Чужаки

— Посмотри, дом Дарвеллов сейчас похож на особняк какой-нибудь голливудской звезды: такая толпа народу! Разве что толпа сгрудившихся вокруг людей мало походили на преданных фанатов. Со стен дарвелловской резиденции стекали разбитые яйца, помидоры и кое-что похуже, на входной двери уже появились выполненные в алой аэрозолевой краске пожелания смерти, созвучные воплям ярых поклонников под окнами. Лазло и Мануэль рассудили, что пройти внутрь незамеченными им вряд ли удастся — и были правы в своих расчётах. Стоило им ступить на подъездную дорожку, как их красноречиво и не очень ласково схватили за плечи по обе стороны. — Куда пошли, мальчики? — поинтересовался один из митингующих, усатый дядечка, действительно годящийся обоим в отцы. — Неужели в гости к этим зеленокожим ублюдкам? — Ну вообще, я риэлтор, планировал провести встречу с хозяином дома и жильцом. Мой клиент собирается купить этот дом, а вы его зачем-то разрушаете, — сочинил Ману на ходу, отчётливо понимая, что в этот раз его обман скорее всего будет быстро раскрыт. — Да не ври, чувак! Давно ты из бармена стал риэлтором, а Лазло из нищеброда — богачом? — справедливо возразил ему другой мужчина. — И вообще, Кьюриос, ты же, кажется, с инопланетянами якшаешься? Может, мы и к тебе сходим погостить, чтобы ты, чего доброго, с ними козни нам не строил? — Эй, ребята, ко мне нельзя, у меня жена с ребёнком, — горячо запротестовал Лазло, размахивая полными волосатыми руками. — Давайте мы просто мирно разойдёмся и перестанем друг другу пакостничать? Наивное предложение помириться толпа восприняла в штыки, поэтому Ману с Лазло пришлось провести снаружи ещё немного времени, увещевая люд в лояльности и отсутствии злых намерений. Наконец, им удалось проскочить вовнутрь: Мэтт едва не затолкал мужчин вовнутрь, сразу же захлопнув за ними дверь. Атмосфера внутри дома тоже стояла напряжённая: Микаэль суетливо расхаживал по гостиной с кружкой кофе в руках, Селин неотрывно глядела в окно, наблюдая за динамикой народного бунта, жертвами которого стали они сами. Едва приняв гостей, Мэтт сразу перешёл к делу — творящемуся снаружи беспределу: — В общем, эти ребята сюда заявились часа два назад и потихоньку штурмуют наш дом. Я пробовал выйти их успокаивать — но один из них мне битой пригрозил. — Он всё ещё не разбил этой битой окна на первом этаже. Считаю, что мы уже достигли определённого прогресса, — с сарказмом прибавил Микаэль, на всякий случай проверив, до сих пор ли целы окна. — Слушай, извини, что не по теме, но, кажется, я тебя где-то видел. Ты же тоже из лаборатории? — обратился Лазло к младшему Дарвеллу. — Да, оттуда. Они коротко представились друг другу, обменявшись рукопожатиями. Раньше Микаэль не стал бы даже близко подпускать к себе учёного, как и всех остальных своих коллег, но сейчас любой человек, не угрожающий ему расправой, виделся ему вполне симпатичным. Мэтт, заметив, как Лазло вопросительно смотрит в сторону Селин, сам взялся представить свою подругу. Кьюриос проделал аналогичную процедуру с девушкой. — Кажется, Лола и её сестра тоже попали под опалу, — добавил Микаэль, поморщившись. — Там такую же демонстрацию развернули. — Я не знал, что они вместе живут, — прокомментировал Мануэль удивлённо. — Ну, Хлоя большую часть времени проводит вне дома. Если она не изменяет своим привычкам и сейчас, то действует ещё более опрометчиво. — Причём к Смиту никто идти не торопится. Неужто боятся дряхлого старика? — добавил Мэтт с ядовитой усмешкой. — Мне тоже пригрозили «прийти в гости», — пожаловался Лазло. — И, кажется, до этого наведывались к братьям. Надеюсь, эти мужики не настолько пришибленные, чтобы их детям вредить, пусть даже они пришельцы. — Сюда бы отца Коллинза с ремингтоном, — сказал Мануэль, почесав голову. — Может, сразу целую грантовскую армию переманить на нашу сторону? — предложил в свою очередь Мэтт: Микаэль и Селин отреагировали на шутку едким смешком, тогда как Лазло заметно обеспокоился. — Кстати, Мануэль, знаешь ли ты, где Ингве сейчас? — подала голос Селин, плохо ориентировавшаяся в веренице имён местных жителей и политической ситуации. — К слову, да. У меня к нему разговор был, — поддержал Микаэль. — А, это хороший вопрос! — Ману с выражением вздохнул, разведя руки по сторонам, изображая не то великомученика, не то разъяренного медведя. — Видите ли, он меня из квартиры выгнал. Хотелось наконец-то домашнего уюта почувствовать, а тут подходит он и говорит: «Ману, чтобы тебя здесь ближайшие несколько часов не было»… Ну, судя по тому, что он как на парад оделся, видимо, решил наконец-то с какой-нибудь девочкой развлечься. Окей, я мешать не стал, говорю: «Ну, если что, я у Дарвеллов буду, как закончишь — заходи». Так что, может, он ещё к нам заскочит. — Он встречается с кем-то? — оторопело вопросила Селин: весть эта её каким-то образом задела. — А вот не припомню, чтобы он что-то говорил про это. Ну а с другой стороны, зачем ещё гнать меня из дома? Он при мне разве что не дрочил, а остальное всё — пожалуйста. Помню, как он пытался в нашей студии йогой заниматься — вот это было уморительно! Селин спешно прервала рискнувшего зайти слишком далеко в таких жизнеописаниях Ману. Всеми силами она старалась скрыть охватившую её смесь смущения и огорчения. Расходиться никто из приятелей пока не планировал — прежде всего из соображений безопасности, но также немного и от скуки, — так что какое-то время странная компания трепалась о наболевшем, угощаясь стряпнёй Мэтта — в общем, занималась тем, что обычно практикуют обычные приятели. Хотя все немного скучали, расходиться по домам (или по комнатам) особенно не хотелось: как минимум потому, что близ их дома всё ещё патрулировали отряды «народной милиции». В какой-то момент сбылось предсказание Микаэля — в окно гостиной прилетел камень. — Да твою мать! — выругался пришелец, вздрогнув от звука разбитого стекла. Схожие ругательства вдруг послышались снаружи дома. Находившиеся внутри одновременно ринулись к окну, сгрудившись у него плотной кучей. Судя по жалобным крикам и извинениям, кто-то весьма эффективно пытался разогнать протестующих. Наконец, друзья смогли различить на улице женскую фигуру в полицейской форме, державшую пистолет в боевой готовности. Рядом с ней показался высокий длиннополый силуэт Ингве, безучастно глядевшего на происходящее, заложив руки в карманы кардигана. — Смотрите! Это же Ингве там! А это… Кажется, лейтенант Гарди? — Слушайте, а почему никто не подумал с самого начала вызвать полицию? — По голубиной почте что ли? — Блин, точно. Раздался стук в дверь, и Мэтт побежал открывать их спасителям. Карла Гарди смерила приятелей строгим взглядом, как мать, отчитывающая своих детей: — Объясните, как вы спровоцировали такую акцию у вашего дома? — Мы с братом назло этим парням решили родиться зеленокожими, — ответил Микаэль. — Лейтенант, не сочтите за грубость, но у вас ведь имеются какие-то каналы коммуникации помимо телефонной связи, чтобы отслеживать ситуацию в городе? Почему полиция не следит за охраной правопорядка? — Мик, попридержи коней! — шикнул брату Мэтт, но тот никак не отреагировал на это замечание. — Мистер Дарвелл, полиция работает по мере своих сил и возможностей. А проблемы, как вы понимаете, сейчас не только у пришельцев и гражданских. — отрезала Гарди, хмуря брови: тонкая морщинка на её переносице сложилась в глубокую складку. — Я попросила бы вас всё-таки поменьше дерзить, особенно после того, как я разогнала эту толпу перед вашим домом. — Да, конечно… Прошу прощения, лейтенант, и спасибо за помощь, — сухо проговорил Микаэль. — Эй, Ингве, ты как? — обратился к вошедшему парню Мануэль. — По меньшей мере, никто ещё не начал выносить телевизоры из магазина, — ответил Ингве безэмоционально, но, обнаружив в комнате Селин, тут же преобразился, немало смутившись предыдущей своей реплике. — О, ты тоже здесь?.. Привет. Селин старательно проигнорировала его приветствие, поспешив отвести взгляд в сторону незнакомой женщины-полицейского, точно над ней не возвышалась приметным образом белокурая макушка. Ингве озадаченно поднял бровь, но не стал искать объяснения от девушки, вместо того отправившись на его поиски в чертоги собственного сознания: на какое-то время он стал совершенно безучастен к происходящей сцене. Лейтенант Гарди, вы тоже нам ничего не расскажете о нынешней… политической ситуации? — Мануэль решил попытать счастье. — Ситуация такова, мистер Альва, что армия активно вмешивается в дела города. Одному Смотрящему известно, чего ради в Стоун-Пите и на Дивизионе, расквартированы такие большие войска, когда можно обойтись несколькими небольшими отрядами специального назначения или улучшить оборонную систему зоны… Уже одной зенитной установки дальнего действия хватило бы, чтобы сбить этот чёртов метеорит, — посетовала Гарди, пустившись в откровения. — Но нет, вместо этого нужно содержать непомерные контингенты и размахивать ими, как кукишем, перед мэрией и полицией… — Ох, ладно вам, лейтенант, вы так все государственные тайны выдадите, — остановил её Микаэль. — Я почти уверена, что так вами называемые «государственные тайны» сейчас гуляют по всему городу в виде сплетен. Оставьте ваш снисходительный тон: он вам не по статусу и, больше того, неуместен при вашем положении. Помните, что у меня в кабинете лежит ваше дело, и ничего не мешает мне — напротив, даже активно требует этого — отправить вас за решётку, — сказала Карла Гарди с убийственно холодной интонацией. — Вас понял, лейтенант, — пристыженно ответил пришелец. — Замечательно. В таком разе желаю вам хорошего вечера и советую быть осторожнее. Когда лейтенант Гарди ушла, все присутствовавшие с облегчением вздохнули. Даже несмотря на оперативную помощь, полицейские остаются не самыми желанными гостями. Мануэль не преминул позлословить: — Вам напомнить ещё раз, что армия — это плохо, а генерал Грант — козёл? Храбрая лейтенант Гарди, конечно, сражается с этим вселенским злом, но почему-то полиция толком ничего не может сделать, а дочка Гарди гуляет с генеральским сыном. Не понимаю, она самоутвердиться что ли пытается? — Она отвечает только за те вещи, которые находятся в её локусе контроля, — поспорила Селин. — Насколько я знаю, армия как структурная единица имеет полномочия гораздо более широкие, чем полиция городского округа, по этой причине лейтенант не может опротестовать решения генерала. Также, если она не планирует становиться родителем-тираном, она не станет контролировать круг общения её дочери. — Мэтт, открой форточку, душно стало. — Нам её уже открыл какой-то придурок, — ответил Дарвелл, показав пальцем на брешь в стекле. — Кстати, Ингве, нам нужно тебя поздравить? — переменил тему Мэтт, вспомнив вдруг про появление музыканта. — А? — неуместно громкое восклицание Мальма прорезало воздух: обращённый к нему вопрос резко вырвал его из пучины рефлексии. — С чем поздравить? — Со вступлением во взрослую жизнь, со становлением мужчиной — как у вас ещё называются подобные обряды инициации? — промолвил Микаэль задумчиво. — Не понял? — Ингве вновь выгнул бровь, совсем растерявшись. — Ну, Мик так шутит, — успокоил его Мэтт, пустившись в ещё более сбивавшие с толку объяснения. — Я так понял, он имеет в виду, что тебя за это время никто не видел с девушками, так что он обернул этот факт в шутку про становление мужчиной. — Можете объяснить, о чём вы говорите? — Ну, Ману сказал, ты его из дома выгнал, чтобы… э… провести время с кем-то, — ответил Мэтт, немного замявшись. — А с кем, если не секрет? — поддержал любопытствующего инопланетянина Лазло. Когда до Ингве наконец-то дошёл смысл туманных формулировок парней, он вспыхнул от негодования: — Ману, ты совсем дегенерат?.. Если бы я что-то подобное планировал, ты бы ещё за полгода знал всю биографию той несчастной. — Ну так зачем тогда выгнал меня? — воскликнул тот, подняв руки в усмирительном жесте. — Затем, что я должен был давать занятие по гитаре Риппу. Вы бы вдвоём устроили рейв, если бы находились в одном помещении, и тогда никакого бы урока не получилось. — А-а… — синхронно протянули Лазло, Ману и Мэтт. — Ты тоже тот ещё мудак, что запрещаешь парню видеться с друзьями, — парировал Ману, отыскав для себя возможность оправдаться. — Я, может, его давно не видел, и мне интересно, как он там. — Проколол уши и стал каким-то отстранённым и вместе с тем упорным. Словно бы носит в уме какую-то одному ему известную цель. — В общем, стал как ты, только круче, раз ты так и не начал носить серьги, — Мануэль широко улыбнулся, потеребив бронзовое колечко в ухе. — Дешёвый понт, — буркнул тот, закатывая глаза. — А я думаю, что серьги тебе подойдут, — откликнулась Селин, вновь обрётшая ровный тон лица. — Серьёзно? — Ингве отвёл взгляд, словно бы раздумывая над предложением, но в действительности уже почти готовый его незамедлительно реализовать. — Быстро ты переобулся, — Мануэль коварно хихикнул, после чего громко хлопнул в ладоши, призывая всех ко вниманию. — Господа и прекрасная дама, раз уж мы собрались здесь все вместе и теперь нам снаружи ничего не угрожает, я предлагаю куда-нибудь вместе сходить! — Как насчёт «Ночного воя»? — предложил Лазло. — Давно хотел проверить старика Хута: заодно, может, узнаем, что в городе происходит. — Какого-то старика, а не милашку Энни? — подколол приятеля Мануэль. — Ну не, у меня жена всё-таки, нужно же хоть где-то быть примерным супругом. Мэтт, обыкновенно выступающий за любую инициативу, не подвёл и в этот раз, с радостью согласившись с идеей. Микаэль, Ингве и Селин, люди более сдержанные, закономерно начали отнекиваться, а противостоящая им компания их завлекать. Пятиминутные препирательства напоминали перетягивание каната, где команду несогласных приложенным усилием всё же повалили вперёд. Так было принято коллективное решение: все противящиеся прекращают противиться, все неготовые отправляются наверх одеваться (Селин, хотя и не выходила наружу, уже была при параде), а все здесь находящиеся дружным маршем направляются в «Ночной вой». Дэдтри. Знакомые места навевали воспоминания — не самые приятные. Казалось, что в следующую секунду из дома собраний вновь покажутся орды зомби, высыпавшись на мощёную улицу с утробным рёвом. Ингве нервно сглотнул, смахивая с себя наваждение, уже почти дотронувшееся до его тела фантомным касанием. Остальные члены компании тоже выглядели обеспокоенно, постоянно озираясь по сторонам и шагая быстрее обычного. Наконец, они достигли угла улицы, где их дружелюбно встретило деревянное здание салуна. Поднявшись на крыльцо, путники торопливо зашли вовнутрь: тяжёлая дверь за ними захлопнулась с громким грохотом. — Привет, мальчики, очень рада вас всех видеть! — с порога их встретила молодая блондинка, одетая как провинциальная камелия и почему-то пахнущая собачьей шерстью: завидев за плечами мужчин низкую женскую фигуру, она немного поубавила в кокетстве. — И тебя тоже, дорогуша. Зовите меня Энни. Пойдёмте я вас посажу! Официантка направилась вглубь тёмного зала, старательно выделывая круги бёдрами. Если у неё были корыстные намерения, то она их добилась: Мануэль, следуя к назначенному им столиком, заворожённо наблюдал за их движением. Компания села за длинный диван в углу салуна, аккурат под толстой деревянной балкой. Само собой, стол содержал следы предшествующих бурных возлияний, поэтому Энни шустро подобрала тряпку с барной стойки и, соблазнительно улыбаясь и принимая позу поудачнее, поспешила его вытереть. Мануэль незаметно для остальных ущипнул официантку за обнажённую ляжку — по крайней мере, так показалось ему. Когда Энни приняла их заказ и ушла, Микаэль, не обделённый наблюдательностью даже в отсутствии родовых талантов, едко заметил ему: — Не думал о том, сколько таких же обольстителей трогали её своими грязными руками? — Мик, меньше думай, больше делай! — весело вымолвил южанин. — Ты с большей вероятностью помрёшь, если будешь всё время параноить, а не относиться ко всему на расслабоне. — Сколько раз я просил тебя не называть меня так… В салуне было необычайно многолюдно: похоже, что он служил своего рода резервной сетью для людей, попавших в информационную изоляцию. Многих Ингве и Мануэль уже встречали в городе: видимо, Стрейнджтаун действительно страдает скудостью населения. Вот там, в компании других стариков, пил пожилой мужчина, который когда-то вынес Ингве обвинительный приговор за женственную внешность и высокие цены на бензин. Товарищи звали его Пиком — быть может, это и были его настоящее имя или фамилия. Неподалёку расположился потрёпанный субъект с галстуком за ухом. Мануэль частенько видел его в своём баре, особенно в последнее время. Едва ли не каждый день — не без помощи бармена — он напивался вдрызг и неизбежно заводил тираду про порочную связь своей жены и бесхарактерность их детей. Чуть ли не единственная женщина здесь, место у стойки занимала Хлоя Кьюриос. Завидев Мануэля, она очаровательно улыбнулась, подзывая его к себе, так что, едва переступив порог заведения, отряд уже лишился одного бойца. Ни сам он, ни белокурая официантка, только что распалившая сердце пылкого южанина, противоречия не почувствовали — похоже, эти путаны стоят друг друга. Примечательно, что два инопланетянина не произвели на публику никакого впечатления — их сказочное равнодушие убедило Мэтта в верности своего решения и разубедило от сомнений его брата. Гораздо большее внимание привлекла Селин. Она привыкла к взглядам недоумения, сопровождающим её на пыльных дорогах Стрейнджтауна, но здесь её встретили другие, дополненные плотским желанием. Зрелище явно не впечатляющее, но Триаль старалась не подавать виду. К тому же, её, как и Ману, очень привлекла Хлоя. Бурной страсти к инопланетянке она, конечно, не питала, но была заинтригована внешностью девушки — вполне предсказуемо, учитывая, что кроме двух братьев пришельцы ей до того не попадались. Посреди салуна стояло повидавшее жизнь, но, кажется, всё ещё рабочее фортепиано. За ним сидела симпатичная рыжеволосая девушка, одетая как оборванка — то, что сейчас называется стрит-фэшн и стремительно входит в моду. Незнакомка наигрывала незамысловатую сонату, не то о чём-то глубоко печалясь, не то просто скучая. Ингве то и дело посматривал на инструмент: редко ему удавалось играть и даже просто видеть что-то окромя синтезатора. Старое пианино так и просило обласкать свои клавиши. Душный воздух в бревенчатых стенах пропах табаком, крепким алкоголем и потом. — Итак, мы потеряли Ману, — констатировал Лазло. — Придётся кому-нибудь ещё травить анекдоты и рассказывать жизненные истории. — Заходит как-то в бар оборотень и спрашивает, какая сейчас фаза луны. Бармен отвечает: «Полнолуние». Оборотень говорит ему: «Спасибо», а бармен: «Обращайтесь!» Тем ознаменовал своё возвращение Мануэль, которого едва только и успели вспомнить. С ним под руку шла Хлоя Кьюриос, чей макияж даже в тусклом свете был ослепительно ярок. Вместе они расположились около Микаэля, сильно потеснив недовольного пришельца. Теперь можно было и начинать праздник. — Знаете, чем этот салун отличается от лакшери-клуба в центре Бриджпорта? — Э-э-э… Всем? — Ну вообще да. Но главным образом тем, что людей сюда спокойно пускают. Как-то мы с Ингве в одном выступали на гиге, так попали туда только через полчаса: секьюрити собственноручно вывернули нам все карманы, заставив вытряхнуть оттуда всё содержимое. Мы с Ингом потом как падальщики всё это обратно сгребали — еле успели к своему выходу. — А как вы вообще познакомились, если не секрет? — полюбопытствовал Лазло. — Вы как будто полные противоположности, и при этом как-то сосуществуете друг с другом уже.? — Десять лет вроде, — довершил арифметические подсчёты Альва. — А это тоже анекдот. Мы с ним в туалете колледжа познакомились. Там внезапно огромная очередь образовалась, пришлось довольно долго ждать. Смотрю: рядом какая-то до ужаса высокая девушка стоит. Страшно, конечно, но моя принципиальность победила. Я говорю ей: «Милая, это туалет для мальчиков, тебе немного в другой», а она отвечает мужским голосом: «Мальчик, ты часто встречаешь девочек, которым ты ростом по яйца? Завали пасть и не выделывайся». Я, разумеется, оскорбился, мы страшно разругались, продолжая спор даже из кабинки и уже в коридоре. Ну так и неожиданно поладили, потом сдружились. — Не знал, что наш общий приятель умеет быть грубым, — прокомментировал Микаэль с лёгкой иронией. — А, тебя же с нами в Сенд-Лейке не было… — Давайте без Сенд-Лейка, — осёк его герой рассказа. — А про Истерию? — Это можно. Тот парень заслужил. — Заслужил что? — А сейчас, Мэтт, ты узнаешь, — Мануэль прокашлялся и тут же смочил высушенное горло пильзнером. — В общем, дело было тоже на гиге, и мы там тоже выступали — вот времена-то были! Истерия — это такой бар в полуподвале с крошечной сценой в углу. То есть, там темно и тесно — это чтобы вы понимали. Мы уже давно отыграли (очень удачно, надо сказать!), поддерживаем наших коллег по музыкальному делу. Гиг уже к концу шёл, это последняя группа. Соответственно, вся публика уже страшна пьяна и толпится у сцены: тоже, считайте, выражают одобрение. Слэм это называется. Один из этих людей одобрял особенно сильно: парень так накидался, что одному Смотрящему известно как держался на ногах. И во время одного из пируэтов своих слэмер этот на полном ходу летит в нашу с Ингве сторону. Я от него ловко уворачиваясь, но Ингве не то реакции не хватило, не то он сам решил грубее действовать. В общем, откидывает он слэмера этого как волейбольный мячик… в сторону аппаратуры. В полёте парень вырвал половину проводов, повалил колонки и чуть не заработал черепно-мозговую травму ударом головой об стол. Как результат — концерт закончился раньше времени, а на слэмера навесили огроменный штраф за порчу имущества. — Ингве, ты оттолкнул того парня в сторону аппаратуры специально? — уточнила Селин, постаравшись подавить сводящий скулы смешок. — Нет, конечно: ты забыла, как я в боулинг играю? — с самоиронией ответил тот. — Направлял я его по прямому курсу, но по неведомым причинам тот отлетел вбок. — Что же… Это обнадёживает. — Да ладно тебе жеманиться, — проворчал Мануэль. — Только Ингве наконец-то перестал бухтеть, как теперь и ты туда же. Здесь публика попроще, нужно ей, знаешь, соответствовать. — Не ты ли упоминал про лакшери-клубы? Твоя речь тоже отдаёт снобизмом, ты знаешь. — Ну, ну, ребят, давайте не будем ссориться, — попытался урезонить их миролюбивый Лазло. — Давайте я вас лучше владельцу представлю! Дождавшись ленивых согласных кивков, Лазло направил компанию в сторону барной стойки. Ею верховодил крепкий седовласый мужчина, помесь стареющего панка и ковбоя с Дикого Запада. Его лицо, рассечённое дугой густых усов, было хмуро и недоброжелательно. Лазло, ничуть не смутившись угрюмого вида бармена, обратился к нему: — Хут, старина, привет! Как жизнь, как твой *семейный бизнес*? — на последние два слова Кьюриос зачем-то сделал акцент; больше всего он походил на прикрытую шутку. — Наживаюсь на войне как каждый уважающий себя бизнесмен, — протрубил владелец салуна густым басом. — А ты, полагаю, снова прячешься от жены? — Ох, и не говори! Семейная жизнь очень утомляет, — Лазло обвёл рукой своих компаньонов. — Я привёл тебе новых клиентов. Представляешь, никто из них ещё не успел оценить твой стаут! — Какое упущение… Ну, раз Лазло за вас ручается, вопросов не имею. Только тебе, девочка, — Хут взглянул на Селин, явно не восторженную таким фамильярным обращением. — Если кто-то будет приставать — сразу зови меня. Женщины у нас бывают редко, но это не значит, что мои клиенты не должны быть джентльменами. Это понятно? — Э… Как вы скажете… Ингве, долго раздумывая, всё же задал Хуту интересующий его вопрос: — Фортепиано в зале общего пользования? Распознав намерения музыканта, компания мигом приободрилась, выступив в шумную поддержку. Хут раздражённо фыркнул: — Развлекайся. Если сможешь оттуда Вирджинию согнать. И только попробуй что-нибудь там сломать, — бармен подкрепил своё угрожающее предупреждение напрягая внушительные мускулы на татуированных руках. Ингве, немного испугавшись, быстро закивал и поспешил удалиться от стойки по направлению к инструменту. Заметив присутствие музыканта, Вирджиния вопросительно взглянула на него. — Позволишь мне немного поиграть? — вежливо спросил он тихим голосом. Пианистка со скепсисом и какой-то досадой оглядела парня. Ингве заметил, что её глаза ярко блестели при тусклом освещении салуна — словно бы сами были источником света. Наконец, она не без недовольства освободила ему место, отойдя в сторону одного из столиков. Вокруг же Ингве столпились его знакомые и некоторые посетители заведения, жаждавшие хлеба и зрелищ. Бокал початого сидра он поставил на корпус пианино, но после угроз Хута «вылить его сраный сидр в раковину» передал стакан в доверительное управление Микаэля, точно не ставшего бы его пить: сам пришелец пытался побороть паршивое вино, от которого у него сводило скулы. Ингве взял пару пробных нот: как он слышал и до этого, пианино было основательно расстроено. Вздохнув, он положил руки на клавиши ближе к нижнему регистру и начал партию резкими аккордными трезвучиями в си-миноре. Мрак, таившийся под дощатым полом салуна, наигранно-весёлого салуна, выбрался из-под половиц, пропитав полумрак бара тягостным трепетом. Мальм случайно задел лишнюю ноту, когда, сместив правую руку к верхнему ряду, дополнил репетативные аккорды незамысловатой мелодией, но вышло даже неплохо: очень уместный здесь диссонанс. Для полного эффекта он взял ещё несколько таких. Да здравствует авангард! Где-то на периферии маячил страх публики. Он постоянно сопровождал музыканта, но тот выработал действенную стратегию подавления — полное погружение в исполняемую музыку и сюжет композиции. Он сделал небольшую паузу, чтобы вновь продолжить, дополнив партию третьим и завершающим элементом — своим голосом. Его неподготовленный, но в целом приятный тенор, то и дело уходящий в фальцет, удачно контрастировал с низкими нотами клавиш: Вот мы здесь, в месте силы, Палит костёр: Его дым вознесёт Нашу дань богам. Скинь свой страх и шелка с плеч, Пройди вперёд - Ты послужишь великим Благом всем нам. Кровь прильёт к коже бледной, прильёт к коже дряблой, Озарит её пламенный Алый румянец, Засияет блеск дикий В испуганном взгляде, Едва тронувшись с места, ты пустишься в пляс. Всё труднее дышать, Всё сложней сознавать, Что происходит вокруг. Ты стремишься вперёд, Танец твой как полёт Со скалы, обгоняющий звук. Остры сколы камней, Остры колья ветвей, Что усеяли Сумрачный луг. Кровь прильёт к ранам свежим, Прильёт к ранам рваным На ногах твоих голых, Танцующих рьяно. Ты кружишься по полю В неистовстве пьяном, Пока слабость не свалит тебя вниз, К земле… За этим должно было последовать продолжение, но стоит благоразумно его умолчать: здесь нету детей, но есть те, что просто его не поймут. Закольцевав композицию репризой, Ингве резко, насколько позволял страх перед владельцем заведения, захлопнул крышку пианино и развернулся на табурете. Вокруг раздались аплодисменты и улюлюкания от наиболее активной публики. Ничего не говоря, Ингве на ватных ногах вернулся к столику своей компании и одним глотком осушил оставшееся в его бокале спиртное. Теперь, когда с концом песни его фантазм растворялся, фобия вновь брала над ним контроль. Подняв остекленевшие глаза, он обнаружил перед собой приятелей, улыбавшихся ему так, словно бы поздравляли с Днём Рождения. А ведь, если так подумать, до него остаётся чуть больше месяца — и похоже, что проводить его придётся здесь. — Инг, мы и такое производим? — удивлённо спросил его Мануэль. — Я эту песню никогда не слышал. Вопрос друга наконец-то вывел Ингве из ступора. Проморгавшись, он неуверенно пробормотал: — Её никогда и не было. Это импровизация на стихи, которые я недавно написал. — Это слишком здорово, Ингве, — восторженно отозвалась Селин. — То есть, есть много вопросов к твоей лирике, но это было очень атмосферно… Мне показалось, или ты оборвал песню на середине? — Да, — смущённо подтвердил Мальм, решив не детализировать свой ответ. — А почему вдруг такая жуткая тема? И эти диссонансы, резкие переходы? — деликатно поинтересовался Мэтт, как кажется, не слишком проникшийся произведением. — А у Ингве все песни такие, — ответил за друга Альва. — Нравится парню всякая мистика. — Кто-то сказал про мистику? Буквально из-под земли перед ребятами возникла фигура прежней пианистки: вновь сосредоточившись на Ингве, теперь она смотрела на него с контрастным интересом. — Меня зовут Вирджиния. Хотела лично поблагодарить за выступление… Как к вам обращаться? Ингве представился, хотя и без особого желания. Но едва между ними начался диалог, к столику прибыла новая гостья, словно бы их компания организовывала пресс-конференцию. На сей раз уже знакомая им Энни. Обнаружив поблизости Вирджинию, официантка неожиданно разозлилась, набросившись на невозмутимую пианистку с оскорблениями: — Ты снова здесь? Почему брат тебя всё ещё не выгнал? Сидишь тут целый день и ничего не заказываешь — у нас тут не чёртов парк! — Энни, дорогуша, откуда такая ненависть ко мне? — ответила ей Вирджиния воркующим мелодичным голосом. Этот вопрос заставил Энни вспыхнуть ещё сильнее. Складывалось ощущение, что больше всего её раздражает невозможность на него ответить. Удовольствовавшись этим, Вирджиния гордо отвернулась, вернувшись к разговору с Ингве, который тот поддерживал без особой страсти, пока и ей самой беседа не наскучила. Впрочем, даже с уходом Вирджинии ребят не оставили скучать без внимания другие посетители, вообще не жалевшие интереса в отношении к своим собутыльникам: — А вы, мальчики, что думаете про Симнацию? — по-панибратски вопросил их один из краснощёких старичков. — Про обязательный симлиш в школе? Мне вот, человеку старому, никакого удовольствия изучать его во взрослом уже возрасте нету. Нормально же говорили на английском. И нормально жили сами по себе, без этих союзов. От них же толку никакого не было. Вспомните, вот, Лигу наций! И что — остановила она войну? — Ну не скажи, старина, — опротестовал мужчину Мануэль. — Это же такие возможности для путешествий, например, для работы за рубежом. Вот выучил ты симлиш — и больше не нужно мучаться с изучением иностранных, если поехать в другую страну нужно. И тем более с визами, загранпаспортами. — Иммигранты, вот, так же думают. Отменили границы — и вот пожалуйста! Раньше у нас проблемы только с мексиканцами были, а теперь со всех щелей и поляки лезут, и русские, и сирийцы, и вообще все, кто только можно. Ты, малой, небось, тоже из этих, понаехавших, — последнее слово старик выплюнул вместе с желтоватой слюной в пустой стакан. — А мы тут все неместные, дядь. Эти двое, — Мануэль указал на братьев. — так вообще с другой планеты понаехали. И ничего, нормально же общаемся. — А иначе никак, — добавил его товарищ, более взвешенный и доброжелательный, какие водятся во всякой пьяной компании. — Старик Хут здесь зорко следит, чтобы все вели себя хорошо. Ты ведь помнишь, Вилли? — Помню, Джо, — старик фыркнул точь-в-точь как конь. — Ладно, детишки, не будем ссориться. Мы всех рады здесь видеть. Хлоя подозрительно сощурила глаза: — Даже «зеленокожих мутантов»? — Ну, девочка, тебя назвать мутантом язык не повернётся — ты вон какая красавица! — прогудел старик Вилли: в его комплименте не было и тени флирта: точно так же её мог похвалить дедушка, если бы Хлоя застала его в живых. Как водится, лишь зарекнувшись о политике, распалённые хмелем ума и уста погрузились в неё с головой. Проблемы поднимались глобальные: помимо экспансии симлиша, человечество оказалось под угрозой тотемистских культов, сводящих с пути истинного честных якобитов, и призрака коммунизма, таящегося за портьерами министерских кабинетов. «Этот велферизм к добру нас не приведёт, отвечаю вам! Сначала они строят «бесплатные общественные пространства», а потом сдирают с нас три шкуры!» — сетовал старик Хортон, давясь слюной. Его приятель, апологет социализма, чихвостил коррупционеров Ландграабов и Альто, тоскуя по почившему в родной стране строю. — И нравы, нравы! — взвыл другой постоялец салуна, вдруг вспомнив о существовании молодых людей подле их стариковской компании. — Я ни в коем случае не с претензией, но скажите, девочки, что вы здесь вообще забыли? Мужа найти собираетесь? Так тут мужики не для этого собираются. — С чего вы решили, что мы нуждаемся в браке? — недоумённо спросила Селин. — Ну как? У вас, девчонки, самый возраст. Сколько вам, по двадцать? Ну вот, самое время. Микаэль, наблюдавший сцену с ехидным любопытством, решил подлить масла в огонь: — Крис, ты немного ошибся в расчётах. Селин двадцать шесть, а Хлое — все тридцать четыре. Обе девушки благодарности не испытывали: Селин недовольно закатила глаза, предчувствуя, куда повернёт их спор, а Хлоя остервенело ударила пришельца по руке, злясь на то, что он раскрыл её настоящий возраст. Криса известие тоже не обрадовало: с новой силой он набросился на девушек, теперь уже возмущаясь, почему они до сих пор «ходят в девках». — Мистер, а вы сами имеете жену? — поинтересовалась Триаль у старика Криса. — Конечно, уже тридцать пять лет в браке! — гордо изрёк он. — Тогда почему вы не с ней или не на работе? Вы тоже не следуете семейным ценностям. Ведь мужчина должен быть добытчиком и защитником для своей семьи, а не спускать заработанные деньги на выпивку. — Споры вокруг феминизма — моё любимое! — вальяжно протянул Мануэль. — Инг, помнишь, как мы с двумя подружками ходили на двойное свидание, а они возмущались, что мы потащили их в парк, а не в ресторан? — А Ингве только с тобой в компании на свидания ходил? — лукаво уточнила Хлоя, потерявшая интерес к расточающему проклятия старику. — Ну не скажи! Ингве у нас вообще-то мачо. Просто те девочки странные были, всё время вместе ходили. Если бы дело дальше того свидания пошло, мы бы, наверное, и любовью вчетвером занимались. А так говорю: Инг хорош, стольких дам очаровать успел. Многим, знаешь, нравятся такие слащавые юноши. Помню, мы на гигах отыграем свои песни, со сцены сходим, а к нему то одна лезет, то другая. — А где ж он мачо, если к нему лезут, а не он к ним? — Ну так и это тоже! Нужно же, чтобы взаимно всё было. Они говорят ему: «Ты ведь Ингве, да? Ох, ты та-ак классно играешь! Хочешь познакомиться поближе?», а он хитро так улыбается, гладит по щеке и провожает до уборной, а там, сама понимаешь… Селин, до того занятая оживлённой дискуссией с поборником традиционных ценностей, обескураженно уставилась на говорящих в другой стороне. Мануэль добродушно расхохотался над реакцией девушки. — Это был один раз. Она была сильно пьяна, я тоже, — Ингве, до того тоже слушавший приятелей вполуха, принялся торопливо оправдываться. — В любом случае, я об этом жалею. Это грязно. — «Да прости, милостивый Смотрящий, грехи мои!» — Мануэль пародийно возвёл глаза к небу, осенив себя овальным знамением. Взаимные обиды потонули в новых бокалах выпивки, взмыли с их двойного дна и опустились вновь. Так протекает всякое опьянённое совместное времяпрепровождение: миниатюра человеческого существования, с многократно уменьшенными промежутками между любовью и враждой, радостью и скорбью, с многократно ослабленными их вспышками и многократно притуплённым разумом, что должен был их осмыслять. Поздний вечер уходил в глубокую ночь. Пирующие стали постепенно расходиться, устало прощаясь с ещё остающимися. В задней части помещения, близ уборных, Мануэля подкараулила всё та же Энни. Музыкант, нисколько не смутившись неожиданной встречи, подмигнул официантке — она ответила в схожей манере. — Что, Энни, шпионишь за мной? — Ну да, конечно, — она закатила густо накрашенные глаза. — Может, это ты за мной шпионишь? — затем перешла на томный шёпот. — Я видела, как ты на меня пялился, котёнок. — Может, лучше котик? — он похабно ухмыльнулся. — Котята — они слепые и хилые. А я и вижу хорошо, и вроде бы силы хватает. Хочешь, докажу? Не дожидаясь ответа, Мануэль редко подхватил девушку за талию и легко поднял её в воздух. Энни, похоже, была совершенно не против такого поворота событий: её звонкий смех раздался над ухом мужчины. — Заигрываешь со мной? — она кокетливо хихикнула. — Ты тоже хороша, — Мануэль прицокнул и без предупреждения схватил официантку за бока, отчего та взвизгнула от неожиданности. — А как же та рыжая инопланетянка? — У нас свободные отношения, — Мануэль почти раздражённо махнул рукой. — И вообще, давай сейчас не о ней, а о нас с тобой… Ну, насколько об этом можно говорить сейчас. Думаю, нам надо узнать друг друга поближе. В самое ближайшее время. — Твои друзья тебя не потеряют? — Только вздохнут с облегчением, солнышко. — Тогда нам наверх, — скомандовала она, поманив мужчину в сторону лестницы, на которую Мануэль обратил внимание лишь сейчас. Довольно улыбнувшись, он последовал за ней. Легко и непринуждённо — так, как он любил. У Энни был богатый, даже избыточный опыт и животная страстность. Последняя выражалась не только в живости движений, но и в похожих на звериные повадках: она нещадно полосовала спину Мануэля острыми ногтями, больно кусалась, сопровождая свои атаки рычанием. Бешеная скорость и боль по всему телу не позволяла Мануэлю останавливаться ни на минуту. Когда он достиг оргазма, то был совершенно измотан. Он обессиленно откинулся на продавленные подушки, потянув за собой Энни. — Фу-ух, это было… охрененно, — выдавил из себя он, пытаясь отдышаться. — Ну давай, скажи, что *такого* у тебя ещё не было. — Точно не было… Но ведь у тебя, наверное, было, на ком потренироваться, хм? — он беззлобно осклабился. — Интересно послушать? — О, ну если это грязные сплетни, то я в деле! — Грязные сплетни, говоришь? — Энни облизнула палец, смакуя эти слова. — О, я знаю много сплетен. Их не только мой брат собирает. Что бы тебе такое рассказать… О, вспомнила! Сюда недавно один парень заходил, жуткий очень: высоченный, тощий, бледный как смерть и с кучей шрамов. Ему хватило двух бокалов пива, чтобы опьянеть. Ну оно и понятно: с таким весом очень быстро надираешься. Ну так вот, я ему очень понравилась: он клялся мне в вечной любви, предлагал семью создать и прочую такую чушь. Но знаешь, он меня рассмешил, я решила дать ему шанс… Трахаться он вообще не умеет, но опыт был интересный. Окей, было и было. На следующий день снова приходит он, со сраным букетом роз и снова свою шарманку заводит про высокие чувства. Я его успокоить пытаюсь, а он чуть не плачет… Блин, это так смешно было! Но ведь и другие это слышат, им тоже смешно! Пришлось просить его уйти, но он ни в какую. Тут Хут мне помог: он его буквально вытолкнул за порог, чуть грыжу себе, наверное, не заработал. Зато после этого тот горе-романтик к нам не приходил. Ману залился смехом, крепче прижимая к себе девушку, свободной рукой дотянулся до пачки сигар в кармане скомканных шорт. Он предложил одну Энни: та не отказалась. — Скажи, Энни, каково каждый день видеть одни и те же лица? Девушка ненадолго задумалась, скребя ногтями табачный лист: — Я иногда в Сенд-Лейк катаюсь. Когда я там, то чувствую, что мне земляки как семья. Ты их всех знаешь, они тебя все знают, с ними всегда поболтать можно, иногда они даже помогут… Но когда я в Стрейнджтауне, мне на них противно смотреть, они бесить начинают. — Вот оно как. Значит, тебе есть, с чем сравнивать. Это круто, — произнёс Ману на выдохе, пуская объёмную струю дыма, но вдруг обратил внимание на пейзаж в маленьком пыльном окне. — О, смотри, полная луна! Совершенно неожиданно для Мануэля Энни резко вскочила с постели, без особых усилий вырвавшись из его рук, и стала настойчиво его прогонять: — Всё, тебе нужно идти! Спасибо за вечер, всё такое, но тебе пора! — Куда пора, родная? Дай хоть немного дух перевести! Хватка энергичной девушки противостояла силе притяжения измождённого тела к кровати, а затем — его владельца, жертвующего остатками энергии ради их же восстановления. Наконец, Мануэль повалил её обратно на кровать, для надёжности припечатав ладони к её плечам и обхватив её ноги своими. Сначала Энни смотрела на него с животным ужасом, а затем… в ней самой стало проступать что-то животное, и с каждой секундой она всё меньше походила на человека. Её тело раздувалось, обрастая густой тёмной шерстью, милое личико плющилось во что-то напоминающее волчью морду. Ману в ужасе отскочил в другой конец комнаты, прижавшись голой спиной к стене: — Что… ты… такое? То, что было Энни, обернулось антропоморфным зверем в два метра ростом. Гулко рыкнув, оборотень медленно посеменил в сторону Мануэля на двух парах когтистых лап. — Я предупреждала, — прохрипело существо, остановившись в нескольких шагах от мужчины: похоже, оно не собиралось нападать. — Это… это многое объясняет, — Ману сделал пару глубоких вдохов, восстанавливая вновь сбившееся дыхание: к нему даже начала возвращаться привычная весёлость. — То, что ты на меня всего расцарапала, тот странный запах — не в обиду!.. Наверное, даже ваш конфликт с Вирджини. Я вампиров видел не раз, сразу её опознал. Значит, между этими видами правда вражда есть? Это… даже интересно, слушай. Вервольф вопросительно склонил мохнатую голову, явно озадаченный такой реакцией: — Ты меня не боишься? — Ну, оборотней я ещё не встречал, но это довольно интересный опыт. Считай, я уже спал с вампиршей, инопланетянкой, а теперь ещё и с оборотнем. Это ж охренеть как мощно! — он засмеялся, расслабляя плечи. — Раз ты со мной разговариваешь и, вот, интересуешься даже, не страшно ли мне, то зла ты мне не сделаешь, да? — Я не людоедка! — Ну вот, тем более. Так что не переживай. Иди сюда… Ману подполз к волчице гуськом и обнял её за исполинскую шею, почёсывая оборотня за ухом. Его влажный нос мазнул щетинистую щёку мужчины, а жёсткие лапы оказались на его плечах. В таком обличии Энни выглядела куда менее возбуждающей, но никак не ужасающей. Во всяком случае теперь, когда прошёл испуг первой встречи. Если подумать, то это всего лишь гибрид волка и человека — бриколаж из привычных материй. Конечно, и волки, и даже люди могут быть страшными по отдельности и давать удвоенную в этом качестве комбинацию при их слиянии, но это был явно не случай Энни. Если так рассудить, то в полузверином обличии она и не особенно была похожа на волка: скорее на помесь лайки и мопса. — Ты сумасшедший, — рыкнула Энни: её тонкие клыки сверкнули в подобии улыбки. — Да нет, весь этот город сумасшедший, а я просто подстраиваюсь под него. На контрасте со спёртым воздухом в салуне пустынный штиль в тёплый вечер казался дозой чистого кислорода. Ингве набрал его полные лёгкие, щурясь от яркого жёлтого света уличного фонаря. Дарвелл, взглянув на часы, покачал головой: — Уже поздно. Не думаю, что Мануэль в ближайшее время объявится, так что имеет смысл расходиться. — Если вы не возражаете, я бы хотела немного прогуляться, — сказала Селин, обратившись к братьям. Микаэль безразлично приподнял плечо, тогда как Мэтт, кажется, отозвался неприятным удивлением, тут же стрельнув взглядом в Ингве, стоявшего рядом с девушкой: — Я могу составить тебе компанию. — Это необязательно, Мэтт, — ответила она вежливо, но настойчиво. — Увидимся позже. Ключи со мной. Когда Дарвеллы ушли, на тёмной улице не осталось никого кроме пары на редкость тихих гуляк. Город погрузился в стрекочущее безмолвие. Стоявший неподвижно Ингве обводил покорёженные крыши домов взором любознательного ребёнка. Селин тоже не спешила идти: он почти с удивлением обнаружил девушку на том же месте, подле себя. — Кажется, ты планировала пройтись? — неуверенно уточнил у неё Мальм. — Ты можешь мне составить компанию? — предложила Селин негромким голосом, словно бы стараясь не нарушить тишину улицы. — Могу, наверное… Хочешь пойти куда-то конкретно или просто прогуляться по городу? — Здесь неподалёку тарелка Мэтта и Микаэля разбилась. Я бы посмотрела на неё. Ингве силился припомнить, где же эта тарелка села, но Селин уже бодро пошагала вдоль по улице, подстегнув парня лёгким касанием за локоть. — Будь я армейским генералом-ксенофобом, я бы оцепил такую достопримечательность усиленным отрядом, — предположил Ингве. — Мэтт мне рассказывал, что военные уже давным-давно оставили в покое эту тарелку, — заверила Триаль, уверенно продолжая путь. — Поэтому теперь гражданские могут её изучить. Как ты и я. Я хотела посмотреть давно дизайн технологий тх’гирвцев, но Мэтт и Микаэль всё никак не подпускали меня к этому аппарату. — Ты поэтому отказалась от компании Мэтта? — Не только поэтому, но в том числе, — вкрадчиво произнесла она, а после быстро вздохнула. — Иногда он бывает слишком навязчивым. — Не знаю, насколько уместным будет сказать, но, по-моему, ты ему нравишься. — Это неуместно, потому что это всем очевидно, — Селин усмехнулась с горечью. — Но можем ли мы сейчас не говорить о нём, а о чём-нибудь другом, например… Ты не думал о том, что поиск в широком смысле всегда идёт под руку с бегством? Ингве сделал то, что не практиковал давно: тихо рассмеялся, обнажив тонкие длинные зубы в слегка похожей на лошадиную, но всё же приятной, улыбке. — Я полагал, что ты материалистка. — Люди могут добывать деньги по религиозным причинам и ради нравственных целей, — воспротивилась девушка. — Что же движет тобой? — Это желание реализовать мой творческий потенциал и одновременно помочь другим людям, дать им возможность самим выразить себя при помощи одежды… Но мы начали с другой темы, нет? — Хорошо, допустим, я тебе поверил. Если о поиске и бегстве, — Ингве сделал паузу, в задумчивости закрутив прядь волос вокруг пальца. — Пояснишь, что ты имеешь в виду? — Человек, который ищет — смысл жизни, новых ощущений, место в жизни или пристанище, — он одновременно убегает от экзистенциального ужаса, скуки, чувства вины и отчаяния. Первое не может существовать без второго. Поиск, столь благородный, обусловлен причинами не столь приглядными. А главное — ты не сможешь исследовать уголки Вселенной, если ты не пострадал от неё. Ты не можешь познавать мир, если ты не попытался спрятаться от него. Дорога под их ногами уходила в бесконечную даль — туда же стремились мысли Ингве, обдумывающего слова девушки. — Что натолкнуло тебя на эти мысли? — Священник, которого мы видели в Дэдтри. Он держал оружие по-армейски. И, судя по выстрелам, раздававшимся тогда, он из него стрелял. Я полагаю, что раньше он был военным. — Так и есть… Пастор Коллинз праведнее многих виденных мною священников, что уж говорить про военных. Полагаешь, в его случае это бегство от грехов прошлого, в лоно праведной жизни? — Это весьма поэтичное описание. — Просто в голове понемногу складывается образ, который можно использовать. Не обращай внимание. — Ингве опустил глаза к усеянной мириадами песчинок дороге. — Когда ты от чего-то или от кого-то бежишь, то нередко мчишься без оглядки. Но лучшим способом будет среагировать, найти укрытие. Здесь мы приходим к поискам… Да, звучит неплохо… — Ты когда-нибудь проходил этот путь? Ингве ответил машинально, точно вопрос прозвучал в его голове, а не от кого-то постороннего. Почему-то сейчас Селин воспринималась именно так: продолжением его собственного сознания. — Я до сих пор ищу, где можно скрыться. Просто сбежать оказалось недостаточным: твои преследователи остались позади, но ты не понимаешь, куда забрёл в спешке, — с уст музыканта слетел пронзительный смешок. — И вот ты оказываешься посреди пустыни, похожей на эту, и не понимаешь, где здесь можно отыскать кров, пищу, откуда начинать строить жизнь сызнова. Есть выражение «начать жизнь с чистого листа», но остаются ли в запасе бумага и писчие принадлежности? — Предполагается, что сначала ты их раздобудешь, приложив некоторые усилия. Устроившись в этой пустыне, — Селин ненадолго остановилась, растереть натруженные ходьбой в неудобной обуви ноги. — Пока ты так откровенен, могу я поинтересоваться, от кого ты сбежал, если мы продолжаем следовать этой метафоре? Она была права: сейчас он мог доверить ей все свои тайны. Лёгкая ночная прохлада не освежала, но лишь ещё сильнее пьянила рассудок, вкрадчивый мелодичный голос под ухом довершал дело. — От семьи. Отец — пастор, мать — жена пастора. Не очень получалось вписываться в их картину мира, их видение моего будущего. Они люди… не очень музыкальные. — Как я помню, петерианцы — большие аскеты. — Григорианцы, к общине которой мы принадлежим, — ещё бóльшие, — Ингве вновь расплылся в горькой улыбке. — Так что родители не оценили моего превращения в блэк-металлиста, которые тогда в Скандинавии были последним словом андерграундной моды. Совсем не оценили. — Они выгнали тебя из дома? — Я сам ушёл. Окончил школу, сказал им, что одумался и хочу попасть в пенсильванскую общину григорианцев, одну из самых крупных в Симнации, вместе с получением там же классического юридического образования… Ну, на самом деле я действительно одумался: блэк-метал к тому времени мне разонравился, — Ингве осёкся, смущённо поглядев на собеседницу. — Слишком много о себе. Не хотел тебя грузить. — Я спросила об этом сама, — сказала Селин с лёгким недоумением и сама несколько растерялась. — Но я не знаю, что сказать теперь… Это сильно тебя тревожит? События прошлого? — Я не очень семейный человек, так что беспокоит разве что необходимость лгать. Раз в месяц созваниваемся. Я говорю, что веду адвокатскую карьеру, души не чаю в своих собратьях по вере и обзавёлся женой и детьми… приходилось просить свою знакомую с двумя сыновьями подыгрывать мне. Как видишь, очень далеко от правды… Чёрт, я снова о себе, — он оглянулся, ища, за что бы ухватиться, сменяя курс беседы, и очень кстати заметил груду металла сбоку от них. — О, кажется, мы пришли. Инопланетная тарелка, хотя в общих чертах повторяла свой медийный образ, всё же значительно отличалась по устройству. Она была сконструированного из тёмно-серого металла, лишь отдалённо напоминавшего сплавы, применяющиеся в строительстве ракет. Вместо прозрачной стеклянной крышки поверх конусообразного дна тарелка имела лишь узкий фюзеляж навроде самолётного с одной из сторон. Разобрать остальное было ощутимо труднее: как-никак аппарат был вконец повреждён. Селин подошла поближе, осторожно прикоснувшись к помятому корпусу тарелки. Она обошла её кругом, внимательно рассматривая с каждого из боков. — Рискну сделать смелое предположение: эта тарелка разбилась, — констатировал Ингве, в подражание девушки принявшись чопорно расхаживать по периметру места крушения. — Ты чертовски прав, — ответила Селин, наконец остановившись рядом с ним. — Однако это слишком интересная технология. Она очень отличается от нашего видения инопланетных летающих тарелок… Да ведь это хороший космический корабль, просто он небольшой формы. Ингве согласно кивал, хотя больше лицезрел не тарелку, а саму Селин: восторженную и одновременно настроенную решительно. Тихий мечтательный голос девушки прорезал гробовую тишину над пустырём, которую не нарушала даже прячущаяся в песках стрекочущая живность. «Здесь только мы одни, я, Селин и эта чёртова тарелка, которая снова забрала у меня её внимание», — размышлял Ингве, стоя чуть позади от девушки и не рискуя приблизиться ближе. Но идиллическую тишину пейзажа нарушила яркая вспышка, поднявшаяся столпом из обломков тарелки. Опьянение испарилось мгновенно. Ингве в ужасе схватил Селин за руку и рванул прочь от летательного аппарата. Его слух уловил скрежет: это ударная волна разметала обломки. — Ложись!!! — заорал он и сам опрокинул девушку на землю, смягчив её падение собственным телом. Под напором неизвестной силы они кубарем покатились по песку, остановившись в полусотне футов от источника света. Селин наконец-то смогла открыть глаза, но тут же зажмурилась: в них попали длинные волосы Ингве, вымазанные в песчаной пыли. Кажется, такая поездка по земле нанесла ей удивительно мало увечий — лишь мелкие камни исцарапали открытые колени и кисти рук. Ингве плотно сжимал её в объятиях, приняв на себя часть удара. — Прошу прощения, — он откинул волосы назад, но затем вновь вернул руки на плечи девушки. — Ты в порядке? Если не считать подранной одежды и песка в волосах. — Я очень любила это платье, — мрачно произнесла она, но тут же осеклась. — То есть, я хотела сказать тебе спасибо, что ты вовремя среагировал. Осколки пролетели мимо, а могли меня раскрошить. Спасибо большое и… прости меня, что я сюда тебя привела. Я не знала… — И не могла знать. Всё в порядке, — Ингве улыбнулся девушке, чьё лицо находилось так близко, что она наверняка могла видеть двухдневную щетину и мелкие угри на подбородке. Ингве не торопился выпускать Селин, а та — освобождаться от его объятий. Её сердце билось в ускоренном темпе — может быть, даже от смущения, но скорее всего от играющего в крови адреналина. Смутился он сам. Наконец он помог Селин сесть, напоследок незаметно проведя рукой по её волосам — выпачканным в песке, как и его, но всё ещё мягким. — Смотри! — вдруг воскликнула Селин, указав пальцем в сторону тарелки. — Это похоже на северное сияние! Ингве повернулся в ту же сторону. Луч света, озарявший иссиня-чёрное небо, переливался зелёным и розовым, действительно походя на маленький кусочек полярного сияния, которое он пару раз видел в родной Норвегии. Лёгкий толчок в плечо отвлёк его от созерцания неба: это припорошённая пылью макушка Селин. Он вопросительно вытянул руку поперёк её спины: девушка утвердительно приникла к его груди. — Я не очень уверен, что эта штука не рванёт ещё раз. — Она остыла, и свет ослабевает. Давай проводим его. Мануэль бороздил рыжие пески на умопомрачительной скорости, каждую секунду рискуя упасть посреди них. Но он крепко держался за гриву своего скакуна, проникшись к нему полным доверием. — Знаешь, Энни, в детстве я очень хотел заняться конным спортом. А ещё больше — покататься верхом на волке, как царевич из русской сказки, — восклицал он, пытаясь перекричать ветер. — Ты точно сумасшедший, Ману, — рыкнул ему в ответ оборотень. — А если сброшу тебя? — Ой, давай не надо! Неужели ты меня совсем не любишь? Энни хрипнула в подобии усмешки, взяла высокий прыжок и, вновь оказавшись лапами на земле, ускорилась. Вдруг оба они заметили вдалеке сияние во мглистом небе. Энни остановилась, и Мануэль ловко спешился, приземлившись на обе ноги. — Нихрена ж себе. Мы же не на Северном Полюсе, — мужчина озадаченно почесал голову, но, впрочем, тотчас же расположился на земле, похлопав рядом с собой. — Красивая вещь. Садись тоже, вместе посмотрим. В желтоватом свете тесной комнаты голубые мониторы казались пустынными оазисами, но сейчас ощущались чем-то несущим гибель. На широкой спине Лазло проступал пот: пара пристальных глаз немилосердно жгли её. Кьюриос до крови кусал губы, судорожно настраивая приборы. Голова отзывалась тяжёлой болью от недавно выпитого. — Итак? — высек голос позади. — Подождите, пожалуйста, сейчас… Вот, мы воспользуемся в качестве ретранслятора разбившейся между Стрейнджтауном и Дивизионом тарелкой. Я настроил удалённый доступ к оборудованию — на удивление, там была исправна техника, — тараторил Лазло, стремительно стуча по пухлым клавишам клавиатуры. — Так, должно заработать… Да, получилось! В динамиках, позаимствованных у пузатого компьютера, послышались помехи, а затем что-то отдалённо напоминающее человеческую речь. Лазло хотелось захлопать в ладоши от восторга, но присутствие рядом генерала заставило его сдержать свою радость. Он глубоко вздохнул и поднёс к губам микрофон: — Тх’гирв, это Земля, приём! Вы понимаете меня? В ответ мужчины услышали какую-то тарабарщину, но затем их собеседник перешёл на чистый симлиш: — С какой целью вы вышли на связь? — голос пришельца странно вибрировал — возможно, виной тому звукопередача, но Лазло был уверен, что и в жизни тх’гирвец говорил схожим образом. — Передай мне, — скомандовал Грант и, устроившись рядом с Лазло, громко пробасил в микрофон. — На наш город упал метеорит, а в районе вокруг пропала связь. У нас есть основания полагать, что это работа тр... тх… тхагирцев? Неважно. Мы не желаем развязывать войну миров, а потому требуем прекратить атаки на нашу планету. Мы предполагаем, что это дело рук одного и ваших сородичей, проживающих в нашем городе. Мы не знаем, была ли это его личная инициатива или сговор, но требуем прекратить это как можно скорее. Лазло округлил глаза, наблюдая за тем, как генерал диктует тх’гирвцам — быть может самым высокопоставленным в местной иерархии — свою волю. Ещё большим удивлением для Кьюриоса стал ответ пришельца-переговорщика: тот казался живо заинтересованным. — О каком сородиче-колонисте вы говорите? Грант повернулся к Лазло с немым вопросом. Кьюриос тяжело вздохнул, но всё же попробовал ответить: — У нас его зовут Мистер Смит. Насколько я помню, на Тх’гирве он был Техником Опыления, номер… девять, кажется? По ту сторону приёмника затянулось молчание, которое минуту или две спустя наконец-то было прервано: — Да, нам известен такой. Если вы дадите координаты, то мы вышлем за ним шаттл. — Один шаттл, сэр. Повторяем: мы не стремимся к военному конфликту. Но если теракты продолжатся, то нам придётся применить силу. И будьте уверены, земные военные технологии развиты достаточно хорошо, чтобы противостоять инопланетным. Поэтому не пытайтесь использовать координаты для других целей. — Сэр, проявите уважение к стороне переговоров, — строго заметил голос после очередной паузы. — Мы согласны на эти условия, но, если нашего посланника захватит человеческая армия, будьте уверены, что мы отреагируем незамедлительно. Лазло устало потёр веки, слушая, как Грант диктует координаты их города. Даже с неизвестной инопланетной расой генерал вёл себя агрессивно. Организуй ему свидание с каким-нибудь бигфутом или тираннозавром — он и им будет угрожать. В эту минуту Кьюриос не на шутку опасался межпланетарной войны и молился Смотрящему, чтобы обе стороны не заходили в своей взаимной неприязни дальше обычного недоверия. Мучил и другой вопрос: что сородичи сделают с его зятем? Хочется верить, что они окажутся более рассудительными, чем Грант, а потому не станут обвинять Смита в устроении теракта, спокойно разрешив ситуацию и, возможно, выпросив у него разрешение остаться в Стрейнджтауне: всё-таки старику здесь очень нравится жить, и поселился он здесь в своём праве, по выслуге лет на честной работе… Ведь так?