интриг, предпочитая мирно пополнять свою коллекцию редких изданий и любимых вкусов, лишь изредка наставляя на путь истинный парочку смертных, внезапно потянуло навести порядок. Изменить систему, мать ее так. С чего вдруг?!       – Прислушайся. Слышишь? – Смуглый палец указывает на потолок, как бы намекая: «Там назревает какая-то дичь».       Однако Азирафаэль, который прежде делал несомненные успехи в понимании намеков, лишь растерянно вертит головой.       – Я ничего не слышу, – бурчит сердито и по-прежнему нервозно, прыгая из одного настроения в другое, как лягушка.       В потемневших глазах успевает мелькнуть отчетливый след печали. Быстрее и отчетливее него только... страх?       «Придумай что-нибудь! Или я с тобой не разговариваю. Правда, боюсь, на этот раз угроза все же осуществится».       Сердце, которое до этого смиренно трепыхалось за грудиной, пускается вскачь и опять застревает в горле. Вот теперь больно. И Кроули, получив так необходимый ему сейчас бодрящий разряд злости, с нарочитым трагизмом доигрывает пьесу:       – В том-то и дело. Никаких соловьев. – Пересохший рот кривится вполне искренне. – Ты идиот, мы могли быть вместе.       После этих слов ангел крупно вздрагивает и отворачивается. Такой уязвленный, напыщенный, разочарованный в одном отдельно взятом демоне и в близости в целом. Лет этак несколько назад один конкретный демон охотно бы на это купился.       Новый план еще нелепее и отчаяннее предыдущего, авантюра мутной воды и звучит как насмешка, но, во-первых, это точно его план, а не навязчивая идея двух случайных девиц, а во-вторых... Что им терять?       – Свобода воли, – бормочет себе под нос Кроули, растирая ледяные ладони. – Для протокола: ангел тут ни при чем. Это я курил, а он просто рядом стоял. Ну, э-э, образно выражаясь, да. Нормальный был Азирафаэль, это я его испортил. А Ты это допустил, получается. Н-нет, я ни на что не намекаю, но... давай по-честному? Хотя бы раз не вмешивайся. Пжлста.       До ужаса боясь напортачить, но еще сильнее – отступить, демон проворачивает тот же фокус, что и с Адамом Янгом.       Он тянется к небесам и сухо щелкает пальцами обеих рук, останавливая время.