Неправильный Поттер. Пуффендуй

             

***

       — Угу.       Протянул я, стоя напротив дивана, где, подвернув под задницу невидимую ногу, скукожился в уголке Габриэль.       Подошедший Северус вручил своему бывшему ученику, а нынешнему — коллеге тумблер с огневиски и снова отошёл.       Я же приступил к выяснению степени профнепригодности того: — Скажите, мистер Трумэн…       И умолк, думая, как бы корректнее сформулировать вопрос. Попутно я раздумывал над тем, стоило ли мне обращаться к своему бывшему старосте настолько официально.       Тем более я буквально минуту назад «обозвал» того «Габи». Ай, плевать! Вежливость. Двести миллилитров. Рецепт проверенный. — Повторюсь. Скажите, пожалуйста, мистер Трумэн…       Заметно нервничавший Габриэль чуть поморщился, стрельнул в меня глазами и произнёс напряжённо: — А это ничего, что мы вот так… Ну… По именам. Может, чары, там, какие-нибудь или купол тишины наложить? А? — А вот об этом нужно было задуматься ещё тогда, когда Вы стояли на пороге, мииистер Грюуум, и посвещали всех желавших подслушать в Вашу трагедию.       Упрекнул того Северус, конечно же прекрасно всё расслышавший, а я попытался успокоить застрадавшего вдруг излишней подозрительностью начинающего агента под прикрытием: — На этот счёт можете не волноваться. Естественно, эти помещения защищены и от подслушивания, и от вторжения чужих домовых эльфов.       Но тот успокаиваться не пожелал: — А от не «чужих»? От школьных?       Ну что такое-то, Габи? На тебя, что ли, личина старого параноика так влияет? Не поздновато конспирацией озаботился, Золушка?       Сострил я про себя в адрес нашего полуобутого гостя и нравоучительным тоном сообщил этому мистеру Недоверчивость: — А школьных эльфов нельзя заставить шпионить за преподавателями. Для замковых домовиков преподаватели и администрация не имеют приоритета друг перед другом. Проще говоря — все равны. И эльфы Хогвартса не станут выполнять приказ одного, ущемляющий приватность другого.       Тем более мы с Севом для школьных домовиков всё равно выше всех преподавателей в местной табели о рангах. И уж тем более выше Дамблдора. — Ааа. Ну хорошо.       Наконец успокоился-таки Габриэль и поторопился заверить меня: — Конечно, мистер Тодд! Всё, что Вам нужно, я всё расскажу!       И он отпил огневиски. Поперхнулся и закашлялся, покраснев одновременно и, очевидно, от стеснения за собственную неловкость, и от пошедшего не в то горло крепкого напитка. — Не спешите, мистер Трумэн.       Успокоил я горе-шпиона, кажется ещё сильнее смутив, и продолжил: — Не спешите рассказывать «всё». Я всего лишь хотел бы узнать — пока только это — почему Вы прихромали к Северусу босиком, не сподобившись просто наложить дезиллюминационные чары на обувь?       Габриэль дёрнулся радостно и задрал указательный палец к потолку, привлекая наше внимание, говорить он ещё не мог, откашливался. Прочистив же наконец горло, гордо заявил: — Я наложил!       И отпил ещё глоточек, на этот раз без эксцессов.       Наверное, стоило дать ему просто воды. — Я наложил. Вот. «Финита».       И тот выпрямился старательно и вытянул вперёд вынутую из-под задницы ногу, обзаведшуюся после срабатывания заклинания отмены объёмным меховым тапком, наподобие моих дракончиков. Но у этого тапка морда была львиная. — Угу.       Снова протянул я своё излюбленное словечко и, сложив руки на груди, пальцами правой обхватил себя за подбородок. — Ну что ж, это радует.       Подвёл я итог.       Габриэль перевёл непонимающий взгляд с меня на вернувшегося к нам с ещё двумя стаканами в руках Северуса. У него же и спросил: — Что именно «радует», профессор Сн… мистер… Севе…       Запутался в обращениях и просто повторил: — Что «радует»? — Радует то, мистер Трумэн, что Вы не потеряли присутствия духа и не помчались к нам за помощью в чём мать родила.       Не преминул Северус высказаться довольно-таки двусмысленно.       Наш молодой собеседник скользнул взглядом по растерзанной шее моего любимого зельевара и явно сразу же припомнил всё, что услышал ненароком, ожидая нас под дверью.       В достаточной мере насладившись чужим смятением, Северус пояснил тому: — Ну то есть босиком.       И протянул мне один из стаканов, принимая позу практически идентичную моей. Теперь уже две суровых фигуры нависали над явственно глубоко смущённым Габриэлем, только вместо собственных подбородков в пальцах у нас были зажаты увесистые стаканы с танцующими над поверхностью напитка язычками холодного голубого пламени.       Этакая смесь Фемиды со Статуей Свободы. В двух экземплярах. — И я даже не стану спрашивать, что Вам помешало надеть два ботинка или же два тапка.       Подытожил Северус.       Так мы, два взрослых дяденьки, и стояли перед диваном, давя авторитетами вчерашнего, считай, школьника, одной ногой обутого в коричневый замшевый дерби, а второй — в песочный с рыжей меховой гривой тапок-льва.       Габриэль оглядел мрачно-серьёзных нас, потом — свои ноги, задержавшись подольше на «весёленькой» левой, и покраснел. Помолчал несколько секунд, вздохнул и разоткровенничался: — Это всё Джейн… То есть Джемма! Сказала поторапливаться, а не бантики из шнурков вязать. И тапки её.       Северус разрядил обстановку, первым нарушив неловкую тишину: — Интересно, как мисс Фарли мотивировала свой выбор?       Выпятив подбородок и одинаково приподняв уже обе брови, он указал таким образом на «львиный» тапок.       Габриэль усмехнулся: — Сказала, что ей приятно ежедневно попирать ногами сразу двух предводителей львиного прайда. — Хм. Узнаю старосту «Слизерина».       Хмыкнул Северус и уселся в правое из трёх кресел, отставив стакан с огневиски на столик.       Я с задержкой в пару секунд повторил его действия, сев в центральное кресло, и высказался: — Джентльмены, поскольку нам предстоит долгое сотрудничество, я предлагаю отбросить официоз и перейти на имена и на «ты».       Северус просто кивнул, а Габриэль согласился вслух: — Конечно!       Я продолжил: — Итак. Габриэль… — Можно просто Габи.       Перебил тот, а я поддержал инициативу: — Тогда можно просто Гарри.       От Северуса никто из нас двоих ничего подобного и не ждал, а потому я сразу вернулся к причине нашей встречи: — Габи, рассказывай подробно, когда пропал протез. Почему думаешь, что именно украли, а не просто: забыл, куда положил; потерял; Джемма переложила. Кто перед этим приходил? Отвлекал ли кто-нибудь тебя? Ну и всё, что тебе показалось важным.       И пока Северус крохотными глотками цедил огневиски, а я любовался горевшим в моём стакане факелом «Газпрома» огоньком, Габриэль рассказывал.       Перечислять события тот начал аж со вчерашнего утра.       Они с Джеммой/Джейн после педсовета, который Габриэль/Аластор провёл, имитируя сон, и который закончился принудительной госпитализацией Дамблдора, отправились в выделенные им покои и принялись… Нет, не раскладывать вещи, а разворачивать мобильный защитный комплекс, разработанный спецами Отдела тайн. Защита состояла из определённого количества артефактов и целого списка чар, накладываемых в определённой последовательности, дабы те не вступали в конфликт друг с другом. Закончив с защитой, стали-таки раскладывать вещи. Всё было тихо, всё находилось на отведённых местах. Перед самым отбоем их посетил домовик, который, культурно постучавшись в дверь — Ну естественно. Как бы тот внутрь-то попал бы? С таким-то количеством чар на помещениях! — передал «мистеру Грюму» записку от мистера Дамблдора. Тот приглашал «старого друга» поболтать перед сном. — Ну делать-то нечего, не откажешь же? Ну я и пошёл. Ну поговорили. Ни о чём. Так… Планы уроков. Поменьше практики. Всякое такое. Я нахваливал Мунго. Рассказал: как меня лечили; как быстро протез Вы сделали. Похвастался, что на таком протезе я, словно на родной ноге, себя ощущаю. Он кивал да вздыхал. Потом принялся уговаривать опять, чтоб я ему протез дал исследовать. Всё на то напирал, что, мол, не бывает так без тёмной магии, чтоб неживые вещи живому человеку настолько подходили. Чует он, видите ли, чары запрещённые на этой вещице. Чуть ли не духа там какого-то пленённого, внутрь посаженного. Ну бред, короче.       Габриэль прервался на глоток огневиски, а я пришёл к выводу, что все эти духи в вещах не что иное, как вариации на тему крестражей.       А это, так сказать, прорыв бессознательного. Ведь когда о чем-нибудь часто и много думаешь, мыслишки-то наружу так и лезут.       А значит — идея с собственным крестражем у дедуна-бородуна уже на подходе. Что называется — в воздухе витает.       Дальше мы с Северусом узнали, что вчерашний вечерний разговор «двух старых друзей» закончился ничем. «Аластор» заявил, что не собирается ждать несколько недель, пока вечно занятой Альбус соберётся завершить свои исследования нового, столь удобного протеза, и посоветовал «другу» подать заявление в Аврорат. — Я ему говорю: «Ты, Альбус, ежели так уверен в дурной природе этой вещи, заявление напиши. Мои парни разберутся. Да и в Отделе тайн спецы неплохие», — говорю. А он мне: «Давно ли ты, Аластор, стал таким доверчивым? Давно ли поверил в специалистов из «тайнюков»?» А я ему: «Около двух недель как. И знаешь что, Альбус, — говорю, — жить-то так намного проще стало! Не одни чёрные маги вокруг, оказывается!» Вот так и поговорили. Я ушёл. Протез, как Вы… Ты, Гарри, как сказал, я так и сделал: днём на шее, в медальоне с расширенным пространством носил, а на ночь достал и у кровати оставил. Халатом только прикрыл, потому как не знаю, можно ли чары на него накладывать какие-нибудь. Артефакт же всё-таки. А так — халатом прикрыл и нормально.       Закончил свой рассказ Габриэль и пожаловался: — А то он шебуршится всю ночь. — Кто?       Недопонял Северус. — Так протез же.       Немало не смущаясь, пояснил Габриэль.       На лице Северуса явное неверие смешалось с некоторой долей опаски, а я, никоим образом не рассчитывавший на такую активность со стороны своего творения, так и вообще недоверчиво выпучился на сообщившего мне этакие интересные сведения протезовладельца: — В смысле? — Ну… Шебуршится.       Мы с Северусом непонимающе и напряжённо переглянулись, а Габриэль замялся, подбирая слова: — Тикает, стукает там всё это, пошуршивает… Шестерёнки, в смысле, понимаете? — Ааа!       С облегчением осознал я, что тот имел в виду: — Внутри-то? Ну!.. Это!.. Это ж мелочи!       И с радостной улыбкой избавившегося от горы на своих плечах идиота я глянул на тоже расслабившегося Северуса.       Габриэль слегка пожал плечами: — Ну да. Внутри. Ну так-то мелочи, конечно, но спать мешает.       И добавил, хохотнув: — А вы что так напряглись? Что подумали? Что он по комнате ночью ползает, что ли?       Мы с Северусом одинаково натянуто усмехнулись и синхронно отпили из стаканов. Меня ощутимо передёрнуло и не от крепости напитка:       Зная свой талант к порождению всякого… всякого, короче, я бы не удивился. В очках вон что завелось! Не то что «ползает» — ходит! Теперь вот учится, «на троих сообразить» планирует в ближайшем будущем, что бы там это ни значило.       Отпив ещё, я задумался, что же нам делать. Думал вслух: — С одной стороны, вор вроде как очевиден. А с другой… Не слишком ли очевиден вор?       Мы помолчали, потом Габриэль робко выдвинул предложение: — Обыскивать целый замок — дело заведомо безнадёжное. Стоит попытаться максимально сократить территорию поисков. Может, для начала спросим у кого-нибудь? Вот у близнецов Уизли, например. Эти проныры могли над Грюмом пошутить так. Может быть. Ещё можно Джастина Финч-Флетчли с «Пуффендуя» порасспросить. Он со всеми в хороших отношениях, может, слышал что?       Мне эти способы «расследования» не особенно понравились, мягко говоря. Мы, конечно, в школе, но мы же не школьники. Ну что за детство — спросить у близнецов Уизли. Мы, сотрудники Отдела тайн — ну по крайней мере двое из нас, — взрослые мужики — ну по крайней мере двое из нас, — будем спрашивать у подростков.       «Не знаете ли вы, Дред и Фордж, кто у нас, взрослых дяденек-шпионов, спиздил реквизит?» Так, что ли? Позорище!       Но вслух я сказал только: — Рано. Ты торопишься, Габи.       И продолжил опрос: — Расскажи про сегодня. Протез же не вчера из-под халата пропал. — Ой, точно!       Спохватился тот и, наколдовав всё-таки себе воды, стал говорить дальше: — Ну вот. Утром, значит, я опять протез спрятал в медальон… — Это точно был тот же самый протез? Не иллюзия? Не трансфигурированная вещь?       Перебил того Северус. — Да, конечно! Меня на работе уже научили: прежде чем в руки что-то брать, обязательно наложить «Специалис Ревелио»! Кастую теперь обязательно!       Габриэль аж руку к сердцу прижал, словно клянясь в правдивости своих слов. А потом тихонечко признался: — Как только перо прямо в руке в какашку превратилось, так сразу запомнил.       Пока мы с Северусом ржали над слегка запьяневшим, а потому таким откровенным Габриэлем, посреди комнаты открылся огненный портал, и…

***

      …и Птичка почтил нас своим присутствием. Несмотря на то, что и портал фениксёнок открыл и границу разрыва пространства преодолел уже гораздо изящнее, чем в тот приснопамятный раз во время пьянки у Гиппократа в кабинете, на колени к Северусу птиц всё равно бухнулся с размаху. И тут же принялся подсовывать хохлатую и клювастую башку ему под руку, словно самый ласковый в мире кот после невыносимо долгой разлуки с любимым хозяином. Меня аж ревность уколола.       Северус занялся наглаживанием пернатого подлизы, время от времени стряхивая с пальцев алые, с пробегающими по ним искорками пёрышки в спешно трансфигурированную из пустого флакона широкую миску. А я смирил свою собственническую натуру — Ну правда, не ревновать же к птице? — и вызвал школьного эльфа, которого попросил принести для феникса чего-нибудь из того, что тем жрать положено. Так-то Птичка на той самой пьянке очень даже неплохо по-человечески выпивал и закусывал.       Особенно выпивал! Хотя и закусывал тоже. Как щас помню… Так! Не отвлекаться!       Для людей специально ничего заказывать не стал, потому как мы тут по делу собрались.       Габриэль удивлённо наблюдал за идиллией, царящей между фениксом-недоростком и вроде как хозяином того, но молчал, ничего не спрашивал. И позже, когда Северус пересадил Птичку на стол, к принесённым тарелкам, тоже ничего не спросил, просто стал с интересом следить за тем, как птах аккуратно склёвывал поочерёдно то орешек, то полоску мяса.       Меня же появление домовика натолкнуло на умную — надеюсь — идею. Проще говоря, я придумал, как одним махом до минимума сократить количество подозреваемых.       Ученики не преподаватели, за детьми по-любому присмотр и пригляд нужен, так что тут озвученное мной Габриэлю правило не срабатывает. Да мне всего-то и надо — только подтвердить, что протез спёрли не дети из желания пошутить. А уж дальше мы справимся сами.       Заранее рассчитывая на то, что Дамблдор не удержит в стороне от такой блестяшки свои шаловливые ручки, я конечно же заложил в конструкцию протеза маячки. Целых четыре. Хотел сначала вообще штук десять впихнуть, но потом подумал — это было бы уже чересчур откровенным намёком на то, что изготовитель так и ждёт, что его шедевр нагло сопрут. Три маячка были обычными, а вот четвёртый — незаметным крошкой. На тот даже не реагировали заклятья обнаружения. На том и построил я весь расчёт: три обычных маячка вор обнаружил бы и уничтожил слёту. И не найдя больше ничего заметного, просто не стал бы излишне придирчиво доискиваться.       Всё же маги весьма подвержены стереотипам: три, семь, магические числа… Всякая такая ерунда, короче.       У этого, естественно, была и оборотная сторона — засечь протез по четвёртому маячку можно было только с очень малого расстояния. Но… Своя цена есть у всего и у незаметности в том числе.       Так что, если бы с помощью домовиков мы смогли исключить из списка возможных похитителей всех шутников школы, дальше справились бы сами. Потому как, если бы штуковину спёр взрослый, это точно был бы именно Дамблдор. Из преподавателей и персонала, кроме ненастоящего директора, никто этот протез и в глаза не видал. Эту стрёмную вещицу вообще никто, кроме Дамблдора, меня, Северуса, Гиппократа, Габриэля и Джеммы, не видел.       Наверное. Скорее всего.       Легко понять, что из шестерых означенных ни мне, ни Северусу протез этот на фиг не сдался. Гиппократ и так получил бы — потом, после всего — свой трофей, да и в Замок тому просто так было не попасть. У Габриэля с головой всё в порядке, он сам у себя — тем более на боевой, считай, операции — реквизит красть не стал бы.       Джемма? Доступ у неё был… Ну в порядке бреда? Точнее, раз уж рассматриваем все кандидатуры воров, то тогда уж — все без исключения.       Но для начала стоило всё же выяснить обстоятельства исчезновения протеза. И я попросил: — Так, Габи, договори уже, что там у вас сегодня-то было? — А! Ну так вот. Утром я протез спрятал, а браслет на ноге перевернул. Весь день отходил, а после пира мы с Джейн… Я лучше буду говорить «Джейн», только привык, понимаете? — Ну конечно.       Согласно покивали мы с Северусом. — Вооот… А! Ну и мы стали ко сну готовиться. Я, значит, протез из медальона вынул, к стеночке поставил, а браслет твой, Гарри, в медальон спрятал. А то уж больно культя натуралистичная. В душе лучше уж на невидимой ноге, чем так, понимаете?       Мы опять покивали, соглашаясь, а Габриэль продолжил хвастаться: — И мы пошли. В душ. Ну… Вдвоём.       На лице Северуса застыло какое-то сложно поддающееся идентификации выражение.       Зависть?       Я встретился с ним глазами и облизал моего любимого зельевара многообещающим взглядом.       А безуспешно старавшийся задавить мечтательную улыбку Габриэль торопливо договорил: — А как вышли из ванной, Джейн и спрашивает: «Где твоя нога, Ал?» Мы с ней между собой тоже решили по этим именам… По ненастоящим, короче, решили общаться. Чтоб не забыться случайно.       Мы опять покивали понимающе и отпили по глоточку. — Ну вот. Ну Джейн и спросила, где, мол, протез. «Я, — говорит, — сейчас прикрою тот полотенцем на ночь». Мы — хвать, а ноги-то и нету. Вот.       Северус уставился внимательно на Габриэля и забросал того вопросами: — Что значит «хвать», Габриэль? Поподробнее, пожалуйста. Вот например: где ты оставил протез; оставалась ли Джемма… Джейн оставалась ли с вещью без тебя; кто первый из душа вышел? Детали, Габриэль, детали. И не обижайся, мы просто выясняем. Ничего личного.       Тот как-то сразу весь подобрался, стал серьёзен и отрапортовал по-армейски чётко: — Протез я оставил в спальне; в душ пошли сразу же после, Джейн шла впереди меня; зайдя в ванную, я оглянулся — протез стоял у стены. Выходила из ванной Джейн также впереди меня, но не покидая пределов моего поля зрения. Вопрос задала сразу же. Одна с протезом не оставалась ни на секунду.       Я глубокомысленно угукнул, уже в который раз за сегодня: — Угу.       Похоже, Джемма отпадает.       Мы все трое посидели молча. Зная Северуса, наверняка он, как и я сейчас, проникался подробностями столь наглого похищения из защищённых комнат, и размышлял.       Габриэль же робко уточнил: — Так а можно чары-то? Ну… Чтоб не шебуршался? На будущее? Мы ведь найдём протез?       Я только вздохнул и кивнул на все вопросы сразу.

***

      Моя идея с исключением учеников из числа подозреваемых с помощью домовиков была обсуждена и поддержана, а исполнение доверили мне как автору. — Старший эльф Хогвартса.       Позвал я.       Когда же перед нам возник щуплый седовласый домовичок, весь какой-то воздушный и хрупкий, закутанный в тёплое пончо, первым делом я предложил преисполненному достоинства старичку присесть и спросил, как к нему можно обращаться. — Старейший.       Прошелестело существо, аккуратно усаживаясь на диван.       Ага. А Хогвартс, значит, смесь Санктум Санкторума и Храма джедаев.       Теперь на меня заинтересованно смотрели оба — человека, я имею в виду, — домовик смотрел куда-то сквозь — Не удивлюсь, если не только сквозь стены, а и вообще… — а Птичка смотрел только в тарелку, феникс просто неторопливо смаковал ужин. — Что желают узнать директора Хогвартса от Старейшего?       Тихо спросило действительно древнее создание.       Габриэль открыл было рот, посидел так несколько мгновений и закрыл, снова ничего не сказав и не спросив.       Поразительное умение сдерживать собственное любопытство.       Я заговорил, тщательно подбирая слова: — Если я поклянусь магией, что это именно я изготовил одну вещь для определённого человека…       Старейший сфокусировал-таки взгляд своих почти бесцветных глаз и чуть повернул голову в сторону Габриэля.       Тот нервно облизнул губы и осторожно кивнул, а я продолжил: — …возможно ли будет узнать, не находится ли эта вещь в чужих руках… Нет. Я неправильно выразился.       Я умолк, подбирая более подходящую формулировку.       Но ничего не понадобилось пояснять. Хрупкий эльфийский старейшина повёл пергаментно-тонким полупрозрачным ухом, как будто бы прислушиваясь к последнему маячку в моей расписной бандуре, и прошелестел: — У учеников этой вещи нет. Если истинные директора прикажут, Старейший может сказать, где сейчас находится эта вещь.       В этот раз рот Габриэля закрылся даже с различимым клацанием зубов.       Ну да, наверное нестерпимо начинающему «тайнюку» услышать словосочетание «истинные директора Хогвартса» и совсем ничего не спросить. Любопытство так и гложет небось.       Но я не собирался злоупотреблять нашей властью, поскольку понимал, что такой приказ Старейшего отнюдь не порадует. Да и теперь, точно зная, что творение моих очумелых ручек сейчас шебуршится не в одной из ученических спален, справились бы мы с возвращением пропажи и сами.       Но Северус меня опередил. Мой мудрый Ворон складно и красиво озвучил то, что не слишком связно думал в этот момент я: — Директорà не смеют нарушать Устав Хогвартса и приказывать Старейшему. Мы благодарим за оказанную помощь.       И не посчитал зазорным подняться и глубоко склонить голову перед древним эльфом. Мы с Габриэлем поспешили последовать примеру Северуса.       А бывший до этого серьёзным, глава домовиков Хогвартса осторожно соскользнул с дивана, тоненькой ручкой с просто-таки кукольными пальчиками потуже стянул у горла пончо и, крайне хитро улыбнувшись, прошелестел: — Вещь в директорском кабинете.       И исчез.

***

— Ну-с, джентльмены, что делать будем?       Спросил Северус, когда мы пришли в себя после прощальной шалости Старейшего. — Думать будем.       Ответил я, обрывая уже начавшего высказываться Габриэля. — Но?.. — Гарри верно сказал, Габи. Надо подумать.       Подтвердил Северус мою точку зрения, тоже не дав толком рта раскрыть своему коллеге-новичку. — Но?..       Никак не желал сдаваться тот, переводя сияющий энтузиазмом взгляд с меня на Северуса и обратно. — «Но» что, Габи?       Сжалился я над нашим собеседником. — Но над чем «думать»? Надо просто пойти и забрать!       Наконец облегчился высказался тот.       Северус вздохнул укоризненно и, снова усадив себе на колени осоловевшего от еды Птичку, принялся за пояснения: — Во-первых, нам нужна публичность. Значит, надо собирать преподавателей. А время уже позднее, народ не обрадуется. А во-вторых, мииистер Грюуум, вот Вы говорите «пойти». А ведь на костылях-то Вы ходите не так чтобы очень. Особенно для одноногого инвалида с пятнадцатилетним стажем. Что скажете?       Габриэль поджал губы и кивнул, признавая чужую правоту, но всё равно робко заметил: — Но что-то делать же надо. А вдруг Дамблдор ночью ногу вывезет из замка?       Вот точно надо было сжечь проклятую халупу Дамблдоров!       Мелькнула у меня мысль, но отступила под логическими доводами, которые я поспешил озвучить: — Не думаю. Живёт он в Замке, Директорскую башню считает своим домом, да и весь Хогвартс расценивает как собственную вотчину. И вся его коллекция тоже находится здесь. Я склонен считать, что у него есть тайник. Ну то есть специальный тайник для экспонатов наподобие твоей… Нашей ноги.       Северус на моём определении протеза подавился смешком. — Так-то понятно, что тайник у Дамблдора не один, но вот видится мне этакий… ммм… ну скрытый шкафчик, что ли, который он может открывать, будучи наедине с самим собой, и любоваться на особо ценные экземпляры.       При неискушённом Габриэле я уж не стал упоминать, что видел нечто подобное в каком-то детективном фильме.       А то и не в одном.       Мои собеседники глубокомысленно кивнули, очевидно представляя себе — каждый в меру своей фантазии — подобный тайник. — Так, джентльмены. Мы сейчас делаем вот что.       Северус поднялся из кресла, держа Птичку под мышкой, как простая деревенская хозяйка пойманного петуха. Смотрелось крайне забавно. А он продолжил раздавать нам инструкции: — Ты, Габи, хромай отсюда. В смысле — вали. Ну то есть иди к себе и там сиди до утра. — Ждать инструкций?       Робко уточнил тот.       Северус фыркнул и прокомментировал: — Спать ложись. Ну или снова в душ. С Джейн вместе.       Я от такого его замечания только уверился в своих выводах: он прекрасно понимал, что наши с ним свободные выходные закончились, не успев толком начаться, и мой любимый зельевар давил в себе ростки зависти к более беззаботному коллеге. — Гарри сейчас займётся изготовлением для тебя иллюзии старого протеза Грюма, «птичьей лапы». Завтра с утра ты, уже на старой ноге, пойдёшь с нами со всеми к Дамблдору разбираться. — А «со всеми» это с кем?       Уточнил я, любуясь своим полководцем Наполеоном Снейпом Первым и Единственным.       Габриэль вообще ничего не спрашивал, тот был готов исполнять высшую волю. — А со всеми — это со всеми преподавателями. Которых я сейчас, невзирая на позднее время, обойду и приглашу завтра с самого со сранья нанести визит одному любителю шебуршащихся редкостей.       Подытожил Северус.       На том и порешили.

***

      Время на самом деле было конечно позднее, но не совсем чтобы очень. Так что Северус умчался обходить школьный персонал: приглашать всех на утренник с разоблачением злодея, седого Карабаса-Барабаса. Грустный я побрёл в свою новую мастерскую, распаковываться и раскладывать инструмент, организовывать себе удобное рабочее место, чтобы за ночь закрепить на оставленном мне Габриэлем ножном браслете-артефакте иллюзию протеза-лапы. Оставив меня наедине с браслетом и стоп-кадром на моём магофоне, где в поставленном на паузу воспоминании застыла «птичья лапа», Северус ушёл в свой кабинет, договариваться с Гиппократом, чтобы тот с утра был наготове и ожидал вызова в Хогвартс.       Нам ведь нужна публичность? Нужна.       Для пущей же публичности Рита/Гризельда тоже была предупреждена, что в семь утра компания мужчин в ярких алых и совершенно невыразительных тёмно-серых мантиях будет ждать её в Министерстве магии, у крайнего справа транспортного камина.       А потом все легли спать. Кроме несчастного меня.       Бля буду, но счёт за «лапу» Гиппи выставлю. А то что ж это такое-то? Сплошная пахота без сна и отдыха. А я, между прочим, на Отдел тайн даже не работаю!

***

      В шесть утра Северус, благоухающий разнообразными парфюмерными зельями — депилирующее я в этом букете тоже различил, — с забранными в высокий, конский, хвост волосами, разбудил меня. То есть он, весь такой красивый, пришёл просто подразнить…       Тьфу! Нельзя же прям спросонок мне такое демонстрировать!       Он пришёл в мастерскую, спросить, всё ли готово, но заодно и подразнил.       Ну потому что… Ну а как ещё это понимать?! Хвост этот вот!.. За такой хвост так удобно держать и…       Ну и заодно он меня и разбудил. Потому что я нечаянно заснул прямо за столом.       Пока я отжимался и делал лёгкую зарядку… Потому что тело за несколько часов сидения, а потом и сна, в одном положении ощущалось какой-то вялой котлетой, а не молодым организмом. В общем, пока я приводил организм в чувство, а потом отмывал его же — организм, не чувство, — Северус заготовил листочек для Кубка от имени ученика Ильверморни… Вот тут-то и всплыли два важных вопроса. Один задал я. Я этот вопрос — про Барти Крауча-младшего — вчера весь день задать собирался, но то забывал, то отвлекали нас. А вот второй задал Северус.       Вот умеет же человек вопросы задавать! Такое спросит, что и не знаешь, как ответить.       Начну с простого. Вытираясь замечательным мягким полотенцем, я спросил у ожидавшего меня в дверях ванной комнаты Северуса, кто же теперь за Младшего бросит бумажку в Кубок:       Важный вопрос, между прочим! — В прошлый-то раз это Барти-младший сделал. А теперь кто?       Над моим «важным» вопросом он даже смеяться не стал. Не счёл достойным. Просто посмотрел, словно на котёнка.       Не! На щенка! Вот он на меня в точности так смотрел, когда я оборотнем-щенком у него в Паучьем тупике… Или в тупике Прядильщиков? Ну в общем, когда я манку на молоке жрал, по пояс в тарелку забравшись.       Да, мой любимый зельевар смотрел на меня со смесью умиления и брезгливой жалости. Но умиления было всё-таки больше.       Кажется. Надеюсь. — Гарри, артефактор ты мой рукастый. — Да, я такой.       Поиграл я бровями, нарочито медленными движениями проводя полотенцем по шее, по груди, ниже… ниже…       Старания мои не были оценены: Северус просто хмыкнул и отвернулся. Вот просто взял и отвернулся.       Ну как так-то? — Через полчаса нам надо встречать у гаргульи дружный коллектив Хогвартса. А там и представительница прессы с силовой поддержкой подтянется.       Напомнил он. — Точно.       Я вздохнул и принялся вытираться шустрее: — Так что там по моему вопросу, Сев? — Да ничего! Сам и бросишь бумажку. Я брошу за француженку, МакДуган — сам за себя, а ты — за Младшего. В чём вообще вопрос-то был? Он мог бы и сам, кстати, бросить. Годиков-то ему явно побольше семнадцати будет. — А и действительно. Что-то я ступил. Просто каша уже в голове из настоящего, прошлого и книжных сведений. Привык помнить, что для имени Гарри Поттера в Кубке Огня необходим Барти-младший. Вот и…       Признал я и пояснил: — Я просто думал, что не стоит Младшему самому имя бросать. Он ведь не слишком-то силён сейчас. Опасался, что не его Кубок выберет.       Северус усмехнулся и подхватил: — Ага. И ты совсем забыл, что от школы «своей» Младший один участвует. — «Забыл».       Признал я. Бросил полотенце в корзину для прачечной и спросил, пристраиваясь над раковиной чистить зубы: — Ну ладно. Мой вопрос мы порешали. А у тебя какой был? — Да уж поумнее твоего.       Беззлобно огрызнулся Северус, вытирая с шеи капли воды, которой я шутя брызнул в него.       Ну не даёт мне покоя этот его хвост! Так руки и чешутся… — Ну и какой?       Ухмыльнулся я, гордый своей детской проделкой. — Ну и такой! Что на листочке-то кроме школы писать? Как Младшего зовут теперь? — Так Гарри Джеээ…       Уверенно начал я и осёкся, прикусив зубную щётку вместе с языком: — Пьять. Тфу.       Северус ехидно покосился на меня и протянул стаканчик с зельем для полоскания: — Ну? Как тебе мой вопрос?       Я поиграл бровями и покорчил рожи, пока рот был занят зельем, сплюнул и признал: — Охуенен. Как и его автор с новой причёской.       Северус оценивающе глянул на себя в зеркало, согласно кивнул и пошёл в гардеробную, громко поинтересовавшись, словно между делом: — И что делать будем?       Валить и трахать, Сев, валить и трахать. С таким хвостом — без вариантов! — Я не знаю. Спросим Младшего? Типа, если можно выбрать, так почему нет?       Раздумывал вслух я, идя за ним следом и не отводя глаз от тяжело раскачивающегося при ходьбе хвоста блестящих тяжёлых волос. Руки так и чесались ухватиться. — А «можно выбрать»? Ты уверен?       Донёсся до меня его голос из недр ряда одинаковых белых рубашек, висевших на штанге. — Я не знаю…       Пробормотал я, с трудом стряхивая с себя мечтательность и хватая из ящика комода первые попавшиеся трусы. — Фраза дня.       Сострил Северус, уже надевавший рубашку. — Похоже.       Признал я, торопливо натягивая простые чёрные брюки. — Позвони Гиппократу.       Посоветовал он мне, заправляя рубашку в брюки и застёгивая пуговицу на ширинке. — И чё?       Глуповато спросил я, отгоняя воспоминания о вчерашнем вечере и одних точно таких же брюках. — И то! Гиппократ тебе скажет, меняется ли имя усыновляемого через кровный ритуал. И если меняется, то фиксируется ли где-нибудь. А если имя усыновлённого не меняется само, то можно ли поменять. Потому что, как я понимаю, ни ты, ни Младший не горите желанием иметь хоть какое-то отношение к роду Поттер вообще и к Джеймсу Поттеру в частности. Так? — Сев! Ты такой… — Умный. Я знаю.       Перебил он меня, повязывая шейный платок каким-то особенным узлом. Так, что шоколадная с тонким золотистым узором ткань прикрыла шею почти до мочек ушей, пряча устроенное мной вчера безобразие.       Я засмотрелся было опять, но сделал над собой усилие и вернулся к теме разговора:       Почти «к теме». — Нет! То есть да, но не только! Ты ещё и такой внимательный! Такой чуткий!       Он закатил глаза, но было понятно, что мои безыскусные, но искренние комплименты не оставили его равнодушным. Об этом же говорило и нежелание Северуса скрыть засосы чарами. — Так. Надо срочно сказать Младшему, чтобы подумал над именем. Ой, нет! Сначала позвонить Гиппи!       И вдевшись в повседневный чёрный камзол, я с носками наперевес понёсся в мастерскую, за лежавшим там на столе магофоном.       Ну и за половинкой кандалов для Габи. Не забыть бы!       И крикнул на бегу: — Но причёску ты смени! Нехрен…       Нехрен им всем на моё пялиться! — Ну то есть нам ведь не нужно лишнее внимание!       

***

      Столь сумбурно начавшийся день так же и продолжился.       Добравшись вчетвером до охранявшей винтовой эскалатор гаргульи, мы застали там неорганизованное сборище, больше всего напоминавшее многодетную мать-цыганку с кучей разновозрастных ребятишек. В роли матери возвышался ошалело-пришибленный Хагрид. А самыми колоритными «детишками» выглядели: «малютка» Филиус Флитвик и «девица на выданье» Сивилла Трелони. Последняя — исключительно благодаря сотне браслетов и шали с кистями. Минерва МакГонагалл отсутствовала по вполне понятной причине. Ей никто не сообщил. По, опять же, вполне понятной причине.       Нового ежедневного пароля никто не знал. Рановато для этого ещё было. По заведённому Дамблдором нелепому обычаю за завтраком он лично сообщал коллегам пароль от своего кабинета на день. Но нетрудно было предположить, что нам это отнюдь не помешало войти. Северус незаметно кивнул гаргулье, и каменная стражница с каким-то особенно ехидным и мерзким скрежетом отъехала в сторону, освобождая проход нашей делегации. Никто внимания на неожиданной сговорчивости неживой привратницы не заострил. Народ просто всем скопом ломанулся вверх, по всей видимости желая поскорее насладиться очередным предполагаемым разносом нелюбимого и неуважаемого руководства. В памяти у всех ещё свежи были воспоминания о совсем недавнем педсовете и продолжения цирка хотелось неимоверно. Стоило постараться не разочаровать наших с Северусом будущих подчинённых.

***

      В кабинете разразился сущий бедлам. Ошарашенный таким табором совершенно нежданных гостей Дамблдор встретил нас в полнейшем ахуе в алом байковом халате и длинном белоснежном ночном колпаке с кисточкой. Свежеобретённая борода также была упрятана в белоснежный же длинный чехол, с такой же кисточкой на конце. — Стильно.       Ёмко оценила наряд благообразного старца уже — Или «ещё»? — нетрезвая Трелони, икнула — я уже привычно задержал дыхание — и не постеснялась выяснить, не отходя, как говорится, от кассы: — Руби, а у тебя такой презервативчик есть? — Дык ить нет. Ужо я по старинке, косу плету, значицца.       Признался Хагрид, стеснительно отворачиваясь от такого интимного зрелища, каковое сейчас представлял из себя не проснувшийся толком старец.       Я тоже не счёл нужным сдерживать своё сомнительное чувство юмора. Подойдя к Дамблдору почти вплотную, чем заставил того заметно напрячься, я пощупал — аккуратно, двумя пальцами — чехол на бороде. Кивнул сам себе, скорчив глубокомысленную рожу. Потом заглянул тому за плечо — роста мы были одинакового, — словно бы оценивая длину колпака, и, понимающе подмигнув, спросил громко: — По акции брали? Два по цене одного?       Дамблдор отшатнулся от меня под старательно сдавливаемые смешки окружающих, торопливо сорвал колпак и чехол, уселся за стол и состроил из себя ничего не понимающего, но готового внимать гласу народа даже в такую рань.       Всё расселись, а я сосредоточился, пытаясь уловить ультразвуковой сигнал маячка. Тот призывно попискивал откуда-то сверху.       Даже не буду задумываться над тем, что могли ночью делать в одной комнате старый клептоман и его вожделенная свеженькая добыча. НЕ БУДУ, я сказал!       Я встретился взглядом с Габриэлем и чуть кивнул, давая тому сигнал действовать согласно только что полученным по пути сюда инструкциям.       Дальше для нашего квартета всё было предсказуемо. Габриэль/Аластор коротко объяснил всем собравшимся суть сборища. Действительно коротко: мол, Дамблдор просил, он не дал, тот настаивал, а он сопротивлялся… — И тогда один «старый друг», видимо, наплевал на мнение другого «старого друга». Да, Альбус?       Печально поинтересовался «Грюм» и объявил о пропаже. И потребовал вернуть протез.       Свидетели возмутились и поддержали пострадавшего. Дамблдор начал фальшиво…       Ну лично на мой вкус «фальшиво», но он для меня весь фальшивый, так что это не показатель. Может, и ничего, артистично, может, было.       Так вот, Дамблдор начал фальшиво удивляться, возмущаться и отнекиваться. «Грюм» же, поняв, что признаваться тот — Естественно! — не собирается, не слушая возражений «старого друга», швырнул порох в камин и свалил. Присутствовавшие запереглядывались, но толком обеспокоиться не успели.

***

      Спустя меньше минуты взыскующий правосудия нарисовался снова, но уже в сопровождении авроров. Поддельных. Тех самых, что караулили в Мунго настоящего Грюма, я их узнал. Затем из зелёного пламени пафосно вышагнул Гиппократ в пугательной мантии и следом за начальством — трое его подчинённых в той же комплектации. То есть в тёмно-пепельных балахонах, скрывавших и обувь носящих — Или можно смело говорить «носителей»? — и кисти рук. И с непроглядным нèчто, перманентно клубящимся под капюшонами. Последней из камина бодрой козочкой выпрыгнула Рита/Гризельда, чем вызвала у меня определённую зависть.       Так скакать в её-то возрасте. Тут поневоле позавидуешь. — Ну зачем же, Аластор?       Укоризненно вздохнул Дамблдор.       И вот тут, по достижении той самой нужной нам публичности, операция по дискредитации «Великого Светлого» вошла в заключительную фазу. — А я сейчас объясню «зачем».       Угрожающе ответил «Аластор».       И тут впервые прозвучало некрасивое и очень грубое слово «украл». Потом, ясное дело, последовали возмущения публики, протесты обвиняемого и тяжёлое многозначительное молчание официальных лиц. Ну и вспышки колдокамеры. — У Вас имеются доказательства?       Строго прозвучал слегка изменённый голос Гиппократа из-под совсем не того капюшона, под которым — как я считал — скрывался мой приятель. — Ну какие могут быть доказательства, если я ничего не крал?       Разочарованно покачал головой Дамблдор.       Но псевдо-Грюм не обратил внимания на эти слова, равно как и на показное разочарование в нём «старого друга» и гордо выдал: — Даже лучше, мистер?.. — Браунинг.       Представился кодовым, очевидно, именем Гиппократ. — Мне, мистер Браунинг, точно известно место, где спрятано украденное у меня артефактное ортопедическое приспособление. — Аластор…       Трагично прошептал Дамблдор и укорил: — …а я ведь поверил тебе, когда ты сказал, что излечился от своей мании преследования.       Ах ты, сука манипулятивная! Вот это ход! Хочешь, значит, паранойю против своего «друга» параноика использовать?! Хитро. Ловко. А быстро как сообразил! — Кто-нибудь может подтвердить Ваши слова, мистер Грюм?       Вернул всех к теме данного сборища бесстрастный голос Гиппократа. — Мистер Тодд?       Обратился ко мне «Грюм».       И тут настали мои пятнадцать минут славы. И я не подвёл: — Я подтверждаю, что украденная вещь находится в непосредственной близости. Я бы сказал — в спальне мистера Дамблдора. Если этажом выше расположена его спальня.       Все лица и капюшоны уставились на сцепившего пальцы в замок Дамблдора. — Это так?       Уточнил Гиппократ. — Я не могу знать, я ничего не крал…       Зажурчал было Дамблдор, но…       Не на того напал!       Гиппократ, по-прежнему совершенно равнодушно, перебил говорливого старца: — Ваша спальня над этим кабинетом? Это так? — Я не понимаю, почему вы здесь? Даже если расследуется пропажа, зачем здесь представители Отдела тайн?       Перешёл в наступление Дамблдор.       Но это не помогло. Один из поддельных авроров точно таким же равнодушным тоном… — Я не пойму, это у них общая профессиональная фишка, что ли, в Отделе тайн? Говорить так, словно им всё пофиг? — В общем, ряженый аврор с каким-то значком на мантии пояснил: — Для расследования пропажи здесь присутствую я, старший аврор Ронни Барретт, и вверенная мне пятёрка. Невыразимцы сопровождают нас потому, что отставной аврор Грюм заявил, что речь идёт о краже сложного артефакта. Дабы исключить возможность фальсификации и порчи, а так же нецелевого использования украденного, представителей Аврората сопровождают эксперты.       Всё было произнесено так негромко и спокойно, будто говоривший совсем не был заинтересован в разворачивавшемся перед нами свержении авторитета всея магической Британии. На имени и фамилии аврора у меня что-то шевельнулось на задворках памяти — и Рон Уизли тут был совсем ни при чём — но… Безрезультатно. — Как же быстро всё организовалось. И эксперты нашлись.       Ехидно процедил начинающий явственно злиться Дамблдор, непонятно на что намекая. — Заявление от отставного аврора Грюма было принято вчера, второго сентября одна тысяча девятьсот девяносто четвёртого года в двадцать три часа семь минут. Тремя минутами позднее обнаружения факта взлома его преподавательских покоев и кражи артефакта. Так что временем на организацию процесса поисков мы располагали.       Всё так же бесстрастно ввёл в курс всех этот Барретт.       Вот что значит — люди привыкшие к бюрократии! На каждый вопрос — точный ответ. Браво, Гиппи. Так его, эту вошь бородатую! А то ишь! Взялся он тут вопросики задавать! Здесь вопросы задаю я! Ну то есть не я, а… Ну короче, понятно. — Аластор.       Опять укоризненно покачал головой Дамблдор, но во взгляде уже читалась не укоризна, а как минимум раздражение. — Повторю свой вопрос: Ваша спальня расположена над этим кабинетом, мистер Дамблдор?       Пофигистично спросил вроде как старший аврор Барретт.       Но вполне возможно, что и невыразимец Пупкин. — Да. Но там не прибрано, вы должны понимать, что я был разбужен в неприлично ранний час и не…       Барретт даже не стал извиняться за то, что перебил снова попытавшегося увести беседу в сторону Дамблдора, а сразу обратился ко мне: — Мистер Тодд, Вы по-прежнему утверждаете, что артефакт в означенном помещении? — Я прямо сейчас слышу сигнал маячка. Я даже мог бы призвать своё изделие, но, как я понимаю, аврорам и джентльменам из Отдела тайн нужно видеть ненарушенную картину преступного деяния?       Сорвался я на высокопарность, поддавшись общей торжественности момента и своему желанию подгадить «опекуну». — Благодарю за понимание и сдержанность.       Похвалил меня Барретт и встал: — Смит, Вессон, Глок, вы остаётесь здесь. Следите за порядком.       Начал он раздавать распоряжения подчинённым под скрип медленно проворачивающихся у меня в мозгах шестерёнок. — Люгер и Кольт идут со мной.       На этой фразе «старшего аврора» ранее успешно притворявшийся непоколебимым Дамблдор заметно вздрогнул. И ещё сильнее тот занервничал, услышав следующий диалог Барретта и Гиппократа, ранее стоявшего скромно в задних рядах, а теперь — не иначе каким-то незаметным чудом — переместившегося вперёд. — Мистер Браунинг?       Обратился Барретт к моему приятелю. — Я поднимусь с Вами. Маузер, Вальтер, — со мной. Наган, дожидаетесь здесь.       Ответил тот и, шагнув к камину, сотворил какой-то непонятный жест кистями обеих рук одновременно, после чего что-то щёлкнуло, звякнуло, и из камина на ковёр порывом сквозняка выплюнуло щепотку пепла.       Замуровали.       Сделал вывод я и краем уха зацепил очень любопытный диалог Филча и мадам Пинс, всё это время скромно простоявших у двери: — Аргус, а что, мальчики — иностранцы?       Удивилась библиотекарша звучным «фамилиям» ненастоящих представителей Аврората и настоящих — Отдела тайн. — Ага, Ирма. В основном американцы.       Ухмыляясь, подтвердил завхоз. — Да что ты? Небось из МАКУСА. А я думала половина наши, а половина немчура.       Не слишком вежливо охарактеризовала мадам Пинс якобы приезжих.       Филч на это ухмыльнулся и вовсе пакостливо: — Да неее. Наших тут и нет. Смит и Вессон, Кольт да Барретт тот же — это американцы. Наган — бельгиец. Брауниг и тот, и другой, считай. Глок с Люгером из Австрии. А немцев всего-то двое: Маузер и Вальтер.       Шокированная мадам Пинс залюбовалась своим кавалером и отвесила тому весьма сомнительный комплимент: — Аргус! А Вы, оказывается, разбираетесь в чём-то, кроме моющих средств. Например, кто есть кто в наших силовых ведомствах. Ни за что бы не подумала!       Ага. Я вот тоже «ни за что бы не подумал». Интересно, откуда у завхоза-сквиба такие знания в голове? Хобби? Или маггловская охота? Хотя с пистолетами много не наохотишься… На животных, я имею в виду.       Тут Барретт и до меня добрался: — Мистер Тодд, мисс Скитер, прошу подняться с нами. Леди и джентльмены, выделите троих понятых… — Я!!!       Раздалось дружным хором — куда там вчерашним хористам, этим даже репетиция не понадобилась — от профессора Спраут, мадам Помфри и профессора Вектор.       Ну… Логично. Самые уважаемые. К ним не подкопаешься: не полувеликаны и не полугоблины; не бывшие «Пожиратели» и не пьяницы; не просто тренера по полётам и не абы кто. Профессура и колдомедик. Уважаемые дамы в возрасте. Логично.       Процессия потянулась к кованой винтовой лестнице, что вела на второй ярус кабинета, заставленный книжными шкафами, наполненными такой же белибердой, что и стоявшие внизу, а оттуда — ещё выше. Очевидно, в означенную спальню.       Дамблдор скрипнул зубами.

***

      Пока поднимались — дамы шли последними, лесенка-то была ажурная — я негромко проговорил, склонившись к Гиппократу, шуршавшему своей совершенно невыразительной серой мантией позади меня: — Если мой дядюшка Гиппи сам умудрился стать оружейным бароном, с меня пузырь. — Два. Сам придумал!       Ответил мне шедший, как оказалось, впереди меня Гиппократ, точно так же склоняясь ко мне.       Да как так-то?! Они что, из мантии в мантию аппарировать могут?       

***

      А в спальне нас ждало…       Да ничего особенного нас там не ждало. Обычный бытовой беспорядок: разворошённая по утреннему времени постель; висящая на резном изножье кровати тёплая кофта; вязаные носки и роскошный кальян на коврике перед кроватью; резиновая грелка на тумбочке и там же — маггловский дамский роман с грудастой красоткой в объятиях жиголо на мягкой обложке.       Неожиданно и контрастно.       Если носки с грелкой, а кальян с бабами попарно у меня в голове стыковались неплохо, то сочетание первой пары со второй шло с натугой. — Мистер Тодд?       Отвлёк меня Браунинг/Сметвик от разглядывания интерьера. — А?.. А! Сигнал идёт оттуда.       Я указал на высокое резное изголовье кровати, поделённое на две маленьких боковых и побольшую центральную секции. Не знаю, как магам, а вот мне, имевшему богатый опыт просмотра детективов, было абсолютно прозрачно: тайник в центральной секции изголовья, за декоративным элементом. Так и оказалось. То ли Маузер, то ли Вальтер поколдовал немножко — в переносном смысле, — и раздался щелчок. Большой резной медальон отпрыгнул в сторону, открывая нашим взглядам уютную нишу, где… Нет, внутри тайника не было ничего такого: никакой чернухи, никаких страшных извращений, нет. В оббитой изнутри чёрным бархатом нише стояли две золотые подставки по типу тех, что в магазинах держат пластиковые ноги в чулках. В одной подставке — побольше — красовалась моя готик-гжель-нога с элементами стимпанка, а во второй… — Ой.       Сказала декан Спраут. — И как только не стыдно!       Восхитилась мадам Помфри. — А за такое в Азкабан сажают?       Поинтересовалась у всех сразу профессор Вектор. — Блядь! Вот… вот блядь!       Только и смог сказать я, когда увидел экспонат во второй подставке.       Хотя нет. Вру.       Увидел я всё и сразу, конечно же. Просто информация, полученная от глаз, слишком долго осмысливалась мозгом. Вначале я не мог осознать, а потом не мог подобрать слова. И так и не подобрал, судя по высказанному. Как раз потому, что не мог осознать. Мог только стоять и матюгаться. — Мы поняли, мистер Тодд, что Вас что-то очень зацепило. Не поясните?       Пофигистично спросил Гиппократ, тем не менее подойдя ко мне и зацепив меня за локоть, словно бы удерживая от необдуманных действий. Но это было лишним. Не рванул бы я к этой нише и не стал бы хватать там содержавшееся. Просто меня шокировало понимание собственной…       Не знаю, как это в слова облечь. Вот только одно на ум и приходит: вот блядь!       Повторюсь — ничего страшного в тайнике не было: никакой грязи, никаких извращений.       Да и что взять с клептоманов? Это ж не некрофилы какие-нибудь и не эксгибиционисты. Даже не копрофаги. Просто… Ну как можно быть таким… таким… Полоротым таким? И это я говорю не о Дамблдоре. Это я — о себе.       На второй подставке в нише блестела и бликовала, щедро делясь с нами радужными отблесками, моя прелесть. Как я лишился своего чудесного пёрышка, когда, при каких обстоятельствах… Я тупо не знал!       Ну лох же! Чистой воды лох!       Над моим плечом тихо щёлкнул затвор фотокамеры.

***

      Дальше было почти неинтересно. «Прытко Пишущее Перо» писало протокол. Меня опросили, но я даже предположить не мог, где и как лишился пера. Так что пользы с меня было мало. «Риту» попросили наделать кучу фотографий и в самое ближайшее время снабдить ими Аврорат. Как эта просьба сочеталась с ненастоящими аврорами, и как Гиппократ будет это всё разруливать, я не представлял.       Но оно мне и не надо. Это внутренняя кухня Отделов Министерства, и не мне туда лезть.       Невыразимцы разблокировали камин и увели Дамблдора, милостиво позволив тому нарядиться. С момента обнаружения нами гжель-ноги и пёрышка, тот не проронил ни словечка. Коллектив Хогвартса в совершенно подавленном состоянии одной дружной толпой выдвинулся в Большой зал на завтрак, и только Габриэль/Аластор пошёл к себе, «надевать» протез, который ему милостиво оставили, не став конфисковывать в качестве вещественного доказательства кражи. Обсуждать ничего не хотелось. Дело было сделано, оставалось только ждать очередной «Ритиной» статьи.       На душе у меня было неспокойно и как-то неприятно. Так всегда бывает, когда понимаешь, что тобой воспользовались. А мной мало того что воспользовались, так я ещё об этом и не догадался.       Когда он спёр перо? И как? Хотя с «как» тут попроще.       Я ведь даже не защитил свой бывший Паркер от чар призыва. Как сляпал «на коленке», так и относился к тому несерьёзно. Это же не артефакт никакой был, просто трансфигурированная ручка.       Чего ж теперь удивляюсь? Короче, лох я. Лох!       Конечно, так или иначе, цели, ради которой пёрышко и было создано, я добился — так раздразнил Дамблдора, что тот и сдержаться не смог. Но даже понимая, что цель была достигнута, ощущал я себя не очень. Ругал, что был непредусмотрителен и рассеян. Да и вот это чувство, когда у тебя что-то украли… Мне кажется, оно в чём-то сродни изнасилованию. Грубому вторжению в твоё личное и тому самому использованию без согласия.       После завтрака я лёг досыпать, надеясь на лягушачью мудрость: утро вечера мудренее. Северус поддерживал меня молча: с разговорами не лез, уложил спать и ушёл к Барти.

***

      Проснулся я после обеда. Первым, что нам предстояло сделать, был выбор Младшим нового имени. Вторым пунктом в списке дел на сегодня — на сегодняшнюю ночь — был заброс листочков с именами француженки и неизвестного пока что Тодда-Поттера в Кубок. Выяснилось, что имя нужно было выбрать сразу после ритуала. Усыновляющий должен был произнести новое имя усыновляемого, и то зафиксировалось бы в документах магией ритуала. Наши же документы до сих пор болтались незаполненными. Всё это сообщил мне Гиппократ ещё тогда, когда я позвонил ему перед нашим совместным утренним визитом к Дамблдору.       Ну что тут скажешь? Надо начинать изучать ритуалистику. А то в следующий раз можно куда сильнее налажать.       Оправдывало нас только тотальное незнание.       Ну и немножко — моё состояние после ритуала.       Тем не менее Младший действительно очень обрадовался. Думал тот недолго. Прокравшись к нам перед самым отбоем, выдал с порога: — Харрисон Александр Тодд-Поттер. — Угу.       Оценил я и, подумав, уточнил: — А «Харрисон» — это чтобы было похоже на «Гарри»? — Ну да, но не только. Харри сон.       Пояснил Младший, и я подумал, что в последнее время становлюсь слишком сентиментальным и вообще…       Старею, что ли? Опять слёзы… И мне его обнимать? Или кукле объятья не нужны? Что вообще в такие моменты делать полагается?       Но Северус всё решил за меня. Он сгрёб одной рукой меня, другой — Младшего и прижал нас к себе и друг к другу. Заметил тихо: — Александр — очень… Величественно. Впечатляюще. Красиво получилось.       А я пробубнил, втихаря стараясь вытереть повлажневшие глаза об его мантию: — Спасибо.       Младший тоже как-то подозрительно хрипло ответил из района Северусовой подмышки: — Я рад, что вам понравилось.       Чуть успокоившись, я обнял их обоих, а несколько секунд спустя ощутил на спине руку Младшего. Постояв так ещё немного, прочувствовав, что называется, момент, я глубоко вздохнул и спросил риторически: — Ну что? Пошли писàть?       Младший отлип от нас, незаметно — как сам посчитал — вытер глаза и поддержал меня: — Пошли.       Мы направились к письменному столу и я, стараясь делать это аккуратно и неузнаваемо, начал выписывать на листочке новое имя Младшего. Так увлёкся, что не заметил, как ко мне подошёл Северус. Поэтому, когда он рявкнул на меня: — Вот и что же ты, по-твоему, делаешь?       Тут у меня опять сработала та старая привычка, благодаря которой ещё на первом моём курсе тролль едва не шлёпнулся на голову тому же Северусу. Напуганный я резко спрятал руки за спину. Ну и выпрямился, конечно же. А ещё и от стола отшагнул, врезавшись ему, стоявшему позади, в грудь и сшибив с ног.       Пока подняли Северуса, пока отсмеялись, а уж только после я принялся выяснять: — Ну и что я опять не так сделал?       Мой мудрый Ворон закатил глаза и разложил всё по полочкам: — Ну во-первых, не помешало бы сначала закрепить имя официально. — Ну хорошо. Не вижу проблемы. Сейчас и закрепим.       Я пожал плечами и уже открыл было рот для произнесения ритуальной формулы, сообщённой мне Гиппократом, как Северус просто закрыл мне рот ладонью: — Вот… вот же торопыга бестолковый! Куда спешишь?       Я лизнул его ладонь, он отдёрнул руку, вытер об моё же плечо и показал мне кулак: — Помолчи и послушай! — Молчу, молчу.       Согласился я под смешки Младшего. — Прежде чем закреплять имя, послушай умного человека. Подумайте оба вот над чем: этим именем Младший будет пользоваться после… Ну после всего. Когда уже будет человеком. Так?       Мы оба согласно кивнули. — А раз «так», то тогда зачем там «Поттер»? Ведь неужто это никому не покажется странным? — Точно!       Воскликнул Младший, звонко хлопая себя по лбу, пока я в очередной раз ругал себя. — А раз «точно», то новое имя должно возникнуть только вместе с новым человеком. Вот когда будет в роду Тодд настоящий мальчик Харрисон Александр, вот тогда и должны будут люди узнать его имя. Не раньше!       Подытожил Северус. — Ага…       Задумчиво протянул Младший, а я и задумываться не стал, а сразу спросил у более авторитетных товарищей: — Ну да. Но… А как, Сев?       Он опять закатил глаза и покачал головой: — Балбес ты мой. Ты же только что невидимыми чернилами название школы писал. Что же мешает повторить всё то же самое с именем? — Да так-то ничто не мешает, но… А ты уверен, что нам нужны все эти сложности?       Слегка усомнился я, на Северус быстро убедил меня в его правоте: — Уверен — нужны. Чтобы максимально разграничить тебя и Младшего. Чтобы контракт с Кубком закрепился именно на Харрисоне Александре Тодде, который и примет участие в Турнире. Чтобы ваша с Дамблдором связь опекун/опекаемый никакого отношения к нему не имела. — Ну так-то… Логично, конечно.       Признал я и уточнил: — То есть невидимыми чернилами я пишу: «Харрисон Александр Тодд. Ильверморни». А простыми пишу: «Гарри Джеймс Поттер»… Не писать «Хогвартс»?       Северус подумал и одобрил: — Не пиши. На фиг. Вдруг что…       Написав всё как положено, я обратился к Младшему: — Так, ну а теперь надо официально тебя назвать по-новому. Итак, объявляю тебя моим сыном и даю тебе имя — Харрисон Александр Тодд.       Гром над нами не грянул, молния не сверкнула, но мне показалось, что на сердце как-то потеплело.       Ну или просто показалось.       Смущённый Младший предложил неуверенно: — Пойдём «сдаваться», что ли?       И мы пошли.

***

      Но не сразу. Потому что было ещё рано для бросания бумажек с именами именно тем составом, которым нам нужно было это сделать. Так что сначала мы дождались Адама МакДугана, выбравшего местом своего проживания «Слизерин».       Естественно!       Когда он аккуратно постучался в дверь покоев слизеринского декана — а по факту директорских, — мы поприветствовали друг друга вполне мирно и все устроились поболтать. Прежние конфликты потеряли остроту, затёрлись, что было и немудрено с таким-то круговоротом событий, так что удовольствие от общения получили все — Я уверен! — и даже Северус. Мы снова расположились в столь популярном в эти сутки кабинете, у камина: Северус и я — на диване рядышком, а новоиспечённый Харрисон Александр и гость заграничный кровососущий Адам сидели в креслах напротив. Сначала строили полушутливые планы на будущее. Потом перешли к конкретике и поставили Адама перед фактом, что нам надо бы уже побыстрее извлекать из Нурменгарда Грин-де-Вальда. Потому как сведений у нас из самых разных источников накопилась тьма тьмущая, а проверка их объективности упёрлась в единственного живого свидетеля всего-всего. В Геллерта Грин-де-Вальда. — Нам без него никак, Адам, понимаешь?       Подвёл итог Младший, который на правах вроде как почти приятеля — после встречи в Барселоне и совместного выигрыша — в основном и вёл беседу с древним вампиром. — Ну почему «никак»? Можно ещё отловить Дамблдора и запытать. Ну или обеспечить ему пару часиков с тем чудесным приборчиком и тем восхитительным зельицем, что твои папочки измыслили.       Усмехнулся Адам, блеснув красным глазом. — Ой, вот давайте вы дождётесь церемонии отбора участников Турнира!       Возмутился я, намекая Младшему на очень ожидаемый мной и Северусом уже спланированный конфликт интересов нас двоих и Дамблдора. — Ага. А потом сможете попробовать, разрешит ли кто-нибудь вам применить детектор лжи к целому председателю МКМ и председателю Визенгамота.       Поддержал меня мой любимый зельевар. — Ладно-ладно, уговорили. Грин-де-Вальд, так Грин-де-Вальд. Обещаю, выберу время, постараюсь как можно скорее, но в любом случае — до первого этапа Турнира. Посмотрю, что можно будет сделать. Если будет хотя бы один шанс из ста вытащить его из Нурменгарда и доставить к вам — пусть не слишком здоровым, но хотя бы живым — то я это сделаю. Но в благодарность Северус пообещает больше меня не травить.       Вскинул Адам указательный палец и требовательно уставился на Северуса. — А ты, комар-переросток, пообещаешь никогда не пытаться подкатывать к Гарри.       Точно так же уставился Северус на Адама. — Легко! Я ж не дурак заниматься абсолютно бесполезным делом.       Ухмыльнулся вампир. — Сев, ты продешевил! Адам! Ты пообещаешь не подкатывать к ученикам.       Выдвинул я новые условия. — Да запросто!       Легко согласился он. — Ни к каким. Ни к ученикам Хогвартса, ни к ученикам других школ.       Уточнил я, а Адам протянул задумчиво: — Лааадно. — Никогда.       Припечатал я. — Ну… ну ладно-ладно. Не особенно-то и хотелось.       Слегка обиженно высказался Адам, но тут же самодовольно пошутил: — Я понял, ты считаешь меня таким горячим, что меня можно разрешить только с восемнадцати.       Северус закатил глаза: — Гарри, он безнадёжен.       Я был согласен. — Хватит меня ругать, лучше посмотрите, что я вам привёз.       И Адам выложил на столик небольшую книжку, которая, покинув руки вампира, начала плавно увеличиваться в размерах. — Изучайте, практикуйте. Ну если сможете.       Не преминул он ухмыльнуться напоследок.       Книга, достигнув размеров три на два фута и толщины в шесть дюймов, не меньше, расти перестала и лежала на столике бесстыже посверкивая золотом латинских слов на обложке. Очевидно заметив печаль в моих глазах, Адам хохотнул, но вынул из кармана ещё одну книжицу, не настолько гигантскую, но тоже не маленькую и не тоненькую. Водрузил ту поверх древнего талмуда и приглашающе повёл изящной кистью: — Пожалуйста. — Словарь?       Грустно сострил я.       Адам снова довольно рассмеялся: — Бери выше! Перевод. Пользуйтесь и помните мою доброту.       Северус хмыкнул и недоверчиво протянул: — Так уж и «перевод»? — Ну а то! — Так уж и верный?       Но тут Адам — за что я даже испытал к нему прилив благодарности — поднял руку и поклялся своей магией, что перевод настолько верен, насколько он знает латынь. Знания его, понятное дело, глупо было бы подвергать сомнению, потому как Адам МакДуган на этой самой латыни несколько сотен лет каждый день разговаривал и был свидетелем тому, как менялся язык. После произнесения клятвы, светляк «Люмоса» без проблем зажёгся на ладони вампира, что и избавило нас с Северусом от последних остатков недоверия. — Это нам за марионетку предоплата?       Уточнил я. — Ну как бы да.       Кивнул Адам, явно не совсем понимая, к чему я затеял все эти счёты. — А что мы тебе за Грин-де-Вальда будем должны?       Мне же хотелось заранее выяснить глубину долговой ямы, в которую мы сейчас себя загоняли.       Но он пожал плечами и буркнул: — Да ничего. — Это как так?       Тут же заинтересовался практичный и экономный Северус. — Да вот так.       Мне показалось, или он и правда смутился? Адам, не Северус. — С вами интересно. А мне так скучно бывает… Ну и папа опять же тут, рядышком. Я бы, может, преподавать тут мог. Историю, например.       Почти мечтательно протянул Адам.       Мы помолчали, потом я хлопнул в ладоши и встал: — Так, господа заговорщики. Пора.       И тут наши часы пробили два.       И вот тогда мы и пошли бросать записочки. Но не сразу. Сначала Адам идеальным каллиграфическим почерком вывел на кусочке пергамента: «Адам XIV МакДуган». И подписал невидимыми: «Махутокоро». Дело было сделано. — Ууу, бля… Ты прям как Людовик Четырнадцатый.       То ли позавидовал, то ли посмеялся — сам не понял — я над вампиром. — Так а что делать-то? Адам же я. И все мои личины тоже. Ну чтобы не путаться. И так-то на троих жить тяжко, а если ещё и три имени запоминать…       Пожаловался он. — Ну да, ну да… Но красивенько, чё сказать.       Признал я, и Северус с Младшим покивали, соглашаясь.       И вот теперь мы пошли бросать записочки с именами.

***

      Кубок Огня, как и было обещано, гордо возвышался на подставке посреди холла перед дверьми Большого зала. Высокие полупрозрачные языки голубого магического пламени трепетали над артефактной чашей, заставляли тени танцевать и метаться по стенам и высокому потолку, придавая холлу вид зловещий и таинственный. Углы обширного помещения были скрыты мешаниной отсветов и сумрака. Мы столпились у проведённой Дамблдором возрастной черты.       Чтобы не потерять друг друга, по коридорам Замка мы шли, держась за руки, словно дети малые или лучшие друзья — а, скорее, и то, и другое, — отчего всю дорогу кто-нибудь из нас нет-нет да и начинал давиться смехом — ну кроме Северуса, ясное дело, — благо «Купол тишины» мы тоже не забыли применить.       Конечно, можно было бы опять попросить Замок сделать нас невидимыми, но… Было стыдно дёргать эльфов по такой мелочи после столь грандиозной помощи в поисках протеза — это раз. А два — от кого нам было прятаться? Мы с Северусом — взрослые люди, официальные лица.       Даже я уже и взрослый, и официальный, и даже официально взрослый. А уж лицо какое! Целый лорд, мастер, член Визенгамота, представитель попечительского совета школы. Ну не убьёт же нас Дамблдор, встретив ночью в коридоре? Тем более ему не до нас точно.       В общем, страх был почти потерян, ожидание скорой развязки и воспоминания об утреннем позоре Дамблдора делали нас беспечными и нервно-радостными. Прятаться никому не хотелось — по-настоящему прятаться, в смысле, — а вот поприкалываться… Так что добирались мы сюда под простыми дезиллюминационными чарами, то хватаясь друг за друга, то друг друга теряя и сдавленно гогоча. И вот теперь — такой же дружной половинкой хороводика, по-прежнему держась за руки, все такие весёлые и невидимые, — мы окружили подставку с Кубком, торчавшую посреди холла, и только один шаг через полосу чар отделял нас от изливающего неверный призрачный свет артефакта.       Невидимый я прошептал: — Я первый, Северус следующий. Ты, Адам, идёшь последним. Если на тебе Кубок глюкнет, то наши участники уже в любом случае будут внутри. — На мне Кубок — что?       Так же шёпотом — Зачем мы шепчем, кстати? Видимо, атмосфера располагает… — удивился стоявший крайним слева Адам, в то время как я был на противоположном от него конце цепочки из четырёх чело…       Прошу прощения, из одного человека, одного оборотня, одного вампира и одной деревянной куклы. Славная компания для ночной прогулки по древнему замку. — Неважно! Ты последний.       Прошипел я на это отсталое ископаемое, не понимающее молодёжного слэнга. — Ладно-ладно. Не ругайся.       Быстро согласился он.       Я, Северус и Адам зашуршали одеждой, явно готовя записочки с именами, а Младший…       Не знаю.       Тот стоял между Адамом и Северусом. Далековато от меня.       Черту переступали по одному. Всё прошло как по маслу: бумажки от меня и Северуса артефакт принял благосклонно. А когда свою забросил Адам, то Кубок, по-моему, сначала чуть с подставки не свалился от наглости вампира — Нежить всё-таки. Какие уж тут школы? Какие школьники? — но потом, видать, быстренько передумал — Ещё бы! Такая силища у кандидата в избранники! — смирился и начал подлизываться. Завибрировал, зазвенел тоненько стеклянными вставками, словно замурлыкал. Огонь плавно склонился в его сторону, совершенно несвойственным для языков пламени образом перевесившись через край Кубка, и безошибочно потянулся в ту сторону, где под дезиллюминационными чарами стоял тысячелетний вампир. — Валим.       Тихонько высказался Младший, и мы, испуганные, словно нашкодившие дети, бодро засобирались было «на выход»…

***

      Вот тут-то и произошла заминка, как всегда, естественно, в самый неожиданный момент. Развернувшись в сторону спуска в подземелья, мы, все четверо, замерли.       Ну наверное.       Сам я видеть не мог, но если судить по тому, что за руку меня Северус не рванул, и матов ни от него, ни от остальных членов нашего дружного коллектива не послышалось… Всё говорило за то, что стояли мы как вкопанные. — Вы тоже пришли посмотреть на голубых огненных саламандр?       Раздался потусторонний голос ничему не удивляющейся и вечно удивлённой девочки-третьекурсницы. — Луна! Какого… Ты почему не спишь?!       Возмутился Младший, выдавая нас с головой.       Хотя я очень сильно сомневался, что он мог хоть что-то новое сообщить загадочной когтевранке. — Я пришла посмотреть на голубых огненных саламандр, защитник.       Она меня с ума сведёт! — Какого… Откуда ты знаешь?!       Ещё более возмущённо прошипел Младший.       Видимо, из нас двоих только я обладал нужной степенью пофигизма для спокойного общения с Луной Лавгуд. Всё-таки, как я и думал неоднократно, личный опыт никакие воспоминания не заменят. — Мне сказали твои мозгошмыги.       Весело сообщила она ему и обратилась к невидимому мне:       Ну вроде как невидимому… Невидимому же? — Гарри, я тоже сама смастерила свои спектрально-астральные очки, но твои получились просто выше всяческих похвал. Такие живые!       Ага. «Получились». Сами собой при чём. И действительно — «такие живые»!       И добавила, уже опять, по всей видимости, адресуя свою реплику Младшему: — В следующем году, Александр, твой день рождения перенесётся ещё на день раньше. Подготовься хорошенько, праздники — это всегда такой стресс.       Пиздец, мои извилины рыдают, запутавшись одним большим клубком. Пора опять вспомнить Скарлет О’Хару и подумать обо всём этом завтра. Проанализировать хорошенько.       Тут обстановку своим вопросом разрядил Адам — Наверное, разрядил, — по крайней мере попытался, хотя, на мой взгляд, вопрос вампира по степени абсурда совершенно не выделялся из общей канвы этого разговора: — Ну и как саламандры? Танцуют?       Вежливая девочка ответила, улыбаясь своей неземной улыбкой: — Пока нет, но зато я хорошо смогла их разглядеть. А всё благодаря тебе, сын Основателя. Спасибо.       Послышался чей-то стон. Я не сразу понял, что мой. — Так. Нам всем стоит поспать.       Объявил я, но и тут получил в ответ ценный комментарий от Луны: — Смешная шутка, Гарри. Спокойной ночи, директор Снейп, действительно, Вашей шее необходим покой. Не надо меня провожать, я доберусь сама.       И бодро развернувшись, она вприскочку направилась в коридор, ведший к башне Когтевран. — Я не понял про смешную шутку. Может мне кто-нибудь объяснить?       Осторожно поинтересовался Северус. — Думаю… думаю, Луна имела ввиду, что этой ночью спать будешь ты один.       Ответил я так же осторожно. — Так уж и «один».       Буквально пропел ехидно ничуть не выбитый из колеи встречей с девочкой-загадкой Адам. — В смысле — только он.       Ненужно пояснил сердитый на что-то Младший. — Ага.       Покладисто согласился я и разложил всё по полочкам, аккуратно находя невидимую руку своего любимого зельевара: — Младший вообще не спит, я днём выспался и планировал поработать над маячками для Младшего, а Адам… Я не знаю. — Не планировал.       Коротко ответил тот. — Ну вот. Видишь, Сев.       Подытожил я и попросил максимально жалостливо: — Пошли отсюда, а? — Пожалуй.       Согласился Северус. — Да уж. А то мы тут как на ладони.       Добавил Младший, на что я хмыкнул несогласно, потому как та, у кого мы были как на ладони, уже бодро ускакала. — Валим.       Уверенно употребил новое для себя, но уже понятное, слово Адам.

***

      Утром каждого ученика и преподавателя Хогвартса рядом с тарелкой опять встречал номер «Ежедневного Пророка». Опять оплаченный мной. Но на правое, как говорится, дело мне денег жалко не было, тем более обеспечить даже всю школу газетой стоило сущие копейки. Галлеон. В качестве тонкой издёвки я самолично положил газетку даже рядышком с посадочным местом Дамблдора.       Статью «Рита» выпустила большую, всего с одной — но зато с какой! — колдографией. Отрывок, запечатлённый на магической гифке начинался с моего крайне удивлённого лица, взятого крупным планом.       Ну ещё бы! Медийная личность, считай. Самый, блин, желанный маг Англии; самый завидный холостяк острова. Даже Златопуст Пустомеля Локонс давно оставлен позади. И Люциус Блондинка Малфой тоже.       В общем, моя морда лица темой была богатой, так что тут дело было не в личности репортёра, так поступил бы любой. Но я ради правого дела не только галлеон пожертвовать был готов, а и лицом поторговать.       Лишь бы не задницей, а так-то чё?..       Так вот, с учётом того, что колдофото было на половину газетного листа, то легко понять, что и фэйс мой был взят крупно. Соответственно, и удивление на этом фэйсе читалось запросто. Затем камера отдалялась от меня, и фокус перемещался на то, на что я с таким удивлением пялился. На распахнутый тайник с двумя блестящими штучками. Но не всё было так просто и безыскусно. Камера смещалась так медленно, что без проблем позволяла всем желающим разглядеть в подробностях обстановку Дамблдоровой спальни. И разворошённую постель; и кальян; и резиновую грелку в паре с сисястой красоткой на обложке макулатурного романчика.       Ну а кто не любит сунуть нос в чужие резиновые грелки и постели? Нет таких.       Заценив видеоролик, я почувствовал себя отмщённым за все свои неприятные переживания, связанные с кражей у меня пёрышка. После такого бытового стриптиза — Да я, бля, уверен! — Дамблдор должен был чувствовать себя так же, как я, — использованным.       Суть статьи сводилась к тому, что за одни сутки в Хогвартсе были «утрачены» двумя разными владельцами два разных артефакта. Которые были обнаружены, как ни странно, в одном и том же месте. И не абы где, а в тайнике — в спальне! — мистера Дамблдора. И не абы кем, а ни много ни мало — целой боевой пятёркой Аврората под командованием знаменитого в узких кругах старшего аврора Барретта.       Угу. Знаем мы эти круги. Девятый.       Много места было отведено высказываниям Дамблдора, что, мол, он сделал владельцам вещей великое одолжение, изъяв те для исследований и очистки от эманаций наичернейшего колдовства. Потому как владельцы к вещам привязаны были без меры, а тёмные артефакты лишь рады были влиять на бестолковых магов. Потом приводилась краткая справка о бестолковости владельцев пера и протеза. Ясное дело, что не только внешне роскошного, но и очень даже рукастого меня и всем известного параноидального Грюма бестолковыми назвать было можно только если в шутку. Про Грюма все знали, каков он, и боялись, а меня знали хоть и мало, но зато просто хотели. Любого. Хоть толкового, хоть бес-. Главное, что красивого и богатого.       Это не я так себя нахваливаю, это «Рита»!       А потом наша «егоза» обыгрывала старую — Боже! И правда уже «старую», а ведь и двух месяцев не прошло! — тему с нетерпимостью Дамблдора к гомосексуальности. Тут она озвучивала мои сексуальные предпочтения и жирно-жирно намекала, уж не принялся ли председатель Визенгамота реализовывать гонения на нетрадиционно ориентированные пласты населения магического сообщества. Пока только в моём красивом лице — Это не я! Это «Рита»! — а дальше… Кто знает? Потом она точно так же жирно намекала на желание Дамблдора лишить магическую Британию того прогресса, что такой красивый да ещё и умный я старательно двигаю. В преддверии ожидаемых трансляций Турнира — это был убойный аргумент.       Попробуйте отобрать у народа зрелища, и народ любого загрызёт вместо хлеба, это вам каждый римский цезарь скажет.       Ну и ещё там было всякого по мелочи. В основном — насмешки над нелепыми оправданиями Дамблдора собственного поступка. Слово «кража» было использовано многократно и без стеснения. Естественно, прямым текстом говорилось, что именно такой красивый я — Устал оправдываться, но напомню ещё раз, что это всё «Рита»! — теперь представляю Попечительский Совет Хогвартса. И это именно такой красивый я вскрыл все недочеты школьной администрации, о чём и писалось в предыдущей статье про ожидаемые в этом году балы. В заключение «Рита» обозвала Дамблдора фетишистом, приписав ему жажду расправы если уж не надо мной красивым, то хотя бы над столь острым пером, проткнувшим его дутую репутацию. Слегка искажённая цитата из канона была вполне узнаваемой.       Вот сказал бы кто мне в прошлой жизни, курсе моём этак на пятом, что я буду читать «Ежедневный Пророк», радоваться и точно знать, что там правда написана… Вот, ей богу, плюнул бы в рожу тому шутнику.

***

      Дамблдор за завтраком уже присутствовал. Вид имел оскорблённой невинности, не оценённой и неверно понятой. Но это слабо помогало: преподаватели от него чуть ли не шарахались; ученики откровенно пялились и хихикали. Хагрид вздыхал и качал головой, глядя на заметно пошатнувшуюся ранее незыблемо авторитетную фигуру. МакГонагалл сидела, словно метлу проглотив: ровная, жёсткая, сплошная вертикальная линия. Вместо с силой поджатых губ на лице той присутствовала лишь горизонтальная полоса. Будто коротенькая поперечина на кресте. И мне очень нравилось думать, что крест этот стоял на могилке Дамблдоровой репутации. Хотя очаровываться и расслабляться конечно же не стоило. Нам предстояло ещё многое сделать для того, чтобы действительно похоронить их обоих.       Не, не Дамблдора и МакКошку, а его самого и его репутацию.

***