Наследие древних.

Проснувшись, я сразу задалась единственным вопросом: что за голоса? «Найди нас». Кого это «нас»? Моя голова сейчас напоминала старый радиоприемник, который кто-то отчаянно пытается настроить — с тем же успехом и уровнем ясности. Причем этот кто-то явно не имел ни малейшего понятия, как работают ручки настройки. Подошла к тумбочке, достав из ящика мазь, которую мама практически насильно сунула в чемодан с наставлениями, как будто я собиралась заняться альпинизмом, а не просто еду учится. Теперь, оглядываясь назад, я мысленно благодарила её за эту предусмотрительность. Мазь, очевидно изготовленная из целебных трав, пахла как смесь успокаивающего чая и лечебного сада, и благодаря ей, я смогла аккуратно перебинтовать руку. Преодолев внутренний барьер, я направилась на завтрак, решив, что нужно как-то деликатно расспросить Дамблдора о тех голосах. Если директор вдруг решит, что я потеряла рассудок, мне придётся научиться убедительно выглядеть при полном отсутствии разума. Когда я спустилась в гостиную Гриффиндора, прямо передо мной, как по волшебству — хотя, скорее всего, без него тут не обошлось, — возник Гарри, выскользнувший из своей комнаты. Он выглядел так, словно таскал проблемы всего мира. Кивнув на мою руку, он обеспокоенно спросил: — Как рука? Это был тот случай, когда человек смотрит на тебя так, будто ты носишь на плече целую коллекцию редких магических артефактов, а не простую повязку. — В норме, — ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал так, как если бы я не носила на себе целую коллекцию туманных вопросов и порцию чистого сомнения. — Ты куда спешишь? — Да, хочу проведать профессора Люпина, — задумчиво ответил темноволосый. Проводив его взглядом я и направилась в Большой зал, где жизнь кипела с привычным для Хогвартса рвением. Разговоры, смех, постоянный гул – почти как улей, только без пчёл, что, пожалуй, радовало. Я оглядела зал — стол Слизерина был полупустым. Большинство его обитателей, похоже, где-то шныряли, как тени, оставив несколько невозмутимых студентов с привычно холодными взглядами. Мое внимание переключилось на Рона, сидящего у стола с таким выражением, будто ему только что сообщили, что каникулы отменяются. Он был рядом с костылём — причём костыль, судя по всему, был у него новым постоянным спутником. — Как нога? — спросила я, глядя на Рона с заинтересованностью. — Костыль бесит, — отозвался он, морщась, словно это был предмет, который на самом деле пытался его укусить. — Так тебе не нравится три ноги? — с задором спросила я. Но прежде чем он успел возразить, в окно влетела сова, пролетела над головами и, не задумываясь ни на секунду, сбросила прямо перед нами упакованную метлу. Она с глухим стуком упала на стол, мгновенно привлекая внимание окружающих. — Это кому? — спросил подошедший Симус, с интересом косясь на странную посылку, упавшую прямо на стол с внезапностью, достойной грозовой тучи на пикнике. Близнецы Уизли тут же оказались напротив нас, как будто их вызвало само слово «метла». Они разглядывали сверток с таким видом, словно вот-вот ожидали, что он заговорит или, по крайней мере, начнет левитировать без спроса. — Гарри, — сказала я, указав на четкую надпись с краю посылки. Не то чтобы этот факт был каким-то неожиданным откровением, но все же лучше прояснить. — Нимбус? — предположил Рон, слегка приподнимая брови, как будто надеялся, что у этой метлы есть ещё какие-то скрытые магические свойства, о которых он не знал. Возможно, с функцией уборки? — Открой и узнаем, — хором подали голос близнецы, с энтузиазмом, который обычно бывает у людей, готовых увидеть что-то взрывное. Разъедаемый невыносимым любопытством, Рон протянул: — Ну-у-у, — растягивая слог так, будто от этого зависело будущее мира, и наклоняясь поближе к посылке, словно ожидал, что из неё выскочит какой-нибудь экзотический зверь и тут же начнёт метать проклятия. Мне тоже было любопытно — всё-таки в Англии метлы явно не такие, как у нас. Они здесь, казалось, были не просто средством передвижения, а чем-то вроде ручных чудес, которые могли бы получить официальную категорию «незаконных волшебных существ». Что ж, две минуты колебаний, пара глубоких вздохов, одна верёвочка, и... — Это Молния! — хором заворожённо выдохнули близнецы, будто перед ними лежал не спортивный инвентарь, а сама по себе легенда, готовая сорваться с места и рвануть в закат быстрее любого мифа. Посылка содержала не только новенькую, блестящую метлу — в ней также лежало перо. Гарри появился как раз в тот момент, когда каждый гриффиндорец (и не только) буквально свешивался над посылкой, прицельно изучая каждую деталь новой метлы.  — Это они меня заставили! — заявил Рон, указывая на Фреда и Джорджа, которые изо всех сил старались выглядеть максимально невиновно, что им, надо признать, удавалось с подозрительной лёгкостью. Гарри, схватив метлу, выглядел так, будто получил в руки нечто священное, но всё равно спросил: — Кто это прислал? Гермиона, покрутив перед ним пером, как учитель, показывающий своему ученику на самый простой ответ. Гарри, не долго думая, выбежал на улицу, чтобы испытать метлу, и мы все последовали за ним. Во дворе я столкнулась взглядом с Малфоем, который лениво стоял в стороне, с одной рукой в кармане, как будто это была особая магическая поза для наблюдения за происходящим. Мои шаги замерли, когда его взгляд, острый, как лезвие катаны, зацепился за меня. Его серые глаза, напоминая свет луны, прорывающийся сквозь туман, изучали меня так, будто они принадлежали портрету, который не просто наблюдает, а еще и язвительно комментирует каждый твой шаг в зале с угрюмыми, разочарованными героями. Когда его взгляд скользнул по моей перевязанной руке, словно он надеялся найти на бинтах разгадку какой-то великой тайны, мне пришлось собрать все силы, чтобы сохранять невозмутимость. Хоть это и оказалось непросто под таким пронзительным наблюдением, я уверенно направилась к ребятам, которые уже с нетерпением ждали старта. — Ну, конечно, Поттеру досталась новая метла, а не мозги, — с презрением бросил Малфой, не меняя позы. — А тебе, Малфой, кажется, досталась вечная саркастическая программа, — ответила я, стараясь не показать, что его взгляд всё ещё жёг руку, словно он действительно мог видеть сквозь бинты. — Что ты, Стоун, — лениво протянул Малфой, приподняв бровь и слегка наклонив голову. — Программа у меня гибкая. Просто на тупость и безрассудство она реагирует автоматически. — Значит, тебя заклинило на одной функции, — я ответила, с ухмылкой на лице. Малфой приблизился, его взгляд стал более пристальным. Он наклонился ближе, так что его парфюм ударил в голову. — Что с рукой Стоун? — произнес он, словно изучал мою реакцию, как профессор перед экзаменом.— Ночные вылазки сказались? Балкон. Это был он. Малфой, заметив, что до меня дошло, тихо хмыкнул, словно кот, который случайно смахнул что-то важное со стола, но делает вид, что так и было задумано. Обойдя меня с ленивой грацией, он не спеша двинулся в глубь школы, как будто мир подстраивался под его шаги. Исчезая в дверях, он оставил за собой тонкий след напряжения и неясных мыслей, которые зудели на краю сознания, словно обещали раскрыться, но только когда он захочет. На перерыве между занятиями, когда я размышляла о том, сколько ещё уроков мне предстоит выжить, взгляд мой случайно зацепился за две фигуры в конце коридора. Это были Дамблдор и МакГонагалл, шагающие бок о бок, как два персонажа из старого романа, ведущие важный разговор о том, как спасти мир. Моя импульсивная натура взяла верх, и я побежала к ним, решив задать вопрос, который мучил меня с той ночи. Голоса. Кто они? Что это было? Я подбежала к ним и, запыхавшись, как марафонец, который не готовился к забегу, спросила: — Профессор Дамблдор, могу я… вас на минуту? МакГонагалл бросила на меня строгий взгляд поверх очков, но Дамблдор улыбнулся так, как может только человек, который уже знает, что ты собираешься сказать, но всё равно даст тебе шанс выразить свои мысли. — Конечно, мисс Стоун, — ответил Дамблдор с тем же спокойствием, будто я спросила его, сколько времени до обеда, а не пыталась заговорить о голосах из темноты. Его глаза блестели за полумесяцами очков, как будто это был не просто свет, а что-то гораздо более хитрое и старинное, притаившееся в глубине. МакГонагалл, напротив, выглядела так, будто ждала, что я начну размахивать палочкой и колдовать прямо в коридоре, чтобы подтвердить свои опасения. Я собралась с духом. — Я… Я хотела спросить вас о… голосах, — слова прозвучали скомкано, как будто кто-то невидимый заклеил мне рот скотчем. — Голосах? — переспросил Дамблдор, так словно это был самый обыденный вопрос, который ему задавали каждый день, — Ага… Голоса, которые вы слышали недавно, да? — Его тон был добродушен, но в глубине глаз появилась тень интереса. — Ну да, — ответила я, с тревожной неуверенностью. — Они сказали... "Найди нас". И, ну, я, конечно, подумала, что, может быть, у меня просто стресс, или, знаете, это была плохая каша в тот день... — Найди нас, — пробормотал Дамблдор, его улыбка слегка угасла, как будто эта фраза была ключом к какому-то древнему замку в его памяти. — Интересно... МакГонагалл стояла рядом, как каменный сфинкс, скрестив руки. Её взгляд буквально говорил: "Ага, вот так и начинается безумие". — И вы не думаете, что это... ну, как бы сказать, — я искала слова, — странно? — Это было всё, что мне удалось выдавить. Вопросы о безумии всегда так сложно задавать. Дамблдор задумчиво погладил свою бороду, которая, казалось, росла быстрее, чем я могла следить за её длиной. — Странность — это всего лишь восприятие, мисс Стоун, — мягко ответил он. — В мире волшебства "странное" — это всего лишь другое слово для "неизведанного". Голоса, которые вы слышите, возможно, исходят из такого самого уголка нашей реальности. МакГонагалл поджала губы, явно сдерживая реплику, но позволила Дамблдору продолжить. — И, если они просят вас найти их, — добавил он, слегка улыбнувшись, — Может быть, вам следует начать поиски. — Ага, отлично, — протянула я, совсем не понимая, как искать то, чего не видишь. — Все пути ведут к истине, — Дамблдор слегка прищурился, его голос приобрёл серьёзный оттенок, — Но иногда истина совсем рядом, надо лишь осмотреться. МакГонагалл издала короткий, едва слышный звук, который я приняла за «Ну, началось». Она уже знала, что этот разговор закончится каким-нибудь загадочным поручением или великим приключением. — Ясно... — Я не была уверена, что хоть что-то стало яснее. — Спасибо, профессор. — Всегда рад помочь, — сказал он, по-прежнему улыбаясь, и повернулся к МакГонагалл, как будто мой вопрос был уже решён и не требовал дальнейшего обсуждения. Когда они удалились, я почувствовала себя не то чтобы успокоенной, но определённо озадаченной. Всё же, иногда, лучшее, что можно сделать — это не задавать больше вопросов. К концу дня я решила прогуляться и проветрить голову. Очнулась я лишь тогда, когда поняла, что забрела в незнакомую часть школы. Просторный коридор простирался вперёд, освещённый тусклым светом огня в древних лампах, которые казались ровесниками основателей Хогвартса. Здесь, в этом странном коридоре, время, казалось, остановилось на восемнадцатом веке. Не то чтобы вся школа отличалась современным стилем, но здесь... Воздух сам по себе казался старинным, как будто кто-то закатал его в свитки пергамента и забыл достать. Даже тени были другие — длинные, густые, словно они не знали, что свет изобрели уже давным-давно. — Кажется, я немного перепроветрила голову, — пробормотала я себе под нос, останавливаясь. — Как я сюда вообще попала? Я уже собиралась развернуться и отправиться назад, но что-то остановило меня. Это было чувство — нет, не обычное чувство, а что-то вроде странной вибрации, словно маленький оркестр тараканов устроил репетицию прямо в грудной клетке. Коридор впереди заканчивался массивной дверью, из-под которой пробивался тусклый свет, как будто кто-то внутри читал книгу при свече и постоянно забывал поменять фитиль. Что-то, едва уловимое, но крайне настойчивое, шептало мне двигаться вперёд. И вот я уже шагала, несмотря на все здравые доводы о том, что ничто хорошее из тусклых светящихся дверей в старинных замках не выходит. — Надеюсь, там не гигантский паук, — тихо добавила я, продолжая идти. — Хотя в этой школе уже ничему не удивишься... Подойдя ближе, я неуверенно толкнула, массивную, старую дверь. Она выглядела так, словно её сделали ещё до того, как люди научились делать что-либо без гвоздей и проклятий. Ручка из тёмного металла была холодной и тяжёлой, с выемками, словно её кусали гигантские крысы в минуты скуки. Но больше всего меня смущали странные рисунки на ней — кривоватые линии, как будто их чертила особо вдохновлённая улитка, или… магический шрифт, если вам уж очень хотелось загадок. — Она не проворачивается, — пожаловалась я, прикладывая чуть больше усилий. — Застряла. — Чуть-чуть сильнее, — вдруг раздался голос из ниоткуда, — Временами она заедает. — А, спасибо, — ответила я на автомате, прежде чем резко замерла, словно меня облили ледяной водой. Я тупо уставилась на косяк двери, перебирая в голове все варианты того, насколько я сейчас адекватна. Всё-таки голосов из пустоты я ещё не встречала. По крайней мере, они ограничивались моей головой. И вот тут передо мной встал философский вопрос: чего я боюсь больше — встретиться глазами с обладателем этого голоса или не увидеть его вообще? Я решилась — медленно повернулась, чувствуя, как волосы встают дыбом на затылке. Ну, ничего страшного, в конце концов, это же Хогвартс. Здесь каждый второй день встречаешь что-то, что заставляет тебя пересмотреть своё понимание реальности. — Не получается? — прозвучал голос, который, судя по всему, доносился прямо из стены. — Я сейчас помогу. Великолепно! — Теперь со мной разговаривают стены. Нет, я, конечно, знала, что у стен есть уши, но голоса? Это уже перебор. Дверь со скрипом чуть приоткрылась, и в ту же секунду из стены высунулась голова. Я, как вполне разумный человек, вскрикнула, и, как менее разумный, отскочила назад так, что хорошенько приложилась локтем о косяк. — Да что ж ей так не везёт! — простонала я, придерживая бедную руку, которая, кажется, стала моим проклятием. — Вы в порядке? — поинтересовалась голова, теперь медленно вытягиваясь из стены целиком. — Извините, не хотел пугать. В панике я взмахнула рукой, и из неё вырвался поток огня, который с глухим треском ударился в стену, оставляя чёрный след. Вот что бывает, когда паникуешь — магия вылетает, как дурные слова на экзамене. — Опасно, — хмыкнул голос, словно ничего не произошло, — Ну если бы я был живым, конечно. Он лениво стряхнул с себя несуществующую пыль, словно мог испачкаться, хотя в его состоянии это было вряд ли. Теперь я видела его полностью: передо мной стоял пожилой призрак с длинным сюртуком, напоминающим моду веков эдак два назад, и густыми, хотя уже почти прозрачными, усами. Его глаза были тёмные, блестящие, и обладали той особенной мудростью, которую развивают только те, кто либо очень долго жил, либо очень долго был мёртвым. Сказать, что я была ошарашена — это ничего не сказать. Это было как обнаружить на дне сумки пирог, о котором ты забыл месяц назад и который хочет съесть уже тебя. О боли в руке я временно забыла, потому что, откровенно говоря, в этот момент мой мозг был занят более насущными вопросами. Один из них уже готовился выпрыгнуть наружу, когда из-за приоткрытой двери донёсся голос: — Мистер Эдгертон, я слышала шум, — голос женский, уверенный, с оттенком упрёка, как у той тётушки, которая всегда знает, что ты не доел овощи. Женщина прошла сквозь дверь, не то чтобы это было странно для призрака, и добавила: — Вы же знаете... И тут она увидела меня. Её фраза повисла в воздухе, как незаконченный перечень покупок. Я, в свою очередь, посмотрела на неё, и тут уже вопрос о нормальности происходящего окончательно ушёл в отпуск. Женщина была высокого роста, грациозная, как столетняя статуя. Её платье, богато украшенное узорами, было из эпохи, когда дамы ещё носили корсеты, а мужчины носили шпаги, и явно не для боя. Волосы, собранные в изящный пучок, выглядели так, словно парикмахер потратил на них всю свою загробную вечность. — Здравствуй, — сказала она, и я сразу уловила в её голосе лёгкий французский акцент, который делал её речь ещё более изысканной, как если бы она собиралась предложить мне бокал красного вина, несмотря на нашу очевидную встречу вне обеденного зала. — Что за… Я не успела договорить, так как меня без зазрения совести перебили во второй раз. Из-за приоткрытой двери раздалось кряхтение, похожее на звук, который может издать шкаф, решивший пожить ещё лет сто, хотя все его двери уже просили на покой. А затем появился голос, настолько прокуренный, что можно было подумать, этот человек не просто курил, а ежедневно сжигал по мешку табака, наполняя дымом как лёгкие, так и всю загробную вселенную. — Что у вас там за возня? — прозвучал голос, полный раздражения и усталости от всего живого и неживого. И тут из-за двери вышел ещё один призрак, сквозь дерево он просочился так же небрежно, как кто-то пролезает через заросли, не удосужившись пригнуться. Он бросил на меня раздражённый взгляд, словно увидел кота, который сбросил его любимую вазу, хотя и не был уверен, что эта ваза ему действительно нужна. Если бы я удивлялась медленнее, у меня наверняка бы уже был диплом по удивлению с отличием. Но в этот момент мой мозг просто застрял на одном и том же вопросе: Да сколько же там мертвецов? Новый гость был в длинном халате, который в прошлом, наверное, выглядел респектабельно, но теперь больше напоминал что-то, в чём можно ползать по подвалу в поисках древних книг. Его ночной колпак свисал набок, как у человека, который однажды устал поправлять его и решил, что так даже лучше. Он выглядел точно так же, как тот волшебник, что выбегает во двор в ночной рубашке, уверенный, что мир погрузился в катастрофу только потому, что он не успел почистить зубы. — О, ну наконец-то! — буркнул он, скрестив руки на груди. — Я думал, до тебя лет двести понадобится, чтобы достучаться. Его голос был похож на скрип старой двери, решившей стать музыкальным инструментом, и в то же время обладал таким же авторитетом, каким мог бы обладать человек, который знает, где спрятаны все ответы. Но сейчас, судя по его взгляду, я явно была не тем вопросом, на который он рассчитывал. — Профессор Ветровоск, пожалуйста, не пугайте её. Мы так долго ждали её, — женщина говорила мягким тоном, словно обращалась к ребёнку, который чуть-чуть переборщил с играми. — Кто её пугает? — отозвался Ветровоск с лёгким возмущением, будто сама идея того, что он может напугать кого-то, была абсурдной. — Ну, может, немножко. Но это случайно вышло! Ручка заклинила, я решил помочь, — добавил мужчина с усами, глядя на остальных с видом искреннего невиновности. — А я говорил вам уже лет двести: выбросить эту проклятую ручку! — ворчал старик с видом человека, который давно перестал спорить, но ни на секунду не перестал быть правым. — Что вы взъелись на эту ручку! — женщина тяжело вздохнула, будто эта тема была вечной, как само время. — Ну, подумаешь, рисунки идут не по вертикали, а по горизонтали... — Это не рисунки, а дьявольская надпись! — с ужасом возразил Ветровоск, указывая на дверь с таким видом, словно она могла в любой момент ожить и атаковать. — Да какая там надпись? Кто вообще способен различить дьявольский язык? — женщина посмотрела на него, слегка приподняв бровь, как бы приглашая к логике. — Я! — выпучив глаза, гордо заявил Ветровоск, словно в этот момент его знание темных языков делало его самым ценным существом в комнате. Ручка? Дьявольский язык? Что за бред? У меня в голове словно колесики заклинило. Только что я стояла в совершенно обычном, если можно так назвать, волшебном коридоре, и вот теперь меня окружили призраки, обсуждающие дверные ручки, дьявольские надписи и, кажется, меня. Логика, которая ускользала от меня весь день, окончательно испарилась, как пара капель воды в пустыне. — Извините! — крикнула я, и звук моего голоса, отразившись от стен, словно несколько раз сам себе удивился, прежде чем затихнуть в углу коридора. — Что вообще здесь происходит? Кто вы такие? Призраки мгновенно прекратили спор о дьявольской ручке и уставились на меня, как будто впервые заметили, что я вообще-то тоже присутствую. Возникла короткая, но насыщенная тишина, в которой кто-то мог бы пересчитать пыль на полу (и вполне вероятно, что один из призраков этим и занимался). Первой "разморозилась" женщина. Она откашлялась, словно готовилась к важному объявлению, и приняла стойку, будто стояла на сцене перед внимательной аудиторией. Каждый жест был настолько выверен, что я почти ожидала, что она сейчас начнёт поклонов. — Ну да, где наши манеры? — произнесла она с лёгким французским акцентом и покосилась на старого волшебника в халате, который уже было открыл рот, но не успел сказать ни слова, потому что женщина быстро продолжила: — Это профессор Бертрам Эдгертон, преподаватель Древних Рун. Мужчина в усах, который смахнул пыль с абсолютно прозрачных плеч, кивнул с видом человека, который привык, что его представляют подобным образом, и считает, что это его полное право. — А это профессор по защите от тёмных искусств, Гальдер Ветровоск, — добавила женщина, указывая на того самого раздражённого старика с взглядом, как будто ему уже давно всё надоело, и он ждал конца света с таким нетерпением, будто тот опаздывал на несколько столетий. Женщина мягко положила руку себе на грудную клетку, словно проверяла, всё ли на месте, прежде чем с важным видом заявить: — Я Мадам Элиза Монпелье, —слова сами по себе носили шляпки и кружева, — Целитель. И, что гораздо важнее, одна из твоих учителей. Она произнесла это с тем видом, будто объясняла, что солнце встаёт каждое утро исключительно по её распоряжению.