Чужаки

Пыль на припорошенной песком трассе 13, закат в цвет почти марсианских каньонов. Сначала был путь до Сенд-Лейка, и его ухабы были самыми гладкими на всём маршруте. Помнится, это было десятого декабря, в три или четыре дня — ужасно рано, но иначе в конечном пункте пришлось напороться на закрытые двери больницы. Отвратительные учреждения, где немощь и совершенная безучастность охватывает даже часы работы. Ослепляющая белизна стен не избавляет извилистые коридоры от мрака, пересекающая их толстая синяя полоса не добавляет тесным коридорам яркости. За серой металлической дверью начинаются палаты для простых умирающих смертных — об этом свидетельствует букет ароматов из мочи, кала и безуспешно сражающегося с ними формалина. За белой — комнаты на порядок комфортнее, это видно уже издалека. Чтобы туда попасть, нужно сделать ритуальное подношение, умилостивя божеств-врачевателей. Пара свежеотпечатанных купюр уже запрятаны в рукав, как у фокусника. Чего не сделаешь ради отсрочки неизбежной гибели опекаемого брата. После — обратная дорога. Сейчас на неё уже спустились сумерки и песочные вихри, сбивавшие дряхлую Смуго с пути. Но худшее ждало под самый его конец, когда дорога наконец-то должна была стать чуть более ровной и освещённой. Патрульные посты: баррикады из бронеавтомобилей и пятеро солдат с винтовками на взводе. — Въезд в город закрыт, мэм. Немедленно разворачивайтесь! Никакие уговоры не сработали, а полдюжины стволов, хмуро поглядывавших на нарушительницу границ, тем больше убеждали её в своей неправоте. Пришлось возвращаться обратно, на пять километров вперёд чувствуя спазмы в спине, как если бы их холодный металл всё это время лакал её позвонки электродами-присосками. На часах — десять вечера, в кармане — почти ни гроша. Не хватило бы и на одну ночь в гостинице, не говоря о нескольких. Зажглись двуглавые фонари-торшеры, чем-то напоминавшие усики богомола: Сенд-Лейк окрасился в закатно-жёлтый. Он был бы невероятно красивым в это время суток, не окажись она здесь запертой без средств к существованию. Телефонная будка, явный оммаж на британскую. Хочется верить, что потраченные на неё деньги окажутся эффективным капиталовложением. «Бетти, привет. Это Берта. Мы пару раз виделись с тобой у Сида Байрона… Послушай, я сейчас попала в сложную ситуацию. Пожалуйста, можешь приютить меня у себя, хотя бы на день?» «Э… извини, у меня… да, родственники приехали. Не выйдет. Но это, желаю тебе удачи. Ты можешь попробовать позвонить самому Сиду. Думаю, он сможет тебе помочь лучше» «Карен, это Берта, Сид Байрон — наш общий друг. Я застряла в Сенд-Лейке. Можно переночевать у тебя?» «Ну так позвони Сиду. У него всегда будет место для гостей. Я сама еле умещаюсь в своей квартире» «Джим, Берта, Сид Байрон. У меня проблемы. Не с законом. Могу переночевать у тебя?» «Девочка, я, по-твоему, отель держу? Ищи у своего бойфренда, если он тебя пустит, конечно» Их слова, неожиданно резкие, обернулись сильным толчком: Берта едва не скатилась по стенке телефонной будки. Откуда взялась такая враждебность, и почему все как один рекламировали услуги Байрона? Видимо, по той же причине, что препятствовала ей последовать совету недавних друзей: сейчас Берте меньше всего на свете хотелось пересекать порог дома этого человека, хранивший в себе свидетельство её позора. Ошибкой стала не игра на два фронта, но изначальный выбор одного из них. Или двух сразу. Интимные встречи раз в неделю, строго по расписанию — как приём у врача. Они не приносили почти никакого удовольствия, быстро превратившись в своего рода работу. Тепло постели, тепло чужого тела — они не грели, это всё равно что согреться у настольной лампы. Мануэль и Сид наверняка считали также, но этот негласный уговор должен был держаться в секрете друг от друга. В тот день они не узнали друг от друга ничего принципиально нового, разве что персоналии тех вторых и третьих партнёров каждой из сторон. Скандал произошёл из-за того, что нити этих секретов полишинеля спутались в тугой узел, стоило им оказаться втроём на сцене. Смутные их образы сопровождали Берту в прогулке по вечернему Сенд-Лейку. Штиль, стоящий над душным городом, не мог выветрить ни их, ни другие заботы. Застеклённые башни причудливых круглых форм выглядели фантасмагорично. Реальность уходила из-под ног. Берта не помнила, как забрела в узкую подворотню, тянущуюся на половину квартала. Совершенно не то место, куда стоило бы свернуть в бесцельном променаде, но что-то заставило девушку свернуть в этот закоулок — и это что-то не заставило себя долго ждать. Двое: молодые парень и девушка, примерно её возраста. Похожи на загулявшую парочку из ближайшего клуба судя по тому, как самозабвенно они целовались, уже, похоже, готовясь перейти к соитию. Следовало бы деликатно отойти, оставив пару наедине, но Берта застыла на месте, прикованная взглядом к мужчине. Тусклый свет со стороны улицы не позволял оценить его внешность, чтобы сказать наверняка, что он очень симпатичный, но от него самого веяло чем-то магнетическим, вынуждающим безотчётно подойти поближе. На лице парня — бледном и действительно очень красивом — отобразился страх, но эта эмоция тут же затушевалась заговорщической улыбкой. Берта не была уверена, что он действительно улыбнулся — это наблюдение словно было сделано шестым чувством. Что она увидела взаправду — так это резкое движение незнакомца, когда, расстегнув блузку на своей партнёрше, он впился ей в шею. Нет, это явно не попытка оставить на ней засос: отмеченное место не должно истекать кровью, а сама девушка — грузно валиться ему на руки. Напрашивался лишь один вывод: — Ты — вампир?! Незнакомец встрепенулся, едва не выронив девушку, кажется, потерявшую сознание. Он сделал шаг навстречу Берте и, внимательно в неё вглядевшись, вернул на лицо прежний ужас, в котором теперь читалась прямая угроза. Он схватил Берту за плечи: на удивление мягко, почти интимно. Новак почувствовала, как что-то внутри неуклонно тянет её к этому мужчине. То, что заставляет поддаться ему — слепо покориться ему воле. Но было кое-что ещё — всеохватывающий восторг, рискующий перерасти в истерику — экзальтированный трепет от соприкосновения с тем, что она считала пределом своих мечтаний. — Пожалуйста, обрати меня! — взмолилась она, обняв незнакомца за шею как любовь всей своей жизни. — Прошу, сделай меня вампиром! Помнится, он возражал, долго и настойчиво. Но она упрашивала его с ещё большей силой. Лёгкий зуд в коленях подсказывает, что ей пришлось падать перед вампиром ниц. Сильный зуд в шее, исходящий от двух мелких, но глубоких царапин давал основания полагать, что она добилась своего. Дальше — череда несвязных фрагментов, хаотично перемешавшихся в памяти. Маленькая спальня, погружённая во мрак. Ослепляющий свет фонарей — в противоположность. Белое как полотно лицо лишившейся чувств девушки. Она осела на землю с задранной юбкой — можно подумать, что она напилась до беспамятства. Холодный, как из чертог Жнеца, голос, вещавшей ей про Тайну. Именно с большой буквы. Адриан — имя, могущее принадлежать кому угодно, но, кажется, так звали этого незнакомца из подворотни. Отливающие красным глаза с затаённой под грудой апатии тоской. Резкий толчок перед попыткой поцеловать этого вампира. Нет, кажется, наоборот. Всё та же спальня. Тошнота. Несколько обмороков. Снова спальня. Вновь Адриан. Входная дверь, хлопнувшая за её спиной. Темнота. Берта резко раскрыла глаза: скрывающееся за горизонтом солнце едва не ослепило её. Рывком она подбежала к окну, поспешив запахнуть тяжёлые старомодные шторы. Слишком резкое движение для неясно сколько времени пролежавшего бездвижно тела: в неловком падении она чуть не сорвала занавеску, ради которой она и пожертвовала последними силами. Комната, где она находилась, пошла кругом, но даже в таком коловращении она смогла узнать её. Вереница плакатов, несколько гитар на стене и псевдоэкзотические статуэтки на всех горизонтальных поверхностях — последние держал в своей спальне только Сид Байрон. Эти бронзовые уродцы словно бы смеялись над ней, изгибаясь в неестественных позах и по-клоунски скалясь. Большого труда ей стоило подняться на ноги — сейчас они ощущались ходулями. Только сейчас Берта обнаружила, что была обнажена — кто-то потрудился раздеть её. Очевидное действие в отношении человека, которого нужно уложить в постель. Единственное — не столь очевидны обстоятельства её нахождения в чужой кровати. Берта провела ревизию стенного шкафа и действительно обнаружила там свою одежду, аккуратно устроенную на вешалку. Облачиться в неё оказалось труднее, чем предполагала девушка: онемевшие пальцы отказывались слушаться её, соскакивая с пуговиц лифа, а ноги то и дело подкашивались, с трудом удерживая корпус тела в вертикальном положении. Пару раз она ударилась об злополучный шкаф, пытаясь предотвратить падение. Кажется, учинённый шум привлёк внимание кого-то из хозяев дома — в дверь раздался учтивый стук. Количество жильцов и случайных гостей в нём позволяло лишь гадать о том, кто мог находиться по ту сторону, но сейчас Берте это было совершенно безразлично, так что, закончив с застёжкой, она открыла дверь, не задумываясь о том, кого она встретит за ней. — Твою мать! Створка прошлась по лбу хмурого азиата — Берта забыла его имя, но припоминала, что он играл у Психо на клавишах. Музыкант бросил на девушку взгляд с совершенно непонятной интенцией, после чего спросил разрешения войти. Берта кивнула, освободив ему проход. Некоторое время они молчали: Новак не понимала, как завязать с мужчиной разговор, а последний словно бы и не желал вступать в беседу. Наконец, для Берты появился повод нарушить тишину, правда не самый приятный — её немой собеседник зачем-то стал раздвигать шторы: — Не трогай! Клавишник обернулся: на его желтоватом вытянутом лице отразилось удивление: — Темно. — Мне нужно, чтобы было темно! Пожалуйста… — Берта надеялась, что мужчина уловит в её фразе просьбу напомнить своё имя, но тот оставался глух к её намёкам. — Ладно, — он отошёл от окна и расположился в одном из двух плетёных кресел подле него — Берта присела на соседнее, упокоив руки на дрожащих коленях. — Я не помню, как оказалась здесь. Ты можешь что-нибудь рассказать? Азиат потёр плоский нос, будто настраивая себя на мысль. Наконец, он удосужился сказать что-то более многосложное: — Сид сказал, ты вчера в пять утра пришла и сознание потеряла. Он тебя сюда уложил, в своей комнате. — Так… А который сейчас час, и где сейчас Сид? — уточнила она, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. — Шесть вечера. Сид ушёл. — Куда? — Я почему знаю? — хмыкнул он, касаясь нижней губы двумя пальцами в пятый раз за прошедшие несколько минут их разговора. — Ну… вы живёте вместе. А Сид… это же его комната? Где он спал всё это время? — последние два вопроса Берта задала скорее самой себе, устыдившись тут же, что сделала это вслух. — Ладно, давай не о нём… Пожалуйста, напомни, как тебя зовут? — Ким Гван Сон. — Что из этого имя? Ким, Гван или Сон? — растерянно спросила девушка, не сильная в азиатской ономастике. — Два последних. — То есть, Гван или Сон? — Гвансон. — Гвансон? — Гвансон. Разговор откровенно не клеился: оба не были прельщены компанией друг друга. Однако Берта всё ещё нуждалась в ответах, а Гвансон с диковинным тщанием разглядывал её — не как зачарованный красотой облика в его целостности, но как учёный, препарирующий живой организм. Берте стало не по себе. — Почему у тебя глаза в темноте светятся? — наконец спросил кореец. — Что?! Удивлённая вопросом, Новак подошла к большому зеркалу в резной раме — и действительно обнаружила, что её отражение в мраке светило двумя красными точками — там, где были глаза. Она вскрикнула от неожиданности, отпрянув от зеркала. — Значит, это был не сон? Или я всё ещё сплю? Но подожди, разве вампиры отражаются в зеркале? — Вампиры? — озадаченно переспросил Гвансон, почёсывая крутую скулу. — Отражаются. Это же просто ожившие мертвецы, а не духи. — Подожди. Ты говоришь об этом так уверенно? — удивилась Берта, оставшись стоять посреди комнаты. — Я знаю их. Несколько. — То есть, ты не будешь считать меня сумасшедшей, если я скажу, что подозреваю, что меня обратили в вампира? — Это звучит очень логично. Помогло бы объяснить, почему ты сюда попала без чувств. Обращённые несколько дней находятся между жизнью и смертью… Хотя и став вампирами тоже, так подумать. Но немного в другом смысле, — он махнул рукой. — Кто тебя обратил? — Я… не знаю. Не уверена. В моей памяти отпечаталось имя «Адриан», — растерянно произнесла Новак. — Помнишь, как выглядит? — Как обычный вампир? Бледная кожа, чёрные волосы, красноватые глаза. Но он выглядел очень молодым, почти подростком. Никак не ответив, Гвансон вдруг встал с кресла и вышел из комнаты. Берта, нерешительно потоптавшись на месте, всё же последовала за мужчиной, застав его в коридоре с телефонной трубкой в руках. — Рауль, можешь говорить? — Хорошо, помнишь, ты говорил мне про семью вампиров, с которой ваши родители дружили?.. Да, они. Как у них сына звали, не помнишь?.. Адриан, да? Хорошо, спасибо… У тебя голос другим стал, всё в порядке?.. Ладно, обсудим как-нибудь в другой раз… Не могу сказать, зачем, извини… Да, хорошо, до встречи. Держись. Я навещу тебя завтра… Даже если ты меня не пустишь, да. Гвансон повесил трубку, переводя хмурый взгляд на Берту, оказавшуюся невольной свидетельницей его, кажется, достаточно приватного разговора. Музыкант коротко вздохнул и, ничего не говоря, прошёл на кухню, где уселся с сигаретой в руках. Берта вновь села рядом, едва не скрипя зубами от трудностей, сопровождающих её в общении с этим человеком. — Ты что-то узнал? — спросила она его, когда поняла, что первым её собеседник диалог не возобновит. — Мне друг один рассказывал, что он семью вампиров знал. Я думал, что этот может оттуда быть. Скорее всего, он, если, конечно, в Сенд-Лейке не больше одного молодого вампира по имени Адриан. — Твой друг — не Рауль Триаль? Мне кажется, я видела вас где-то вместе. — Да. — Я знакома с его сестрой, но не знала, что они дружат с вампирами, — Берта тихо ахнула. — Поверить только, я всю жизнь их искала, а оказывается, они всё это время были рядом, буквально через одно рукопожатие. — Зачем? — Гвансон слегка изогнул бровь. — Чтобы стать одной из них! И вот теперь, похоже, я исполнила свою мечту… Правда, всё это произошло так неожиданно и не так, как я предполагала… Я не думала, что будет так больно и сумбурно. Ведь если бы не твоя помощь, я даже не вышла бы на след вампира, который меня обратил. — Жизнь не подчиняется нашим желаниям, — произнёс Гвансон, выпустив струйку дыма из широкого рта. — Даже когда она даёт тебе желание — она по-своему его понимает. Назло словно бы, нам подлость сделать. — Это… довольно пессимистично. — Ты тоже не очень оптимистка. Часть вечера, когда на улице стемнело, Селин провела в реабилитационной прогулке. К счастью, Психо разрешили ей оставаться в доме на любое время — если Гвансон, конечно, действительно был выразителем общей воли. Селин заметила некоторые изменения в своём теле, которые пугали своей внезапностью, но вместе с тем интриговали новыми возможностями. Органы чувств заметно обострились, так что теперь девушка могла прекрасно ориентироваться в неосвещённых переулках и слышать разговоры людей, находившихся на противоположной стороне улицы. Последнее изрядно раздражало слух, ведь теперь каждый набор звуков оказывался в несколько раз громче, а слышимый в совокупности, складывался в почти невыносимый шум. Между тем и к этим переменам она понемногу привыкала: не то вследствие естественного процесса адаптации, не то по причине воодушевления своей новой жизни. Впрочем, были вещи, до сих пор вызывающие тревогу — вернее сказать, люди. Тяжело больной брат, которого в любой момент может обескровить очередной приступ. Тот очаровательный сосед-доминиканец, с которым, как и с Сидом, они в последний раз расстались не лучшим образом. Сам Сид. Адриан, сначала одаривший её страстно желаемым, а затем покинувший её. Люди, к которым она привязывалась, которых она пыталась любить, насколько позволяло её искалеченное сердце, лишний раз убеждали её в очевидном: любви она не заслужила. Тому, кто предан смерти, нельзя вкусить плод жизни, её сущность. Если только её не лишили любви ещё при жизни — метафорической жизни в материальном теле болезненной девочки, не вполне полноценной, чтобы восприниматься сверстниками хотя бы равной себе. «Но теперь у меня есть то, чего нету ни у кого из них — бессмертие», — мысленно изрекла Берта, приближаясь к фамильному дому Халльбергов — на городских часах, оставленных далеко позади, резная стрелка соприкоснулась с двойкой на циферблате. Все домочадцы уже либо спали, либо разбрелись по комнатам, либо отсутствовали, коротая ночь в каком-нибудь баре. Берта неслышно (действительно так: даже её острый теперь слух еле улавливал звук шагов) вошла в комнату, где проснулась. Там никого не оказалось, равно и сам интерьер не претерпел никаких изменений с момента её ухода. Однако за стеной она услышала вполне чётко два голоса — Сида и другого музыканта, кажется, Кая. Несмотря на толстое дерево и приглушённый тон она была способна различить каждую реплику. Любопытство взяло верх — к тому же, теперь она могла слушать их хоть лёжа в кровати у противоположной стены, не рискуя выдать себя. — Сид, думаю, я готов. — К чему ты готов? — голос Сида звучал устало, а в интонацию закралась нотка осуждения. — Ну… ты же понимаешь? — Кай говорил сдавленно, очевидно сильно смущаясь. — Кай, я могу понять твои слова как угодно, вложить в них и самый безобидный смысл, и что-то серьёзное, пошлое, ужасающее… — Наверное, пошлое. Это подходит. Акустический опыт дополнился визуальным: Берта увидела беседовавших во плоти, но сама даже не сдвинулась с места. За её широко раскрывшимися от ужаса глазами, в мельтешащих со страшной скоростью мыслях — не её мыслях — проносились образы, слова, снова образы, бесформенная материя, единственный смысл которой — давить на голову. Это напоминало ночной кошмар наяву: она словно бы наблюдала все эти сцены в настоящем, но сама она не могла их видеть прямо сейчас и когда-то в прошлом: настоящие смешивались с уже минувшими в беспорядочное нагромождение. Сид в объятиях этого юноши, оба обнажены. Нет, это происходит не прямо сейчас и не происходило никогда — Берта прекрасно помнила, как выглядит фигура Байрона. Она гораздо менее мускулистая, как представляет её Кай — это ведь его фантазия? Грузная фигура сорокалетнего мужчины. Берте он был не знаком, но в памяти владельца воспоминания её образ отпечатался чётко. Это снова однополый секс, но гораздо более грубый и бесчувственный. Вид от первого лица, в каком фиксирует прошедшие события память, позволяет лишь делать догадки относительно хозяина воспоминания. По тому, какую позу его невидимое тело принимает под направляющей рукой, грубой и сухой. По врезавшимся в память ощущениям: жёсткие волосы на этих руках, бьющему в нос запаху немытого члена, рвотного рефлекса, когда он оказывается в горле. По тому, как главный герой замещает этого мужчину, а на его место заступает Кай. Всё это словно происходило с самой Бертой: даже укрывшись одеялом с головой и изо всех сил скрючившись под ним, она не могла выбросить эти образы из головы. Её душили слёзы и тошнота — как того, кто на самом деле пережил эти события. — Кай, солнышко, пойми, это не то, что тебе нужно. Ты будешь жалеть об этом. И я буду жалеть. — Мистер Джонсон… папа, отпусти меня! Отпусти меня, прошу!!! — Но я сам знаю, что мне нужно! — Сид, прекрати! Мне больно! Прекрати! Известие о тяжёлой болезни матери. За короткую отлучку в другое измерение эта болезнь убила её. Отец планирует с ним похороны, настаивая на том, что покойницу следует похоронить в берёзовом гробу, а Каю — пока не рассказывать о случившемся, ибо это известие может плохо сказаться на его успеваемости в школе. «А это ещё откуда..?» — Берта? Она увидела себя саму, изувеченную, с сочащейся из глубоких ран кровью, находящейся при смерти. Открывшаяся дверь объявила перебивку: теперь она видела себя, выглядывающую из-под смятого одеяла и простыней, со слезящимися глазами и раскрывшимся в крике отчаяния ртом. — Я не могу… Я не могу это терпеть… Придуши меня. Зарежь меня. Зарежь меня. Как ты сейчас думал. Убей меня! Прекрати это! Даже при открытых шторах при утреннем свете в этой выполненной в чёрном цвете комнате было бы темно как сейчас, когда ночь вступила в свои права. Впрочем, весьма неплохое интерьерное решение — комнату в тёмных тонах очень трудно обставить так, чтобы в ней было комфортно находиться. Белый свет от грозди низко висевших потолочных ламп растворялся в чёрных панелях стен, оттеняя фигуру стоящего напротив собеседника, как если бы они общались в шумном клубе. — Ну… Как ты себя чувствуешь, Селин? Привыкаешь понемногу к Стрейнджтауну?.. Знаю, что ты здесь вынужденно, но я просто хочу, чтобы тебе здесь было хоть немного комфортно… — И ты стараешься очень хорошо мне обеспечить этот комфорт, Мэтт, — ответила девушка, отложив в сторону ноутбук, за которым она только что работала. — Я ценю, что ты меня приютил, спасибо. — Что бы я был за изверг, если бы отказал тебе в ночлеге! — воскликнул пришелец, слегка смутившись. — Кажется, что я уже сто лет не общался с тобой вот так, не по работе… Честно говоря, я скучаю по этим денькам… — Кажется, мы не занимались ничем, как постоянно ходили гулять в компании с ребятами в последнее время, — возразила Селин, уже подспудно понимая, к чему ведёт Мэтт. — Да, но именно с ребятами. Мне не хватало твоей компании, — Мэтт прикусил губу: на его щеках вспыхнул волнительный голубой румянец. — Мэтт, мне кажется, что мы это уже обсуждали. Когда ты предлагаешь невинное дружеское времяпрепровождение, то всё кончается признаниями в любви. Я не изменила своё решение. Мне это не нужно. — Ты даже не дашь мне шанс? — Нет, я не дам. Я хотела бы просто дружить с тобой, но это невозможно, — Селин взглянула на пришельца исподлобья. — Если это звучит грубо, ты можешь меня выгнать. Но я не собираюсь тебя вознаграждать за эту заботу таким образом. — Я бы тебя ни за что не выгнал! Я… я понимаю, — Мэтт стиснул зубы, переминаясь с ноги на ногу. — Для меня главное, чтобы тебе было хорошо. Даже если ты не будешь со мной. Даже если ты будешь с кем-то ещё… В общем, я уважаю твоё мнение и больше не стану навязываться. Прости меня. — Спасибо, Мэтт. До следующего раза, — кивнула девушка. Последняя её фраза таила в себе какую-то ироничную двусмысленность, уколовшую пришельца, но, зарёкшись держать данное слово, он оставил коллегу одну, пожелав ей спокойной ночи. Когда дверь за ним затворилась, Селин устало провела ладонью по лбу и вернулась к работе. На самом деле, от взятого с собой в поездку ноутбука сейчас не было практически никакого толка — в городе отсутствовало интернет-соединение, — но его всё ещё можно было использовать для написания проектных планов. В рабочей папке по соседству лежали файлы с финансовыми отчётами. Селин их почти никогда не открывала — бухгалтерией занимался Рауль, — но сейчас, тоскуя по брату, она бездумно просматривала их, пытаясь отыскать среди бездушных цифр родной голос. Глухой стук в окно отвлёк её. Селин вздрогнула от неожиданности, медленно переведя взгляд в сторону, откуда раздался звук. В полуночной мгле за стеклом она лишь едва могла разглядеть силуэт какой-то птицы. Не придав этому особенного значения, она вернулась к своим делам, но лишь затем, чтобы вновь услышать этот стук. Нахмурив брови, она вернулась к окну, обнаружив уже знакомую птицу в том же месте. Она вновь издала несколько ударов по стеклу. Не придумав ничего лучше, Селин раскрыла створку, пустив пернатого внутрь. Судя по окрасу — обыкновенная городская ворона, но уже пару секунд спустя на её месте возник человеческий силуэт со следами перьев на одежде. Селин вскрикнула от испуга. — Я долго искал тебя. Ты ещё помнишь меня? Человек обернулся к ней лицом — и Селин увидела, что это не вполне человек. Белая, почти серая кожа, отливающие красным глаза, светящиеся в полумраке. Вампир — вампир, которого она знала. — Адриан? — на всякий случай девушка отошла в другой конец комнаты. — Зачем ты здесь? Зачем я тебе понадобилась? — Пожалуйста, не нужно так паниковать. Я не собирался причинять тебе вреда. Как раз наоборот, — черты лица Адриана отобразили сожаление. — Долгая история, но если коротко — я узнал, что Рауль не может выйти с тобой на связь. Он очень переживал — учитывая его безэмоциональность, я тоже серьёзно забеспокоился и отправился искать тебя. Рад видеть, что ты в порядке. — Сложности с транспортной доступностью и связью тебя вынудили использовать способности вампира, которые ты так ненавидел? — с горькой иронией спросила Селин. — Кстати, я не знала, что вампиры могут превращаться в ворон. — Вампиры умеют многое, главное, чтобы повезло родиться во влиятельном клане с хорошей родословной, — брезгливо бросил он. — Можно узнать, как ты сюда попала, и что тут вообще происходит? — Это локальный военный конфликт. Я сюда попала незадолго до того, как выезд из Стрейнджтауна был закрыт. Поскольку здесь нету телефонной связи и интернета, я не могла сообщить Раулю о том, где я нахожусь. Но раз ты меня нашёл, передай ему, что я в порядке и вернусь, как только возможность появится. — Хорошо. — Спасибо за беспокойство. Мне было приятно встретиться. Теперь… — Подожди, Селин! Я должен кое в чём признаться… Девушка вопросительно уставилась на вампире, который принялся нервно мерить комнату шагами. Совсем разбитый, Адриан, похоже, был чем-то серьёзно обеспокоен. Его воспалённые веки — генетическая особенность, добавлявшая ещё одну проблему к маскировке вампирского естества — ещё больше побагровели. Только бы он не стал повторять риторику Мэтта — слушать это становилось невыносимо. — Я говорил тебе, что никогда не буду использовать свои способности вампира и жить так, как они. Что буду жить как обычный человек. Даже после того, как мы расстались, — Адриан ещё сильнее сморщился. — Даже после этого я продолжал держать обещание. Пока на меня что-то не нашло. Я… я напоил в клубе девушку, чтобы выпить её. Незадолго до этого медбрата, который доставал мне из больницы кровь, уволили. Меня мучила жажда, но я не мог утолить её привычным образом, безопасным для людей. Да, я не использовал на ней чары, но, кажется, я сделал ещё более мерзко… Но когда я уже впился в её шею… Смотрящий, у меня едва получилось сделать это аккуратно из-за отсутствия опыта, наверняка я сделал ей больно… Когда я впился в её шею, меня заметила какая-то девушка. Она была очень похожа на тебя, но одновременно и на вампира тоже. Я не мог почувствовать её ауры, но такое бывает и в случае с новообращёнными. Но она оказалась человеком и, оправившись от испуга, начала умолять меня обратить её. Селин, я её обратил, я породил ещё одного несчастного монстра, по своей воле! Её сходство с тобой… Иногда мне начинало мерещиться, что я обратил *тебя*. Это пугало, сводило меня с ума. А теперь… Теперь, стоило мне ненадолго её оставить, когда, по идее, она уже должна была встать на ноги, меня нашёл Рауль, по просьбе своего друга, который видел её. Видел, как она корчилась в агонии из-за неконтролируемой телепатии. Селин, я оставил эту девушку в опасности, когда она могла лишиться разума! Людям посчастливилось, что они неспособны читать мысли друг друга, потому что подчас они бывают совершенно ужасными… В общем… я… я предал твоё доверие. Я предал себя, свои принципы, свои убеждения. — Почему сейчас ты не с ней… Подожди, зачем ты мне говоришь всё это? — испуганно спросила Селин. — Я не знаю, как обращаться с новообращёнными. Мне пришлось просить помощи у родителей — она сейчас у них, в безопасности… Что касается тебя… Ну… я не уверен, что мы ещё когда-нибудь встретимся. Это единичный случай — потому что уникальный, ничего такого больше не произойдёт, я уверен. И поэтому я хочу… я хочу, чтобы, если ты вдруг вспомнила бы обо мне — надеюсь, такого тоже никогда не случится, — то не вспоминала бы тем, кем я не являюсь. А ещё, — Адриан вонзил острые ногти в кожу ладоней, пытаясь совладать со своими чувствами. — Я боюсь, что это точка невозврата, что очень скоро я могу превратиться в монстра. Поэтому мне необходимо тебя предупредить — ради твоей безопасности на случай, если роковой случай всё же сведёт нас снова. Тогда тебе будет лучше держаться как можно дальше. Селин задумалась над его словами, отвернувшись к окну, откуда к ней влетел вампир. Казалось, что Адриан запутался в собственных мыслях, начав противоречить себе. Очевидцы таких сумятиц обыкновенно сами оказываются сбиты с толку — равно как она сейчас. Он признаётся, потому что скорее всего они никогда не встретятся и потому, что они когда-нибудь всё-таки смогут вновь свидеться, одновременно. — Я могу вернуть тебя в Сенд-Лейк. Снова с помощью вампирских сил, но клянусь, это последний раз, когда я воспользуюсь ими в здравом рассудке. Я буду держаться до конца. — Я не хочу возвращаться сейчас, — отрицательно мотнула головой девушка. — Но… как же твой брат? Он беспокоится о тебе. И не просто так: здесь опасно находиться. Если это военный конфликт, даже локальный, ты можешь пострадать, — попытался увещевать её Адриан, подивившийся такому ответу. — Я тебя просила ему передать, что я в порядке. Я остаюсь, потому что моим друзьям могут тоже навредить. Я беспокоюсь о них, и я не хочу их бросать. — Я не знал, что у тебя здесь есть друзья… Как понимаю, это дом один из них? — Не совсем, но мы предположим, что это правда… Теперь, если это всё… — Мне жаль, — промолвил Адриан на полпути к подоконнику. — Что я вторгся к тебе посреди ночи, что выплеснул на тебя всё это, что стал не тем, кем бы ты хотела меня видеть… — Адриан, ты можешь сколько угодно притворяться человеком, но ты не прекратишь быть вампиром. Бессмертным и уязвимым к свету солнца. Это меня не пугает. Это у меня не вызывает отвращение. Твой вид замечателен. Я лишь не хотела связывать мою жизнь с тобой, потому что она была бы невыносима для нас обоих. — Я понимаю… Тогда… прощай? — Может быть, какой-нибудь роковой случай нас сведёт снова, — кивнула девушка, вставая с кровати, чтобы проводить старого друга. Хлопание крыльев при дуновении лёгкого ветра ещё долго звучало в ушах Селин, когда она затворила окно. На часах пробило полночь, но единомоментно произошедшие события, похоже, не позволят ей провести остаток времени до утра в безмятежном сне. «Надеюсь, хотя бы через сотню лет он забудет обо мне. Ему приходится вожделеть по тому, что я не могу ему дать — в этой ситуации никто не виноват, но вину, похоже, чувствуем мы оба», — размышляла она, прикрыв глаза в самонадеянной попытке ухватить сон. Лазурный берег с витающими в чуть душноватом воздухе запахами морской соли, фруктовых ликёров и рома в коктейлях всех цветов радуги и подобранного в тон к ним женского парфюма. Это место определённо пришлось Мануэлю по душе. Немного ставило в ступор, что среди этих толп девушек в бикини то и дело мелькали знакомые лица, но так даже лучше — он как раз гадал, как они будут смотреться в таких нарядах. Вот Мануэль уже сам заступил за место бармена в пляжном баре, разливая посетителям голубую лагуну — почему-то зелёного цвета, но какое это в конечном счёте имеет значение, если их, да и его самого, всё устраивает? Этот пляж — явно не то место, где нужно беспокоиться о таких мелочах. В другую минуту Мануэль уже рассекает на сёрфе по бодрым океаническим волнам. Помнится, в последний раз он вставал на доску ещё будучи школьником, но талант, как видно, он нисколько не растерял, а только приумножил: вот он уже обуздывает пик, находясь далеко от берега: только оставленные позади буйки виднелись красными точками в тёмной воде. Эта часть океана по праву принадлежит ему — и, возможно, пролетающим над волнами чайкам. Но постойте, что это за фигура там, вдали? Мануэль лихо минует лип и подплывает к посягнувшемуся на его собственность. Чем короче становилась дистанция между ними, тем отчётливее проглядывались очертания силуэта: это маленькая рыбацкая лодка, которую правила зрелая женщина. Оказавшись к ней практически вплотную, Мануэль узнал в этой рыбачке свою мать. — Привет, мам! Как улов? — Ты слушал прогноз синоптиков, Ману? Слово «синоптики» вызвало у мужчины смешок: в голове тут же появилось с несколько десятков анекдотов про этих персонажей. Мануэль уже приготовился рассказать из них, как почувствовал, что сёрф уходит у него из-под ног. — Лови, мам! — отчего-то выкрикнул он, громко хохоча. Но падение пришлось не аккурат под корму лодки — никакой лодки здесь уже не было. Вокруг оглушительно ревели штормовые волны, вздымаясь на высоту с два человеческих роста. Мануэль оказался под одной из них, ещё секунда — и его пришибло деревяшкой — похоже, некогда входившей в корпус судёнышка. Другие ошмётки досок плавали неподалёку. — Мам, хватайся за доску! — крикнул он, не услышав своего голоса: не откликнулась на него и мать. Мануэль испуганно оглянулся: женщины нигде не было. Он тщетно окликал её, едва не захлёбываясь в потоке хлещущей солёной воды. Очередная волна погребёт его в океане — нужно было немедленно плыть к берегу. Последовав собственному совету, он ухватился за ударившую его доску и что есть мочи погрёб назад, по направлению к красным точкам, которые уже едва можно было различить меж столпов гигантских волн. Сотню раз он оказывался в тёмной, как ночь, невесомости — под водой, иногда совсем глубоко, сотню раз вновь всплывал на поверхность. Очередным толчком его окунуло, казалось, на самое дно: пара неловких попыток плыть наверх — и пустота. А за ней — трупно-серый песок некогда искрящегося золотом пляжа. Его взгляд прикован к затянутому тучами небу, в котором была погребена прежняя синева. Нет, это не совсем тот пляж — и дело даже не в отсутствовавших его прежних атрибутах. Там, на холме, росли чёрные ели — в тропиках такие отродясь не водились. Там, вдалеке, — зигзагообразный красный мост. Хотя Мануэль видел этот пейзаж впервые, он мог с уверенностью сказать, что оказался на городском пляже Бриджпорта. Рядом с ним бездвижно лежало чьё-то тело, такое же бледное и холодное. Он обратил на него взор — и вновь признал в нём свою мать, но теперь узнавание не принесло былой радости. Её разинутый рот, лезшие из орбиты глаза и рубленные раны по всему телу роднили её с зомби (одним из тех, что он видел на кладбище молитвенного дома), но это точно была его мама. Мёртвая уже как три дня. — Мы уходим отсюда, Мануэль. Пошли, — позвал его чей-то голос, строго, требуя беспрекословного подчинения. — Но мама… Она… — Теперь она больше не твоя. Теперь ты её не получишь. А теперь иди за мной. Немедленно! — Смотрящий, опять!!! Мануэль резко раскрыл глаза, подскочив на диване. Глубоко дыша, он беспутно пытался утихомирить бешено бьющееся сердце. Он опустил ватные ноги на казавшийся сейчас ледяным пол и побрёл на кухню, дрожа всем телом. «Когда это наконец закончится?» Холодильник поприветствовал его ослепительным жёлтым светом и громким рокотом. Протирая насквозь вымокшие глаза, он достал с дверцы запотевшую бутылку водки и, неровно вдохнув, припал к её горлышку. Сейчас станет немного легче.