Наследие древних.

Поспешно собрав вещи, мы с ребятами сели в поезд, не проронив ни слова. Тишина была почти осязаемой — каждый переваривал случившееся по-своему, но одинаково молча. Внутри меня крутился один вопрос, как запутавшаяся нить: что это за голос? В голове неожиданно всплыл разговор с моим сенсеем Танакой за день до отъезда в Англию. Я отчетливо вспомнила мой дом, традиционное японское строение с сёдзи, аккуратно вписывающимися в пейзаж, как последние штрихи художника, добавляющего мелкие детали к своему произведению. Мы с ним стояли возле сада камней, и я могла даже услышать тот тихий шорох, когда ветер проходил сквозь листву, будто бы пытался узнать, о чем мы говорим. Учитель всегда был спокоен, словно сам был воплощением тех камней — невозмутимый, но вечный. Сенсей Танака был в летах, с седыми волосами, собранными в строгий пучок на затылке, и глазами, которые видели слишком много. Его лицо было изрезано морщинами, как карта с путями, но именно эти линии придавали ему мудрость. Он был невысоким, но выпрямленной, как трость, осанки — как будто время не смогло согнуть его под своим давлением. — Я рад, что ты освоилась в Англии, — начал он тихо, его голос был таким же глубоким и спокойным, как всегда. Он сделал паузу, будто что-то взвешивая, словно слова, которые собирался сказать, не давались легко. Я терпеливо ждала, чувствуя, что он решает что-то важное. Наконец, Танака выдохнул и всё же заговорил. — Что ты знаешь о Кадзуми? — его вопрос, как камень, упал в воду, оставляя за собой рябь в моем сознании. — То, что и все, — ответила я, пожав плечами. — Кадзуми — тёмный волшебник, черное пятно на репутации школы. О нём редко упоминают, и в основном шёпотом. Танака кивнул, будто и ожидал такого ответа, но его лицо оставалось суровым и непроницаемым. — Хотел бы я, чтобы так и оставалось впредь, — задумчиво произнёс он, опустив взгляд на землю. — Кадзуми был младшим сыном семьи Кудо. Талантливый, умный и... амбициозный. Ему предрекали светлое будущее, но его же амбиции увели его с правильного пути. Сенсей обречённо выдохнул, и я заметила, как его плечи немного опустились под тяжестью воспоминаний. Это было редкое зрелище: его строгое лицо всегда хранило спокойствие и силу, и внезапно я поняла, что за этой суровой маской скрывается невыразимая усталость. — Вы его знали? — спросила я, чувствуя, что ответ на этот вопрос может изменить всё. Учитель медленно поднял на меня глаза, в которых читалась тишина давнего горя и ощущение собственной вины, как будто он пытался найти в этой истории спасения, но находил только обломки. В этот момент каждая морщинка на его лице казалась глубже, словно шрамы от битвы, в которой он сражался сам с собой. — Да… он был моим внуком, — наконец произнёс он, и это признание повисло в воздухе, как тяжёлый груз, от которого невозможно было избавиться. Меня охватило смешанное чувство недоумения и грусти. Это открытие оставило за собой тяжесть, которую невозможно выразить словами. Тринадцать лет назад, когда мне был всего год, Кадзуми был подающим надежды учеником, одним из лучших. На шестом курсе его отчислили и передали Министерству за использование запрещённой магии. Он пытался завладеть силой каппы — стихийной магией воды. Однако эксперимент закончился катастрофой: он не только не смог контролировать силу, но и погубил несколько студентов школы. Но долго он там не пробыл — умудрился сбежать и продолжил использовать магию, направив её против всего, что прежде защищал. Через год после его побега из закрытой секции библиотеки Махотокоро исчезли древние свитки, а Кадзуми словно растворился в воздухе. О нём ходили слухи — кто-то видел его тень на краю леса, кто-то слышал шёпот за плечом, но след его терялся, оставляя лишь страх. Директор Махотокоро запечатал секцию, откуда исчезли свитки, и почти все упоминания о Кадзуми старались стереть. Родители рассказывали мне эту историю, но я знала, что есть что-то еще, что они не хотели говорить, нечто, что таило в себе их страх и печаль Сенсей, казалось, поймал мой взгляд и, устремив его на линию горизонта, заговорил снова, его голос был тихим, как падающий снег. — Иногда путь света затмевается лишь мгновенной тенью, — продолжил он, но в его голосе не было надежды, только глубоко укоренившееся разочарование. — Твои родители сделали всё, чтобы обезопасить тебя, отправив в Англию. Но опасность может поджидать везде. Танака медленно достал из внутреннего кармана небольшой серебряный амулет, котором тускло блеснули, уходящие лучи солнце. На тонкой цепочке висела миниатюрная резная фигурка лисы, с замысловатым, почти филигранным узором вдоль её тела. Глаза лисы были выложены крошечными рубинами, искрящимися, как огоньки на солнце, а её хвост, обвиваясь вокруг полупрозрачного голубого кристалла, напоминал волны на воде. Казалось, что амулет источает лёгкое тепло, несмотря на прохладу вечера. — Это камень Мёбу, один из старейших артефактов школы. Он защищает своего владельца и разгонит даже самую сильную тьму. — Я... я не могу его принять, — пролепетала я, чувствуя, что артефакт принадлежит Сенсею больше, чем кому-либо ещё. — Он ведь ваш. — Можешь. И должна, — тихо, но настойчиво ответил он. — Однажды я совершил ошибку. В этот раз я её не повторю. Сенсей мягко вложил артефакт в мои ладони, его тёплые руки на мгновение задержались на моих, словно пытаясь передать вместе с амулетом и своё спокойствие. — Я очень надеюсь, что тебе никогда не придётся им воспользоваться, — тихо произнёс он, затем развернулся и, неспешно ступая, ушёл, будто растворяясь в подступающей ночи. — Ты что-нибудь будешь? — послышался рядом голос Гарри. Он слегка потрепал меня по плечу, возвращая в реальность. Я моргнула, отгоняя остатки воспоминаний, и тут же увидела женщину с тележкой, доверху наполненной разного рода сладостями. Сладости! Я ведь привезла свои, японские. — А… нет, спасибо, — ответила я с запоздалой улыбкой, чуть смутившись от мысли, как быстро меня унесло в мысли. Рон, немедля, первым подбежал к тележке, за ним последовал Гарри, а Гермиона, казалось, была увлечена свежим выпуском «Ежедневного пророка», склонившись над газетой с серьёзным выражением. Через минуту Гарри вернулся и сел рядом со мной, протягивая большую шоколадную лягушку. — Думаю, это тебе пригодится, — с тёплой улыбкой сказал он. — Спасибо, — сказала я, принимая лягушку от Гарри с лёгкой улыбкой. Она немного отвлекла меня от тревожных мыслей. — Это ужасно! — неожиданно воскликнула Гермиона, её голос дрожал от возмущения. Мы с Гарри тут же повернули головы в её сторону, видя, как она буквально впивается взглядом в газетные строки. — Как Министерство может не знать, кто это сделал? Там что, не было охраны, или... — Была, — подтвердил Рон, проговорив это сквозь полный рот. — Если верить отцу, это самое странное: всё произошло у них прямо под носом. Гарри на мгновение задумался, его рука машинально потянулась к шраму на лбу, как если бы тот был каким-то странным барометром опасности. — Снова началось, да? — обеспокоенно спросила Гермиона, внимательно посмотрев на него. — Шрам болит? — Нет, всё в порядке, — ответил он, сначала встретившись взглядом с Гермионой, а затем — со мной. Что-то я ему не верю. — Ты должен написать Сириусу и рассказать ему о том, что ты видел на чемпионате… и в своих снах, — добавила Гермиона с ноткой настойчивости в голосе. — Во сне? — удивлённо спросила я, переводя взгляд на Гарри. Гарри замялся, его взгляд на мгновение ушел в сторону, как будто он пытался уклониться от ответа. Нервно потер пальцами край рукава, и я заметила, как его плечи слегка ссутулились, словно он оказался под тяжестью чего-то, о чем предпочел бы не говорить. Он рассказал о своем сне — о том, как видел Волан-де-Морт, разговаривающего с кем-то в тени. Крохотная змейка скользила по полу, а жуткий голос говорил о каких-то планах и скорой мести. Закончив письмо Сириусу, в котором описывал свой сон и события чемпионата, он отправил его с совой, которая, блеснув взглядом, расправила крылья и улетела в ту сторону, где проблем всегда больше, чем кажется. Когда поезд остановился, мы ещё не успели толком выйти, как с неба, величественно и громогласно, словно опоздавший на праздник подарок, спустилась гигантская карета, запряжённая пегасами. Эти крылатые кони, каждый величиной с небольшую хижину и явно осознающий свою значимость, плавно опустились перед нами. Внизу стоял Хагрид и махал руками, словно его жизнь зависела от удачной посадки, хотя — учитывая его любовь к опасным тварям — это, возможно, и правда так. А тут ещё — будто бы для полноты картины — прямо из озера поднялся корабль. Вода отступала от него, как от старого родственника, неожиданно решившего появиться на семейном празднике, с парусами, туго натянутыми, и гербом Дурмстранга, на котором переплетались символы суровой магии и какой-то нездоровой славы. Он медленно расправил свои мачты, покачиваясь на волнах, и выглядел так, словно принадлежал к тем артефактам, которые думают о себе больше, чем думает о них кто-либо другой. Мы с ребята поспешили в свои комнаты, чтобы переодеться и распаковать вещи. Вечером, разместившись в Большом зале, мы слушали речь Дамблдора, который выглядел так, будто находился на грани разгадки какой-то глубокой тайны, и его голос, полный силы и уверенности, заставлял нас невольно затаить дыхание. — А сейчас, когда все устроились поудобнее, — начал он, — Я хочу сделать объявление. В этот момент дверь скрипнула, и в проеме появился Филч, который, трусцой, помчался, придерживая одной рукой ногу, как будто она была готова сбежать от него сама. едва не поскользнувшись на полу, он добрался до Дамблдора, шепнув ему что-то на ухо, прежде чем вновь броситься обратно, словно его преследовали призраки. — Итак, Хогвартс выбран местом проведения легендарного события — Турнира трех волшебников! — объявил Дамблдор с гордостью, словно только что открыл новый вид пищи, который, как он надеялся, не отравит никого. Интересно, почему именно трое? Почему не четверо? Хотя, в общем, число три смотрится лучше. Тогда понятно. — Тем, кто не знает, напоминаю: в этом турнире участвуют три школы, соревнующиеся в различных магических состязаниях. Турнир не проводили уже двести лет, — продолжал Дамблдор, его голос становился серьезным. — И дело в том, что много студентов погибло... Да, вы не ослышались. Это были времена, когда даже самые смелые волшебники предпочли бы не связываться с этим. Он замялся на мгновение, и, глядя на нас с уверенностью, добавил: — Но, будьте уверены, в этот раз мы примем все необходимые меры предосторожности, чтобы гарантировать безопасность участников. Безопасность... Странное слово для Хогвартса. — Каждую школу будет представлять один избранный ученик, — продолжал он, подчеркивая важность момента. — И откровенно говоря, тем, кто будет избран, будет очень непросто, ведь эти состязания — не для малодушных. Но об этом — позднее. Он развел руки в стороны, как дирижер перед началом симфонии, призывая нас сосредоточиться на важности предстоящих событий. — А сейчас поприветствуем очаровательных девушек из Шармбатонской Академии волшебства и ее директора мадам Максим. Двери Большого зала отворились, и оттуда вышла группа девушек в синих формах с такими же цветами шляпами, которые маршировали через весь зал, словно под музыку, которую слышали только они. За ними в воздухе кружились синие бабочки, словно танцевали на знойном празднике. — А теперь наши друзья с севера — поприветствуйте гордых сыновей Дурмстрана и их наставника Игора Каркарова. Следом вышла группа парней с посохами, которые стучали по полу, искры разлетались, как фейерверк на тропическом карнавале. Они проворно крутили посохи, словно готовились к захватывающему шоу, где в любой момент могло начаться магическое представление, достойное вечернего шоу в Лондоне. В конце группы шел Виктор Крам, и я заметила, как Рон, кажется, готов был стать для него восторженной статуей, молча завороженной вечно сияющим светом знаменитости, и едва сдерживал желание подойти и, может быть, даже попросить автограф. Вдруг один из студентов Дурмстрана, использовав палочку, вызвал огненного феникса, который взмыл в воздух, распуская перья, как яркие искры, заполняя зал насыщенными оттенками. Я тоже так хочу. Главное — уйти подальше, а то в заголовках газет появится: «Студентка по обмену из Японии спалила школу магии и волшебства Хогвартс». Прекрасно! Я даже вижу, как Филч перебирает в голове самые извращенные наказания... аж мурашки по коже. Интересно, почему из Академии Шармбатон приехали только девушки, а из Дурмстрана — только парни? Кто-то проводил отбор по половому признаку? Смешно представить, как директора двух школ сидят и обсуждают, сколько же мальчиков и девочек следует отправить. После того как группы из Шармбатона и Дурмстранга продефилировали по залу, мы с ребятами принялись за трапезу. За столом не утихали разговоры, полные восторга — обсуждали не только школьные дела, но и то, какое потрясающее шоу нам только что представили. Неожиданно на середину зала вынесли массивную скульптуру, напоминающую башню, возвышающуюся над нами, как стремящийся к небесам магический маяк. Она была позолоченной, а на её поверхности сверкали замысловатой резьбой, играя на свету, как старая волшебная книга, распахнутая на странице с важным заклинанием. — Прошу внимание! — объявил Дамблдор, привлекая к себе взгляды. — Хочу сказать несколько слов. — Он дотронулся до скульптуры, и на мгновение мне показалось, что он сверкает еще ярче. — Вечная слава — вот что ожидает того ученика, который выиграет Турнир трех волшебников. Но чтобы победить, он должен выполнить три задания. Три! Чрезвычайно опасных и сложнейших задания. — Круто! — восхищались близнецы Уизли, явно предвкушая зрелище. — По этой причине министерство решило ввести новое правило. Объяснить его суть мы попросим главу департамента международного магического сотрудничества, мистера Бартемия Крауча. В этот момент, когда он произносил последние слова, потолок зала начал постепенно темнеть, как будто на нас нависли серые тучи. Молнии стали бушевать, а гром гремел то тут, то там. В воздухе пронесся крик, словно кто-то решил заявить о себе в самый неподходящий момент. Гарри положил руку мне на плечо, чуть надавливая, призывая пригнуться, а я внимательно разглядывала небо. Оно стало темным, как накидка, заброшенная в сундук с забытыми тайнами, а молнии разрывали его, словно невидимый художник рисовал зловещие картины, пытаясь создать шедевр в стиле «Ужас и Гроза». Я чувствовала, как в воздухе зашевелились ожидания, и какое-то электрическое напряжение, словно предвестник чего-то нехорошего, сверкало, как жуткий фонарь в безоблачную ночь. Из противоположной части зала появился странный мужчина. Он моментом достал палочку и направил ее на волшебное небо. Из нее вырвался красноватый луч, который мгновенно разогнал непогоду, словно решивший освободить летний день от захвата дождя. — Черт, это же Грюм! — проскользнуло от Рона с легким волнением в голосе. — Аластор Грюм? — переспросила Гермиона, приподняв брови, словно она только что услышала о каком-то новом магическом существе. — Мракоборец? — Кто? — спросила я, слегка озадаченная, как если бы меня спросили о названиях колдующих ящериц в редкой книге. — Охотник на черных магов, половина заключенных Азкабана пойманы им, говорят, в последнее время он жутко злой, — ответил Рон, поглядывая на вошедшего с некоторым трепетом. Мужчина подошел к директору с хромой походкой; из-под его пальто виднелась металлическая нога, словно он был каким-то диковинным созданием, которому не хватает обычной человеческой части. Он обменялся рукопожатиями с Дамблдором, после чего, отойдя в сторону, вытащил фляжку и выпил её содержимое. — Как думаешь, что он пьет? — спросил Симус, наклонившись ближе, чтобы разглядеть его действия. — Не знаю, но вряд ли это тыквенный сок, — отозвался Гарри, с интересом наблюдая за мужчиной. В это время на середину вышел Бартемий Крауч с неуверенной походкой, словно он шагал по размытым тропинкам в утреннем тумане. Ему явно не везло, учитывая внезапную бурю. — Тщательно все взвесив, министерство пришло к заключению, что в целях безопасности — произнес он с оттенком важности, как будто сам взвешивал камни на весах судьбы, — Ни один ученик, не достигший семнадцатилетнего возраста, не может принимать участие в Турнире трех волшебников. По залу прошелся гул разочарования, слышались крики: «Нечестно! Что это такое?!» Близнецы поддержали общее недовольство: «Ерунда! Чушь, несправедливость!» Их протесты звучали так, словно они пытались вывести формулу для улучшения жизни в Хогвартсе, но никак не находили подходящей теоремы. Я их недовольство не разделяла — умереть, пусть и на таком известном турнире, совсем не хотелось. Впрочем, умирать вообще не входило в мои планы. — Тихо! — произнес Дамблдор, прерывая всеобщий шум. Директор коснулся палочкой вершины башни, и та начала исчезать, словно с нее медленно снимали покров. В воздухе запорхали искры, и на её месте появился огромный кубок, покрытый тонкими, витиеватыми узорами, будто созданными для того, чтобы двигаться и переливаться. Каждая деталь на кубке была выполнена с искусной точностью, создавая иллюзию, будто он полон скрытой энергии. Внутри кубка разгорелось ярко-синее пламя, поднимающееся вверх и сверкающее, словно ожившее само по себе, это был не просто огонь, а живая магия. Пляшущие и искрящиеся огни заполнили зал холодным, мистическим светом, который притягивал взгляды всех присутствующих. — Это Кубок Огня! Каждый, кто хочет участвовать в турнире, должен написать свое имя на куске пергамента и бросить его в пламя не позднее четверга, — продолжил Дамблдор. — Отнеситесь к этому серьезно: для избранных нет пути назад. С этого момента Турнир трех волшебников начался!