Чужаки

Хотя Ингве уже привык к необычным и всегда внезапным встречам Микаэля, новая всё же стала для него неожиданностью, особенно в способе подачи. Микаэль предложил сходить вместе на собрание всех пришельцев, организованное Смитом, так, словно бы они планировали пойти в бар после работы. — Прикажешь обмазаться зелёнкой? — Ты, конечно, можешь это сделать, но не думаю, что это обязательно, — ответил пришелец с не вполне осязаемой иронией. — Мы вместе работали над поимкой Новака… к слову, как он поживает? — Не очень. Загремел в реанимацию с инфарктом — мы с Ману и вызывали ему скорую. Я сопровождал его и наведывался в больницу последние пару дней, поэтому не выходил на связь. — Твою ж мать, — Микаэль нервно зарылся пальцами в бороду. — Он живой? — Да. Его прооперировали вчера. Правда, не знаю, поможет ли эта операция. Кардиохирург, что этим занималась — жуткая женщина. Я бы не стал давать такой скальпель. — Цирцея Бикер что ли? — в чёрных склерах пришельца загорелся интерес. — Да, вроде так. Знаком с ней? — С мужем её вместе работаем. Такое же чудовище. — Муж и жена — одна сатана, как говорится, — Ингве всё же мысленно посочувствовал такому вынужденному знакомству Микаэля. — Так или иначе, я навещал Джеффри. Другой вопрос, что он меня упорно гонит из своей палаты, да и персонал больницы перестал меня туда пускать. Ингве и Микаэль приехали одними из первых, так что могли не только насладиться приватной беседой со старым пришельцем, но и припарковаться в непосредственной близости от его дома. Смит встретил их при параде, сменив нелепую гавайскую рубашку ещё более нелепой сорочкой с широким по-старчески галстуком. — Похоже, мы нарушили дресс-код, — шепнул Ингве Микаэлю, отчего последний, на удивление, тихо прыснул. — Кто ты с тобой привёл? — само собой, Смит встретил их не приветствием, а упрёком. — Это Ингве. Мы с ним вместе искали Новака. Может, вы ещё помните, как мы все вместе возвращались с трибунала. — Но он чужой! — Такой же, как и мы. Послушайте, Смит, Ингве может рассказать много интересного про Новака, но про нас будет молчать. Ему можно доверять. Спустя ещё пару убедительных аргументов и хвалебных речей пришелец всё же согласился пустить их. Пока что в доме были только маленькая девочка, которая, кажется, намеревалась полноценно участвовать в собрании, судя по её решительному виду, и мужчина восточных корней, сидевший неподвижно, словно декорация. Они встретили двух вошедших с почти одинаковым недоумением. Микаэль сдержанно поздоровался с присутствовавшими и представил им Ингве. Все трое не испытали никакого восторга от знакомства. Вскоре зал стал наполняться делегациями, каждую из которых Дарвелл представлял поимённо. Последовательно в дом Смита прибыли оставшиеся братья Кьюриос, их сводные сёстры Лола и Хлоя, сын Смита, Джонни, вместе с инопланетной инопланетянкой Стеллой, Мэтт и, наконец, супруга Смита, Дженни, вероятно, только что вернувшаяся с работы. На благо, некоторых из гостей Ингве знал, так что он коротко поприветствовал Джонни и сестёр Кьюриос, а Мэтт чуть ли не стиснул его в объятиях, сетуя на то, что они не виделись целую вечность. Его брат оставался холоден: хотя он поздоровался со всеми, его приветствие было одинаково небрежно. Только, кажется, с Лолой Кьюриос он был хоть немного приветливым. От Ингве не ускользнуло, как часто он поглядывал на эту женщину. — Давайте начинаем, — объявил Смит, когда все гости расположились за большим столом. — Для начала: спасибо, что вы все пришли. Я рад, что мы могли собраться вместе. Далее последовала череда формальных вопросов о здоровье, семье и работе каждого из присутствовавших. Мало кто с большой охотой делился со стариком подробностями из своей жизни, но из вежливости старались поддерживать разговор. За плечами Ингве был многолетний опыт семейных трапез, а потому он знал, что лучшей стратегией на таких является полное абстрагирование от происходящего: пусть эти дети, жёны, начальники и рыбалка останутся по ту сторону восприятия. Наконец, достаточно помучив публику, Смит приступил к содержательной части: — Некоторые в нашей семье, — на слове «семья» Микаэль едва сдержал издевательский смех. — работают как учёные. И учёные сейчас готовятся выступать против военных. Паскаль, мальчик, расскажи им. Кьюриос словил на себе взгляды подозрения, особенно недоверчивый — от Микаэля. Тем не менее, он кратко объяснил суть этой кампании и её цели. Когда Паскаль закончил, в зале воцарилось недоумённое молчание, словно бы гости не совсем понимали, к чему это было сказано. — Учёные хотят сотрудничать с тх’гирвцы… и сиксамцы, — Смит коротко, но с теплотой взглянул на Стеллу. — Поэтому мы пойдём к ним навстречу. У нас общий враг, поэтому мы должны объединить силы. Похоже, что пламенная речь Смита не зажгла огонь в сердцах пришельцев и их сателлитов. О какой борьбе может идти речь, когда никто из них не владел оружием? То были почти такие же люди, живущие свою жизнь, пусть и встречаясь с предрассудками. Поднимать восстание против вооружённых людей травоядным было бы опрометчиво. Армия была для них чем-то вроде глобального потепления или пограничного конфликта: это неприятно и может привести к дурным последствиям, но в целом с ней можно сжиться. Приспособиться. Разве можно осуждать их за то, что они смиряются с затруднениями той же тяжести, с какими встречаются и обычные люди? В конце концов, чем отличается полицейский надзор от бедности, семейных ссор и невзаимной любви? — Каким образом? — уточнила Лола недоверчиво. — Пока что мы будем ждать, когда они начнут делать. Мы даём согласие на сотрудничество и будем ждать их план. Если он нас устраивает — мы делаем по нему, — рассуждал старик, активно жестикулируя и с хитрецой скалясь. — «Нас» — это кого? — спросил Микаэль Дарвелл с вызовом. — Нас всех, — сказал Смит, точно удивлённый нелепостью вопроса. — Мы будем вместе собираться и думать. Первое время были слышны активные препирательства: никто не понимал смысл такой авантюры. Но мало-помалу они стихали: старик не на шутку рассердился и уже был готов метать гром и молнии. Даже на пришельцев эта угроза действовала отрезвляюще. В конце концов решили, что стоит действительно подождать, чем обернётся выступление учёных. А пока, как заметила Дженни, можно было заняться уже остывающим ужином. Ингве мало участвовал в беседе и вообще чувствовал себя чужим на этом собрании. В основном он наблюдал за присутствовавшими. Так обычно выглядели поминки: совершенно разные люди (и даже не-люди), собравшиеся за одним столом и теперь вынужденные смущённо вперять глаза в свои тарелки, избегая друг друга, но иногда всё же кидая взгляды презрения на тех, кто им не нравился. Ингве заметил один такой на себе, со стороны Хлои, все прочие же успели забыть про него, долее не заботясь о уместности его здесь присутствия. Тут Ингве обнаружил ещё один устремлённый на себя взор, уже со стороны сестры Хлои. Правда, в выражении лица Лолы не было неприязни, только глубокая сосредоточенность. Вдруг Ингве почувствовал, как у него кружится голова. Он закусил внутреннюю сторону щеки, пытаясь ослабить боль, но она вмиг пропала сама, стоило лишь Лоле отвести от него взгляд. Ответный вопросительный в её сторону не дал никаких результатов: больше Лола не обращала на него внимание. — Эй, Ингве, ты ведь друг Ману? Как он там? — вдруг бросил ему Джонни. — Пока живой, — только и ответил Мальм: в последнее время они с Ману виделись реже, но даже проводи они друг с другом круглые сутки, вряд ли бы Ингве захотел что-то рассказывать. — О, мы с ним виделись недавно, — к беседе подключился Лазло. — С его… гиперактивным образом жизни то, что он пока живой, это удивляет. — Точно. Хотя все собравшиеся казались друг другу чужими, даже между собственными родственниками, отчего зала каждый момент рисковала провалиться в гробовое молчание, Ингве всё же услышал тихие перешёптывания и смех. Это Джонни оживлённо о чём-то беседовал с неуместно-жизнерадостной Стеллой. Всякий раз, склоняясь к уху друг друга, они прижимались теснее, не то, чтобы лучше слышать, не то, чтобы лишний раз пообжиматься. Ингве решил оставить на их усмотрение выбор между этими вариантами и не глазеть на них лишний раз. Спустя час-полтора публика стала расходиться. Смит принципиально не наливал своим гостям спиртное, а потому им не пришлось задерживаться до ночи в пьяных дебатах о политике и нравоучениях для молодёжи. Жестом Смит попросил Ингве и Микаэля остаться, так что они заняли диван в гостиной, прощаясь оттуда с остальными гостями на безопасном расстоянии. Когда все ушли, Смит пристроился рядом и, на удивление не тратя время на формальности, сразу и прямо спросил их об успехах в поимке шпиона. Мужчины поочередно рассказали о том, что им известно. Смит время от времени кивал, пожёвывая губы. — Кстати, Майкл, ты уверен, что здесь всё ещё нет камер и жучков? — Со вчера, когда я собирал их по шкафам, вряд ли могли появиться новые. Разве что Новак делает ночные вылазки из больницы или с койки распоряжается своими приспешниками, — ответил Микаэль, старательно игнорируя искажение своего имени. — Хорошо, тогда можете идти, — Смит с брезгливой вежливостью протянул каждому руку, которую мужчины пожали с таким же чувством. Только оказавшись за порогом они смогли облегчённо выдохнуть. Прохладный осенний воздух с крупицами пыли ещё никогда не казался таким свежим. Ингве достал сигареты и предложил одну Микаэлю, но тот учтиво отказался. — Я как будто бы на день рождения к своему деду попал, — резюмировал Ингве. — Так же скучно и неловко. — Если так выглядят семейные застолья, то я рад, что у меня не было семьи, — Микаэль на минуту задумался, не зная, стоит ли спрашивать. — Я заметил, вы с Лолой играли в гляделки?.. Упреждая вопрос: это не из ревности, а опасения другого рода. — У меня возникло небольшое головокружение в течение этого времени… Она пыталась прочесть меня? — спросил Ингве, проводя рукой по голове, точно её вновь пронзила боль. — Да, похоже на то, — пришелец слегка смутился, зарыв ладонь в бороду. — Но, насколько мне известно, она может читать только те мысли, что обдумываются в текущий момент времени. — Что же, повезло, что в этот момент я думал лишь о том, какая это отстойная вечеринка. — Думаю, в таком случае она не узнала ничего нового, — кивнул Микаэль с лёгкой улыбкой. Когда Ингве докурил сигарету, они вернулись в машину, на которой музыкант подвёз своего приятеля до дома. В дороге они большей частью обменивались шутками, что казалось Ингве непривычным: когда этот занудный пришелец успел подобреть и отрастить чувство юмора? По всей видимости, сказывалось проведённое время. В выслеживании Джеффри Новака они стали чаще видеться друг с другом, так что в процессе своеобразной диффузии Микаэль стал чуть расслабленнее, а Ингве — чуть серьёзнее. Но меж тем Мальма охватывало беспокойство. Эти странные существа с зелёной кожей и пустыми глазами — здесь, а Стрейнджтауне, они соседствуют с обычными людьми, разделяя с ними житейскую рутину, терпя, помимо своего бремени чужаков, такие же невзгоды и наслаждаясь, окромя своего дара, теми же редкими радостными моментами. Но это «кроме» и внушает опасение. Разделяя с ними стол, человек рискует и сам попасть под подозрение и пристальный надзор со стороны их врагов, но вместе с тем и стать жертвой самих пришельцев. Разум человека, его гордость, его законное основание для владычества над природой, оказывается беззащитным перед силой другого разума, более совершенного. Редко кто признавал сосуществование двух этих сил добрососедским. Конечно, Ингве сомневался, что это существо, сидящее в соседнем кресле, способно развязать войну миров. Как бы Дарвелл не открещивался от людей, он сам похож на человека, больше, чем его аккультурированные соплеменники. Он больше всех похож на человека потому, что слабее их — а, следовательно, безобиднее для расы людей. — О чём-то задумался? — Да. О вашем народе. — Нету никакого нашего народа, — сказал Дарвелл серьёзно. — Есть тх’гирвские империалисты, беглые преступники, деклассированные элементы, забывшие свои корни метисы, которые, как ни старайся, никогда не будут приняты своими предками. Есть сиксамцы, которые для многих такие же пришельцы, как тх’гирвцы для людей. Это не монолитная сила. — Они развяжут войну друг с другом охотнее, чем с людьми? — Именно. Я не верю в проект Смита. И, кажется, не я один. Ты наверняка видел, с какой неохотой все сидели у него. Паскаль и Видкун действуют под принуждением. Лазло больше интересуют коренные тх’гирвцы и сиксамцы: он ищет их на других планетах, а не в своём родном городе. Джонни, Хлоя и Мэтт ближе к людям: они, может, были бы рады сменить цвет кожи. Дженни просто свихнувшаяся фетишистка. Джилл ещё ребёнок, но, по-моему, она пользуется своими силами так же, как обычный человек — родительскими деньгами, ради власти и богатства. Стелла видит во всём этом кружок по интересам и компанию друзей. А Лола, — здесь Микаэль немного замешкался. — Она не прочь сама возглавить диаспору. Вот только по тем же причинам у неё ничего не выйдет. — Не помню, обсуждали мы это или нет, но ты, кажется, был бы не против, чтобы Лола стала главной. — Между двух зол выбирают меньшую, или как здесь принято говорить? — задумчиво произнёс Микаэль. — И Лола, и Смит стремятся к власти, но Лола в этом отношении хотя бы более рассудительная. — И более привлекательная? — Ингве изогнул бровь в ироничном вопросе. — Ну, в сравнении с этим стариканом — на порядок, — усмехнулся Микаэль, немного, впрочем, смущаясь. — А почему ты не хочешь просто послать всех к чёрту и жить свою жизнь? Этот вопрос заставил Микаэля задуматься на какое-то время. — Не знаю. Наверное, тоже не избавился от предрассудков. Как для тебя зелёная кожа ещё внушает опасение, так для меня она кажется чем-то вроде семейных уз. Наконец по правую руку оказался дом Дарвеллов. Его совладелец неуклюже вылез из машины, на ходу пожимая руку своему водителю. — К слову, не хочешь зайти в гости? Я собирался готовить кофе, — спросил вдруг тх’гирвец, остановившись у дверей автомобиля. — Нет, извини, хватит с меня сегодня гостей. Но кофе как-нибудь выпить нужно. К удивлению Ингве, дома его уже ждал Ману. Казалось, что они взаправду не виделись уже целую вечность: работая в разные часы и проводя время каждый по-своему, они редко могли пересекаться. Впрочем, одно оставалось привычным: кромешный беспорядок, заботливо наведённый другом. Увидав Ингве, Ману, однако, не бросился стремглав к нему на шею, а начал гневно размахивать руками, едва не выталкивая того обратно за дверь. — Чёрт, вечно ты приходишь не вовремя! Я тут вообще-то гостей принимаю. И действительно: из спальни Ману показалась голова под сенью растрепавшихся волос цвета вороного крыла. Опознав вошедшего, голова потянула за собой хрупкое белое тельце, причём совершенно одетое. — Привет, Берта, — поприветствовал девушку Ингве, больше из вежливости, нежели радости её видеть. — Привет, — она сделала несколько шагов навстречу ему, нисколько не смущаясь ситуации. — Слушай, ты же ездил с моим братом в больницу? Как он там? Ингве пересказал часть того, о чём парой часов ранее поведал Микаэлю, разумеется, избавив девушку от подробностей, которой ей было знать ни к чему. Хотя Берта напустила на себя вид полного безразличия, она, кажется, искренне переживала за своего брата. — Спасибо, что сопровождал его. Я должна была присматривать за ним, но, когда он упал в судорогах, меня будто пронзил паралич. Я ничего не могла сделать, только закричать от испуга. — Ты у него что-то вроде сиделки? — спросил Ману, любопытствуя. — Нет, с чего ты взял! — с укором воскликнула Берта. — Если бы ему была нужна сиделка, я бы не стала брать на себя эту работу… Не подумай, что я эгоистка, но ведь в больнице обеспечивает уход гораздо лучше, а ещё здесь, дома, к постели прикованы сразу двое. Тот, кто смотрит за тяжело больным, отдаёт ему свою жизнь. Я не готова к такому… Мы с Джеффом съехались, когда его поразил первый инфаркт. Родители настояли, чтобы мы жили рядом на случай, если ему придётся вызывать скорую. Но, вот, не сильно это помогло, как видите. — Сочувствую, милая, — Ману нежно погладил её по угловатым плечам. — Но теперь и мы живём неподалёку. Что-то нужно будет — звони или стучись, мигом прибежим. — Спасибо… Но мне, наверное, нужно идти. Скоро нужно быть на работе. Так что до встречи, — она мягко обняла Мануэля, ловя его поцелуй, и более сдержанно попрощалась с Ингве. — Вот бы они с Селин вдвоём оказались в моей постели. Это почти как секс с близняшками, — мечтательно сказал Ману, когда они проводили Берту и уселись в кухне. — Это почти как инцест и измена, — возразил Ингве с контрастным занудством. — Ну ты и ханжа. Вот что петерианские школы делают с людьми, — беззлобно съязвил южанин, попутно проводя ревизию содержимого холодильника. — Похоже, что Смотрящий обделил нас хлебом. — Это нам обоим в наказание за твоё прелюбодеяние, — усмехнулся Ингве. — Пошли что ли в магазин? — Ага, прокутим последние деньги с макаронами и консервами… Кстати! — Чего? — Ко мне завтра вечером Хлоя нагрянет. Давно с ней не виделись. Тебе ведь будет чем заняться в это время? — Да ты издеваешься… Жизнь Ингве и Мануэля начала постепенно налаживаться после двухмесячной адаптации к экстремальным условиям. Помог предшествующий опыт: за последний год, проведённый в Бриджпорте, они привыкли к стеснённым условиям не хуже крестьян в неурожайные периоды, так что даже на первых порах проживания в Стрейнджтауне их существование приближалось к характеру достойного. Пресловутые макароны с консервами покупались скорее из соображений скорости готовки, нежели дешевизны. Такое относительное благополучие позволяло Ингве откладывать деньги на неизвестные приобретения, а Ману, в противоположность, по неизвестным статьям тратить. Второй регулярно занимал у первого, первый угощался у второго — так они привносили гармонию в двуединый бюджет. Двухмесячную годовщину переезда в Стрейнджтаун (Ингве пытался опротестовать статус годовщины аргументами к семантике) Ману предложил отметить, по иронии, в другом городе, соседнем Сэнд-Лейке, где они могли бы провести время с единственными на сто миль музыкантами… по крайней мере, из тех, кто был им знаком. Ингве очень долго отказывал другу в этой затее, вновь демонстрируя рудиментарное мещанство, в коем его со страстью гедониста обвинял Ману. В споре, однако, финальную точку поставил последний: аргумент о возможности сыграть вместе с Психо на выпрошенной ими сцене оказался ультимативным. Сид Байрон заботливо расквартировал своих коллег и приглашённых музыкантов в «переговорной» — так он называл большой стол в нишевой стене своего любимого бара, обеспечивавшей минимальную приватность. Несмотря на нарочито эгалитарно-приятельскую атмосферу, Ингве чувствовал себя крайне скованно, а потому поспешил опрокинуть заказанную настойку — вопреки описанию в винной карте и рекомендациям Киры, приторную гадость. Судя по тому, как эта великовозрастная девочка залилась смехом, именно такого исхода она и добивалась: сама Кира чинно прихлёбывала вермут, постукивая длинными ногтями по толстым стенкам бокала. «Ещё пару шотов — и меня перестанет воротить от этих клоунов», — увещевал себя Ингве, заказывая себе впрок биттер. — Эй, красавица, не хочешь составить мне компанию? — окликнул Ингве один из сидевших неподалёку мужчин, стремительно близившийся к старости. — Нет, спасибо, — ответил музыкант, сделав голос ещё ниже привычного, чтобы разубедить донжуана наверняка. Сид, стоявший рядом, расхохотался в голос, тогда как неизвестный мужчина казался крайне раздосадованным. Не решая, видимо, признавать своё поражение, он затянул уже набившую оскомину песню про неподобающий для «мужика» внешний вид, которую Ингве слушал без особого энтузиазма, покинув незнакомца сразу по выдаче заказа, что, впрочем, не мешало тому отправиться за ним следом. — О, у нас гости? — обрадовался Ману, смотря куда-то за спину Мальму. — Какие… — Ингве обернулся и тут же состроил гримасу отвращения. — Да оставишь ты меня в покое или нет?! — Чё ты как не мужик? Даже ответить не можешь! Давай выйдем, поговорим! — О-о, не прошло и получаса, а Ингве уже подцепил себе цыпочку, — заметил Сид с едкой издёвкой, которая, однако, больнее всех кольнула назойливого незнакомца. Так что потасовка, обычно знаменующая кульминацию пьянки, оказалась в самом её вступлении. Мужчина, уже сильно пьяный, сначала переводил заплывший взгляд от одного музыканта к другому, по пути спотыкаясь о другие лица, а затем, увидев в Байроне более опасного противника, полез к нему вглубь стола. Тут пришлось вмешаться всем остальным. Светловолосый парень, кровь с молоком, оказался в авангарде сражения и попытался отогнать лазутчика уже на подступах к дивану, причём весьма успешно. Желтолицый кореец, сидевший на противоположном крае, поспешил удалиться из комнаты, но достаточно быстро вернулся с охраной. Теперь на пьяного набросились целой толпой и вскоре вытурили его из бара. Теперь Ингве смог вздохнуть с облегчением: он не только был избавлен от дышавшей в затылок перегаром угрозы, но и разогнал кровь в этой стычке: теперь спиртное могло равномерно растечься по сосудам. — Гвансон, нахера охрану позвал? Весь кайф обломал! — вспылил Сид Байрон, прикрикнув на корейца. — Хочешь помахать кулаками — запишись на какое-нибудь единоборство, — проворчал Гвансон: ответил он не сразу, словно услышал реплику Сида с сильным запозданием. — Мальчики, баста! — крикнула Кира, ударив по столу. — Оставьте срачи на потом: мы даже во вкус ещё не вошли! Сид сначала запротестовал, но затем успокоился. Его Танатос сменился Эросом: плещущуюся агрессию заместила столь же неудержимая любвеобильность. Не выходя из общей беседы, он отдал часть внимания сидевшему рядом парню, совсем ещё, кажется, юному. Кира Лав, заметив, как эти двое льнут друг к другу, от негодования чуть не перевернула стол, но сидевший рядом Ману мягко посадил её на место, не преминув лишний раз коснуться стройной женской талии. Его это скорее забавляло. Но эмоции Киры разделял и сидевший супротив блондин — кажется, брат юноши. Впрочем, гнев его был ещё более бессильным, словно бы выдворение незваного гостя выжало из его крепких мускулов все соки. — Сид, ну не при всех же! Прикинь, сейчас сюда снова этот чувак припрётся: его ж на месте разорвёт, — сказал Ману, с ленцой откинувшись на диване с бокалом рома наперевес. — Тогда это будет просто *бомбическая* тусовка, — со смехом в голосе ответил ему Байрон: в его лисьих глазах мелькнули шаловливые огоньки. — Кай, солнышко, тебе что взять? — Что-нибудь на твой вкус. Всё равно я в этом не разбираюсь, — свежее лицо юноши озарила неприлично-целомудренная улыбка. — Ну да, а скоро так начнёшь разбираться, что попадёшь в больницу с интоксикацией! — проворчала Кира, напустив на себя материнский тон. — Ну хоть ты скажи ему, Эрик! — Ну… Я и так подаю ему дурной пример, — пожал плечами светловолосый музыкант, делая большой глоток пива. — Шведская семья какая-то, — пробурчал Ингве себе под нос. Спустя ещё пару рюмок на каждого дислокация пирующих сменилась: теперь Сид переключился на Мануэля, с которым они устроили нечто вроде вокального состязания, весьма гармонично пытаясь друг друга перекричать. В потоке этого гвалта Кира пыталась истолковать остальным участникам Психо планы на грядущее выступление, о которых с интересом слушал и Мальм — до тех пор, пока ударница не стала с пылкостью рисовать им золотые горы в дальнейшей перспективе. Гвансон, до того тоже внимавший девушке, вдруг встал, взяв с собой сумку. — Эй, уже уходишь? — обратился к нему Сид, уже чуть не с ногами залезший на диван. — Я покурить. — Так кури здесь, что мешает? — следуя собственному совету, Байрон зажёг две самокрутки, одну из которых дал Ману, искрящемуся благодарным взглядом. — Тут и так дышать нечем, — ответил кореец, уже накидывая тренч. Ингве решил пойти за ним следом: ему самому не мешало дополнить выпитое парой глотков свежего воздуха и хоть немного отдохнуть от страшного шума, учиняемого двумя солистами. Гвансон не возражал: он словно бы даже не замечал за собой хвоста до тех пор, пока Ингве не возник у него прямо под носом. Впрочем, и тогда он никак не отреагировал, лишь безмолвно подвинувшись на узком тротуаре, освобождая ему место в импровизированной курилке. Мальм также не торопился начинать разговор. — Хочешь есть? — вдруг прервал молчание кореец, докурив сигарету. — Да, не отказался бы. В «Индиго» жуткий оверпрайс. В ответ Гвансон лишь моргнул раскосыми глазами и пошёл куда-то направо, заложив руки в карманы. Ингве вновь сопровождал его в тишине, пока они наконец-то не достигли ресторанчика восточной кухни — в сущности, маленького киоска, втиснутого в стену жилого дома. Сначала Ингве хотел усмехнуться такому очевидному выбору, но затем вспомнил, что и ему придётся здесь есть: ничего другого из схожего ценового сегмента в округе просто не было. Поэтому, как и Кай с алкоголем, он решил делегировать выбор самому корейцу, указав пару критериев. Снова согласившись одним движением век, Гвансон обратился к продавцу, кажется, своему соотечественнику, на чистом азиатском наречии, забавлявшем Ингве обилием гласных звуков в самых причудливых тональностях. Когда в руках музыкантов оказалось по коробке лапши, они опустились на близлежащую лавочку, пока не торопясь вернуться в бар. Ингве с опаской оглядел палочки, которыми ему предстояло пользоваться в качестве столового прибора. Гвансон, едва заметно улыбаясь, достал из кармана, как фокусник из-под рукава, пластиковую вилку и протянул её Ингве, жестом попросив взамен отдать ему палочки. — Обычно ты ешь на циновке? — в благодарность Мальм решил немного поиздеваться над коллегой. — Нет, на полу, — ответил он спустя время, ничуть не меняясь в выражении лица. — Если не секрет, то как ты оказался здесь, в Америке, в Сэнд-Лейке, с этими… людьми в одной группе? — продолжал Ингве, подозревая, что для сколь-нибудь вразумительной беседы слова придётся вытягивать из корейца клещами. — Я оказался невостребованным музыкантом на родине из-за плохого лица. — Ты же из Южной Кореи? Там ведь пластику делают едва не чаще, чем зубы. — Я не захотел. И сейчас не хочу. Но сейчас я уже старый. — лениво повёл плечами Гвансон. — Поехал в Старлайт Шорз. Там тоже играл и тоже оказался не нужен. Меня Психо там подобрали. Потом мы уже вместе нищали. Пришлось сюда переехать. — Мы с Мануэлем тоже от нужды переехали в соседний Стрейнджтаун. Наверное, стоило всё же сюда. — Это где военная база? — Нет, она, кажется, в Стоун-Пите, но тоже неподалёку. Гвансон каким-то образом умудрялся говорить чисто, не с набитым ртом, при этом непрестанно жуя. На его грубом каменном лице прояснялось удивительная благодушие, когда он отправлял в рот ловко накрученный пучок лапши. Отвечал он в основном невпопад, что несколько раздражало Ингве, однако по остальным пунктам кореец его вполне устраивал: найти тихих и уравновешенных людей, особливо среди музыкантов, было большой удачей. Биография Гвансона казалась ему до ужаса нелепой, подходящей больше какой-нибудь британской комедии, а не реальной жизни. К тому же, он не считал внешность пианиста отталкивающей: напротив, грубые черты добавляли ему степенности, особенно в сочетании со строгим костюмом, который Гвансон одному Смотрящему известно зачем надел на попойку. Но одна из фигур в массе прохожих заставила Ингве переключить внимание. Энергичный мелкий шаг среди общего копошения, чёрное кружево в массе блеклого денима — это точно была она. — Селин! Помотав головой по сторонам, Триаль всё же увидела Ингве и поспешила ему навстречу, но, когда между ними оставалось что-то около трёх метров, стушевалась, испуганно попятившись назад. На её бледном лице выступил пунцовый румянец. Она смотрела то на Ингве, то на Гвансона, но на обоих — с одинаковым беспокойством. — Привет всем, — осторожно сказала она, всё же осмелившись подойти чуть ближе. — Я не знала, что вы знакомы. — Мы знакомимся прямо сейчас, — поправил её Ингве, отложив коробку лапши на край скамьи. — Всё хорошо? — Да, вполне, — вымолвила она с неуверенностью. — А что ты здесь, кстати, делаешь? — Прохлаждаюсь. Мы с Ману решили кхм, поджемить с Психо, но сейчас на реп-точке слишком душно и шумно. — Мы сбежали с пьянки, — уточнил Гвансон, бесстрастно порушив эвфемистическую схему. — Boh, вот откуда этот запах! — она недовольно сощурилась, хотя тут же прикусила губу, точно жалея о своём восклицании. — Хорошо, тогда… я вам желаю провести время удачно. — Ну нет, так не пойдёт! Не вполне понимая, что он делает, Ингве успел поймать девушку за руку, когда та уже набрала скорость, удаляясь от них. Оба они были раскрасневшимися: Селин — от стеснения и страха, Ингве — от паров вина и азиатской лапши. Режущая боль в ладони: она изо всех сил впилась ногтями в его руку. Гвансон, уже вновь принявшийся за еду, осматривал картину немигающим взором маленьких зрачков, нависших над картонной коробкой. — Отпусти меня! — крикнула Селин, вырываясь — попытка её, однако, и без затраченных усилий принесла успех. — Смотрящий, я не собирался делать тебе никаких гадостей! Извини, если слишком резко, — для пущей убедительности Ингве сделал шаг назад и сцепил руки у груди. — Тогда зачем это нужно было? — Хотел предложить тебе пойти с нами. Насколько я помню, ты с Психо тоже знакома. — О, ты мне предлагаешь провести время с пьяными людьми, двое из которых будут до меня непременно домогаться? — Это будет casus belli, чтобы набить им рожу, а то у нас за это время всего лишь одна драка случилась, — губы Ингве дёрнулись посреди артикулятивных пируэтов, когда он понял, что шутку Селин поняла не сразу. — Если серьёзно, то просто хочется лишнего адекватного человека в нашу чрезмерно шумную компанию. Селин уставилась на него в немом нецензурном вопросе. На благо, Гвансон, судя по симметричному недоумению, тоже не разделял эту инициативу. Но едва она приступила к резким возражениям, как на горизонте показались подкрепления противника: из дверей «Индиго» нестройным маршем ступала весёлый и изрядно захмелевший отряд музыкантов. Завидев своих дезертиров в компании знакомого модельера, они ускорили шаг, поспешив к ним. Селин затопорилась отступать, но было уже поздно. — Селин, моя благодетельница! — заорал Сид, бросаясь на девушку с широко распростёртыми объятиями. — Отстань, ублюдок! — гневно вскричала она, пытаясь вырваться. Но её сопротивление, кажется, ещё больше раззадорило музыканта. Громко смеясь, Сид впился в её губы липким поцелуем, что уже переходило все грани приличия. Ингве, совершенно озверев, с силой оттолкнул своего коллегу в сторону и крепко сжал кулаки, готовый сей же час пустить их в ход. Селин с отвращением отирала губы, стоя в опасной близости от оппонентов. Эрик сделал шаг вперёд в их сторону, но, кажется, не был уверен, как ему поступать в этой ситуации. Его брат выглядел очень обиженным, равно как и Кира, державшая его за плечи, дабы не пустить в очаг драки. Мануэль, по своему обыкновению, предлагал сделать ставки зрительскому залу, за что получил звучную пощёчину от Селин. И только Гвансон продолжал равнодушно есть лапшу, по поглощении своей переключившись на порцию Ингве. Драка завязалась сразу. Оба соперника не отличались крепким сложением и боевыми навыками, но у Ингве был серьёзный недостаток — длинные волосы, за которые Сид не преминул подло схватиться. Мальм хаотично отбивался обеими парами конечностей, получая такие же неуклюжие удары в отместку. Вокруг ринга стала стягиваться толпа зевак, которую Кира старательно пыталась отогнать. — Нужно вызвать полицию! — Да успокойтесь вы, они сейчас закончат! — Ребят, может, продолжите в другом месте? — Ингве, да отвяжись ты от него! — Сид, угомонись, ты пьян! Вдруг Сид, вырвавшись из хватки Ингве, отошёл назад, выставив вперёд руки. Очевидно, это означало перемирие. Ингве проигнорировал этот жест и вновь принялся наступать, но Мануэль схватил его за плечо, грубо оттягивая назад: — Всё, уймись, рыцарь хренов! Устроили мочилово прям посреди улицы, как два чеченца. Ещё кто-нибудь копов вызовет — вообще круто будет. — Этот бухой дебил распускает руки! — взроптал Ингве, впрочем, отказавшись от дальнейшего сопротивления. — Ну так и ты бухой, вот вы вдвоём и устраиваете цирк. Селин его, кстати, не оценила. Вот ты её сейчас видишь? — Нет, — сказал Ингве, оглянувшись по сторонам. — И я не вижу. А её и нету: она чуть ли не бегом отсюда смылась! И почему это я сейчас голос разума? — Мануэль всплеснул руками: благо, Ингве не бросился за Сидом, лишившись оков. — И, по-моему, ты её разозлил не меньше Сида. В тяжёлом молчании Мальм оглядел поле битвы. Прохожие, ставшие невольными свидетелями драки, стали понемногу рассеиваться, пока входившие в компанию оставались неподвижными. После потасовки внутри бара вторая, за его пределами, должна была восприниматься с ещё большим спокойствием, но сейчас все участники сцены выглядели крайне растерянными. Даже Гвансон наконец-то обратил внимание на происходящее вокруг, став ещё более мрачным и погруженным в свои думы. — Вот тебе и потомок суровых викингов, — усмехнулся Сид, отряхивая плечи своего убийственно-яркого пиджака. — Ну всё, помахались и хватит, давай мириться. — Да ты грёбаный содомит, — процедил Ингве, игнорируя протянутую руку, знак примирения. — Ой, ты эту духовность от Баркера подцепил? — Ману вопросительно улыбался. Ингве ничего не ответил: его охватывал глубокий стыд. Участок кожи на челюсти горел от нанесённого увечья. Он пересчитал зубы языком — все на месте, одно лишь это радует. В остальном же ситуация оставляла желать лучшего: благородный порыв лишь выставил его полным посмешищем. Раскаяние за импульсивные поступки пришло не на утро, а сразу по их свершении, так что, ещё пьяный, Ингве обрушил на эту драку всю концентрированную печаль. Ману, заметив эту резкую перемену настроения, отвёл его в сторону, доверительно положив руку на плечо. Сид на это лишь усмехнулся. Он поднял украшенные перстнями руки кверху, показывая, что у него нету злых умыслов. — Я закажу такси до дома. На сегодня достаточно набедокурили, — заявила Кира, уже вынув из сумочки розовый, в цвет волос, мобильник. — Ингве, Ману, вы доедете до Стрейнджтауна или переночуете здесь? — А у кого можно будет остановиться? — спросил Мануэль, явно жаждавший продолжения банкета. — У нас. Мы дружно живём под одной крышей. Благо, от бабки Кая остался большущий дом. Плодовитая была тётка, — Сид похабно захихикал. — Наверняка это походит на реалити-шоу, — небрежно бросил Ингве. — Я лучше к себе. — Ну, тогда удачи с поиском такси или друзей с машиной. Эта шпилька уколола, когда все попытки найти машину до Стрейнджтауна с треском провалились. Ингве, всегда спокойный, сейчас страшно ругался по телефону и сердито курил одну сигарету за другой. Ему хотелось поскорее лечь в свою постель и наконец-то поставить точку на этом паршивом дне, но всё вокруг словно бы активно ставило ему палки в колёса. Сейчас он не желал даже находиться рядом со свидетелями своего позора и в особенности — с его зачинщиком. — Какие-нибудь гостиницы или мотели? — Ингве, да успокойся ты, давай у ребят заночуем! — А они с Сидом нам дом не разнесут? — обеспокоенно спросил Эрик. — Могут. Но тогда они сами и будут убираться. — Ну так что? — Похоже, что у нас нету выбора. — Дайте мне свой адрес, я подойду позже, — отрешённо произнёс Ингве, переваливаясь с ноги на ногу, точно ему не терпелось поскорее уйти. Когда Кира продиктовала ему адрес, он молча кивнул и, развернувшись на каблуках, всё же покинул компанию. На такой же немой вопрос со стороны музыкантов Мануэль лишь пожал плечами: — Он всегда такой. Пускай проветрится. Надеюсь, не заплутает. Дом «плодовитой бабки» было впору использовать в качестве гостевого: столь велик он был. Его обстановка со сменой владельца претерпела мутацию, так что теперь на дереве кантри появились гранжевые наросты: фотографии долгоиграющей фамилии сменились плакатами, подчас нецензурного содержания, а колючие клетчатые пледы и вовсе пропали безвозвратно. Кажется, Психо вели проигрышную войну с этим деревенским флёром: даже разбавленный их собственным духом, он всё так же продолжал теснить неформалов кружевной грудью. — Ух, не думал, что кто-то в здравом уме будет городить деревянную избу в пустыне, — протянул Мануэль, с разбегу прыгнув на пухлый диван с обивкой растительного орнамента. — Ну, моя бабушка тоже шведка. Она — как это? — ностальгировала по дому, — путанно объяснил юный хозяин дома. — А я ностальгирую по бриджпортским квартирникам, так что предлагаю немного оживить эту халупу! — воззвал южанин, воздев руки к дощатому потолку. — О, я ж не сказал! — хлопнул себя по лбу Сид. — У нас тут как раз намечается тусовка. Где-то через час подтянутся ещё ребята. — Крутяк. Помочь с организацией? Вшестером музыканты довольно быстро организовали пространство под вечеринку: Эрик и Кира пошли в супермаркет, пополнять иссякшие запасы выпивки и закусок, Гвансон спрятал подальше от глаз хрупкие предметы интерьера, а Сид принял на себя полномочия оператора, принявшись обзванивать приглашённых гостей. Мануэль остался с Каем: юноша всё так же светился ангельским благолепием. — Эй, Кай? — Да? — Ты в школу-то ходишь? Вопрос омрачил свежее лицо мальчика: он недоумённо уставился на Ману. Кажется, его спрашивали об этом слишком часто. — Я на домашнем обучении. У меня нету времени на школу, концерты мне важнее. — Извини, если обижу, но мне кажется, ты как-то слишком уж рано решил стать взрослым. Сколько тебе лет, шестнадцать, семнадцать? Я в твои годы тоже бедокурил, но не настолько, чтобы жить в другой стране со взрослыми друзьями. — А ты в мои годы был знаменит на всю страну? Гастролировал по всему миру? — выпалил Кай, спесиво вздёрнув белокурую голову. — Ну, насколько я помню, Психо знают только в андеграундных кругах. Гастроли, может, и были, но сейчас вы даже в Сенд-Лейке выступить не можете. — Это всё равно. У всех групп когда-нибудь были кризисы. Тебя в пятнадцать знал кто-то кроме соседей, я тебя спрашиваю? — Смотрящий, ну чего ты заладил, пацан? Корона в мозги впилась? — Ты первый начал мне нравоучения читать, — Кай скрестил руки на груди: сейчас он выглядел странно раздражённым, каким, казалось, бывал лишь раз в вечность. — В пятнадцать я изредка ходил в школу, занимался сёрфингом и кадрил девчонок — моих сверстниц, — на последнем пункте своего послужного списка Мануэль сделал особый акцент. — На что ты намекаешь? — Кай, твою мать, я же не романтичная барышня, чтобы сыпать намёками. Ты задал вопрос — я на него ответил, — пробурчал Мануэль, нарочито тяжело вздыхая. Дальше разговор, очевидно, не пошёл: Кай презрительно фыркнул и присоединился к более лояльному Сиду. Ману смог вновь заняться восстановлением сил перед новым подходом, с ногами улёгшись на мягком цветочном диване. Перепалка с подростком его нисколько не волновала: Ману относился к людям с религиозным благодушием, никогда не тая на них обиду, хотя и не всегда получая от них ответное прощение. Во всяком случае, одни из их представителей обеспечили его ночлегом и продолжением банкета — разве эта простосердечная милость хуже тонущего в сожалениях и муках совести извинения? Ведь это тем более благородно, ибо озарено божественным светом: он вытягивает из груди чистый звонкий смех, он согревает сердце и растекается тёплым бульканьем, как пышущая паром ванна, в животе, он очищает разум от тягостных дум и одаривает влажный язык поразительной гибкостью. Слава Смотрящему! — свободной от сигареты рукой Ману осеняет себя шестиугольным знамением. Холодный грязный металлобетон словно магнитит руки, напрашивается на остервенелые побои, которые гарантированно не причинят ему никакого вреда. Удары Ингве слишком слабы — он сам слишком слаб, ведь не способен совладать даже со своим тощим мягким телом. Тогда зачем, спрашивается, он вообще полез в эту драку? В последний раз он махал кулаками в средней школе — и то не по своей воле. Чего ради нарушать эту безупречную последовательность? Из цветного стекла цветочного магазина на него смотрел другой человек: грязный, нелепый и совершенно неуравновешенный. Как сильно отражение дисгармонировало с изящными бутонами. Цветочница по ту сторону окон, обратив внимание на вставшего против её чертогов человека, притопнула ногой, размахивая полными руками. Пришлось уйти. «Наверное, нужно было умыться», — мелькнула мысль между спутанных волос. Ингве так и поступил, обнаружив, к своему удивлению, будку общественного туалета. В аптеке тут же, неподалёку — второе и последнее место, куда его пустят без лишних вопросов, — он купил вату, перекись и пластыри. Кажется, стоило изменить последовательность посещаемых мест, ибо наблюдать за процессом обработки ран придётся через стекло этой же аптеки. Алкоголь в крови понемногу иссякал: его поглощал пробудившийся с сушняком разум. Он безмолвствовал, лишь обременяя черепную коробку своим тяжёлым весом. Точно приложился к её стенкам всем телом. Ингве апатично разглядывал свои руки. Руки интеллектуала: на них должны быть погрызенные ногти, а не кровь под ними. Руки музыканта: на их пальцах должны быть мозоли, а не ссадины и подбитые костяшки с внешней стороны. До того на них красовались чёрные пятна — следы подводки Сида, чужая грязь вперемешку с собственной. Сейчас он в равной степени ненавидел Сида и себя. А Селин, наверное, ненавидит их обоих с удвоенной силой. На перстне с Оком Смотрящего — кровавые подтёки. Петерианцы тоже проливали кровь за свою веру, только убивали не чужеземцев, а своих же соседей. Интересно, по чьей воле он начал драку — по своей или божественной? «Всегда легко взвалить свою вину на кого-то другого. Селин, во всяком случае, будет злиться на меня, а не на Смотрящего». Но причём тут Смотрящий? Ингве уже давно не вспоминал о нём — как о далёком знакомом из прошлого. «Или это всё-таки неспроста? Знак от Него?». Прибывали первые гости. Ману их не знал — по всей видимости, все они здешние. Впрочем, природное дружелюбие позволяло ему без тени смущения заводить с ними знакомство и с непринуждённостью поддерживать беседу по любым векторам. Тем же занимались Сид, Кира и Кай как самые активные из Психо, тогда как Эрик и Гвансон предпочитали оставаться в стороне. Где-то через двадцать минут Байрон скомандовал готовить фуршет — Ману оказался в числе официантов. Не очень-то и предосудительно: можно припрятать для себя бутылочку самого лучшего спиртного. Раздвигая занавески в кухню ногой, Мануэль направился в гостиную нагруженный под отказ. Почти одновременно с ним в комнату вошла черноволосая девушка в платье под цвет причёски. Мануэль сразу узнал в ней Берту, неясно как здесь оказавшуюся. Впрочем, удивление тут же сменилось радостью встречи: едва разместив последние бутылки, он настиг её в два шага и заключил в тесные объятия, впившись в белую шею девушки. — Отпусти меня! — заверещала Берта, сбрасывая с себя руки мужчины, совсем как Берта пару часов назад. — Эй, ты чего, милая? — удивился Ману. — Ману, сучара, я тебя к нам позвал не для того, чтобы ты клеился к моей девушке! — крикнул Сид, совершенно оторопевший от увиденного. — Твоей девушке? — Ману озадаченно почесал приподнятую бровь. — Так она вроде бы *моя* девушка… — Мальчики, не ссорьтесь, тут какое-то… какая-то ошибка, — попыталась возразить Берта, путаясь в словах. На минуту в комнате повисло тяжёлое молчание: царило всеобщее недоумение. Первым в гробовой тишине прозвучал хриплый глухой смех: им был Гвансон, обнаживший тонкие белые зубы. Вторым стал крик, полный нецензурной брани: им стал Сид, набросившийся на Мануэля. Второму вторил третий, принадлежащий Ману. За третьим последовал четвёртый, более отчаянный — Кая. Его продолжил пятый, более озлобленный — Киры. Шестой был окрашен страхом — то была Берта.