Главный герой

— Ты — натланский дикарь, козявка и урод, — сообщает как-то Оророну один застрельщик, перед этим поставив перед ним ведро картошки с воткнутым сверху ножом. Посыл ясен, но унижения от чужака звучат почти музыкой — они пустые, беспричинные и непривычные. Бабушка придумывала лучше, что такого сказать, чтобы Оророн скукожился не только внешне, но и внутренне. По мнению большинства прибывающих в расположение Капитано людей, Оророн едва-едва тянет понимание общетейватского — Капитано всегда говорит с ним на натланском, таком старом, что Оророн, не вырасти он на свитках бабули и с самой бабулей, понимал бы слово через три. Тем более он, по идее, не должен владеть даже азами языка Снежной, и видеть различия между «спасибо-пожалуйста» и «подай-принеси-прочь-пойди». Оророн не мешает окружающим заблуждаться и не протестует против титула юродивого дурачка — это выгодно, с дурачка взятки гладки, эту маску даже бабуля не в силах преодолеть, чтобы выгрызть из Оророна остатки взросшего индивидуализма, свойственного, если так подумать, всему племени. Конечно, если он сейчас встанет и в лицо придурку пустит стрелу, прикрытия не получится. Поэтому он берет нож, делая вид, что польщен оказанной ему честью дежурить по кухне, и начинает чистить картошку, радуясь уже тому, что та помыта. Уже на первой он тормозит, гадая, куда складывать готовое — как-то же предполагали эти умные ребята варить себе ужин? Окружающие смеются хором, кто-то восхищен находчивостью застрельщика — Оророн не запоминает имени — а потом тишина становится такой резкой, что слышно, как под землей роет ход какой-то тепетлизавр. — Нравится шутить? — раздается голос Капитано с таким хрустящим оттенком разочарования, что Оророн слышит завывание несуществующей в Натлане метели. В двух словах слышится такое величие, что разница между языком аристократов Снежной и языком плебса оттуда же способна ударить по лицу. Самый кошмар начинается в тот момент, когда он слышит тяжелые шаги, потом — Оророн запрещает себе поднимать глаза и молча чистит вторую картошку, держа первую в ладони — звук трескучего мороза, с которым Капитано формирует меч из льда. Свист удара — и пронзительный вскрик. Что-то тяжело падает. Оророн обнаруживает, что у него участился пульс, и очень, очень хочет посмотреть на знаменитые жестокие порядки Фатуи и конкретно жестокого первого Предвестника… — Почему не смеемся? — вкрадчиво урчит Капитано, как сама тьма, и Оророн перестает слышать, как дышат окружающие. — А вы картошечку будете жаренною или вареную? — слышит как со стороны свой участливый голос Оророн, в ужасе чувствует, как сами шевелятся губы, складываясь в улыбку… А потом знойная натланская ночь, полная звуков природы и криков зверья возвращается, и Оророн ощущает, как у него резко потеет затылок, лицо, бедра. Шаги звучат в его сторону, звякает металл — и рядом с ведром картошки опускается начищенный котелок. Оророн в ступоре смотрит на когтистую перчатку, пока та не уплывает в сторону. Капитано стоит прямо за его спиной. Спина пропитывается потом под кофтой до такой степени, что в резинку штанов стекающий пот бежит струйкой. — В Снежной меня научили есть картошку в виде пюре, и еще мясо туда мелко крошить, — безмятежно делится Капитано, и щелкает пальцами. Кто-то на подкашивающихся ногах, судя по неровному шагу, догадывается, в чем желание командира, и подтаскивает грубо сколоченный табурет. Капитано сбрасывает плащ, закатывает рукава, под которыми неотделимая от него тьма скрывает жилистые руки и толстые вены, при виде которых всевидящего Оророна бросает в жар с новой силой, но по-другому поводу, и формирует из льда короткий, но очень острый нож. А потом трогает второй рукой потный ороронов лоб, и тот вдруг понимает, что с лица пот тоже уже капает. — Перегрелся совсем в своем балахоне, надо было на болотах лагерь ставить, — констатирует мужчина, и прижимает ледяную ладонь Оророну к щеке, выпуская совсем немного холода. Молодой человек от этого жеста рискует стать мужчиной самым стыдным образом, но запрещает себе думать о такой крамоле, и мысленно приписывает любое первое, что с ним случится, Капитано. С Капитано, под Капитано, но никак не просто на глазах у Капитано. Нет-нет-нет. После этого личное божество Оророна наклоняется, берет из стоящего у ног ведра картофелину… И чистит с такой ловкостью и скоростью, что Оророн смотрит на свой нож с подозрениями в тупости лезвия. Или в тупости самого себя — вдруг до этого момента он сам чистил картошку тупой стороной ножа? Солдаты вокруг не смеют шевельнуться, но теперь Оророн слышит, как по земле стучит уже их сбегающий пот, и формирует будущее русло ручья. Внутреннее злорадство утверждает, что это будет самая презираемая, но одна из самых посещаемых натланских достопримечательностей. — Я сказал мясо мелко крошить, — говорит вдруг Капитано картофелин через десять. Оророн вздрагивает от неожиданности, но у остальных, должно быть, то ли неконтролируемое мочеиспускание, то ли острые проблемы с сердечной деятельностью, если судить по звукам и стенаниям. Во всяком случае, когда к Оророну на карачках подбирается давешний застрельщик-насмешник с крохотным следом от укола лезвия на шее, и тащит в руках освежеванную ногу оленя, явно неправедно заныканную прежде, парень не может сдержать брезгливости при виде мокрого пятна на его штанах, расползшегося до колен, и машинально отодвигает котелок с уже почищенной картошкой подальше, чтобы не дай архонт в еду чужое дерьмо не попало. — Сержант, — ровным тоном обращается Капитано с этой своей жуткой безмятежностью аристократа Снежной. — В ваших интересах, чтобы я вас в подобном виде и за подобными занятиями больше не наблюдал. После приведения себя в порядок, заступаете в караул до утра. Без права ужинать, вы меня поняли? — Есть, — сержант как может отдает честь и принимает уставной вид, вытягиваясь перед начальством, но от пятна и от сержанта несет, и Оророн морщится еще заметнее. — Все свидетели издевательства над гражданским так же без права ужина, — любезно сообщает Капитано еще через десять картофелин. — Поголовная воинская повинность натланцев не дает вам права помыкать местными, я понятно доношу до вас мысль, господа? Оророн, дочищающий предпоследнюю картошину, с потрясением понимает, что котелок картошки и ногу оленя, Капитано приготовил, похоже, для себя. Он вскидывает на Капитано взгляд, надеясь рассмотреть за пеленой тьмы, куда должна поместиться вся эта снедь, когда обращает внимание на предмет своих мечтаний — острый подбородок, тонкие губы — и видит играющую на лице Капитано призрачную улыбку, не пущенную в голос. Последнюю картошку забирают у Оророна из-под носа, а потом предвестник демонстрирует мастер-класс, и сняв мясо с кости, промораживает и режет его мелко-мелко, лишь после измельчения доверяя Оророну возле второго костра — личного костра предвестника, практически — заняться обжаркой. Почищенная морковка и пара луковиц протягиваются ему столь невинно, что теперь в оказании знаков внимания Оророн подозревает уже самого Капитано. — Люблю, когда с перчиком, — роняет мужчина невозмутимо, а Оророн заливается неожиданным для себя румянцем, и сам не понимает, с чего так зарделся. Кроме, конечно, того факта, что призрачная улыбка стала отчетливой, и сделала видимую часть лица Капитано совершенно запретно-прекрасной.

***

Вопреки ожиданиям, картошку-пюре Капитано делает себе сам. И мясо прямо в нее не крошит — кладет рядом, минуты две полюбовавшись, как под ложечкой у Оророна мясо закипает в спонтанно образовавшемся соусе, потому что из кармана парня в котелок упал помидор. Один или три. «Позор натланцу, картошку по-флотски не смог сделать», — шипят на Оророна из темноты, но благостный Капитано кладет себе вторую порцию после первой, и с удовольствием наворачивает чужую стряпню, хотя вообще-то не славится аппетитом. «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок», — вспоминает Оророн подслушанную из романа мудрость, смущенно румянится, а потом подкладывает в тарелку Капитано и третью порцию, оправдываясь лаконичным: — Ну не пропадать же нашему труду. Темнота оскорбленно затыкается, когда Капитано хохочет, а Оророн делает вид, что еда в его тарелке — верх природного творения. И что от звука чужого смеха, сердце у него в груди совсем не сбилось со своего ритма. Ни разочка. Примечания автора и контрольного читателя: — Оророн, которому кажется, что весь Натлан слышит как он сглатывает, когда Капитано толчет картошку с щедрой порцией масла. И не потому что он голодный, а потому что от чуточку сильнее вздувшихся вен на руках он снова потеет. — И потому что поступательно-возвратные движения заставляют Оророна напряженно думать. — Оророн и сам в какой-то мере хотел бы быть картошечкой, знаете ли.