Главный герой

Бабуля часто на него ворчит. В некотором смысле, для Оророна подобное — константа бытия. Кажется, едва старейшины племени не смогли упокоить его во благо Натлана, как бабуля оказалась рядом. Молодо выглядящая — и убившая в Оророне чувство времени и чужого возраста. Ворчливая, будто ворчание необходимый элемент каждого вдоха — но по своему заботливая. Щедрая на шпильки, колкости и едкие комментарии — но терпеливо обучающая его. Он терпел все, он ко всему привык. До этого дня. — Ты не можешь и дальше тереться рядом с этим Фатуи! — шипит Ситлали, и показательно высоко над головой заносит тарелку, прежде чем разбить глиняное изделие на хрусткие черепки. — Я тебе запрещаю, ясно, сопляк?! Сопляку двадцать семь, и тарелка была его подарком бабуле. Оророн смотрит на осколки со скорбью человека, который не один час потратил на изготовление, украшение, роспись и обжигание предмета, а потом выходит за дверь. Потом возвращается, и мягко выталкивает из дома бабулю, подталкивая в плечи и закрывая за ее спиной дверь изнутри. Потому что это его дом, его убежище, и бабуля своими руками только что разбила то немногое, что говорило о радости Оророна видеть ее под крышей своего жилища. Ситлали больше не кричит, её вообще не видно, но Оророн чувствует ее присутствие снаружи. Зная бабулю — она проторчит неподалеку от пары часов до пары суток, надеясь увидеть «этого Фатуи» и разбить ему маску. Просто так. Парню все равно — он никогда не ждал Капитано в своем доме, а Капитано никогда не стремился войти, даже если приходил к его двери — сказал, потолки низковаты. Поскольку выше предвестника на памяти Оророна был один лишь вождь племени, замечание было справедливым и многое говорило об обустройстве привычного для Капитано жилья. Оророн терпеливо собирает с пола черепки, ссыпает в ведерко для осколков — за месяц это не первая битая вещь, которую он думает, куда приспособить. Яркая глазурь испорченной посуды смотрит на него укоризненно, и Оророн сам не понимает, когда из глаз начинают литься слезы. Нет, он не заходится плачем, не всхлипывает, его не бьет истерика, но и остановить это слезопадение он не в силах. Поэтому Оророн выбирает ничего с этим не делать, и просто не мешать слезам выплакаться до донышка. Когда кончатся — тогда кончатся. Он выходит поработать в огороде как обычно. Собирает овощи, поливает овощи, пропалывает, смешивает удобрение и сажает новые семена — в Натлане не существует ни зимы, ни настоящей осени, только засуха как сейчас и сезон дождей, во время которого Оророн выносит влаголюбивые растения и следит за тем, как они за неделю перерастают его в высоту. Пот льется по лицу и смешивается со слезами, падая на землю. Оророн надеется, что он не ядовит и это не испортит почву — в груди ноет и тянет так, словно его и правда отравили, а значит, он может отравить землю. Это нехорошо, и он тратить время на вытирание лица, пока оно не начинает болеть. Собрав небольшую коробку овощей для подарка знакомым, Оророн оставляет ее под лавкой у навеса, чтобы уберечь зелень от пронзительного солнечного света, и берет пустой ящик, собираясь спуститься в долину и набрать грибов. Грибов никогда не может быть много, они вкусные и с ними легко иметь дело. Если бы Оророн знал как, он бы выращивал грибы филанемо на собственном доме, но к его огорчению, для них в Натлане слишком жарко. То, что в Мондштадте едят, ворча на вездесущесть гриба-симбионта, в Натлане во время редких поставок считается изысканным деликатесом. Вот если бы он смог разбить теплицу возле дома… Оророн мечтательно смотрит вдаль, а слезы все не заканчивают катиться из его покрасневших и опухших глаз. Даже отвлекаясь и не думая о горьком, Оророн продолжает плакать, потому что плачет его душа — она у него теперь целая и умеет много такого, о чем он раньше даже не думал. Ходящая за ним по пятам Ситлали кусает губы и бессильно сжимает руки в кулаки: Оророн не мчится в лагерь Фатуи после ссоры, не мчится и после. А на болотах, пока внук корячится над особенно удачной грибницей, выковыривая ту из земли вместе с пнем, на котором она разрослась, Ситлали ухитряется наступить в прикрытую травой дурно пахнущую нору водяной крысы, и проваливается в нее до колена. Ей приходится уйти, но она обещает вернуться, как только переоденется — она обязана проследить и сделать все, чтобы желание видеться с Фатуи у Оророна как отрезало! — Эта шаманка такая соплячка, — слышит Оророн голос Капитано, едва присутствие бабули начинает удаляться прочь. Парень дергает плечом и рыщет вокруг на четвереньках, раздвигая траву, надеясь ладонью наткнуться на палку или доску, потому что одного ножа маловато, чтобы вытащить пень. Две гадюки спустя он понимает, что уполз далековато, и вернувшись к грибнице, начинает горестно обдумывать вариант варварского использования лука в качестве подъемного рычага. Вместо этого ему под нос протягивают длинный армейский нож, и его чёрное лезвие бросает холодный блик в лучах заката. Оророн, взяв дар двумя руками, чуть ли не облизывает лезвие, но нож чист от яда и он принимает его, как рабочий инструмент, успев залить неунимающимися слезами сверху. Если слезы Оророна все-таки делают что-то плохое, нож Капитано станет самым опасным инструментом по эту сторону материка, — думает Оророн, и тяжело вздыхает. Пень терпит поражение в неравной схватке ещё через две минуты, а Капитано одной рукой помогает поднять его тяжесть из земли и переложить в коробку, спешно опустошенную и наполненную заново с учетом тяжести выкопанного сокровища. Молодой человек смотрит на грибы, заполнившие ящик до половины влюбленным взглядом, и в мыслях уже готовит на ужин грибное рагу. Поднявшегося на ноги Оророна аж шатает под весом добычи, но Капитано терпит целых полторы минуты их пути бок о бок, прежде чем со вздохом отбирает ящик, и говорит под непонимающим взглядом парня, указывая куда-то в сторону острым подбородком: — Вон у того пенька тоже ничего такой гриб растёт. И мята через шаг. В Мондштадте, кстати, чай пьют с цветком-сахарком, которых ты пропустил уже три штуки. Знаю тут недалеко лагерь их рыцарей Фавония, не хочешь заглянуть и спросить рецепт? Оророн, с ног сбивающийся, чтобы собрать все, на что ему указывают, как хороший мальчик, которым он и является, на последней фразе оборачивается к Капитано с загадочным выражением лица. — А им нужны овощи? — наклоняет голову паренек, и его ухо иктомизавра, контрактом с которым явно согрешили предки, смешно оттопыривается. Два часа спустя, пребывающая в перманентном ужасе Ситлали с безопасного расстояния созерцает, как ее вздорная редисочка сидит на коленях у какого охламона в монштадских доспехах под знаменем крыльев западного ветра, и учится пить вино на брудершафт. Начало навевает интересные мысли — Ситлали читала новеллы, которые начинались так же. Но почему-то после каждого кубка, Оророн вместо нового приятеля — а приятелей, давших ему сесть к ним на колени, уже было не меньше шести — звонко целует взятую из дома морковку, а потом яростно откусывает от неё кусок, будто та виновата в чем-то лично перед ним. Ситлали в жизни бы не догадалась, что соседнее место на скамейке занимает решивший поболтать с магистром Варкой Капитано, охарактеризовавший их приход как часть обучения натланского мальчишки. И что Оророн, как зеницу ока берегущий свой первый поцелуй, услышав, как именно рыцари Фавония принимают в свой дружеский круг новых людей, вызвался подтвердить самые дружеские намерения не только за себя, но и за своего спутника. С поправкой на предохраняющую от странных порывов окружающих морковку, конечно же.