Главный герой

Кинич прилетает к нему на своем собственном ворчливом чудовище ровно в тот момент, когда Оророн восторженно обдумывает идею написать свои мемуары о похождениях за грибочками, и в неловкой попытке записать событие, чтобы оно не выглядело планом по сокрытию трупа в луже жидкого флогистона, марает старонатланским самодельный пергамент, сочиняя вступление. Пергамент Оророн ваял из подручной древесины трое суток. Идея же преследовала его с того момента, как он открыл глаза под крышей родного дома и обнаружил у себя на голове пузырь со льдом, кувшин воды на столике у постели, и Капитано, с любопытством разглядывающего первый (и последний) сплетенный Оророном свиток, ехидно помещенный в рамочку и висящий над рабочим столом. Стул с криво приколоченной ножкой предвестнику был маловат, но он не смущался, ухитряясь сидеть на уродливой мебели с элегантностью потомственного аристократа, которым вполне мог быть до Катаклизма. Или стать после того, как настоящих аристократов уничтоженной страны не осталось в принципе. Чужое проявление заботы стало для изнывающего юноши выстрелом в упор — пусть Капитано не задержался после его пробуждения, и флегматично сообщив, что Ситлали он временно обезвредил, ушёл, это был, безусловно, поступок — целый их набор, один к одному — который никого не смог бы оставить равнодушным. В Оророне уже третье утро все бурлило от желания как можно подробнее записать все случившееся, и он уже устроился за столом на том самом (!) стуле, на котором коротал часы до его пробуждения Капитано. Он уже даже придумал вступление! Однако с первого взгляда на то, как Ахав любопытно щурится на видимый текст из-за плеча контрактора, Оророн осознает самый главный недостаток затеи: старонатланский не мертв. На нем говорит, пишет и читает их архонт — вот уж кому до флогистона его графомания, — а так же бабуля, — которая не в силах не совать свой нос везде и всюду. Им свободно владеет Капитано — главный герой планируемых томных вздохов Оророна по бумаге, — а так же первостатейное трепло и патологический сплетник: Его драконье бубнейшество Кухул Ахав, который начитавшись детективов, не в состоянии не то, что тайну сюжета сохранить, а хотя бы две минуты соблюдать тишину, когда его попросят. Скорость, с которой Оророн сминает лист и бросает в очаг, способна посоперничать со скоростью его молний. — Вдохновение ушло, — похоронным голосом сообщает он озадаченно наклонившему голову Киничу и старательно не смотрит на перманентно глумливого Ахава. — Нужна помощь? С чем именно хочет помочь, Оророн еще не решил, потому что в основном крутится мысль придумать, как избавить Кинича от его обузы. Обуза должна была трагически погибнуть вместе с бесславно разрушающимся городом Оч-кана, но вместо этого из оплота дракона удалось выбраться… вот этому. Великому, но пока с маленькой буквы, Кухул Ахаву. Оророн читал вскользь, в библиотеке бабули, проситься в которую снова он не станет даже если ему будет угрожать опасность, что драконы Кухул из Очканатлана будучи стражами, пали вместе с городом, когда Шбаланке украл у тирана огонь. Он не помнил деталей, лишь упоминания о них, всплывшие, когда с одной из своих вылазок Кинич вернулся с хамоватым довеском. Но вот теперь Оророн понял, что Ахав опасен: он читал на старонатланском. Что ещё хуже — он читал даже на до-натланском, потому что у драконов, конечно же, тоже был свой язык. А ещё он был болтуном, и для скрытного Оророна это был непростительный грех. — Да вот, Шилонен отправила срочно достать ей флогистон, что-то у нее там опыты какие-то с материалами для гравировки, — Кинич страдает в себя, это видно по взгляду и читается по тому, как он складывает на груди руки. Оророн искренне ему сочувствует — мало того, что Ахав не затыкается круглые сутки, ещё и работа такая, что только бешеная цена на оказание услуг компенсирует нервы, которые все стремятся истрепать. Быть мужчиной в Натлане вообще тяжело — окружающие поголовно ждут от тебя удали героев древности, желательно — на уровне с архонтом, потому что её нечеловеческая сила тоже закалилась, как говорят легенды, в боях на арене. Если ты мужчина, да ещё и с древним именем — умножай обязательные мужские атрибуты на три, потому что на два — недостаточно мужественно. Огородник Оророн и терпила Кинич, они могли бы стать отличными друзьями, но Оророн стеснялся лезть к людям, не представляя, о чем вообще с ними говорить — попытки обсудить урожай и тлю почему-то заставляли окружающих стремительно меняться в лице, если уж он открывал рот. — Пойдем, — Оророн бросает последний сожалеющий взгляд на бумагу — и поднимается. Ему нужен план получше, если он действительно хочет что-то записать на память — не с помощью ткачества и доступного любому обывателю языка. Другой диалект, какой-то шифр, а лучше если все и сразу. Кинич, следующий за ним, закрывает рот Ахава своей перчаткой, настороженно глядя в спину проводнику. У Оророна в свете очага — две тени, и вторая из них, незнакомого силуэта, дрожит маревом Царства ночи, приобнимая за плечи первую. Кинич очень надеется, что это Бидий не оставляет своего наследника, потому что если лучший распознаватель духов не ощущает возле себя кого-то, кого Кинич видит без ритуалов и других условий призыва, то версий две: Оророн призвал этого духе сам и они просто пришли невовремя, либо дух настолько силен, что сбежал из Царства ночи и прикрепился к Тени, оправдывая чужое имя, и тогда следует звать Ситлали. — В некоторые вещи нельзя вмешиваться, если не хочешь все испортить, — загадочно бубнит Ахав, когда Кинич жестами указывает ему на этот феномен. Тени в лице Оророна и его духовного спутника оборачиваются на их бормотание, и если Оророн склоняет голову в безмолвном вопрошании, то вторая, из Царства Ночи, прижимает палец к губам, призывая молчать. Кинич сглатывает и обещает самому себе, что не будет больше врываться в чужой дом без предупреждения. Письменного. Дня за два. В конце концов — мало ли, над чем пытался работать духовный ремесленник и чье эхо мог вытащить из артерий земли, имея такую специализацию? Идеи о том, что Оророн просто собирался начать вести дневник и будучи не единственным фанатом Капитано притянул к себе единомышленников, закономерно не возникает ни у Кинича, ни у панически страшащегося забвения в безвестности Ахава. Флогистон для Шилонен в этот день транспортируется в мастерскую как никогда быстро — и как никогда дорого.