Неправильный Поттер. Пуффендуй

ПРЕЗЕНТ ВСЕМ ФИКТОРОМАНТИКАМ КО ДНЮ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА!

      

***

             Больно не было. Было очень тяжело. А ещё — невыносимо трудно дышать. Ощущения напоминали растянувшуюся во времени аппарацию. Точно так же нестерпимо давило со всех сторон — так, что казалось, рёбра и череп вот-вот лопнут и провалятся внутрь себя, кроша и режа острыми обломками сердце, лёгкие и мозг. Вдохнуть было невозможно, хотя голова уже кружилась от недостатка кислорода, и безотчётный страх умереть от удушья подкрадывался на мягких лапках.       И вдруг всё резко закончилось. Но не успел я набрать и глоток воздуха в скукоженные лёгкие, как навалилась… навалилось…       Это так ощущается свобода?..       Обрушилась абсолютная лёгкость в смеси с эйфорией. Мне показалось, что я просто стал воздухом, стал кислородом. Не нужно было больше дышать, потому что я сам — дыхание.       Но тут опять что-то произошло. На плечи снова легла тяжесть, но приятная, мягкая и тёплая, точно пуховое одеяло. Что-то как будто… — Шлёпнуло? Хлопнуло? — мягко и нежно ударило, словно гигантская подушка, прибивая к земле, и…

***

      В себя я пришёл явно в положении лёжа. В ушах ещё отдавалось эхо от раската грома.       Или показалось?       У всех бывают элементарные слуховые галлюцинации, приходящие на границе сна и яви, когда кажется, что разбудил какой-то громкий звук: выстрел, звук падения чего-то, звонок в дверь. Вот и я не был уверен, показалось мне или на самом деле что-то громыхнуло.       Я открыл глаза, проморгался. Небо надо мной было абсолютно ясным, по-прежнему сияло низкое осеннее солнце, так что гром отменялся.       Я прислушался. Вокруг явно сновало множество людей: со всех сторон доносились шорохи, звуки шагов, невнятные разговоры; сбоку от меня кто-то тихо мученически стонал; из-за головы доносился негромкий храп.       Крайне странный набор звуков. — Что это было?       Пробормотал я, по извечной своей дурацкой привычке незаметно для самого себя начиная рассуждать вслух. — Да хуй его знает, сам не понял. Я в этой всей хуйне не особо шарю.       Донёсся сбоку грубый ответ какого-то мужика, голос которого вызвал в моём мозгу слабый укол узнавания, сопровождаемый флёром неприязни.       Слова незнакомца не принесли понимания, но язык ответа породил волну захлестнувшего меня ужаса:       Боже… Где я?       И я утонул — Или уже точно надо говорить о себе в женском роде? — в страхе. Навалилась горькая уверенность, что, стоит только повернуть голову, перевести взгляд с безоблачного неба, сразу выяснится, что всё было бредом, окажется, что все эти годы — Да что «годы»! Все жизни! — обе мои последние жизни были просто минутами потери сознания в привычном мире конца первой четверти двадцать первого века. Были галлюцинацией, порождённой кислородным голоданием пострадавшего в аварии мозга обычной русской девушки студентки.       Я не хочу!!! Пожалуйста, нет!       Веки сомкнулись словно сами собой. Глаза жгли злые слёзы, а плакать перед незнакомым мужиком не хотелось совсем.       Кто он вообще? Просто зевака? Что делает тут? Хорошо, что я в джинсах была, хоть юбка от удара не задралась, а то ведь уже наверняка снимают на мобилы, очевидцы ёбаные. А кто там стонет? Неужели водила той тачки пострадал сильнее меня?       Простые бытовые мысли чуть отвлекли, успокоили желание закричать и разрыдаться. Я — Спросил? — спросила хриплым шёпотом, сглатывая слёзы: — А медики уже здесь? — Не, ещё нет.       Попытка повернуть голову и рассмотреть отвечавшего мне мужика ни к чему не привела. Очередная, на этот раз горячая, волна страха прокатилась по телу: начиная с кожи головы, приподнимая дыбом корни волос; через зашедшееся в торопливом перестуке сердце; прямиком в ноги, из которых, казалось, исчезли кости:       Меня парализовало? Я не ощущаю боли. Я не могу пошевелиться. Это конец. Это конец…       Когда спазм ужаса на горле чуть ослаб, стало возможным вытолкнуть из себя следующий вопрос, через силу шевеля непослушными губами и словно занемевшим языком: — А давно всё случилось? Сколько я тут?       Ответ грубого мужика прояснил не только ситуацию, но и всё остальное в целом: — Да не больше пары минут. Я тебя сразу замедлил, как только тебя вырубило. А потом уж и Снейп подхватил.       «Снейп»… Северус?..       Сознание уцепилось за дорогое имя:       Значит… значит, он не только в моей голове? Значит, всё это не было бредом?!       Меня переполнило радостью и облегчением, я даже снова прикрыл глаза на несколько секунд:       Я не русская девушка. Больше нет. Я — Гарольд Тодд. Какое, блядский боже, счастье!       Поскольку с гендерной самоидентификацией на ближайшее время было покончено, стоило бы начать разбираться в моменте. Я задёргался, пытаясь сесть, и прокряхтел, не отдавая себе отчёт, что говорю по-прежнему по-русски: — А что тут вообще проис… ходит…       Сесть не получилось. Я опять испугался немного, занервничал, но тут моих ноздрей коснулся привычный запах трав, а слух различил шелест мантии по траве и ритм знакомых лёгких шагов. — Ты очнулся? Как ощущения?       Надо мной возникло озабоченное лицо Северуса.       Я честно признался: — Дезориентирован напрочь!       Ох, Сев! Знал бы ты, что я сейчас пережила… Тьфу! Не дай бог! ПережиЛ! — Отпусти меня, пожалуйста.       Попросил я.       Впрочем, я не особо надеялся обрести свободу по первому требованию. Я понимал, что, если уж я потерял сознание, вряд ли Северус меня так просто отпустит.       Теперь, когда страх ушёл, воспоминания о моментах перед обмороком чётко встали перед мысленным взором. Я прекрасно помнил его панический взгляд, направленный на меня, и то, как противно стекала по моей коже горячая кровь. Я и сейчас при каждом шевелении губами ощущал неприятную стянутость под носом и на подбородке. И я осознавал, что совсем недавно, глядя на меня и не имея возможности помочь, Северус должен был пережить весьма неприятный опыт. Скорее всего, он тоже сейчас был не в самом уравновешенном состоянии.       Но мой любимый зельевар в очередной раз меня удивил. Он и в этой ситуации не превратился в наседку: — Ну раз ты смог произнести без ошибок такое длинное слово, как «дезориентирован», то, пожалуй, можно и отпустить.        И Северус нервно усмехнулся, аккуратно очищая мне лицо от крови, а мужик-матерщинник раскатисто хохотнул, судя по всему без зазрения совести прислушиваясь к нашему обмену репликами. — Спасибо, Каркаров.       Поблагодарил он за что-то этого козла — Да-да, я вспомнил, почему ты был мне неприятен! — а тот радостно ответил: — Не за что, Снейп. Жопу береги.       Северус продемонстрировал до сих пор так и не увиденному мной Какракову свой самый изящный подъём брови, а тот не поленился пояснить своё двусмысленное замечание: — Да только дурак не поймёт, что вы у всех под носом что-то провернули. Сначала от замка так дыхнуло силой, Дамблдор аж чуть с кресла не слетел. Потом вы тут затеяли перетягивание связи. Повезло вам, я смотрю. Несильно задело. Значит, в своём праве были. Но дедушка сейчас оклемается и примется гадить. Вот я и говорю — береги жопу. Оба берегите.       Я всё это время так и болтался в воздухе, поражаясь тому, как этот охуенно хитрожопый русский разложил всё по полочкам:       Интересно, почему он почувствовал что-то от Хогвартса? Потому что тоже директор? Понимает, на что обращать внимание? — Побережёмся. Обязательно.       Пообещал Северус, и я поплыл куда-то.

***

      Плыть пришлось недолго. Спустя несколько секунд я ощутил свободу от заклинания. Буквально миг свободного падения, а затем под спиной и задницей появилась опора. Это Северус приземлил меня на стул.       Блядь! Как прекрасно ощущать своё тело!!! — Всё нормально?       Строго глянул он. — Более чем, Сев! Более чем.       Заверил я. — Тогда я пойду «помогу» Дамблдору.       Язвительно проговорил Северус, оглядываясь.       Проследив за его взглядом, я наконец смог окончательно сориентироваться в пространстве. Я сидел за столом судейской коллегии. Тут и там, стоя на месте либо совершенно бестолково перемещаясь, присутствовали явственно не понимающие, что им следовало бы предпринять, официальные лица трёх стран, которых мы видели ранее, пока не сбежали приносить в жертву Грюма. Самым растерянным выглядел Фадж. Меж официальных лиц мелькали графитовые «пугательные» мантии.       Чуть левее и впереди торчали на помосте ошалевшие избранники Кубка в количестве одного целого и трёх четвертей человека и одной четверти вейлы. Крам оказывал мужскую поддержку сомлевшей отчего-то четвертьвейле старшей, а она счастливо на том висла. Рядом с помостом топтался откуда-то взявшийся шестикурсник «Слизерина» Кассиус Уоррингтон. Я точно знал, что парень бросил своё имя в Кубок, и сердце ёкнуло:       Неужели дурная посудина выбрала его, а не Седрика? Хотя какая разница? Вот именно, лично нам — никакой.       Чуть правее и почти напротив меня, за первым из трёх отведённых для директоров и почётных гостей столов, откинувшись на высокую спинку стула и некрасиво раззявив окружённый седой волоснёй рот, стонал, скребя грудь скрюченными пальцами Дамблдор.       Жив ещё, козлина? Жаль.       Совсем справа, в стороне и от деловито сновавших туда-сюда невыразимцев, и от топтавшихся на месте гостей, на паривших почти у самой земли носилках мирно посапывал, улыбаясь во сне и сжимая в кулаке очки, Амос Диггори.       Странно. Очень странно.       Северус отошёл, осторожно сжав мне на прощание плечо, и теперь я смог увидеть, что ровно посередине всего этого бедлама, Младший полулежал в объятьях Седрика, а тот сидел прямо на траве — ммм… необычная экспозиция, — и они явно собирались поцеловаться.       Что ли, обязательно при всех?.. И он же хотел время потянуть, а сам… А Седрик здесь. Значит, Кубок всё-таки выбрал его? А чего тогда Кассиус тут торчит? — Северус! Да ты же убил его!       Вопль мадам Помфри резанул по ушам, но волнения среди официальных лиц и невыразимцев не вызвал — странно, очень странно, — лишь вернул с небес на грешную землю Седрика с Младшим.       Хотя у этих двоих небольшой грешок намечался как раз таки на их отдельных небесах. Но тем лучше. Пока рано.       Я отвлёкся от созерцания первого недопоцелуя парочки подростков и повнимательнее оглядел слегка изменившуюся диспозицию. Теперь Дамблдор лежал лицом на столе. Очки на длинном носу — Не расквашенном об стол, какая жалость! — были перекошены, одно стекло разбилось — Ну хотя бы очки. Хотя нос было бы пизже! — руки безвольно свешивались вдоль тела. А Старшая Палочка почти выпала из разжавшейся ладони, только самым кончиком рукояти ещё опираясь на полусогнутый средний палец Дамблдора. Только это и позволило ту заметить. Соскользни Палочка с пальца в траву и затерялась бы окончательно.       Надо что-то делать. Такого удобного случая похитить и уничтожить очередной Дар Смерти мне может не представиться ещё неизвестно сколько времени.

***

      Размышляя над проблемой и копаясь в аптечке в поисках своего персонального укрепляющего, я и не заметил, как передо мной остановился невыразимец: — Гарри, идиот ты этакий!       Донёсся до меня тихий, едва различимый шёпот, зато голос не был изменён, и я узнал Гиппократа: — Дядюшка?.. — Без имён!       Резко, но так же еле слышно перебил он меня. — Понял.       Согласился понятливый я, за что меня и похвалили: — Молодец. Да, я самый, дядюшка твой любимый.       И тут же «дядюшке» потребовалось от меня что-то непонятное: — Дай-ка мне, племяш, разрешение на аппарацию на территории подответственной тебе школы. — Эээ… — Ты не экай, а скажи: «Даю однократное разрешение покинуть территорию троим работникам Отдела тайн и вернуться сюда одному».       Проглотив удивление, я послушно повторил за Гиппократом и почувствовал, что что-то изменилось.       Мой собеседник времени даром не терял, пробормотал: — Клянусь, не навредим!       И свалил.       Я проследил взглядом за серой внушительной фигурой, быстро смешавшейся со стайкой таких же, пожал плечами и отвернулся. Теперь я прислушивался к разговору Северуса и мадам Помфри, постаравшись отсечь ненужные звуки: — Поппи, не голоси. Это был простой «Эннервейт». — Куда ты его током ебашишь, когда у него явно с сердцем нелады?       Непривычно резко ответила моему любимому зельевару обычно мягкая и вежливая хозяйки хогвартского лазарета.       Я восхищённо удивился:       О! Какие наша мадам, оказывается, слова знает! Ни за что не подумал бы.       А та продолжала отчитывать Северуса: — Устроишь ему фибрилляцию желудочков — и привет!       О! Она и такие слова знает? Ни за что не подумал бы. — А хоть бы и так? Ты кому-нибудь расскажешь?       С усмешкой в голосе спросил Северус, на что мадам Помфри только фыркнула и перевела тему: — Надо его в Мунго отправлять. Я ничего сделать не могу. Ты… ты кое-что можешь. Но, боюсь, совсем не то, что ему помогло бы.       Они оба сдавленно хмыкнули и примолкли, а я отвлёкся на попытки открыть флакончик с зельем и на подошедшего ко мне Младшего.

***

— Ты как?       Прошептал он, присаживаясь передо мной на корточки, беря флакон из моих рук и возвращая уже откупоренным.       Да что мне сделается-то? — Всё нормально.       Успокоил я его, проглотил зелье и улыбнулся. Наверное, зря я это сделал, потому что моя искренняя улыбка породила только больший скепсис на чужом лице. — У нас получилось?       Снова шёпотом уточнил Младший. — Да! — Совсем говённо?       Он кивнул на палочку в моей руке, и пришлось признаться, что силёнок у меня сейчас для беспалочковой магии маловато: — Ну как бы да.       Но я всё равно никак не мог перестать лыбиться как дурак. — Тебе пока лучше не улыбаться.       Хохотнул тихонько Младший, доставая свою палочку и убирая пятна крови с моего парадного камзола.       А я просто физически не мог этого не делать. Поймав его рукой за шею, притянул к себе поближе и, прижавшись лбом к его лбу, прошептал: — Представляешь, Младший? Мы свободны! Не верится… — Свободны.       Выдохнул он, но в выражении чужого лица чётко просматривалась неуверенность.       Я прекрасно его понимал: мы сделали ровно половину дела — только мы с Северусом можем теперь жить, а он пока нет. Мне до боли в сердце захотелось утешить своего…       Пожалуй, теперь уже точно сына. Харрисон Александр. Красиво.       Я сжал его плечо и пообещал: — Не грусти. И ничего не бойся. Мы добудем тебе тело. Обязательно. Клянусь!       Короткая вспышка ослепила меня, а Младший зашипел рассерженной кошкой: — Гарри!       Я проморгался и внезапно понял, что надо делать: — Не бухти, мелкий. Лучше иди к Севу. — Чем я там, интересно, смогу помочь?       Фыркнул он и добавил злобно: — Тем более что совершенно не хочу помогать этому…       Пришлось перебить и разжевать свою идею с похищением бесхозной Старшей Палочки.       Встретив полное понимание у подельника, я стал ждать, когда Младший займёт обговоренную позицию. Сам же прислушивался к себе, стараясь сориентироваться и с максимальной пользой распорядиться не особенно пока что большим количеством неторопливо возвращающихся сил.

***

      Вот Младший подошёл к троим официально выбранным участникам Турнира и неприкаянному Кассиусу. С виду подошёл просто для того, чтобы сказать им нечто ободряющее, а на деле — чтобы сменить направление движения и подобраться к Дамблдору и парочке на редкость равнодушных спасателей того именно со стороны правой руки пострадавшего. Вот Младший уже около мадам Помфри, задевает словно невзначай и так «на соплях» державшуюся Палочку и наступает…       И тут раздался негромкий треск. Для всех этот треск был практически неразличим в гомоне толпы, шорохах шагов и одежд. Но для меня этот тихий звук прозвучал не тише выстрела из близстоящей пушки, не тише раската грома над головой.       Младший взглянул под каблук ботинка и перевёл озадаченный взгляд на меня. А я снова не мог вздохнуть.       Да что ж за день-то, блядь, такой! Помру же! Как Дамблдор от этой, как там… Фелляции? Нет, там вроде бы ещё буквы «б» и «р» были… Ай, на хуй! Опять не о том думаю!       Да, думал я опять явно не о том. Я прекрасно помнил, что мне рассказала Пенелопа Пуффендуй по поводу самовосстановления пострадавшей от чьих-либо рук Старшей Палочки: что восстановится зловредный артефакт за счёт повредившего ту мага. И помнил, что сказала по этому же поводу Смерть: «Только моё дитя может уничтожить сотворённое мной».       И теперь я, затаив дыхание от ужаса, ждал, когда проклятая Палка начнёт восстанавливаться за счёт невеликих сил Младшего.       Я ждал реакции от Палочки. Младший явно ждал указаний от меня. Чего ждала дурацкая Палка, я не знал. Время текло, ничего не происходило…       Смерть? Мадам, Вы меня слышите? «Матушка», ау?!       Ответа не было. Вокруг всё так же ничего не происходило. Как и прежде, Младший стоял и обессиленным не падал.       Ау? Смерть? Смерть! Ну, бля!       Ничего.       Это что ж такое? Не понял я. А как же обещанный выброс энергии, при котором мы сможем пообщаться с «матушкой»? Это что получается, палка поддельная, что ли? Ну… А по-другому и никак. Ну Дамблдор!.. Ну… Ну!.. Слов нет, блядь! Муляж! И где теперь настоящую искать?! Тьфу!       Я, не сдержавшись, сплюнул кровавой слюной на траву, тут же спохватился, уничтожил свой биоматериал и с максимально презрительным выражением лица махнул рукой, надеясь, что Младший примет этот знак за отмену предыдущего плана.       Он чуть склонил голову, не отводя от меня взгляд.       Я скорчил брезгливую гримасу, глянул на палочку в своей руке, потом опять на Младшего и покачал головой. Я очень пожалел, что он не обладал таким же слухом, как у меня:       Как это всё-таки удобно — быть оборотнем.       Младший, кажется, что-то понял. Он посмотрел на меня, на палочку под своей ногой и снова на меня.       Я же опять помотал головой.       Тут он точно понял: выдвинул нижнюю челюсть, скривил губы презрительно, покивал понимающе. Потом подобрал обломки, положил на стол рядом с Дамблдором и покаялся: — Профессор Снейп, мадам Помфри, я наступил на палочку директора.       Тут я получил очередное подтверждение того, что Северус, может, зельевар конечно и отличный, но на стезе шпионажа он был — Или «был бы»? — непревзойдённым кадром.       Тот мельком глянул на обломки палочки, в секунду смерил Младшего с пяток до макушки взглядом голодного коршуна, второй, но совершенно безразличный, взгляд бросил через плечо на меня и, презрительно изогнув бровь, с каменным лицом процедил: — Что ж, в таком случае, вполне возможно, Вам, мистер Тодд-Поттер, придётся оплатить директору Дамблдору покупку новой.       И всё! Вот как он за пару секунд понял, что волноваться не о чем? Он же знал, что настоящая Палочка — вампирша и позаимствует силы у «обидчика». Как удержал лицо? Вот это скорость анализа ситуации! Вот это степень владения собой!       Я понял, что опять мысли мои спешно побежали в сторону постели…       А вообще — не обязательно. Давненько мы у камина…       Тут народ почему-то взволновался, послышались удивлённые вскрики. Что я, что Младший закрутили головами, но безуспешно, с налёту не получилось понять, по поводу чего общественность кипишует. Слишком много важных для меня лично событий происходило здесь и сейчас, чтобы моего внимания хватало ещё и на мониторинг обстановки.       А ведь ещё Кубок двух чемпионов не «выплюнул». Когда же сегодняшний день закончится-то? Эх…       В своём прогнозе я не ошибся. Этот день был воистину долог. Сознание я потерял буквально на пару минут, а казалось, что пропустил целый год. Да и потом всякого добавилось. Значимых событий, встреч, знакомств произошло столько, что утрамбовать в мозгу полученные сведения получилось только утром, потому что ночью я позорно вырубился на целых шесть часов. Но это было после, а пока…

***

      Ещё минут десять на поле царили разброд, шатание и броуновское движение, а по истечении этого времени раздался непривычный для этой местности звук — хлопок аппарации. Зрители опять заудивлялись громко, а я понял, что первый всплеск удивления был связан, по всей видимости, с отбытием Гиппократа с сотрудниками.       Потом ещё минут десять Гиппократ оживленно совещался с бледным Фаджем, поддерживаемым под руку Карамелькой Долли, с мужиком, который днём поздоровался с Северусом, с Прюэттом и…       И вроде всё.       Тем временем со стороны Хогсмида прилетела на мётлах бригада целителей, а следом — стадо стая группа — целый полк, по-моему — авроров. Причём авроры были и настоящие, и из Отдела тайн. Целители подхватили носилки с Дамблдором и дружным жёлто-салатовым клином улетели в обратном направлении.       Хех! «Летите, голуби, летите». Прокатите этого козла бородатого с ветерком. Ему-то я не могу дать разрешение на аппарацию. Конспирация, понимаете ли. А даже если бы и мог — не дал бы!       Настоящие авроры оцепили стадион, тайные равномерно распределились вокруг пятачка на поле. Кассиуса отправили восвояси. Амоса Диггори расколдовали. Фадж под «Куполом тишины» явно вставил тому распиздон за что-то — надо будет спросить у Сева, что этот «отец года» натворил, — опальный глава судейской коллегии Диггори-старший, багровый от стыда, но всё равно чему-то довольно улыбавшийся, был водворён на положенное тому место. Нам с Северусом наколдовали пару дополнительных стульев и оставили в рядах почётных гостей. На место Дамблдора уселась молчаливая МакГонагалл.

***

      Далее слово взял Мордекай Бакенбардович:       Ууу, хитрая бестия! Я твою аферу с именем Младшего не забуду. Я теперь все твои слова буду проверять! — Леди и джентльмены. Министерство Магии Британии, администрация Хогвартса и Министр Магии Британи Корнелиус Фадж лично приносят свои извинения в связи со срывом церемонии избрания Кубком Огня участников Турнира Трёх… мнэээ… Волшебников. В связи с непредвиденными событиями будет дана краткая пояснительная сводка. Но вначале, позвольте мне представить вашему вниманию вторую тройку избранников Кубка. Участником от Школы Хогвартс, помимо ранее объявленного Седрика Диггори, был избран Гарри Джеймс Тодд-Поттер.       Стадион забился в экстазе. Младший взошёл на помост и встал рядом с Седриком. Мордекай, дав публике минуту на сброс напряжения, продолжил в том же пафосно-канцелярском стиле, представив Адама и Жизель. Восхождение на помост красавца альбиноса сопровождалось в целом аплодисментами меньшей интенсивности, тем не менее девчонки на трибунах восторженно визжали и отчаянно хлопали. Ну а увидев французскую валькирию, мужская половина стадиона бесновалась так, словно им каждому пообещали выдать вечером по такой Жизели. Но в принципе их понять было можно: мужикам любого возраста куда интереснее смотреть на красивых девчонок, чем на более удачливых парней.       В целом помост участников смотрелся словно фотомодельный ряд. Внешность на все вкусы, но каждый — о-го-го.       Потом было упомянуто, что от таких треволнений старенький директор Дамблдор слёг с сердечным приступом и был оттранспортирован в Мунго. Ну это и так все видели.       Правда, далеко не все поняли, что именно настолько взволновало «старичка» директора.       Потом администрация школы в лице МакГонагалл вынесла благодарность Аргусу Филчу за то, что тот не растерялся и не позволил пропасть бумажкам с именами дурмстрангца и шармбатонки.       Потом, прямо на поле, каждый из шестерых выбранных лично заключил контракт с Кубком. Причём Младшего допустили до процедуры только после того, как осведомились о моём решении, будет ли тому позволено родителем защищать честь Хогвартса.       Естественно, я позволил, толкнув коротенькую речь, что просто не имею права заставить своего сына сгрузить все заботы о престиже школы и страны в целом на плечи одного лишь Седрика, ибо ни один пуффендуец добровольно так не поступил бы ни за что.       Правда, судя по роже папаши этого самого Седрика, Амос не был бы против моего запрета. Тот явно верил, что сынка евонный на упомянутых плечах своих подростковых всё вывезет: и престиж школы, и престиж страны. В принципе, зная прошлые результаты Седрика в Турнире, я был с Амосом согласен — Седрик вывез бы, но сейчас задача стояла другая. По крайней мере перед нами с Младшим.       А победа в Турнире… Что ж, вполне возможно, что как раз Седрик и победит.       Шокирующую новость о покушении на Младшего Мордекай приберёг напоследок. Я, признаюсь честно, готов был повторить недавний путь Дамблдора — прямо отсюда и в Мунго.       Это, получается, пока я в бессознанке валялся, тут нашего ребёнка чуть не убили?! Пиздееец! А эти два засранца мне даже не сказали ничего?! Ну!.. Ну я им!.. Ну, погодите у меня!       Известный в узком кругу старший аврор Ронни Барретт вышел к трибуне и, потеснив Прюэтта, отчитался, что покушавшийся задержан и доставлен в камеру предварительного заключения ДМП, личности исполнителя и заказчика преступления уже выяснены, но не будут названы в целях сохранения тайны следствия.       На том официальная часть закончилась. ВИП-гостям было предложено прогуляться до Хогсмида, где тех ожидал бесплатный фуршет в арендованном на сегодня для этой цели кафе «Три Метлы». Официальные лица, родители избранников и лицензированные представители прессы приглашались ни много ни мало аж в банкетный зал самого Министерства. Учеников же через два часа ждал торжественный ужин в Большом зале. Так же предлагалось получить выигрыши всем сделавшим ставки.

***

      После того, как был получен сигнал от Мордекая: «Баста, карапузики, кончилися танцы», я отозвал в сторонку Северуса и Младшего. Я жаждал лично убедиться, что всё с Младшим в порядке, и спешил пообщаться в семейном, так сказать, кругу.       Вставить пару пистонов этим двум скрытным засранцам!       Просто злобно коситься на протяжении всей речи Мордекая на сидевшего рядом с бесстрастной рожей Северуса мне было откровенно мало. Эмоции требовали выхода.       Но где мои желания, а где жестокая реальность.       Конечно я успел просканировать магическим зрением Младшего и поскрипеть на них обоих зубами за излишнюю скрытность. Но в ответ получил только угрозу быть напоенным успокоительным. Успокоительного я не хотел, а потому пришлось смириться с тем фактом, что не только я утаиваю кое-что от них ради сбережения чужих нервов, но и в обратную сторону это тоже действует. — Самостоятельные все такие.       Проворчал я, но вынужден был переключиться на обсуждение более насущных проблем. Отправляться в Министерство я немедленно отказался: — Чё я там не видел? С кем там говорить-то? Диггори-старшего, что ли, слушать? И весь вечер на это убить? Не-не-не, я уж как-нибудь перебьюсь. Я уж лучше тут, с вами. Вас же ни на минуту оставить нельзя!       Я понял, что опять завожусь, на что Младший закатил глаза: — Ооо! Ну начинается! Опять?       А Северус одним словом вернул разговор в деловое русло: — Зелье?       Я поспешил сдать на попятный: — Ладно, ладно. Молчу.       Северус набросил на нас своё фирменное «Муффлиато», и мы перешли к обсуждению неудавшегося похищения Старшей Палочки. Вывод был прост — Младший сломал подделку. Не приходилось сомневаться, что волшебной та палочка была, но вот под Старшую оказалась лишь замаскированной. — Вот и, простите, нахуя? Совершенно не понимаю.       Возмущался Северус, пока Младший молча соглашался с ним, рассеянно кивая и всё косясь куда-то в сторону края квиддичного поля.       Мне поведение нашей кровиночки — деревяшечки — казалось до крайности любопытным, но я пока держался и с расспросами не лез. Зато вылез с комментарием: — Ну тут всё просто. Это же вопрос престижа. Старшая перестала слушаться Дамблдора, но показаться на люди с другой палочкой — расписаться в собственном бессилии. Все же знают, как выглядит Старшая Палочка.       Под двумя упёршимися в меня скептическими взглядами, я быстро смешался и перешёл от утверждений к вопросам: — Ну а что? Все ведь знают, что Дамблдор победил Грин-де-Вальда и забрал у того Старшую Палочку.       Градус скепсиса в чужих взглядах не уменьшился, и я возмутился: — Ну что вы так на меня смотрите?       Северус хмыкнул, но пояснил: — То и смотрим. Даже Младший более критичен, чем ты. — Ну конечно, он же на половину — копия тебя.       Не удержался я от попытки подлизаться, но не получилось.       Северус опять хмыкнул и съязвил: — Поверь, я об этом помню. А ты ничего не добьешься грубой лестью.       Тут влез Младший со вполне резонным вопросом: — А чего ты добиться-то хотел, Гарри? Или это так, твои обычные брачные игры?       Я возмутился. Сказал, что тот ведёт себя как классический подросток, на корню зарубая флирт родителей друг с другом. — Это не «брачные игры», а мои искренние и неприкрытые восторг и восхищение своим избранником!       Пафосно заявил я, чем заставил Северуса склонить голову, пряча улыбку, а Младшего так и вовсе — откровенно заржать.       Когда насмешник угомонился, мой любимый зельевар перешёл к конкретике, больше меня не критикуя. Из чего я сделал вывод, что мои слова, пусть комплимент и был не слишком изящным, пришлись ему по душе. — Гарри, ты категорически не прав в том, что считаешь, будто все знают, как выглядит Старшая Палочка. Более того! Я уверен, что исчезающе малое количество людей когда-либо знало, что, победив Грин-де-Вальда, Дамблдор получил такой трофей. Иначе в магической Британии, да и в маггловской, от наёмников и искателей приключений деться было бы некуда. Все мы знаем, откуда твои знания. Но вспомни. Даже в твоём про… В твой преды…       Он замялся, явно не зная, что же выбрать: «прошлое» или «предыдущий раз», но Младший помог: — Тогда. — Да, «тогда».       Согласился Северус и продолжил: — Так вот, «тогда» твоей умной подружке пришлось провести целое расследование. И Тому Риддлу, кстати, тоже. А уж он-то жил как раз в те времена. Считай, на его глазах состоялось триумфальное возвращение Дамблдора на родину с трофеями. — «С трофеями»?       Непонимающе переспросил я, а Северус пояснил: — С Палочкой и с фениксом. — Точно! Я совсем забыл про Птичку. Он же тоже появился у Дамблдора после войны.       Младший, по-прежнему пожиравший глазами что-то на краю поля, не выдержал: — Да плевать на эти палочки и птичек. Может, в этом вообще никакого смысла нет. Просто взял, да и замаскировал, чтобы вопросов ни у кого не возникало. Мы в любом случае об этом никогда не узнаем. Я это… Пойду, ладно? — Тебя там Седрик, что ли, ждёт, раз ты так торопишься? Только в ту сторону и пялишься.       Не утерпел я. — Меня там выигрыш ждёт! Надеюсь.       Поделился тот коммерческой тайной.       Ну тут уж мы втроём рванули получать проценты с дивидендами.       Ну интересно же!

***

      Выигрыш Младшему перевели на карту. Стоило отдать должное букмекерам, вели те себя достойно, зубами от жадности не скрипели, неуважения не выказывали. Выиграл Младший немало. Угадав основной состав избранников Кубка, он вернул свои поставленные шестьдесят тысяч и получил в общей сложности за троих с разными коэффициентами — просто потому хотя бы, что количество вариантов из школ-гостей было меньше, чем их Хогвартса — что-то в районе двухсот тысяч. А вот остальные ставки сыграли по максимуму, на такое вообще никому не пришло в голову ставить. А потому коэффициенты гоблины указали достаточно высокие. За что сейчас и расплачивались. И метафорически, и в самом что ни на есть прямом смысле.       Младший был явно горд собой, что не упустил возможность.

***

      Потом нас нашёл Гиппократ.       Хотя мы и не прятались, что нас искать-то?       Ну в общем, он нас нашёл. Накинул «Купол тишины» — я на всякий случай наложил своё заклинание поверх чужого — и ошарашил нас последними известиями. Точнее, попытался: — А вы ни в жизнь не догадаетесь, кто в Младшего стрелял!       И получилось бы у Гиппократа нас ошарашить, если бы не я.       Видимо, пережитый по возвращении в сознание испуг, как следует всколыхнул мою память, и реалии прошлого всплыли на поверхность. Потому сразу после высказывания Гиппократа кое-что мне вспомнилось. А именно — фанфики. И было тех фанфиков ни много ни мало — три штуки. И присутствовал там в ряду прочих один персонаж…       Рон, впервые встретив меня в «Хогвартс-экспрессе», употребил, рассказывая о своей семье такую фразу: «Кажется, у мамы есть двоюродный брат, он из магглов, бухгалтер, но мы о нём никогда не говорим». Запомнилась эта фраза ещё мне/девушке по книге и фильму. Ну потому, что вопросов та порождала кучу. Например, откуда у чистокровной Молли Прюэтт мог взяться кузен из, мать их, магглов?       Вот как??? Не из сквибов! Из магглов! Это же, получается, должен быть сын одиозной тётушки Мюриэль, которая тоже Прюэтт!       Так-то понятно как, конечно. Просто слово «сквиб» Роулинг придумала на целую одну главу позже, когда писала про Филча. А вернуться, перечитать и исправить… Зачем? Глупости какие.       И это было только первым, чем эта фраза повергала в недоумение. Вторым являлась нелогичность такого пренебрежения к родственнику «из магглов» у ребёнка из семьи магглолюбцев. Это заставляло задуматься, ведь обычно «никогда не говорят» про алкоголиков, наркоманов, ЗэКа и прочих нетрадиционных родственников.       Так вот, возвращаясь к фанфикам. В двух из упомянутой тройки этот таинственный «двоюродный брат» был братом именно Молли, как в каноне, а в одном — Артура. Но это всё ещё был тот самый Биллиус, в честь которого Рону дали второе имя.       Ага, сына в честь двоюродного брата назвали и упоминать в разговорах этого брата сразу перестали. Логично, бля!       Ну да не о логичности книг Роулинг речь — фиг бы мы написали столько, если бы там всё было логично, — а о том, что придумали авторы трёх упомянутых фанфиков для объяснения загадочной фразы Рона. В своих работах эти люди написали, что о Биллиусе не говорили потому, что работал тот отнюдь не бухгалтером. «Бухгалтер» — это было просто странное слово, которым отбивали у детей семьи Уизли интерес к загадочному родственнику. А работал тот…       Так и хочется пошутить словами старинной советской песни из не менее старинного советского фильма: «Просто я работаю волшебником».       Но всё наоборот. Все были волшебниками, а Биллиус уродился сквибом. Жил среди магглов и в положенное время пошёл служить в армейку. И оказался талантливым снайпером. Вот снайпером и работал.       Тоже ведь своего рода волшебство — одно нажатие пальца, и нет человека.       Вот это всё я и вывалил на Северуса, Младшего и Гиппократа, чем сам последнего и ошарашил.       Реально ошарашенный Гиппократ очень душевно попросил меня на досуге как-нибудь заскочить к нему в пыточные подвалы Министерства и надиктовать все-все сумасшедшие идеи, которые встречались мне две жизни назад на просторах Интернета. — Запишем, проверим. Пригодится. Вдруг ещё что правдой окажется. Нет, ну надо же!       Никак не мог тот перестать удивляться стечению обстоятельств. — То есть это Молли попросила брата ммм… воздействовать на Поттера?       Уточнил педантичный Северус.       Гиппократ кивнул: — Да. Янус, дружок мой, неделю назад Уизли-младшей окончательный диагноз поставил — полная потеря магической дееспособности. Вот её маменька, видать, и осознала. Ну и… — Поняаатно.       Протянул я и уточнил: — А вы этого Биллиуса или как там его?.. — Реально — Биллиус.       Подтвердил Гиппократ. — Так вы его взяли?       Он поморщился и признался: — Взять-то взяли. Благодаря твоим камерам, кстати. У гоблинов всё записалось. Ну не совсем всё, но место, где вспышка выстрела была, отлично зафиксировалось. Мы туда аппарировали, а он уже в машину грузится. Подстрелил, сука шустрая, Маузера… Ну… Моего. Поняли?       Мы с Северусом покивали, прикольные «имена» невыразимцев и поддельных авроров оба помнили прекрасно. — Ну вот он из Маузера настоящего моего Маузера и подстрелил, представляете?       И от негодования Гиппократ сплюнул — Презабавнейшее зрелище! — плевок вылетел из клубившейся под капюшоном дымки и испарился, не успев долететь до земли. — Не насмерть хоть?       Встревожился Младший. — Ну мы же взрослые люди, мелкий! У нас же форма, артефакты защитные. Я же сказал — «ПОДстрелил», а не ЗАстрелил.       Успокоил того Гиппократ, а Младший уставился на Северуса: — Кстати! Северус! По поводу «подстрелил». Как у тебя получилось рану на иллюзии заживить?       Тот не стал делать тайны и честно ответил: — Никак. — Что?! Но я же сам видел!       Воскликнул Младший, а Северус с Гиппократом в один голос зашипели: — Не ори! — Тише ты! — Упс…       Младший шутливо втянул голову в плечи, оглянулся вокруг и только потом осознал: — Чёй-та «не ори»? Можно подумать, тут над нами не три разных «Купола тишины» от каждого из вас, параноики.       Северус тут же открестился от «оказанной чести»: — Я ничего не делал. Три «Купола» взаимоуничтожаются, запомни. Проверено на собственном опыте. — Запомню.       Согласно кивнул Младший и продолжил допытываться: — Но ты кастанул «Вулнера Санентур», и рана закрылась! Я видел! Как?       Северус только головой покачал: — Тебе сколько лет, дитя великовозрастное? Что ж ты такой наивный? Ну или невнимательный. «Вулнера Санентур» произносится трижды: первое возвращает вытекшую кровь в сосуды, второе сращивает сосуды и мышцы, третье сращивает кожу и стирает шрамы. Я сколько раз произнёс? — Один. — Именно. Для отвода глаз. Невербально я скастовал «Репаро».       Не знаю, что думал обо всём об этом Гиппократ, он привык к внештатным ситуациям, а мы с Младшим восхищённо пялились на Северуса. — И подействовало.       Протянул Младший, а Северус только пожал плечами: — Повезло. А иначе…       Но я совершенно не желал думать о том, что наш план мог рухнуть, а потому прервал того: — Не-не-не! Не надо. Всё получилось, всё прекрасно. Давайте о хорошем поговорим. Вот ты, Младший, что планируешь делать?       Тот пожал плечами и посмотрел на меня, как на дурака: — Как что?       И в один голос с Гиппократом и Северусом — Догадливые какие, бля! — произнёс: — Бухать! — Ясно всё с тобой, извини, что спросил.       Пошутил я и поторопил Младшего: — Ну так чего не идёшь? — Во-первых, выдай мне бухла. Во-вторых, я хочу узнать планы относительно Уизли.       Я без сожалений и угрызений совести извлёк из чудо-сумочки и пожертвовал «в фонд факультета «Пуффендуй» десять бутылок шампанского девчонкам — Сам удивлён, откуда у меня там столько этой шипучки? Наверное, за три года накопилось, — три бутылки виски, палок десять колбасы и… и всё. — Лимонад мы тебе покупали. Антипохмельное жалко. Не поделюсь.       Подвёл я итог аттракциону невиданной щедрости. — Лимонада у меня хоть ванны принимай, конфет тоже, а Антипохмельное я и сам сварил.       И Младший показал мне язык. — Так! Ты не наглей! На тебе ответственность за факультет, понял? Наливать только с четырнадцати лет и один бокал. Остальные вон пусть Колу дегустируют.       Вмешался в нашу перепалку Северус. — Эй, хозяйственные и ответственные! Вы закончили? А то у меня и другие дела есть, между прочим.       Возмутился Гиппократ, возвращая нас к неприятным темам.       Пришлось вернуться.       Естественно, никто не собирался оглашать подробности ареста стрелка, потому что волнений в школе и так было достаточно. — Не хватало ещё, чтобы троим оставшимся Уизли тёмную устроили. Им сейчас и так несладко.       Сочувственно покачал головой Младший и в ответ на наши вопросительные взгляды выложил историю из поезда.       Реакцию Гиппократа на рассказанное надёжно скрывала дымка под капюшоном «пугательной» мантии. Он позволил себе лишь чуть кивнуть головой, принимая к сведению…       Ну да, принимая к сведению новые сведения.       А мы с Северусом и так обо всём знали.       Гиппократ принялся рассуждать: — Ну тут есть такой вариант: оглашаем только фамилию стрелка, которая, кстати, ни разу не Уизли, а Вэссли. Биллиус Джон Вэссли. Кто-нибудь, конечно, может и вспомнить, и догадаться, но уж точно не все и не дети с подростками. А про Молли вообще молчим. Потому что, если сейчас Уизли тёмная грозит, после событий финала Турнира их семью вообще распнут. Просто чтобы гнев сорвать. Особенно не имея возможности добраться до настоящих виновников. Но вопрос остаётся открытым: что делать с Молли? Она ведь не угомонится. А Биллиус — простой наёмник, нашёлся один, найдётся и другой. По идее пора бы ей в Азкабан, но…       Мы все понимали, что скандал ударит в большей степени не по Молли, а по её детям. — А может, её тоже того?       Задумчиво протянул я, на что Северус фыркнул: — Ты, как всегда, красноречив.       Я поторопился пояснить пришедшую мне на ум идею: — Я имел в виду — в Мунго. Пусть с дочкой тусят вместе.       Гиппократ тяжко вздохнул и высказался: — Во-первых, Мунго не приют для всех подряд с криминальными наклонностями. Меня Янус на хер пошлёт и прав будет. Во-вторых, Молли точно рехнётся, глядя на умирающую во цвете лет дочь. Она и так-то умишком скорбна, а тут точно слетит с нарезки. — Ты опять в какой-нибудь операции под прикрытием участвовал, что ли?       Подозрительно спросил я и был готов поклясться, что Гиппократ смутился: — С чего ты взял?       Вместо меня тому ответил Младший: — Да жаргонизмы так и лезут из тебя, чё тут думать-то. — Хм… Это вы на меня расслабляюще действуете, так-то я слежу за речью. И не отвлекайтесь! Проблема с Молли стоит достаточно остро. Потому что, как только Джинни умрёт… Сами понимаете.       Мы конечно понимали. Умерла бы Джинни, и Молли точно, как сказал Гиппократ, слетела бы с нарезки.       И кто сказал, что сошедшая с ума от горя мать не сможет отомстить даже таким сильным магам, каким являюсь я, и каким, надеюсь, в ближайшем будущем станет вернувший свои силы Северус? Тем более Младший… С ним вообще ничего не ясно, но в любом случае не так радужно. В смысле размеров резерва, а не в смысле ориентации. Так-то он… Ну в общем, здесь-то всё как раз яснее ясного.       Я поднапряг мозг, отогнав в сторону шутки разной степени весёлости и умности, и это, наверное, помогло. Во всяком случае одну идею я сгенерировал: — А может, предложить Молли вариант «экспериментального лечения»? Сказать, что есть такое заведение, где возможно смогут помочь Джинни. Но там нужно присутствие сопровождающего лица. И обеих и того… В ЧПОК. Ведь местечко хорошо себя зарекомендовало. Блэк там «лечится» и только рад. Я оплачу, и пусть живут. Нам ведь важно не привлечь Молли к ответственности, нам важно обезопасить себя. — Кстати, шикарный вариант!       Одобрил мою идею Гиппократ. — Раз ты платишь, я обеспечу документы о переводе и извещу ДМП и Мунго. Молодец, племяш, ловко придумал.       На том и порешили.       Младший попрощался и свалил. Гиппократ тоже, взяв с меня честное слово — ну хоть не магическую клятву, — что в ближайшее время я его навещу на рабочем месте. И мы с Северусом наконец остались вдвоём.       Ну это я так думал.       

***

      Проводив взглядами графитовую мантию, удалявшуюся в сторону Хогсмида, мы пошли не торопясь в противоположном направлении, к Замку. И только я хотел начать озвучивать Северусу план дальнейших мероприятий, как к нам подошёл тот самый ничем не примечательный мужчина неопределённых лет, приятной, но простой наружности, который уже здоровался с Северусом сегодня, ещё до начала всей этой кутерьмы.       Тут бедного меня поджидал очередной стресс-сюрприз. Оказалось, это был Николас Фламель, который входил в судейскую коллегию Турнира наблюдателем от МКМ.       Ну что сказать? В этот раз Британия гораздо серьёзнее подошла к организации Турнира. Не знаю, кого стоит за это благодарить? Вряд ли нас, хотя бы потому, что, с одной стороны поспособствовав серьезному отношению, с другой мы внесли такой элемент хаоса, что… что просто ух! Один сегодняшний день чего стоит!       В общем, Северус нас представил. На словах: «Лорд Гарольд Тодд, мастер артефакторики, мой партнёр», я был готов порозоветь от удовольствия. Аж самому стыдно стало за свою флаффность.       Фламель попросил уделить ему полчасика-часик для беседы, мы — Естественно! — согласились. Он сотворил три удобных кресла и стол. Я достал из сумки «набор юного джентльмена номер один» — коньяк и последнюю, оставшуюся после кормёжки мини-кракена и пуффендуйцев палку колбасы.       Что-то я расслабился, надо обновить запасы.       Северус опять накинул купол «Муффлиато», и мы засели на опушке под дубами соображать на троих, любуясь клонившимся к закату солнышком.       Дальше мне стало ещё стыднее, потому что Фламель с первой рюмки принялся восторженно нахваливать Младшего. И не как человека и моего сына; не как искусно сделанную марионетку; а как — это он так выразился, не мои слова — композит магического, материального и духовного. Стыдно, правда, не от похвал стало, а оттого, что щедрый дядька искренне — вроде как — порадовался, что украденный у него Философский Камень пошёл на благое дело: — Я боялся, что это Альбус скрысил Камушек мой. А это Вы, Гарольд. — Угу.       Ну да, ты думал это Альбус скрысил, а это я. Скрысил. В чём разница?       Фламель, словно услышав мои мысли, принялся меня же и утешать: — Вы не принимайте на свой счёт! Я дарю Вам этот Камень. Дарю! Немножко поздно, но пусть у Вас на сердце будет спокойнее.       Ну я не мог промолчать: — И не жалко? Сто лет жизни подарили незнакомому человеку.       А он отмахнулся, как от чего-то неважного: — Пусть послужит благому делу. Вашему малышу ещё пригодится сила Камня, чтобы компенсировать подстройку тела до нужного возраста. — Эээ?..       Он посмеялся по-доброму над нашим незнанием и объяснил, что после полноценного вселения души в тело, то подстраивается под возраст души. И это мало того, что болезненно, так ещё и ресурсы тела тратятся на процесс. — Младенец младенцем не останется, если в того попала душа взрослого. Тело начнёт ускоренно развиваться, расти и взрослеть. Не достигая, конечно же, в точности возраста души, иначе и смысла не было бы менять тела.       Я решил не заострять внимание на последней фразе Фламеля.       Чтобы не заработать нафиг очередной слом картины мира.       Но Северус не я, тот морально крепче и в целом циничнее. А ещё — любопытнее. Поэтому конечно же спросил, что означает смена тел.       В ответ мы выслушали преинтереснейшую лекцию, которая от понятия морали располагалась на расстоянии примерно равном расстоянию от Земли до Солнца. Выяснилось, что маги давным-давно научились не только делать Философские Камни, а и менять тела. — Жить в собственном теле рано или поздно становится невозможно, молодые люди. Ведь многие постигли технологию напитки кристаллов энергией душ уже в весьма преклонном возрасте. Эликсир, конечно, помогает жить, но плоть в процессе изнашивается. Мало радости жить сотни лет в теле… Например, трёхсотлетней развалины. Но даже если тело и молодое, только представьте, сколько за пару сотен лет не самой спокойной жизни может накопиться шрамов у мага? Да кожи видно не будет! Ведь Камень не даёт неуязвимость и защиту от ран, тот просто отодвигает старость. Вот и разработали механизм. Берётся тело без души…       Тут я не сдержался и хмыкнул, а Фламель выжидательно на меня уставился: — Что заставляет Вас не верить мне, Гарольд?       Я немного смутился, но решил не ходить вокруг да около и сказал откровенно: — Не именно «не верить», не подумайте, но… Мне кажется, тело без души не так-то просто найти.       Тот пожал плечами, сцепил в замок пальцы лежавших на столе руки и принялся вещать тоном опытного лектора: — Не так трудно, как Вам кажется, уверяю вас, молодые люди. Тут есть несколько вариантов. Первый — купить тело в одной из тюрем наподобие британского Азкабана. Выбор там широкий, но вот качество не ахти. Иногда приходится годами в очереди стоять, пока среди подвергнутых «поцелую» дементора найдётся что-нибудь высшего класса. Второй вариант, не слишком безопасный и не очень-то порядочный, самому призвать дементора и на понравившееся тело натравить. Третий — вырастить гомункула из своего материала. Это самое простое и лучшее, но не всегда подходит. — А почему?       Влез с вопросом Северус. — По многим причинам. Самая простая — со средних веков люди в целом достаточно изменились. Избавились от многих дефектов: стали выше, прямее, если так можно сказать. Да и стали здоровее в целом: кожа — чище, зубы и кости — крепче, ну и прочее… Думаю, вы меня поняли. Во-вторых, наследственные заболевания. В-третьих, всё-таки мало в теории уметь многое, надо ведь и потренироваться, потому иногда на отличного гомункула не сразу хватает мастерства, а сроки могут поджимать.       Мне припомнился мини-Морт, хранящийся сейчас в Отделе тайн:       Да уж, вот кому потренироваться заранее стоило бы. — Ну и конечно же необходимо иметь оборудование, ингредиенты, реагенты, защищённое место. Хотя очевидно, что настоящий алхимик бедным быть не может.       И он поиграл бровями совершенно похабным образом.       Не знай я, что речь шла о золоте, даже не представляю, что мог бы подумать.       С заметным удовольствием угостившись колбаской, Фламель вернулся к беседе: — О чём бишь это я? А! Тело. Мы все делаем так: ищем, ну или создаём, тело без души; потом создаём крестраж…       Видимо, на моём лице отразилось нечто, потому что он умолк, заглянул мне в глаза и заговорил уже менее поучительно, но более успокаивающе: — Не стоит так к этому относиться, Гарольд. Ничего в крестражах опасного нет. Это просто магический ритуал. Не сложнее многих других.       Я кивнул не слишком уверенно, Фламель улыбнулся, ободряюще похлопал меня по руке и продолжил рассказывать: — Так вот, подселяем крестраж в бездушного, а потом убиваем себя. Всё. Три пункта. И ты в новом теле. Крестраж притянет твою душу, а Камень даст энергию на подстройку тела. Всё. Ну то есть не совсем прям так уж всё, но в основном. Остальное дело техники, так сказать: три ритуальные фигуры, ритуальный же кинжал и… Ну вот теперь точно всё. Я ответил на Ваш вопрос, Северус?       Тот задумчиво кивнул, Фламель с довольным видом тоже кивнул сам себе и снова взялся за колбасу, давая нам время на осмысление.       Вот я и осмысливал.       Северус же справился быстрее, посмотрел на меня и задал вопрос, напрямую связанный с моим прошлым: — То есть в принципе любой старик может переселиться в тело подростка?       Фламель изобразил руками какой-но неопределённо-непонятный жест, проглотил и ответил: — Мочь-то, конечно, может, но зачем? Брать совсем юное тело вообще смысла нет. Я ведь уже сказал: тело всегда подстраивается под душу, только время зря потратишь и энергию Камня. Я прожил в своём родном теле лет около трёхсот. Это возраст моей души. В каждом следующем теле я не буду выглядеть моложе, чем есть сейчас.       Воспользовавшись возникшей в разговоре паузой на выпить-закусить, я аккуратно поинтересовался: — А что будет, если переселиться в новое тело без использования энергии Камня?       Посмаковав глоток коньяка, Фламель ответил: — Тогда тело достаточно быстро изнашивается. В разы быстрее, чем если бы всё было сделано по правилам. При таком переселении маг выигрывает всего несколько десятков лет.       Что-то поскреблось у меня в загашнике недодуманных и заброшенных мыслей, но я невольно переключился на воспоминания о собственном реактивном взрослении в этой жизни, и мысль из загашника так и не совершила каминг-аут. По поводу же моих возрастных изменений я решил, что всяко у Смерти свои особые отношения с душами, потому и расти мне больно не было, потому и самочувствие у меня было отличным, и стариться преждевременно я не спешил.       Тем более, я тогда часто оборачивался волком, а скачки роста как раз после оборотов и случались. Наверное, это тоже как-то взаимосвязано. Хотя у меня душа молодая, я же больше чем до девятнадцати лет и не жил ни разу. Хотя это только в последние разы, а в остальных предыдущих жизнях — кто знает? Ой, всё! Меня всё устраивает, а дальше пусть «матушка» сама разбирается.       Я не был сильно удивлён следующим вопросом моего любимого зельевара, этаким размышлением вслух: — А не хотелось… Я не знаю… Красавцем каким-нибудь заделаться? Не?       Я уже говорил, что Северус циничнее меня и имеет более научный склад ума? А, да, говорил.       Фламель звонко расхохотался: — Ох, Северус, Вы неподражаемы. Так беспощадно дать человеку понять, что тот некрасив, можете только Вы.       Неподражаемый и беспощадный Северус ничуть не устыдился, не начал мямлить: «Я не это имел в виду».       Говорю же — научный склад ума, а в науке стеснению места нет.       А наш собеседник задумчиво отпил коньяка и с лёгким налётом печали на лице ответил: — Нет. Знаете, нет. Не хотелось стать красавцем. Хотелось всегда узнавать себя в зеркале. Поэтому лично я всегда пользуюсь заранее выращенным гомункулом. Потому максимально похож на себя самого первого. Вот знаете… Это так странно говорить о себе так. В нашей среде долгожителей не принято обсуждать столь… Как бы сказать… Интимные, наверное? Интимные моменты. Но знаете, тенденция такая сохраняется. Душа всегда придаёт новому телу облик средний между всеми использованными ранее телами. Можно было бы выбрать себе тело какого-нибудь красавца писаного несколько раз подряд и в итоге, через пару-тройку перерождений в таких телах, самому стать таковым. Можно. Но все стараются походить на самих себя, каковыми были рождены давным-давно.       Угу… Вот почему моя внешность в этой жизни изменилась. Понятненько.       Подумал было я, но тут же одёрнул себя, вновь напомнив, что жизней прожил гораздо больше, чем три.       Теперь уже Северус молчал, давая Фламелю время справиться с чувствами, всколыхнутыми непростым вопросом. Я тоже с комментариями не лез, просто делал себе пометочки в блокнотике. Ведь каждая фраза, каждый факт от такого знатока магических искусств были действительно на вес золота.       А наш с Северусом многомудрый собутыльник задумчиво произнёс: — Но вот, честно признаюсь, что делать с вашим малышом… Я даже не представляю. Делать крестраж откровенно страшно, а как переместить целую душу в тело, я не имею понятия. Тут, думаю, нужны силы иного порядка. Не магические, божественные. Но возможно, у вас уже есть такие помощники?       И Фламель с хитрым прищуром уставился на меня.       А что я мог ответить? Только: — Возможно. Но не хотелось бы полностью полагаться на кого-то, а самим не делать ничего. — Я вас понимаю, молодые люди, понимаю. Надеяться на кого-то всегда трудно, если ты человек дела. Искренне желаю преуспеть в вашем интересном начинании. Чем смогу — помогу: посодействую, справочные материалы предоставлю. На балу в честь Самайна я буду присутствовать, но если срочно понадобится консультация, пишите на вот это имя.       Он передал Северусу совершенно обыкновенную маггловскую визитку и добавил: — А при следующей встрече передам Вам мои записи. А теперь могу ответить на Ваши вопросы, Гарольд. Вы же вопросы в блокнот записывали? — И вопросы тоже.       Признался я, а он опять рассмеялся: — Задавайте же, не стесняйтесь.       Ну я задал: — А больше одного крестража делают? — В смысле — за жизнь? Ну да, конечно! За пятьдесят лет душа полностью восстанавливается, и процедуру можно повторить без ущерба для себя. В том и беда с переселением без помощи Философского Камня: можно просто не успеть срастить душу для новой процедуры дробления, тело износится раньше.       Ответ я запомнил, но пришлось пояснить, что имел в виду не это: — Но я не про последовательное… Как Вы сказали?.. Ммм… дробление. Я про… ммм… Как это по-умному сказать-то…       Я чуть запутался, но Северус меня, как всегда, спас: — У нас среди знакомых есть маг, который сделал семь крестражей.       Ничё себе! «У нас среди знакомых». И ведь ни словом не соврал, но какая формулировка! Ловкач.       У Фламеля лицо вытянулось, и рука дрогнула, чуть не пролив коньяк на сюртук. Он посмотрел на каждого из нас по очереди и спросил: — А этот маг случайно не пояснил вам свою задумку? Потому что лично я не вижу в этом смысла. Вот вообще! Послушайте, молодые люди. Вот послушайте меня.       Он откинулся на спинку, выхватил из воздуха плед и расстелил тот у себя на коленях, укутывая ноги. Отпил глоток и прищурился от удовольствия: — Так вот. О чём я? А! Семь крестражей… Глупость какая. Крестраж делают один и помещают в живое тело без души. Это якорь, который удержит вылетевшую после смерти из собственного тела душу создателя крестража. И притянет ту к себе. То есть в пустое тело. Зачем семь якорей? Это что, лотерея? То есть он сам с собой играл, желая доверить выбор своего будущего вместилища случаю? Какой крестраж первым сработает, в том теле он и будет жить?       Я представил себе этакий цветик-семицветик из разложенных на полу ногами в общий центр абсолютно непохожих друг на друга весом, ростом и возрастом тел — включая, естественно, оба пола и все возможные расы — и невежливо заржал.       Фламель, очевидно тоже обладавший живым воображением, подхватил мой смех, Северус же фыркнул и спрятал губы за бокалом.       Когда все отсмеялись, то мы изложили ему известную нам информацию, относительно крестражей местного Тёмного Лорда.       На что Фламель только головой покачал разочарованно: — Совершеннейшая бессмыслица. Ну просто абсолютная ерунда. Крестраж, знаете ли, небезболезненно отделяется. Зачем же себя мучить почём зря? И ведь именно что зря! Совершенно бесполезно помещать крестраж в неодушевлённый предмет. И в существо. Тем более в прòклятое. Он ни за что не смог бы воплотиться в маледиктусе. О-хо-хо, какой же глупый мальчик. Да и обычно заранее не делают крестражи. Только если маг подвергается какой-либо серьёзной угрозе. Тогда да, боясь неожиданностей и не надеясь на магию, подселяют крестраж в тело и укладывают то в стазис. Но тут нужны сложные зачарования, чтобы, в случае возникновения в подготовленном живом сосуде остальной души, чары среагировали, и стазис спал. А то так можно и несколько лет пролежать. Но поверьте, это очень нечастый случай среди моих коллег по долголетию. Когда имеешь в руках возможность поистине вечной жизни, и только от тебя самого — от твоих предусмотрительности и здравомыслия — зависит срок твоего существования… Поверьте, человек, отодвинувший собственную смерть, никогда не пожелает ту по глупости приблизить. Мы все крайне осторожны, скрытны и мирны. Во избежание… Во избежание всего: несчастного случая; природной катастрофы; нападения. Мы не лезем на рожон.       Я выдвинул осторожное и, как всегда, бестолковое предположение: — А не мог он сделать это про запас? Ну вот сразу не нашёл тела, потому внедрил крестраж в вещь. А потом взял бы эту консерву и… Нет?       Фламель опять посмеялся, теперь над «консервой» — вообще весёлый мужик, как я погляжу, особенно когда выпьет, — и покачал головой: — Нет, так не получится, Гарольд. Во-первых, в простой предмет душу вообще нельзя, как Вы сказали, внедрить. Та развеется. А будучи внедрённым в артефакт, крестраж встраивается в зачарование. Кусочек души практически срастается с зачарованным предметом. Просто магический конструкт — это единственное, что удерживает крестраж от исчезновения. От растворения.       Угу. Ну это мне знакомо. Помню-помню, как трудно было вырезàть куски Волдемортовой души из Чаши, Медальона и Диадемы.       Я вычеркнул из блокнота вопросы, ответы на которые уже получил, а Фламель молчал, задумавшись и медленно поглаживая кончиками пальцев пушистый плед у себя на коленях. После пары долгих глотков коньяка он высказал то, над чем размышлял: — А уж чтобы восстановиться от такого вандализма… Я даже представить не могу, сколько бы сотен лет понадобилось, чтобы душу восстановить после такого нелепого эксперимента. А с раздробленной душой жить — приятного мало. Даже после переселения в новое тело некоторое время тебя мучают беспричинная меланхолия и сплин. А если в тебе нет нескольких кусков души… Смею предположить, что тот маг был нервен без меры и вряд ли был приятен и обходителен в общении. И наверняка страдал бессонницей и снижением чувствительности в физиологических ощущениях.       Мы с Северусом только переглянулись.       «Нервен» Волдеморт точно был, а вот всем остальным ни с кем не делился.       Солнышко уже село, под дубы прокралась вечерняя прохлада. Фламель уютно кутался в плед, я же просто накинул на нас с Северусом чары согрева.       И решился задать вопрос очень меня интересовавший, но и пугавший почему-то: — А скажите, мистер Фламель. А что будет, если подселить крестраж в тело с душой?       Он глянул на меня остро, хищно. У меня так и зазвучало в голове голосом кота Матроскина: «А Вы, собственно, почему интересуетесь?» Но это всё мои извечные шуточки, а ответил он и правда совсем не так добродушно, как говорил до этого: — А вот это уже будет форменное издевательство. Зачем так делать? Зачем человека мучить? Больно это. Очень больно. И чем старше человек, тем болезненнее процедура. Младенцы такое переживают легко. Маленькие дети труднее. Подростки мучаются часами, а после страдают провалами в памяти. Взрослые не переживают подобного издевательства. Это всё Герпий Запятнанный записал в своих исследованиях. Интересует — прочитайте. Труды его доступны.       Ну, где-то, может, и доступны, но не в магической Британии. А Дамблдору точно не помешало бы ознакомиться. Может быть, не полез бы ко мне. Хотя, вполне возможно, полез бы гораздо раньше. Бррр!       И добавил ещё более прохладным тоном: — Герпий же и писал, что порождает подобное только безумцев с расколотой личностью. Одна душа другой вредит, стремится умертвить тело захваченное. Нет мира у них. Зачем вам это?       Пришлось убеждать, что нам такое и вовсе незачем, просто столкнулись однажды с подобным. Ну и чтобы уж точно закрыть для себя эту тему, я задал последний вопрос, хотя и видел, что Фламель полон неодобрения: — А если человек с чужим крестражем внутри будет убит? Душа создателя крестража притянется в тело?       Он вздохнул тяжело и шумно, покачал головой, но ответил: — Притянется. Практически сразу же. И будет иметь все воспоминания, поскольку душа неподалеку от крестража всегда находится, всё видит.       И Фламель залпом допил свой коньяк.       А я представил, как в предыдущем моём мире Дамблдор продолжил жить за Гарри Поттера:       Тьфу, бля. Одна радость, что тело быстро повзрослело и протянуло недолго. Тем более козлу пришлось терпеть боль от взросления. Хотя, может быть, там он Камушек сам скрысил? Может…       Меня аж передёрнуло всего от представленного.       Увидев столь яркую отрицательную реакцию, Фламель подобрел и заговорил о чём-то с Северусом. Я к их разговору не прислушивался, запоздало и бессмысленно переживал личную трагедию.       В общей сложности просидели мы на опушке пару часов. Гость наш оказался очень приятным, простым и весёлым, дядькой. Ничему не удивлялся, даже живой душе в деревянной кукле. И даже не спросил, как так получилось, что у нас тут человеческая душа в оживлённой марионетке щеголяет. Сказал только, что за столько веков жизни за счёт эликсира из Философского Камня научился не только видеть чужие души, но и уважать чужие тайны.       Приятный дядька. Камень подарил опять же — пусть и задним числом, так сказать, — но у меня реально на душе легче стало.       А ещё объяснил в общих чертах, как Камень делают: — На случай, если вам вдруг захочется составить компанию нам с коллегами по долголетию. Таких, как я, очень даже немало. Просто большинство предпочитает не выходить из тени. Один я вот в своё время… Сглупил. Ну да что уж теперь. Иногда это даже бывает интересно. О чём бишь это я? А! Камень! Камень делать достаточно просто. Специальным образом подготовленный кристалл помещают в ритуальную фигуру, и тот впитывает в себя всю ту энергию, что не растратили души не доживших до смерти от старости людей. Просто сам впитывает то, что иначе развеялось бы в пространстве безо всякой пользы. Я пришлю вам свои записи, но… Сами понимаете, под клятву о нераспространении этих знаний.       И у меня на душе стало ещё легче, потому что я-то себе рисовал жуткие ритуалы с массовыми убийствами и прочие газовые камеры. Что конечно же было немного лицемерно, учитывая то, что сам я сегодня занимался принесением человеческой жертвы и собирался повторить, пользуясь отсутствием в Замке Дамблдора.

***

      Расстались мы… Нельзя сказать банальное — довольные друг другом. Мы его просто позабавили своей глупостью и угостили вкусной, смею надеяться, колбасой, а он нас облагодетельствовал с барского плеча такими неоднозначными тайнами и знаниями, что это требовало долгого и тщательного осмысления. Философский Камень оказался вещью пусть и сложной, но безобидной. Применение крестражей в быту поражало широтой охвата аудитории. А смена тел… — Может быть, лет через триста, я тоже буду смотреть на этот аспект магической вечной жизни исключительно утилитарно, но пока не могу.       Признался я Северусу, когда мы уже почти подошли к Замку.       Он пожал плечами: — Хотя с гомункулами тема богатая, что ни говори. — Ну тоже верно. А вообще — шикарно посидели!       И я попытался спеть: — Какой чудесный день, какой чудесный… — Гарриии!!! — К-хм! Извини, Сев, просто настроение хорошее. Действительно же день замечательный. Вечер. Короче! Эта пара часов была прекрасна. Мы узнали: как не сократить своими действиями отведённые Младшему годы жизни; как не заставить его страдать от боли в меняющемся теле. И получили официальное добро на использование в собственных целях ранее уворованной магической драгоценности. А сколько нам всего пообещали?       Северус хмыкнул и прокомментировал: — В том числе и вечную жизнь. — Именно! Ну чем не прекрасный вечер?

***

      Немного снизить градус охватившей меня эйфории помогло приближение к Замку. Я сразу вспомнил, что хотел предложить Северусу. Ну и предложил: — Сев, я настоятельно рекомендую нам с тобой воспользоваться отсутствием Дамблдора в Хогвартсе по полной программе. — Если в программу не входит твоё пение, я согласен.       С совершенно серьёзной рожей ответил он.       Я укоризненно посмотрел в прищуренные от сдерживаемого смеха глаза моего любимого зельевара: — Сейчас я тебя огорчу. Я предлагаю принести в жертву Шеклболта — это раз. А два — обыскать кабинет Дамблдора на предмет Мантии-Невидимки и Старшей Палочки.       Он даже обдумывать не стал предложенное мной, а сразу согласился: — Моё огорчение тут совершенно не имеет значения. Всё тобой сказанное весьма разумно. Предлагаю заняться этим немедленно.       И мы занялись.       Ни на что не отвлекаясь, мы добрались до наших покоев. Переоделись, сменив нарядные мантии и камзолы на простые тёмные джинсы и рубашки, а парадные классические ботинки на удобные кроссовки.

***

      В наш террариум в долине мы тоже отправились вдвоём. Я понимал, что на двоих тут дел не найдётся, и днём я прекрасно справился с тем же самым и один, но был благодарен Северусу за его намерение разделить ответственность.       Шеклболта мы просто сразу же усыпили.       Вполне возможно, что — происходи это всё по горячим следам, в июне — я уложил бы того на Алтарь Замка в полном сознании и наслаждался бы криками.       Ну хоть какое-то время наслаждался бы.       Но прошло уже два с лишним месяца, мстительность моя поутихла, а сострадательность получила сегодня серьёзную подпитку. В душе и мозгу у меня вообще царил глобальный кавардак. Одно пробуждение от обморока чего стоило. Так что я не испытывал ни малейшей потребности в дополнительном страхе, пусть бы и чужом. Я был милосерден и сентиментален. А потому Шеклболт мирно дремал.       Дремал тот и переносимый парной аппарацией через долину. Дремал перемещаемый через Исчезательный шкаф в Хогвартс. Дремал влекомый «Мобиликорпусом» под дезиллюминационными чарами из подземелий Слизерина, через весь Замок, к гаргулье, стоявшей на страже — теперь я это знал — алтарного зала, а не просто директорского кабинета. Дремал и на Алтаре.       Говорят: смерть во сне — хорошая. Тихая и милосердная. Милосердна ли смерть во сне на жертвенном камне?       Не знаю, что чувствовал по этому поводу Северус, мы не разговаривали. Точно так же, как и в первый раз, с Грюмом, дождались, стоя спиной к Алтарю, когда всё закончилось, и покинули это красивое и страшное место.

***

      В этот раз эскалатор-штопор вёз нас долго, потому что мы сразу озвучили гаргулье, что после принесения жертвы наведаемся в кабинет.       Кабинет был тих, тёмен и пуст. Если днём, даже в отсутствии Птички, шумных обитателей портретов и работающих артефактов, здесь было приятно находиться, то сейчас нет. Дневной свет пронзал разноцветные стёклышки витражных окон и окрашивал всё внутри в яркие краски. Огонь камина придавал иллюзию жизни. Сейчас же, почти уже ночью, здесь было тихо, темно и пусто. Это была просто загромождённая старинной помпезной мебелью комната, не более.       Не став зажигать свет — Не хватало ещё, чтобы МакГонагалл с улицы заметила! — я попросил Северуса постоять у входа, а сам переключился на магическое зрение и начал обследовать всё. Всё начал обследовать: стены, пол, потолок, мебель — всё.

***

      Три часа спустя я был измотан и зол.       Тайников нашлось море. В том числе и в спальне, в том числе и в тайнике. Да-да, в той потайной нише в изголовье кровати имелся тайник. Задняя стенка ниши сдвигалась в сторону. Там-то и обнаружилась Мантия-Невидимка. Ещё там хранился дневник. — Странно.       Задумчиво произнёс Северус, осторожно перелистывая пожелтевшие от старости и совершенно для наших взглядов пустые листы. — Что «странно», Сев? — Странно, что дневник не зачарован на кровь. Да заклинания сильные и хитрые, не каждый распутает, но если бы было зачаровано на кровь… — Это что-то значит?       Уточнил я, уже понимая, что «что-то» это совершенно точно значит.       Вот только что именно? Надо будет хорошенько обдумать. В ближайшее же время. — Мы можем скопировать это, как ты считаешь?       Оторвал меня от размышлений вопрос Северуса. — Нет, душа моя. Или кладём на место, или крадём. Копию не сделать. Вообще любые чары, применённые к этой тетрадке, приведут ко взрыву. Тут столько всего накручено, не меньше чем на Риддловском дневнике.       Я прекрасно видел магическим зрением переплетения чар и защитных заклинаний и мог трезво оценить, что лично мне на распутывание такого клубка потребовалось бы дня три работы.       Северус положил дневник на место: — Жаль. Возможно, у нас и есть пара дней, но стоит ли рисковать? — Определённо не стоит. Нам нужна была Мантия-Невидимка, мы нашли. Дневник… Может быть, потом, Сев. У нас ещё есть Грин-де-Вальд, не забывай. Что-нибудь он да расскажет полезное.       Он согласно кивнул и без сожалений закрыл и тайник в тайнике, и тайник в изголовье кровати.       Дар Смерти мы — Естественно! — на место не вернули.       Но зол я был не из-за дневника — Старшую Палочку мы так и не обнаружили.

***

— И где искать? У меня нет вариантов.       Ворчал я укладываясь в постель в наших покоях. — Давай спать, Волчонок. Сегодня столько всего произошло, что вряд ли наши с тобой мозги хоть на что-то способны. — Ты, как всегда, прав.       Вздохнул я, подгребая Северуса поближе и утыкаясь носом в его макушку, и пробурчал вместо пожелания спокойной ночи: — Но вообще — я в шоке. Ладно я, вчерашний маггл, но как ты мог не узнать всего этого? Ты же с Фламелем знаком. — Да я сам в шоке.       Обиженно пробормотал он, прижимаясь ко мне плотнее. — Чувствую себя идиотом. Утешает только то, что этого, по всей видимости, кроме членов клуба долгожителей, почти никто и не знает.       Заключил он тихо, умиротворённо выдыхая.       Шесть часов сна без сновидений подстерегали меня на изнанке век.

***