Вне здравого смысла

Под кроватью вот уже с неделю жило нечто — непроглядная чёрная масса, живая и дышащая, временами кряхтящая и иногда посапывающая ночью, но ни в коем случае не мешающая Польше спокойно жить в его квартире — ну, или же почти спокойно, ведь нормальной жизнь нельзя было назвать при всех тех странностях, которые стали его посещать с какого-то периода времени, причём никакое особенное событие приписать к началу карусели в его голове он не мог, ведь всему начало положил самый обычный день, такой же обычный, как прочие его дни, которые он проводил вне и внутри квартиры. Нечто под кроватью появилось всего неделю назад, что случилось примерно через неделю-полторы после явления силуэта за занавеской, коим, как оказалось, был он сам, при этом тьму под кроватью он самим собой уже никак назвать не мог, как и убрать тем же самым способом, каким избавился от силуэта, потому что под кровать лезть он не решался, да и надобности в этом не видел, ибо тьма была безопасна и, в общем-то, не мешала ему никак, кроме того, что просто существовала и иногда напоминала о себе, случайно расплываясь дальше границ кровати, но сразу подбирая себя обратно, и посапывая ночами. Причину убрать тьму он видел как раз в непрошенном сожительстве, пусть и было это с его стороны немного жестоко, потому что видеть проблему только в существовании чего-то или кого-то — не по-человечески, а Польша стремился быть хорошим, что прослеживалось в его нежелании что-то делать с тьмой. Удачная попытка разобраться с силуэтом за занавеской придала ему немного сил и вдохновила: вдруг решить вторую проблему будет так же просто и безболезненно для обеих сторон? Так что в тот же день, а точнее, сразу в тот же час, как раз после решения первой проблемы, он взялся за вторую, правда, не так смело: для начала Польша попробовал бросить тьме что-то съедобное, дабы понять, что за сущность живёт под кроватью; результатом стало полное игнорирование его действий, из-за чего он предположил, что тьма спит, пока не вспомнил, что ни разу ещё не кормил её и не видел, чтобы она сама ела. Вторым этапом экспериментов стала попытка притронуться, поэтому он встал на корточки перед кроватью и сунул руку под неё, осторожно трогая пальцем тёмную массу, как оказалось, мягкую и тёплую, очень приятную — настолько, что хотелось окунуться в неё всем телом и утонуть в «облаках», не пушистых, но очень нежных, обволакивающих всё тело полностью, согревающих и тихонько пульсирующих, как сейчас, когда тьма окутала его руку полностью и продолжила забираться выше, не встретив сопротивления, которое выказывать не хотелось, потому как Польше нравилось это тепло и мнущаяся под пальцами масса. Он всё же убрал руку, но лишь за тем, чтобы воплотить маленькую фантазию в реальность. Не было похоже, что его пытаются съесть: если бы хотели — давно бы сделали это. Если солнца свет являлся единственной причиной не выбираться, то ночь точно никак не преграждала путь. Польша лёг и подполз под кровать ногами вперёд, дальше его ухватили и утянули внутрь сами, оставив только голову и руки снаружи, вероятно, дабы не запугать случайно своим радушным приветствием его присутствия. Находиться во тьме было даже приятнее, чем в фантазии, наверное, из-за попыток округлых щупалец забраться под одежду и приласкать, чему Польша тем более не собирался противиться, ему было даже интересно узнать, что из этого всего получится, так что он расслабился, уложил руки на грудь и стал наслаждаться странным процессом: сначала с него стянули шорты и выплюнули наружу, куда-то в сторону, потом и бельё отправили туда же непонятные отростки, поглощающие свет и выглядящие как чёрная дыра, на ощупь напоминающие слайм — мягкий, приятный и очень большой. Всё это обволокло его тело и начало пульсировать настойчиво и смело, особое внимание уделяя самым чувствительным точкам. Польша раздвинул ноги и стыдливо накрыл глаза предплечьем. Тьма вдруг стала склизкой, гладкой и ещё более приятной, она толкнулась в колечко мышц, проникла дальше и заходила волнами внутри, точно то же сделала и с членом, обхватив его мягкой трубкой и начав стимулировать тем же способом. Польша прикусил нижнюю губу и с выдохом протяжно промычал. Он притянул себя под кровать дальше, погружаясь во тьму ещё немного. Отростки забрались под растянутую домашнюю футболку, оставляя мокрые следы на коже, и коснулись сосков, обхватили их, словно губами, и начали как бы посасывать, а та часть, которая находилась внутри него, стала постепенно расширяться и ходить вперёд-назад, толкаться чётко, в поисках определённой точки, которую почти сразу нашла, а как нашла — вызывала громкий стон и заставила прогнуться в спине, чаще задышать и откинуть голову назад, ещё один толчок прошёлся разрядом по телу сразу после первого и вызвал такую же бурную реакцию. Польша в нетерпении стал подмахивать бёдрами, тьма начала активнее обсасывать его тело и двигаться внутри. Совсем скоро он излился, семя оказалось поглощено темнотой. Она расслабилась, успокоилась и обмякла вместе с Польшей. Теперь мысль избавиться от тьмы ушла куда-то далеко-далеко и обещала не возвращаться — так он, можно сказать, и решил проблему, превратив её в один огромный плюс. Со стороны коридора донеслись шаги, они проникли в комнату и остановились совсем рядом, после чего кровать со скрипом прогнулась. Польша открыл глаза и уставился на проблему номер три — совсем свежую, появившуюся в этой нечистой квартире недавно, дня два назад, может даже, три — прямо как номер этой проблемы. На удивление, ещё одной нечистью был священник, как бы иронично оно не звучало. Он имел физическую форму, ещё какую заметную и собранную, красивое лицо, фигуру и рост, отличные от Польши, умел не только дышать и ходить, но также говорить, что выделяло его среди первых двух странностей и делало в каком-то роде совершенным. Своей нечестивости он не признавал, носил с собой везде библию, молился каждое утро и вечер за счастье человеческое, мыл руки чаще Польши, ругался на кровь в телевизоре, пыль на полках и любые пятна на полу, на грязную одежду и молчаливого Польшу, в котором пытался найти собеседника и который не искал собеседника в нем. Впрочем, последние пункты никак не относились к его роли священника, зато относились к его надоедливой личности, весьма болтливой и любящей упрекать, в чем попало. Сейчас он нашёл самую вескую из всех причин высказаться. — Это грех, — сказал он и деловито сложил руки на груди, что делал весьма часто, чем бесил ещё сильнее. — С демонами постель делить. — А я не на постели, я под ней, — Польша закатил глаза и выбрался. Нагота его не смущала, этот священник совал нос везде, где хотел и мог, так что успел за два, может даже, три дня увидеть в этой квартире абсолютно всё, включая Польшу в любом виде. Он поднял белье с шортами и оделся. Слизь высыхала на теле тонкой плёнкой и стягивала кожу — то ли приятно, то ли не очень. Он стёр ещё не застывшие капли с груди и поднёс ко рту, высунул язык, попробовал и почувствовал сладко-солёный вкус, еле уловимый, после чего направился в душ.