Чужаки

Селин Триаль всегда была чуткой к своим подчинённым, заботясь о человеческом капитале не меньше, чем о всяком другом. Поэтому нередко она организовывала с сотрудниками неформальные встречи, обычно сразу после тяжёлого трудового дня и без учёта желания последних. С особенным трепетом она относилась к своим моделям, ведь за необычной внешностью, как кажется, должна крыться необычная судьба и богатая личность. Вот только всякий раз Селин оказывалась на грани разочарования: стоило ей сойтись с очередной необычной персоной, как с последней тут же спадала экзотическая маска, открывая заурядный похотливый взгляд и предвкушающие лёгкое удовольствие губы у мужчин и чёрную зависть у женщин. Но настойчивость или сказочная наивность позволяли Триаль пытаться вновь и вновь, в надежде найти диогеновского человека. И сейчас она словно бы достигла своей цели. Этот до изящности чахлый парень с длинными белокурыми локонами выгодно отличался от других мужчин отсутствием тёмных намерений и чувства собственного превосходства. Он покорно следовал за Селин, а не делал её ведомой. Он соблюдает почтительную дистанцию, не позволяя в отношении девушки лишние вольности — так, что теперь Селин хотелось самой эту дистанцию сократить. Единственное — эта скованность препятствовала его профессиональным обязанностям. То и дело Селин приходилось зачитывать подробную инструкцию по принятию надлежащей позы. Сейчас, порядочно подустав от этих малозначащих устных руководств, Триаль решила сделать всё сама, механически придав телу манекенщика нужное положение. Или это было лишь предлогом, чтобы правомерно коснуться его? Напряжённое тело оказывается в её руках неотзывчивым механизмом, то и дело поворачивающимся не в том направлении и возвращающимся к исходному положению, но это тело в её власти: Ингве стойко сносит все её махинации без лишних упрёков и ответных жестов. Они остаются в студии после съёмок, размышляя над тем, где в этом городе ещё можно провести время. Рауль, как и в прошлые разы, ушёл сразу же: при всей увлечённости фотографией брат ненавидел работать на заказ. В отличии от Селин он чётко разграничивал хобби и работу, не делая из одного другую. — В последнее время мы проводим всё меньше времени вместе, — с горечью сказала Селин, провожая удаляющуюся фигуру брата. — Лет через десять вы будете видеться только по праздникам, если только не продолжите работать вместе, — ответил Ингве, тоже встав с дивана. — Можно я переоденусь? — Конечно. Эту одежду не очень удобно носить, да? — Не на каждый день, — парень решил умолчать про сомнения относительно уместности её ношения в городе: наверняка автор сего творения обидится, если сравнить его с маскарадным костюмом, носитель которого с лёгкостью может сойти за фрика. Ингве вернулся через несколько минут в привычном облачении, неся в руках аккуратную стопку сложенной одежды. — Сейчас на улице довольно прохладно. Мы можем остаться здесь, в кофейне на втором этаже. — Как вариант. Можем идти? Коллеги обосновались за одним из двух наличествующих столиков близ стойки бариста, прыщавого студента, который ужасно обрадовался появлению дизайнера. Из-за щедрых чаевых, как пояснила сама Селин. Ингве несколько коробило от того, что при и без того высоких ценах за стакан девушка отстёгивала ещё и деньги сверх стоимости. Может, такими темпами улыбчивый юноша даже накопит себе на курс лечения акне. — Ты всё ещё занимаешься музыкой? — обратилась к нему девушка, чуть склонив голову набок. — Да, но теперь непрофессионально. Возможно, стоит попробовать себя на преподавательском поприще. Кто-то в Стрейнджтауне ведь наверняка хочет научиться играть на гитаре. Или ударных… — Ты умеешь играть на обоих? — Селин казалась приятно впечатлённой. — На всём, что можно найти в арсенале рок-групп. Кроме скрипки и саксофона, пожалуй. — Ладно скрипка, но мне сложно представить рок с саксофоном… — Кто-то ностальгирует по блюзу рок-н-роллу. Их проблема в том, что ностальгируют они по тому, что немодно. — Подожди, а разве ностальгия не означает что-то отжившее? — в непонятках уточнила Селин. — Вероятно, я не так выразился, если ты это не узнаёшь. Позволь объяснить, — Ингве вооружился деревянной палочкой для кофе, которую стал хаотично крутить в руках. — Мода создаётся одновременно в настоящем и прошлом. Дизайнеры отвечают на актуальные события настоящего, как и другие творческие люди, но они вместе ещё и обращаются к опыту прошлого, тем формам и содержаниям, что уже были до них. — А, точно! — засветилась Селин. — Я читала это у одного социолога. Но чтобы вещь оказалась модной, нужно, чтобы множество людей так же отреагировали на события актуальные и держали в голове те же образы прошлого. — Вроде того. Но ты, кажется, идёшь против моды? — Я всё же надеюсь, что я создам свою. Я правда не люблю эти ужасные джинсы и свитеры, которые все носят сейчас. Это выглядит дёшево! Ингве с сомнением оглядел свою одежду, купленную при прошлоквартальном поступлении. Действительно, на фоне её богатой бижутерии и разнообразия ткани выглядят дёшево: она добивается признания в этом? — Думаешь, найдётся спрос? — с лёгкой иронией спросил Ингве. — С ним туго, это правда. Но покупатели уже есть. Я уверена, что через пару лет их станет намного больше, даже здесь. — Звучит уверенно. — Если ты не уверен в себе, то у тебя ничего не получится сделать, — твёрдо произнесла девушка. — Твой девиз? — Это общий закон. — Как угодно. Селин водит его всюду с собой для пропагандистских целей? Ингве не понимал, какие мотивы ей движут, для чего нужны все эти допросы с пристрастием о его творчестве и остальной части жизни и совместное времяпрепровождение. Но задать этот вопрос напрямую сложно: ещё обидится. Так что ему оставалось лишь выказывать молчаливое согласие на все эти экзекуции… впрочем, надо сказать, не столь жестокие: всё же с ней было о чём поговорить, а походы по культурным местам скрашивали вечера, проводимые в баре. — Вообще, Ингве, меня удивляет, что ты не пытаешься со мной флиртовать. Обычно мы часто расходились так с другими манекенщиками. Ингве едва удержался, чтобы не состроить мину. Эта миловидную коротышку, похоже, не обошёл стороной синдром Наполеона: такую уверенность в себе она источала. Если бы подобные качества были конвертируемы в валюту, то он непременно бы поднакопил денег хоть на крупицу её самомнения. — Это обязанность всех мужчин, знакомых с тобой? — Скорее печальная закономерность. Мне постоянно приходится слышать эти сальные шутки, они мне ужасно надоели! — доверительно рассказала Селин. — А ты предлагай им всем вступить в коммуну платонических любовников, как Саломе. — Ты меня не перестаёшь удивлять, Ингве, — очарованно сказала девушка. — Сначала я думала, что тебя интересует музыка максимум, а сейчас ты говоришь о таких вещах… Но такая коммуна, как практика показала, она обречена на провал. — Что же, спасибо, хоть за совсем бестолкового дурачка сначала не приняла. Их разговор вновь вернулся к теме музыки: не то Селин искренне интересовалась его любимым делом, не то пыталась выведать его секреты, ибо, что казалось довольно странным, её интересовала скорее теоретическая составляющая, нежели прикладная: не их концерты и охват аудитории, а процесс написания песен, поиска вдохновения и излюбленные сюжеты. Она выбрала самую уязвимую точку: чем дальше тёк их разговор, тем сильнее Ингве погружался в философские изыскания, которые Селин непременно поддерживала. Всё же стоило признать, что при всём своём характере она была интересным человеком — одним из немногих на памяти Ингве, кто не зевал во всю пасть, стоило ему зачать сколько-нибудь глубокомысленную тему. — Я сейчас почти закончил с одной, осталось только прописать ритм-секцию. У меня возник сюжет про юнговского одиночку, уходящего в лес, но столкнувшегося там со всей его жутью, — Ингве пришлось вручную сбавлять обороты, чтобы не развернуться на целую лекцию. — Может, если будет желание, как-нибудь послушаешь. — А почему бы не сейчас? Я уверена, что и без ударной партии можно будет ей насладиться, — Селин — Ну… У меня инструменты дома, дом расположен далеко. — Это проблема? Или у тебя есть важные причины меня не пускать к тебе домой? Её просьба в очередной раз ломала и без того покалеченную ситуацию взаимодействия. Что в таком случае полагалось: поискать в комнате Ману презервативы, заказать по дороге до дома пиццу или без всякой задней мысли сыграть по заказу единственной слушательницы? С ужасом Ингве вспомнил и состояние квартиры: с момента последней уборки прошло, кажется, около недели, и вероятность того, что Ману провёл её сегодня, перед уходом на работу, стремится к нулю. Работа нейронных шестерён давала отдачу на лицо Ингве, не хватало только скрипучего лязга откуда-нибудь из ушей или рта. — Всё в порядке? — Неожиданное предложение. Честно говоря, у меня дома не убрано, а из еды остались только макароны, — виновато пояснил он, пытаясь в то же время сохранить внешнюю непоколебимость. — Полагаю, это не страшно. Я всё равно уже поела, а ты наверняка преувеличиваешь бардак. Пошли, Ингве! И вот снова она чуть ли не за руку потащила его в желаемое место — на сей раз, правда, долго не пройдя по причине незнания маршрута. Ингве открыл перед гостьей парадную дверь и постарался как можно скорее провести её вверх по лестнице через грязный подъезд. Как назло, им повезло столкнуться с супругами Баркер. Вирджиль, по-рыбьи выпучив глаза, уже открыл рот, приготовившись дать очередную нотационную проповедь, но Ингве успел в одно мгновение затолкнуть Селин и себя самого в квартиру. — Мои соседи очень странные ребята. Лучше с ними лишний раз не пересекаться, — скороговоркой объяснился Ингве, закрывая дверь изнутри. — Проходи. К несчастью, его гитара осталась в спальне: выходила какая-то двусмысленная ситуация. Наверное, можно было просто вынести её в гостиную — тем более, там всяко побольше пространства и посадочных мест, — но Селин следовала за ним по пятам, что Ингве сообразил в последний момент. К ужасу музыканта, его чистая спальня — самая, пожалуй, опрятная комната в квартире — теперь выглядела хорошо попользованной. Мятое одеяло с наспех накинутым пледом, две початые упаковки кондомов и, вишенка на торте, предмет дамского белья, венчающий всю эту композицию. Ингве почувствовал, как к лицу прилил жар. — Неплохой интерьер, — прокомментировала Селин, старательно отводя глаза от кровати. — Гм… Насколько ты знаешь, я живу не один. Это комната Ману. Я за нее и самого Ману ответственности не несу. — Да, но ты несёшь ответственность за себя. Ты можешь вполне столкнуться с ситуацией, когда твоя дружба с ним тебе встанет боком, — строго рассудила девушка, встав в руки в боки. — Ты мне что предлагаешь? — ответил Ингве в той же манере: нравоучительный тон от гостьи его не слишком устраивал. — Я не предлагаю, я констатирую факт. Когда мы встретились в первый раз, ты почти держал руку на лице, когда он порол какую-то чушь. Ты и сейчас кажешься смущённым. Как же ты тогда умудряешься жить с ним под одной крышей? — Селин, мне не нравится этот материнский тон, — Ингве слегка повысил голос: в нём зрело негодование. — Ману я знаю десять лет, а тебя — меньше месяца. Как бы я не уважал твоё мнение, здесь я его считаю неуместным. Девушка широко распахнула глаза, после чего отвела взгляд, ничего не ответив. Ингве со вздохом убрал гитарный кабель: в такой ситуации не только отсутствовало желание играть, но даже терпеть присутствие коллеги. И всё из-за какого-то ерундового бюстгалтера и спесивого недовольства ситуативной моралистки. — Я имею причины относиться к твоему другу с неприязнью, — вновь загоревшись решительностью, Селин стрельнула в его сторону взглядом карих глаз. — Мы с ним виделись пару раз в городе, и каждый раз он пытался кокетничать со мной. — Послушай, мне тоже не нравится эта его черта, но я за него не отвечаю, повторяю… А никто, кроме тебя, претензии по поводу моей с ней дружбы не предъявлял. Напротив, мне в какой-то степени даже выгодно держаться его: раньше его харизма вывозила нашу группу, а сейчас он обрастает связями в Стрейнджтауне. — А почему ты сам не занимаешься этим? Ты имеешь твои навыки и твою голову на плечах, зачем нужно оставаться в тени другого? — возразила девушка, не лишаясь, по-видимому, надежды выйти из спора победителем. — Мне кажется, что ты пытаешься оправдаться. — А зачем лезть всюду с лицом эксперта, выпячивая грудь? Отчего-то Ингве в последнее время страшно везло на высокомерных людей и пришельцев, непременно пытающихся уличить его во всех смертных грехах. Это у него такая аура, он сам каким-то образом провоцирует их на нравоучительные речи или же так получается по чистой случайности? В такие минуты он ощущал себя нашкодившим школьником, со смертною скукой выслушивающим пространное замечание директора — школьником, каким он был лет дцать назад. Но вот ему уже двадцать восемь, а снисходительное отношение так никуда и не делось. — Не нужно лезть с лицом эксперта, нужно быть экспертом самому, — с непогрешимой уверенностью возразила модельер. — Селин, это спор ради спора. Или для того, чтобы ты навязала мне свою точку зрения? Мне не нравятся оба варианта. Мне не хочется этого говорить, но, если ты продолжишь в том же духе, мне придётся выставить тебя за дверь. Брошенная угроза — пусть даже притушенная — наконец-то привела спесивую девушку в чувства. На бледной коже Селин проступил румянец. — Да, прости, я перегнула палку… Но я не хотела ссориться с тобой, я пыталась тебя вывести на диспут и, может быть, поговорить по душам, — сказала она, виновато опустив голову. — Диспут предполагает правила приличия и правильно подобранные слова, — вымученно пояснил мужчина. — И не только он. Любое общение. Я уверен, что со своими коллегами ты разговариваешь вежливо. Значит, можешь придерживаться такой модели и со мной, верно? — В том-то и проблема, Ингве, что я вежлива только в деловом общении. Я позволяю себе грубость только в отношении неприятелей или друзей. — Пока рано говорить о дружбе, но мы всё ещё коллеги. Пока сойдёмся на этом, хорошо? — Да, конечно. Между "коллегами" затянулось тягучее молчание, любое брошенное слово при котором могло только усугубить ситуацию. Слышно было лишь, как Селин постукивала перстнями на своих пальцах, причём совершенно аритмично. Логичнее всего было прекратить это безобразие как можно скорее — желательно, с последующим удалением этого эпизода из памяти их обоих. — Полагаю, мне следует уйти, — Селин упёрлась руками в сиденье кресла, видно, собираясь его покинуть. — Значит, в другой раз, — с чувством облегчения Ингве отложил гитару, которую он всё это время баюкал в руках. Не оборачиваясь на хозяина квартиры, девушка самостоятельно справилась с открытием входной двери и вмиг исчезла за ней. Уже оставшись в одиночестве Ингве услышал звонкий лязг металла, как будто кто-то ударил по мусоропроводу или почтовому ящику. Сам парень обессиленно осел в том же кресле, где был до этого. Произошедшая ситуация просто не укладывалась в голове: какая аномалия должна была материализоваться поблизости, чтобы их с Селин проникновенная беседа обернулась в некрасивую ссору? Видимо, этот разговор проник слишком глубоко, повредив мягкие ткани органов. В сердце покалывает. Проведя в оцепенении какое-то время, Ингве резко вскочил и вытянул из-под груды журналов ежедневник в кожаном переплёте: инструменты для работы музыканта всегда подбирались лучшего качества, чтобы их использование вызывало удовольствие. Хоть и сейчас Ингве было не до радости, качественная разлинованная бумага вскоре покрылась начертанными мелким угловатым почерком строками. Он так часто глушил негативные чувства поэзией, что процесс её создания стал рефлексом: всё равно что дышать квадратом во время панических атак. В трагедии, и только в ней, рождалось искусство. К удивлению Микаэля, Эверби почти сразу же согласился на встречу, не задавая лишних неудобных вопросов по поводу оснований присутствия на ней Ингве и Мануэля. Вечером, после окончания рабочего дня троих из участников церемонии и во время выходного оставшегося Ману, компания собралась в квартире Паскаля, обустроенной в уютном минимализме. Сам Эверби, в домашнем халате поверх рубашки и отросшей козлиной бородкой, неторопливо заваривал чай, лениво обсуждая с инопланетянином рабочие вопросы. Ингве, в союзе с Микаэлем, едва не угрозами вынудил Ману в этот раз молчать в тряпочку. Вскоре Паскаль сел за стол к своим гостям и тут же, словно читая их мысли, переключился на животрепещущую тему: — Я деактивировал и снял все жучки, можете говорить свободно. Все трое уставились на учёного с круглыми глазами. Такая простодушная откровенность не вязалась ни с образом скрытного чужака, ни с текущей ситуацией, требующей максимальной приватности и разбодяженных намёками секретов. Паскаль деловито поправил очки на веснушчатом носу и умиротворённо продолжил: — Понимаю вашу озадаченность. Но давайте не будем притворяться, что мы ничего друг о друге не знаем. Я догадываюсь о том, что вы копаете под Новака, вы, вероятно, подозреваете меня в том же самом. — Откуда такая уверенность, мистер Эверби? — вежливо поинтересовался инопланетянин, вытирая салфеткой влажные от чая усы. — Мне бы не хотелось раскрывать все карты, мистер Дарвелл, — Ману едва не засмеялся, когда увидел озарённое лучиком светлой радости лицо тх’гирвца: видимо, к парню впервые обратились на «мистер». — Стоит ограничиться тем, что мы в одном лагере. Вы ведь искали моей поддержки? — Паскаль, дружище, ну зачем так резко? — затянул Ману, в пику наложенным на него запретам. — Надо было сначала чай попить, поговорить о коммунальных услугах, про хобби там расспросить… — Не люблю такое пустословие. Возвращаясь к делу, — Эверби ясно дал понять, что разговор будет проходить по его собственному сценарию. — Я тоже подозреваю Новака в добыче конфиденциальной информации для заинтересованных лиц. Проблема в том, что эти заинтересованые лица могут быть везде, что может создать определённые трудности в привлечении его к ответственности. Как вы сами на него вышли? — Прежде, чем вам ответить, хотелось бы узнать: где в этом деле ваш интерес, мистер Эверби? Почему вас стал беспокоить Новак? — Вы подписывали договор о неразглашении на работе, мистер Дарвелл? — увидев, как Микаэль кивнул, учёный продолжил. — Когда я обнаружил на своём рабочем компьютере исполняющий файл, которого там не должно было быть, то начал искать его источник. Параллельно я натолкнулся на прослушивающее устройство уже в своей квартире. Как понимаете, моя — и ваша тоже — деятельность производится под грифом секретности. Я же достаточно трепетно отношусь к внутреннему регламенту моей лаборатории и конституционному праву на личную тайну… Так что насчёт вас? Ингве и Микаэль переглянулись друг с другом, безмолвно определяя объём допустимой для распространения информации. Музыкант так до конца и не понял, зачем им нужно было вовлекать в игру ещё и Эверби — ежели пришельцу просто хотелось узнать его получше, так почему бы просто не пригласить коллегу в бар после работы? Вероятно, дело в технических навыках, которыми Паскаль обладал, однако… — Подождите, Паскаль. А для чего вам наша помощь? — уточнил Ингве. — Насколько я знаю, Микаэль просто инженер, а мы с Мануэлем и вовсе не имеем никакой квалификации. — Полагаю, в квалификации необходимости не будет. Этим сейчас занимаюсь я. Мне нужно лишь… некоторое прикрытие. — То есть? Ответ, данный Паскалем, был уж очень сумрачным, так что даже в условиях понимания его речи мысленно подвести её итог не представлялось возможным. Самым очевидным оказался тот нелепый факт, что теперь не они убеждают Эверби подсобить им в деле, а сам Эверби вербует их. Никаких конкретных указаний учёный им не дал, а когда мужчины всё же попытались пролить свет на некоторые моменты, то их беседу прервала влетевшая в комнату рыжая девочка лет двенадцати — точная копия Эверби. — У-у, пап, снова со своими коллегами сидишь? — протянула она, надув щёки. — Подожди немного, девочка. Посиди пока у себя, почитай что-нибудь, мы скоро закончим, — ответил Эверби и тут же кинул многозначительный взгляд на гостей. — Как видите, у меня появились важные дела. А теперь, если мы всё обсудили… — Но мы ведь ещё ничего конкретного не решили! — взроптал инопланетянин. -… то предлагаю нам распрощаться. Пойдёмте, я вас провожу. Возражения Эверби принимать не стал: чуть ли не силком подняв с насиженных мест всех трёх, он провёл их в коридор, коротко попрощавшись. Мужчины, уставившись на захлопнутую пред ними дверь, анализировали ситуацию. Мануэлю довольно быстро наскучило обсуждение, так что он откланялся с остальными и поднялся к себе домой. Микаэль и Ингве тем временем вышли во двор. — Я не понимаю его мотивацию, — признался Ингве. — Он как будто бы просит у нас крышу, но ведь нам самим она бы не помешала. — Не крышу, скорее поддержку, — Микаэль несколько задумался, прежде чем ответить. — Эверби сам пришлый, появился лет пять назад буквально из ниоткуда. Его и тогда, и сейчас донимают власти. — Из ниоткуда — это как? — Просто появился посреди города и всё. Никто не видел автомобиля, на котором он сюда добрался, хотя здесь всё просматривается — сам, небось, убедился. Ходили ещё какие-то слухи, но я ими не интересовался. В любом случае, если исходить из этого, то он может ориентироваться на наш лагерь. Сейчас Грант и его солдаты немного поутихли, но это не гарантирует, что они не заняты разработкой какого-то плана. — Видимо, мы скоро такими же параноиками станем, — пожал плечами Ингве. — Всё же лучше действовать аккуратно. Ещё один виток канатной дороги. Даже в рутинных буднях, когда им не грозит угроза экзекуции, опасность то и дело с присвистом дышала в спину. Ингве чувствовал себя загнанным травоядным зверьком, что должен вечно бежать от лап хищника. Действительно хорошим решением в такой ситуации было бы сбежать в багажнике чьей-нибудь машины в другой город, но, додумавшись пустить здесь корни, музыканты фактически отрезали себе пути отступления. Впрочем, квартира была оплачена лишь на два месяца вперёд, а работа не сулила никаких перспектив — единственное, что было жалко, так это пикап, который уже не так-то просто будет переместить за черту города. А если пришельцы действительно преувеличивают масштаб трагедии? В конце концов, эти ребята живут здесь уже давно, с чего бы парням в камуфляже ворошить прошлые обиды? С какой целью уже сжившимся друг с другом кланам пытаться делить этот кусочек песчаной земли? Это всё из-за них с Ману? Теперь военные должны припомнить все прошлые случаи угнетения их культурных прав? Эверби, прибывший из ниоткуда… Что же он тогда не покинул город при первой же возможности, так же уйдя в никуда? Тоже неосмотрительно связал себя с этим местом? А что насчёт его осведомлённости об их планах в поимке Новака? Откуда он вообще про них узнал? «Либо у этого мужика связи со Смитом или, наоборот, армией, либо он чёртов телепат», — думал Ингве, прикусив губу. — Как думаешь, твой коллега может с кем-то сотрудничать? Меня немного смущает, что он каким-то образом прознал про наши планы. Со стороны наши с Новаком контакты, может, и выглядели как-то подозрительно, но уличение в нём шпиона — последнее, что может прийти в голову. — Только если с Грантом или кого-то из армии. Если бы он работал на Смита, тогда бы старому тх’гирвцу не потребовалось бы наша помощь. Смит множественные альянсы делать не умеет, это я точно могу сказать. — А зачем с военными? Чтобы они оставили его в покое? — Не исключено. Но я всё же думаю, что Паскаль сам за себя, или даже за нас. — Обоснуй. — Он просто не может работать с армией. Я слышал, что к нему приходили с обыском, устраивали допросы — и в итоге ничего не узнали. — Может, узнали, но засекретили? Или, может, наоборот, ничего подозрительного не нашли? — Но Эверби всё ещё здесь и всё ещё под подозрением. Он работает примерно в таких же условиях, как я: в отдельном помещении на нижнем уровне, под камерами и в сопровождении охраны. Его всё ещё подозревают, но всё ещё не могут найти для этого оснований. — Хорошо, допустим. Но как тогда объяснить, что он знает про наши планы? — Вероятно, это прозвучит странно и слишком притянуто, но мне кажется, что он один из нас. — Кто? Тоже инопланетянин? — Микаэль утвердительно кивнул. — Но он не сильно на него похож. — Маскировка. Тх’гирвцам она незнакома, но сиксамцы вполне могут поддерживать человеческий облик. От переизбытка информации у Ингве начала кружится голова. Из соображений психической защиты, возможно, действительно стоит принять инопланетную сущность этого странного учёного, аккуратно отсечь бритвой Оккама все хитросплетения мироустройства крошечного города. «Хорошо, инопланетян я уже видел, так почему бы и Эверби не быть пришельцем? — размышлял парень. — И моей арендодательнице, и тому работяге, что вечно торчит у Ману в салуне». Мальм изнемождённо осел на скамью, когда Микаэль остался степенно стоять. Впрочем, и тот выглядел растерянным: густые брови пришельца низко нависали над глазами, в которых читалась однозначная усталость. — Но точно ты определить не можешь, человек он или нет? — уточнил Ингве. — Я не обучен телепатии, а так бы смог. В теории, если ты собираешься прочесть мысли пришельца, то попадаешь в ситуацию двусторонней коммуникации: он должен мысленно подать сигнал о согласии или отказе на такое спряжение. — Это работает как блютуз, получается? — Да, нечто вроде, — на устах пришельца мелькнула лёгкая улыбка. — Думаю, это перспективная технология. За ней большое будущее… Что же касается телепатии, мы можем попросить других тх’гирвцев об этой услуге. Правда, выбирать особенно не приходится. — Может, кого-нибудь из сестёр Кьюриос, которые к вам приходили? Они владеют этими способностями? — Их не обучали в детстве, но, когда Смит поселился здесь, Лола брала у него уроки, насколько я помню, — Дарвелл хрипло вздохнул, свесив руки. — Вообще, с ними непонятная ситуация. Они вроде бы часто бывают у Смита, а вроде предлагают играть против него. Вернее, Лола. Младшей как будто бы до этого вообще нет дела. — Если бы она была за Смита, то вообще не заикалась бы про возможность объединиться против него, нет? — Ну да, логично, смотри пункт «Смит не умеет интриговать»… Ладно, тогда я поговорю на этот счёт с Лолой. — А мне что делать? — Думаю, у тебя есть два варианта: либо подружиться с ним и самостоятельно выведать информацию, либо… у тебя же были знакомые в полиции? — Давай не будем о грустном, — замотал головой Ингве: мысль об очередном визите к Гарди нисколько не грела его душу. — Тем не менее, это куда более эффективный вариант… А вообще, я не уверен, что сейчас необходимо что-то предпринимать. Технически, мы уже нашли нужного человека, так что это дело можно просто отдать Смиту или согласовать план дальнейших действий с Паскалем, если он всё же будет за нас. — Хорошо, как угодно. Но буду приглядывать за этим страдальцем. Мне его даже жалко немного. Ингве поднялся со скамьи, чтобы уйти, но неожиданно для себя оказался в порывистых и неуклюжих объятиях пришельца, сделавшего быстрый шаг в его сторону. Шею музыканта кольнула курчавая борода, а в нос ударил уже знакомый запах. Так же резко Дарвелл освободил парня из своей медвежьей хватки и отступил. — Кажется, так у людей принято выражать благодарность? — неуверенно проговорил инопланетянин. — Да, но в основном у женщин и романтических партнёров. — Твою ж мать… — Ничего, на своих ошибках учатся — мудрственно изрёк северянин. — Ты лучше скажи, почему от вас, инопланетян, иногда озоном пахнет? — От сильных эмоциональных ощущений, но полагаю, ты и так догадался, — скомканно объяснил Микаэль, всё ещё смущаясь совершенному жесту. — Теперь, если не возражаешь, можно разойтись. — Не возражаю. Бывай. Ингве и Мануэль как раз выходили из дома — первый на вечерний променад, а второй на работу, — когда услышали за дверью второй квартиры пронзительный женский крик, а перед ним — звучный грохот. По всей видимости, с приездом в Стрейнджтаун они обрели суперспособность оказываться в нужное время в нужном месте, словно бы все происходящие события в городе, все действующие лица только и ждали их появления. Причём появления деятельного: участие в этих сценах зачастую приходилось принимать самое непосредственное. Вот и сейчас им не оставалось ничего другого, как стремительно помчаться на шум, вломившись в квартиру своего объекта слежки. Хотя сейчас он вовсе не воспринимался в таких категориях: девичьи вопли стирают все различия и рамки, сосредотачивая на себе всё внимание: это то, что заложено на инстинктивном уровне. Крик — сигнал об опасности, так что ты либо бежишь подальше от её источника, если это пожар, стихийное бедствие или террористы, сыплющие автоматными очередями, либо, наоборот, несёшься на его звук, если эта угроза остаётся неведомой. Мануэль забарабанил в дверь трясущейся рукой: на благо, Берта открыла быстро. На лице девушки застыл беспомощный ужас, и едва ли она могла внятно объяснить, что тут произошло. Музыканты, впрочем, догадались сами: прямо неподалёку от неё, на полу, бился в конвульсиях её брат. Друзья среагировали моментально: Ману бросился оказывать пострадавшему первую помощь, пока Ингве принялся спешно набирать номер скорой помощи. Берта, совершенно дезориентированная, стояла на месте, дрожа всем телом, пока Мануэль в приказном тоне не крикнул ей подать аспирин и нитроглицерин. Остекленевшим взглядом она смотрела на своего брата: его и без того мертвенная кожа посерела в холодном поту. — Инфаркт? — крикнул Ингве Мануэлю, отводя трубку в сторону. — Походу! Передав информацию и уточнив адрес с контактными данными, Мальм резко бросил трубку и подбежал к остальным. Принимая таблетки из рук Альвы, Джеффри оглядывал присутствующих взглядом, полным бессильной ненависти, сохраняя гордое выражение лица, он трясся в агонии. — Инг, усади куда-нибудь Берту, я смотреть буду! Ингве так и сделал. В приказном порядке он спустил девушку на диван и, не соизмеряясь с мнением обоих сибилингов, стал допрашивать её на предмет истории болезни брата, но та не могла связать и двух слов. Так что он просто стал дожидаться приезда скорой, периодически поглядывая то на больного с Ману, то на испуганную девушку. Скорая на удивление приехала оперативно: два врача с каменными лицами погрузили Новака в носилки и перенесли мужчину в ржавый ПМП. Ингве, как контактное лицо, попросили отправиться за компанию. Логичнее было бы использовать для этих нужд более осведомлённую о болезнях брата Берту, но та пребывала почти в таком же состоянии, так что с ней пришлось остаться Ману. Альва заключил в объятия плачущую девушку, гладя её по коротким смольным волосам, дивясь тому, как эта любительница оживших мертвецов может так остро реагировать на сердечный приступ домочадца. Она подняла на мужчину влажные глаза, к страху в которых присовокупились сомнения. Мануэль решил для себя, что понял их причину, увидев, как приоткрылись её пухлые губы, скрывающие маленькие клыки. Ещё секунда — и два длинных острых зуба впились в его собственные губы, а на небритые щёки легли холодные ладони. Ману был бы жесток, если бы не ответил на её поцелуй, так же как был он жесток сейчас, пользуясь уязвимым положением запуганной девочки.