Наследие древних.

Комната погрузилась в тишину такого рода, когда даже пыль боится шевелиться. Возмущение, которое бурлило внутри меня, быстро переключилось с Ветровоска на Эдгертона, словно кто-то просто подвинул стрелку указателя. — Почему вы об этом не сказали до того момента, пока книга не начала бить меня током! — выпалила я, чувствуя, как по спине пробежала злость, похожая на разогретую проволоку. Эдгертон взглянул на меня с лёгким недоумением, как будто это был самый глупый вопрос в мире. — Мы думали, что ты умеешь, — произнёс он тоном, каким обычно говорят, когда объясняют очевидное. — Разве в Японии тебя этому не учили? Я замерла, как перегруженный патефон, играющий одну и ту же ноту. Обречённо покачала головой, чувствуя, как из меня медленно выходит пар, оставляя после себя лишь разочарование. — Замечательно! Мы год не могли достучаться, а теперь… — Ветровоск, кипящий от едва сдерживаемого гнева, сделал шаг вперёд, но его тут же прервала мадам Монпелье. — А теперь идите пересчитайте свои колпаки, — она махнула рукой в сторону, будто отгоняя надоедливую муху. — Отлично, — фыркнул Ветровоск и, не оборачиваясь, прошёл прямо в стену. Мадам Монпелье повернулась ко мне с успокаивающей улыбкой: — Дорогая, мы поможем тебе. Для этого нас и призвали, не так ли? — Как? Вы же… призраки, — мой вопрос вылетел прежде, чем я успела его осмыслить. — Мы можем научить, указать путь, но идти ты должна сама, — ответ мадам Монпелье был таким же лёгким и невозмутимым, как дыхание весеннего ветерка, но звучал он так, будто это было самое очевидное в мире. Я присела на стул, в котором, казалось, сидели все мои сомнения. Ну, серьёзно? Призраки? Они собираются меня чему-то научить? Хотя... от мадам Монпелье действительно веяло чем-то успокаивающим, как от бабушкиного фуросики* — аккуратно сложенного и с любовью завязанного платка, в который она всегда заворачивала свои сокровенные дары. От мадам Помфри тоже. Что, все целители здесь такие? Профессор Эдгертон, напротив, был сдержан, как если бы его родословная состояла исключительно из древних, чуть припылённых книг и шляп с узкими полями. Говорил он только по делу, как будто каждое слово стоило денег. Чувствовалось, что он и сам был бы рад почаще молчать. А вот Ветровоск... Ветровоск был как старый, ворчливый чайник, который постоянно свистит, даже когда никто его не трогает. Мадам Монпелье подошла ближе, её глаза мягко блестели, как у кота, который вот-вот собирается занять самое уютное место на диване. — Можно? Не понимая, чего она хочет, я кивнула. Её пальцы коснулись моего лица — холодные, но не ледяные, скорее как утренняя роса, которая слегка щекочет кожу. Она смотрела мне в глаза с такой сосредоточенностью, будто увидела там что-то, о чём я и сама не подозревала. Это было похоже на попытку заглянуть в душу с лупой, а я почувствовала себя кроликом, которого изучает магический исследователь. — Эм... — стул подо мной негодующе заскрипел, как будто и он хотел высказать своё мнение. Мадам Монпелье, кажется, ничего не заметила. Она мягко отстранилась и сложила руки перед собой, как будто только что совершила что-то важное, что требовало немедленного подведения итогов. — Я так и знала… — пробормотала она с видом, который обычно бывает у людей, угадавших выигрышный номер лотереи, но потерявших билет. — Знали что? — мой голос дрожал от нервозности. — Когда мы впервые пытались связаться с тобой, нам помешал какой-то барьер. Мне это показалось странным, но потом у тебя появился браслет, и  все ушло на второй план, — она прошлась по комнате с видом человека, которому только что вручили головоломку, и вот-вот должно было осенить. Я внимательно слушала мадам Монпелье, которая, как и всякий уважающий себя призрак, умела ходить по комнате так, словно там было больше пространства, чем в действительности. Её взгляд блуждал, словно она только что вспомнила, что забыла выключить котел… при жизни. — Но сейчас, когда книга отреагировала на тебя… так, — она указала на стол, где лежала книга, слегка потрескивает, словно всё ещё обиженная на меня за то, что я её взяла. Так? Это как? Я непонимающе покосилась на фолиант. — Книга сопротивляется только в одном случае, — вставил профессор Древних Рун, торопясь объяснить, почему книга решила меня так щедро угостить током, — Когда перед ней стоит нарушитель, кем ты явно не можешь быть. — Древняя магия отзывается на древнюю магию, — мягко продолжила мадам Монпелье. — Но есть нечто, что мешает тебе полностью раскрыть свои способности. Я глубоко задумалась, уставившись на потрескивающую книгу, будто та могла внезапно выплюнуть ответ на все мои вопросы. Что именно мне мешает? В голове всплыла картина: кровь на полу, звон в ушах и... боль. Я немедленно подавила эти образы, словно они были наваждением, взывающим к воспоминаниям, которые лучше оставить в тени. Почему магия, которую я должна контролировать, ведёт себя как непослушный ребёнок, игнорирующий все правила? Мысли переплелись, как запутанные нитки, и распутать их казалось задачей не из простых. — То есть… я сломанная? — вырвалось у меня прежде, чем успела остановиться. Вопрос прозвучал так, словно я ожидала услышать, что мне надо заменить какую-то деталь, как в сломанной метле. — Нет-нет! — поспешно возразила целительница, быстро подходя ко мне. Её глаза светились искренним беспокойством, что немного успокаивало, хоть и не до конца. — Как только мы выясним, что тебе мешает, ты сможешь овладеть всеми своими силами. Её слова прозвучали так, будто это дело техники: найди препятствие, убери его — и вуаля, магия послушно заработает. Но почему-то мне казалось, что всё будет куда сложнее. Профессор Древних Рун объяснил, как мне найти подход к книге, которая уже успела подпортить мои нервы. — Расшифровать её — не такая уж сложная задача, как может показаться на первый взгляд, — начал он, взяв книгу в руки и поглаживая переплет, будто она была чем-то живым. — Ключ к пониманию не в силе, а в ощущениях. Магия здесь — это не инструмент, которым можно размахивать, как палочкой. Это тонкий поток, который надо почувствовать. Ты должна настроиться на её ритм, словно пытаешься услышать мелодию за громкими звуками. Слова на страницах проявятся только тогда, когда ты перестанешь пытаться и начнёшь чувствовать. Я скептически посмотрела на него — как это, "не пытаться, а чувствовать"? Но выбора не было, пришлось пробовать. И оказалось, что это было даже сложнее, чем направлять силу. Нужно было поймать тонкий резонанс, сосредоточиться не на самой книге, а на её магическом следе. Это как читать шёпот на ветру — невидимый и едва уловимый.   Мне удалось не с первого раза и даже не с пятого. Я упорно пыталась, чувствуя, как магия то отзывается, то ускользает. Словно древние заклинания играли в прятки, дразня меня. Но вот, наконец, появилась первая строчка. Я медленно, шаг за шагом, расшифровывала слово за словом, словно тянула нити из клубка, который никак не хотел раскручиваться. Когда наконец набрался целый абзац, учебный год уже подходил к концу, а я с трудом сдерживала восторг — было чувство, будто я распутала древнюю загадку, хотя это была всего лишь часть пути. Стоя у перрона Хогвартс-Экспресса, я прощалась с ребятами. Мы уже загрузили багаж, и на меня неожиданно накатила грусть. Казалось бы, скоро снова встретимся в новом учебном году, но за этот короткий срок я к ним привыкла настолько, что мысль о расставании вызывала лёгкое беспокойство. — Мы будем тебе писать, — заверил Гарри с лёгкой улыбкой, обнимая меня на прощание. — Чтобы ты не забыла нас в своей Японии, — добавил Рон, весело подмигивая. — Вас забыть ещё постараться нужно, — с лёгкой иронией ответила я, хотя в груди что-то сжалось. — Береги себя, — тихо произнесла Гермиона. Вернувшись в Японию, я чувствовала себя как-то... по-другому. Более живой, наверное. Или, может, более волшебной? Словно магия Хогвартса осталась со мной, как эхо в пустом колодце, только тёплое и уютное, а не ледяное и пугающее. Родители, конечно, тут же накинулись с вопросами, расспрашивая обо всём: от того, как я питаюсь, до того, как проходят уроки. Похоже, писем им явно было недостаточно. Я рассказала им всё, что смогла... ну, почти всё.   Промолчала про оборотня, маньяка-убийцу, которого мы помогли спасти. Если бы они узнали, то бабушка первая пошла бы разносить стены Хогвартса. Причем буквально. Она всегда была на редкость не лояльна к «английским особам», как их часто называла. «Они в своих безупречно накрахмаленных костюмах, с фарфоровыми чашками чая, давно забыли, что такое настоящая магия», — говорила она с той интонацией, что сразу давала понять: фраза требует возмущённых аплодисментов. Когда я спрашивала, почему она так думает, бабушка обычно вздыхала, словно я только что спросила, зачем ей волшебная палочка для колдовства, и уходила в философское рассуждение о том, как правильно завязывать пояс на кимоно. Призраки не забыли дать мне наставления перед отъездом: не забывай заниматься, старайся переводить книгу каждый день. Как только вернувшись домой, я уже успела перевести целую страницу из древнего текста. На этой странице шла речь о заклинании, что позволяло управлять магией стихий. Оно могло направить ветра, зачерпнуть силу огня, а иногда даже подчинить грозу. Но все предупреждения сводились к одному: «Не пытайся управлять тем, что нельзя удержать. Стихии имеют свой характер. И если им не понравится, как ты командуешь, они тебе покажут, кто здесь главный». Здесь, дома, чувство вины снова настигает меня. В Англии от нее легче сбежать, там ничто не напоминает о нём на каждом шагу. Но здесь всё… каждое дерево, каждый лепесток, кажется, шепчет о том, что я сделала не так. Всё это тычет в нос мою ошибку, словно строгая учительница. Я уже подумала, что смогла убежать от этого беспокойного шепота прошлого, который преследовал меня по пятам. Но, собрав всю волю в кулак, впервые за долгое время я решилась вернуться туда, куда не смела ступить последние несколько лет. Я оказалась на старом японском кладбище. Здесь всё было пропитано тишиной и спокойствием. Каменные плиты, покрытые мхом, вытянулись рядами среди высоких деревьев, а где-то далеко слышался едва уловимый звон колокольчиков, качаемых ветром. Я остановилась перед одной из плит. На ней была выгравирована надпись: "Мацумото Сейджу." — Сей… — прошептала я, голос дрожал, словно старый лист на ветру. — Я принесла тебе твои любимые вагаси*. Я аккуратно поставила маленькую коробочку с разноцветными сладостями рядом с камнем. Ветер лёгким прикосновением шевельнул мои волосы, словно дух прошлого решил напомнить о себе. Я просто стояла и смотрела на надпись, не решаясь сказать что-то ещё. В голове крутились сотни мыслей, но ни одна из них не находила выхода. Да и что я могу сказать? Он меня всё равно не услышит. — Я так и знал, что увижу тебя именно здесь, — произнёс знакомый голос, заставив меня вздрогнуть. Я не ожидала услышать его здесь, на этом месте, в этот момент. — Тэкео… Я резко развернулась и встретилась взглядом с тем, кого когда-то знала слишком хорошо. Он изменился — стал выше, лицо выглядело более взрослым, и в его глазах теперь читалось нечто новое, но неуловимое. Всё тот же лёгкий свет, но с оттенком чего-то грустного. Его чёрные волосы слегка растрепал ветер, а на губах играла знакомая, полная тайн улыбка.   — Давно не виделись, Джесс, — сказал Тэкео, с лёгкой, почти шутливой ноткой в голосе, но в его глазах скрывалась серьёзность. — Да, давно. Ты вытянулся и… — я слегка кивнув, оглядывая его с головы до ног, — Улыбаться стал. — Сей научил, — тихо добавил Тэкео, взгляд на мгновение помрачнел, но улыбка не исчезла полностью. Мы решили пройтись и, неспешно двигаясь вдоль каменных дорожек, направились к выходу из кладбища. Над головой кружили вороны, и порывы ветра нежно трепали наши волосы, словно пытаясь стереть тяжесть этого места. — Как Англия? — спросил Тэкео, не глядя на меня, но его голос звучал искренне. — Замечательно, — я задумалась, вспоминая все события прошлого года, как хаотично бегущие картинки в голове. — Странно, но я там чувствую себя... свободнее. — Я рад, что у тебя всё отлично, — произнёс Тэкео с мягкой улыбкой, хотя его глаза, казалось, всё ещё пытались что-то понять. Я почувствовала странное напряжение. Когда-то мы могли говорить о чем угодно, делиться мыслями, как потоками воды, свободно текущими между нами. А сейчас... молчание стало непреодолимым препятствием. Я не знала, как заполнить его. Слова застряли в горле, а воспоминания, словно тени, преследовали каждую мысль. Я уже сделала несколько шагов к выходу, когда голос друга внезапно остановил меня. — Эй, Джесс, — позвал Тэкео. Я обернулась, встречаясь с его взглядом, в котором читалась настойчивость и тепло. — Прости себя, — добавил он, с тихой уверенностью. Эти слова пронзили меня, как острый клинок, вонзившийся глубоко в сердце. Боль, которую я так старательно скрывала, вырвалась наружу. Простить себя? А разве я достойна прощения?