Неправильный Поттер. Пуффендуй

             

***

      МакГонагалл с хитрой рожей и мстительно поджатыми губёшками водрузила мерзкий старый колпак на буйную головушку бывшего типичного «барсука», и в Большом зале повисла практически абсолютная тишина.       В отличие от первокурсников, нашему с Северусом отпрыску легендарным головным убором не укрыло всё лицо до самого носа. Может, если бы укрыло, тогда…       Тогда не случилось бы то, что случилось? Ну если бы очки тоже попали бы под Шляпу? В её… Как это назвать? В её анализирующее пространство?       Но это я уже потом так подумал. А пока Младший просто сидел на грубо сделанной трёхногой табуретке со старомодной замызганной широкополой шляпой на голове и выглядел абсолютно…       Нормально? Обычно? Да кому я вру! По-дурацки он выглядел. И ещё как! Но в такой шапке иначе выглядеть и невозможно.       В общем, Младший сидел весь такой уверенный и спокойный, с гордо расправленными плечами, с прямой спиной. Но я-то понимал, что спокойствие это деланое, а сам наш бывший куклёнок напряжён, словно натянутая струна. МакГонагалл же, стоя рядом с табуреткой, излучала во все стороны злорадство. А Шляпа молчала. Если перешёптываться с Северусом и хихикать мне расхотелось ещё несколькими минутами ранее, то теперь и вовсе захотелось почему-то совершенно не по-взрослому сжать пальцы в кулаки, прижать те к груди и затаить дыхание.       Сьюзен, между прочим, так и сделала.       В принципе, куда бы Шляпа ни отправила Младшего, — только в одной четверти случаев это было бы… Нет, не страшно и не ужасно. Просто нехорошо. Потому что, если бы тот попал на «Гриффиндор», МакГонагалл — На своём-то факультете уж точно! — не дала бы «новенькому» спокойной жизни. Да и о руководящей роли Гарри бывшего Поттера в «Клубе отработок» при таком раскладе точно можно было бы забыть. Тут стерва Минерва — Как пить дать! — сделала бы всё от неё зависящее, чтобы эта полезная школьная организация накрылась медным тазом. Уж так уж ей поперёк горла стояли и сам «Клуб», и шикарное клубное помещение.       Честно говоря, я даже не считал, что у Дамблдора с его заместительницей что-то было затеяно в связи с перераспределением Младшего. С учётом Турнира это были бы совершенно лишние телодвижения в столь насыщенном событиями грядущем учебном году. Так что наверняка в МакГонагалл сейчас таким образом — всеми этими гримасами и взглядами — просто проявились её кошачьи врождённые пакостливость и мелочность. Но всё равно было несколько волнительно. Умом я понимал правильность собственных выводов, но…       «Ум» — это где-то там, потом. А вот здесь и сейчас…       Сейчас было сплошное «сердце». И моё сердце то частило, то замирало.

***

      Когда ни через десять, ни через двадцать, ни даже через тридцать секунд Шляпа так и не издала ни единого звука, деканы остальных трёх факультетов несколько заволновались. А та просто молчала. Не умничала, не кривлялась, не хмыкала глубокомысленно, как делала всегда, будучи надетой кому-нибудь на голову. Даже не шевелилась. Вела себя как обычная неодушевлённая шляпа, чем и напрягала меня неимоверно. Я нашёл под столом колено Северуса и вцепился пальцами. Аккуратненько так вцепился, чтобы ни брючину ему не порвать, ни мышцу не травмировать. С тем, что синяки от моих пальцев у него на белой коже в любом случае останутся, я заранее смирился и извинился.       Про себя.       Флитвик, очевидно уловив мои шевеления, успокаивающе заметил: — Гарольд, Вы не переживайте. Видимо, просто сложный выбор. Гарри ведь вполне может быть распределён не только снова на «Пуффендуй»…       Тот улыбнулся сидевшей через два пустых места от нас Помоне Стебль. — …но и на «Когтевран». Вполне. Он очень умный, нестандартно мыслящий маль… ммм… юноша. Да и «Слизерину» он подошёл бы. Вот шапочка и задумалась.       Я чуть улыбнулся крошке профессору, благодаря за поддержку, а ушастая МакКошка, по всей видимости расслышав замечание того, презрительно фыркнула.       Декан Стебль нетерпеливо поёрзала на стуле. Северус повернулся в нашу с Флитвиком сторону и молча кивнул, но под столом плотнее прижался своим коленом к моему в знак поддержки. А в Большом зале Хогвартса по-прежнему царила тишина. Теперь уже точно абсолютная. Если в начале первокурсники ещё шебуршились и что-то там возбуждённо попискивали высокими детскими голосами, то теперь и они замерли в напряжённом ожидании.

***

      Ещё примерно через минуту уже действительно растерянная МакГонагалл не выдержала и вполголоса поторопила Шляпу: — Уважаемая! Вы там не заснули? Придите в себя, Вы ещё не на своей полке в шкафу. Соберитесь. — А? Чё?       Встрепенулась та, словно бы на самом деле разбуженная, а я заподозрил, что слова «словно бы на самом деле» тут были лишними. Шляпа действительно уже заснула, не ощутив разницы между деревом табурета и деревом головы марионетки.       Раздражённая заместительница Дамблдора негромко, но настойчиво поторопила древний артефакт: — Я Вам говорю, что «Вы ещё не на своей полке в шкафу». Побыстрее можно? — Не на полке?.. А так и не скажешь.       Тоже негромко — К счастью! — и непонятно проскрипела Шляпа.       Ну для всех остальных было непонятно — Очень на это надеюсь! — но мы-то с Северусом всё поняли. И честно говоря, тут уж мои пальцы на его колене непроизвольно сжались крепче. За что и заработал я безжалостный щипок за тонкую, чувствительную кожу тыльной стороны кисти. И его, и моё болезненные шипения сквозь зубы слились в дружный, но тихий змеиный хор. Я извинительно покосился на Северуса, но он, по всей видимости, выкрутил на максимум свой скилл удержания лица.       По-моему, это пиздец. — Так а чё делать-то?       Шёпотом уточнил у МакГонагалл дурацкий волшебный колпак. — Как что? Распределить этого ученика на факультет, неужели не ясно?       Тоже прошептала в ответ она, уже весьма раздраконенная, очевидно воспринимающая всю ситуацию не то как шутку, не то как изощрённое издевательство над собственной персоной.       На что получила полное искреннего непонимания замечание от Шляпы: — И куда же мне отправить «этого ученика»? — Отправьте уже куда-нибудь!       Сквозь зубы процедила МакГонагалл. — Да как я могу?       Ворчливо удивилась Шляпа. — Ну смогли же уже как-то раз, вот и повторите. — Да?       Недоумённо переспросила та и полным иронии шёпотом уточнила: — И где же у вас учился этот «ученик»? — На «Пуффендуе».       Прошипела с явным трудом сдерживающаяся МакГонагалл. — Ну-ну. Пусть тогда продолжает, если ничто в этой ситуации никого не напрягает.       Ухмыльнулась тихонько Шляпа. — Меня, как Вы изволили выразиться, «напрягает» только Ваше бездействие!       Заместительница Дамблдора явно ещё не потеряла надежду поскорее вытянуть из бестолкового, как ей, очевидно, казалось, головного убора необходимый вердикт. — Ну-ну. «Бездействие». То-то вы все тут такие деятельные, что учеников от табуреток не отличить.       Еле слышно — даже для меня — пробормотала Шляпа.       Но МакГонагалл опять поджала губы в ниточку и излишне болтливый артефакт не одёрнула. По блеснувшим глазам и чуть порозовевшим щекам поганки мне стало понятно, что она тоже всё прекрасно своими кошачьими ушами расслышала.       Да ей просто приятны все эти, как она наверняка считает, оскорбления от колпака Годрика в адрес ею самой нелюбимого Гарри Поттера. Вот же ж сучка! — Ну раз вы так просите…       Словно бы вздохнула Шляпа, всколыхнув полями, а потом раздался громкий, но непривычно равнодушный — какой-то даже механический, я бы сказал, — голос той: — «Пуффендуй».       Младший неторопливо встал, снял с себя головной — если можно так сказать про распределяющий артефакт — убор и положил тот на табурет, сделав вид, что не заметил потянувшейся к Шляпе руки МакГонагалл, и всё такой же горделивый и несгибаемый прошествовал на своё привычное место. Хотя я был уверен, что — будь тот живым пацаном — от пережитого напряжения сейчас просто-напросто свело бы всё, как и у меня.       С некоторым опозданием зал разразился дружными аплодисментами. Конечно, всем было невдомёк, что только что на их глазах имело место первое за почти тысячу лет существования Хогвартса распределение деревянной марионетки. Иначе реакция была бы другой.       Наверное.       Ну вот, самое страшное было позади. Теперь оставалось только надеяться, что ни Дамблдору, ни его заместительнице не захочется проанализировать произошедшее, расспросить древний артефакт и докопаться до истины.

***

      Филч утащил табурет и Шляпу, а МакГонагалл заняла место за трибуной, украшенной декоративной совой. Она — МакГонагалл, не трибуна и даже не сова, — в отличие от любящего поиграть на нервах окружающих Дамблдора, объявления начала делать с главного, а не с отмены квиддича.       Конечно же, все ученики, даже редкие магглорождённые, не выписывавшие газет и не имевшие летом контактов с магическим миром, уже знали про Турнир. Так что никто не был удивлён. Канонное незнание «золотого трио» о Турнире — тем более даже уже за праздничным столом в Хогвартсе — я не могу воспринимать иначе как троллинг своего же главного героя самой Роулинг. В моей прошлой жизни, например, все сведения о Турнире на меня вывалили при первой же встрече в августе, в «Норе»: во-первых, Рон, узнавший от брата; во-вторых, Чарли, отдыхавший под крылышком у матушки; в-третьих, Гермиона, выписывавшая французскую магическую газету. И это только в «Норе»! В палаточном же городке о Турнире Трёх Волшебников говорили чуть ли не больше, чем о финальном матче Ирландии с Болгарией. Да тот же Драко проговорился на той самой полянке в лесу, пока мы там пререкались до запуска Краучем-младшим Тёмной Метки.       Кстати, насчёт Крауча-младшего!..       МакГонагалл сообщила: — Завтра, в шесть часов тридцать минут вечера, мы будем встречать иностранные делегации. Затем состоится торжественный ужин и оглашение условий выбора будущих участников Турнира. Выходные будут посвящены знакомству учеников друг с другом и расселению гостей. Будет проведена длительная экскурсия по ознакомлению первокурсников и гостей с территорией школы. С понедельника начнётся учёба. С дальнейшим планом мероприятий я ознакомлю вас позднее.       Вот в таком «телеграфном» стиле сухо уведомив учеников об ожидаемых событиях, заместительница Дамблдора свернула тугой трубочкой пергамент со шпаргалкой и пошуршала юбкой в направлении своего места за столом.       Думала, видать, что её мучения на сегодня окончены. Наивная.       Я поднялся и вальяжно пошагал к трибуне, застёгивая на ходу пуговицы на сюртуке. Не успевшая усесться МакГи замерла преисполненной возмущения статуей на моём пути. — Мисс. Вы позволите?       Вежливо спросил вежливый я, отодвигая ей стул, заодно намекая — Конечно же максимально вежливо! — свалить с дороги. Очевидно не понимающая, что происходит, но так же очевидно не имеющая повода прилюдно ко мне прицепиться МакГонагалл уселась на предложенный стул и принялась прожигать меня взглядом. Я же пошёл дальше, к трибуне.       Всё, что сейчас происходило, было заранее согласовано между мной, Северусом и Флитвиком и имело целью в очередной раз потыкать носом Дамблдора и его заместительницу в их неорганизованность. И если первый, к моему большому сожалению — хотя и к радости тоже, — отсутствовал, то второй сейчас предстояло сполна «насладиться» ситуацией.       Подойдя к трибуне, я парой невербальных беспалочковых заклинаний заставил распростёршую крылья позолоченную сову встрепенуться, звонко этими крыльями захлопать и заухать на весь зал. Привлекши таким образом к себе внимание, я принялся просвещать ребятишек и подростков и подрывать авторитет администрации Хогвартса: — Добрый вечер. Разрешите представиться — Гарольд Тодд, представитель Совета Попечителей Хогвартса.       Ответом мне послужили восхищённые вздохи всех старшекурсниц и некоторой части старшекурсников. И некоторой части младшекурсниц, что, в общем-то, было неудивительно, стоило только вспомнить мой первый курс и болтушку Лав-Лав.       Ах дети. Как они быстро достигают половой зрелости взрослеют.       Я продолжил: — Я понимаю, что вы все очень голодны, поэтому давайте договоримся так: вы начинаете ужинать и делаете это как можно тише, а я уж постараюсь перекричать звон тарелок и приборов.       В этот раз в ответ раздались уже облегчённые вздохи действительно проголодавшихся детей и их довольный смех.       На столах возникли полные вкусностей блюда, и все принялись накладывать еду в тарелки.       Чуть подождав, пока схлынет первый ажиотаж, я заговорил, чисто из вредности снова отказав МакКошке в профессорском звании: — Мисс МакГонагалл, к сожалению, не уведомила вас о том, что каждая школа должна была подготовить краткое приветствие-презентацию. К завтрашнему дню.       В зале — тихий шок и судорожное сглатывание.       Ну а я не стал жалеть ни якобы директора, ни его питомицу заместительницу, рассказал придавленным ответственностью и тихо жующим детям и подросткам, что презентация всё-таки подготовлена — пусть и не стараниями администрации, — что с завтрашнего дня у Хогвартса — новый гимн, что выбирать чемпионов будет Кубок, ну и прочее интересное и полезное. Напоследок с невинной рожей посоветовал всем прочитать утренний выпуск «Ежедневного Пророка» и не сомневаться в информации, которая будет представлена на главной полосе. Также попросил обращаться ко мне в случае неразрешимых проблем. Любых. И старательно сдерживая так и норовящую выползти на лицо злорадную ухмылку, вернулся к Северусу под бок.       После меня Флитвик сделал объявление, что с утра состоится первая репетиция школьного хора.       В целом ужин прошёл на удивление тихо. И на мой волчий аппетит ничуть не повлияли гневные взгляды МакГонагалл.

***

      После ужина же я решил не выходить через дверцу позади стола преподавателей, а пройти через зал. Хотелось чуть успокоить Младшего.       Правда, тот, как оказалось, уже и сам успокоился. А вот некоторые девочки… Нет, это я не о заинтересованных и восторженных взглядах старшекурсниц, бросаемых на меня. Это я об одной когтевранке в спектрально-астральных очках.       Уже на выходе из Большого зала она остановила меня и своим вечно полувопросительным тоном изрекла: — Здравствуй, Гарольд Тодд. Жаль, что ты больше не будешь с нами учиться. Но я постараюсь подружиться с половинкой тебя.       И что на такое ответить?       Я только и промямлил: — Ага. — Он такой же хороший, я вижу.       Добавила Луна, поправила свои чудо очки и, мечтательно улыбнувшись, развернулась, и пошла по коридору. — А-ага.       Икнул я и тут же чуть не подпрыгнул от неожиданности, услышав почти над самым ухом баритон Северуса: — Как я погляжу, ты поражён в самое сердце. — Ай! Напугал. В самый мозг я поражён.       В мозг меня действительно поразило, видимо, потому что я так и забыл тем вечером поговорить с Северусом на тему Крауча-младшего

***

      А за завтраком совы принесли экстренный выпуск «Ежедневного Пророка», заказанный мной в количестве достаточном для того, чтобы у каждого ученика и преподавателя был свой номер. Название передовицы было более чем двусмысленным:

«ХОГВАРТС — БЕСЧЕСТЬЕ НАШИХ ДОЧЕРЕЙ»

      Воспоминание о том, как изо рта вечно сдержанной МакКошки при виде названия статьи вырвался фонтан тыквенного сока, заняло достойное место в нашей с Северусом коллекции.       Почётный номер второй после явления Симы в алом комплекте.       На самом же деле, ничего такого, о чём можно было бы подумать, увидев заголовок, никаких шокирующих разоблачений в статье не содержалось. Просто таким не самым очевидным способом неубиваемая Рита Скитер донесла до учениц известие о целых трёх, а вовсе не об одном, ожидающихся в учебном году балах.       Настрой был задан, и девочек третьего курса и старше до обеда не видел никто. Британские дебютантки зашхерились по спальням, где пачкали пальцы чернилами и грызли перья, сочиняя послания не менее озабоченным, уверен, родителям и в особенности родительницам. Пацанам было намного проще — смокинг он и в Африке смокинг. Одними чарами бабочку отпарить, другими — боты нагуталинить и вперёд. А девчонкам платья надо. А в одном и том же, да ещё и два бала подряд, — позор.

***

      Для меня весь этот день, с раннего утра до самого позднего вечера, слился в сплошную беготню.       Во-первых, зачаровывать обсуждённые вчера с Флитвиком пергаменты пришлось именно мне. Потому что сам полугоблин сначала был вынужден разыскивать своих засевших за письма родителям хористок, а потом — репетировать до усрачки новый гимн школы, потому как за лето навык хорового пения у большинства был утрачен напрочь.       Потом я отловил Сьюзен, в комплекте с которой шёл Драко, и Младшего. А с ним в комплекте шёл Седрик. Но это ладно, Седрик мне тоже был нужен. Потом пришлось выковыривать из Годриковой Лощ…       Тьфу, бля! Башни!       Из гриффиндорской башни пришлось выковыривать Фреда Уизли. Естественно, в комплекте с Фредом выковырялся Джордж. А понадобились мне все эти люди для того, чтобы отрепетировать вечернюю презентацию. Отрепетировали. Правда, близнецы идею чуть подкорректировали, и в репетиции принял участие ещё и незнакомый мне семикурсник «Гриффиндора», новый староста школы.       Потом меня призвал в лазарет Свет всея Британии. Я, честно говоря, предположил, что тот будет клянчить мою прелесть, но нет. Заполучив мою персону в свои цепкие ручки, тот принялся проситься на свободу. Демонстрировал мне свежеотрощенные правильным зельем власы свои седые и браду и справку от вызванного из Мунго целителя, доказывавшую, что кожные покровы достопочтенного старца пострадали от ожога, а не от лишаёв. Я — чисто из вредности — тоже поставил свой автограф на справку, строчкой ниже подписи целителя. Сделал я это — Естественно! — своим замечательным пёрышком, на пару десятков секунд расцветив пустую и скучную стерильную палату радужными бликами и заставив Дамблдора судорожно сглотнуть и сжать кулаки. Собственно, исключительно ради его реакции я и расписался на справке.       Но своим вызовом тот натолкнул меня на кое-какие размышления. Я в очередной раз понял, что хозяин из меня никакой. И я понёсся за Северусом, отвести его на обед и напомнить об его питомце, нами обоими заброшенном и вообще куда-то в последние дни исчезнувшем. Выяснилось, что беспокоился я напрасно. Птичка нашёлся в лаборатории Северуса, а сам Северус — в гостиной «Слизерина». Птичка спал, засунув голову под крыло, а мой любимый зельевар решал организационные проблемы.       Потом был обед, во время которого Дамблдор уже восседал на своём троне. Потом что-то ещё. Потом ещё что-то… Потом…       Так и получилось, что опять не получилось поговорить с Северусом о младшем Барти.       А ведь он нам совершенно необходим!       Ну в общем, выдохнуть я смог только тогда, когда занял своё место за праздничным столом.

***

      Явление британцам иностранных делегаций прошло по графику и в известном мне порядке. Поскольку в этот раз было только самое начало сентября, а не самый конец октября, как в прошлой жизни, то прилетевшие опять первыми француженки смогли спокойно дождаться на улице всплывших — в хорошем смысле — болгар. Высыпавшие из кареты яркими голубыми бабочками в унылую шотландскую осень девицы не коченели от холода в своих шёлковых мантильях. Четвертьвейла старшая была на месте, четвертьвейла младшая тоже наличествовала, скакала в голубеньком гимнастическом трико. А по трапу скелетоподобного корабля, в алых мундирах и без медвежьих бурок на плечах, гордо шествовали в ногу сыны Дурмстранга. Первым шёл Каркаров, а следом за ним, в паре, как Инь и Ян, смуглый брюнет и белокожий альбинос — Виктор Крам и Адам-самый-младший-МакДуган.       Всё как и заказывали.       Затем, прямо на улице, были продемонстрированы те же самые приветственные миниатюры гостей: фаер-шоу и акробатические этюды от воспитанников Дурмстранга и иллюзии с танцем от Шармбатонок.       Хогвартский же хор ещё до прибытия гостей выстроился на сооружённой мной сцене. Благо местà, где всплыл «Летучий Голландец» и где приземлилась не менее летучая карета, я помнил с точностью, а потому и сцену возвёл там, где видно было бы всем. Сияющие золотом листы пергамента — как я и хотел, с гербом школы на обращённой к зрителям стороне — парили в воздухе перед певцами и певицами. Всё было нарядно и производило впечатление.       А когда ангельские — без преувеличения! — голоса запели новый школьный гимн, я, признаюсь, чуть не прослезился от умиления. Гимн Батильда и Гризельда и так-то сочинили достаточно душещипательный. А уж будучи исполненным такими голосами… Голоса взялись, кстати, благодаря Северусу и его любопытству в школьные годы. В оригинале шуточное зелье превращало голос выпившего в нечто наподобие голоса человека, вдохнувшего гелий. Но мой мудрый ворон в своей юности любил экспериментировать не только с полом сексуальных партнёров, как большинство молодых людей, а вообще со всем, что под руку попадалось.       Опять-таки в хорошем смысле.       Так и появилась на свет разновидность этого зелья, придававшая голосу поистине неземную чистоту и звонкость в купе с приятным тембром. Зелье, кстати, изобретатель так и назвал — «Ангельский голос». То было запатентовано Северусом после окончания им школы, но популярность обрело отнюдь не в Британии — как всегда, нет пророка в своём отечестве, — а в Италии. Магическая Ла Скала стала самым что ни на есть оптовым покупателем.       И вот, только представьте…       Звёздное небо, потому что в такое время в Шотландии уже темно. Хрустальные голоса рвутся ввысь, нежно и неторопливо выводя такие строки:

Хогвартс, Хогвартс, наш любимый Хогвартс,

Научи нас тайнам волшебства.

Юных и наивных, и душою чистых,

Кому важна и дружба, и магия важна.

Смелый гриффиндорец, умный когтевранец

Вместе на одной сидят скамье.

Добрый пуффендуец, мудрый слизеринец —

В школе, как в одной большой семье.

Хогвартс, Хогвартс — замок наш старинный.

На всю жизнь запомним мы тебя.

Подари нам знания, подари нам истину,

Мудрых Основателей дитя,

Хогвартс, Хогвартс — союз всех факультетов.

Нет здесь места ссорам и вражде.

Даже если вырос и окончил школу,

Хогвартс всё равно всегда в тебе!

      Представили? А теперь представьте…       На втором куплете, на обозначении принадлежности к факультету, из-за сцены, из-за спин певцов в небо поочерёдно взмыли призванные членами моей секретной группы патронусы, символизировавшие живность с герба школы. Мой ворон, Флитвиковский орёл — на всякий случай, много не мало, — чёрная мамба Сьюзен, барсук Седрика — да-да, такой вот он, пуффендуец до мозга костей — и лев со львёнком, принадлежавшие старосте-гриффиндорцу и Фреду Уизли соответственно. Птицы парили высоко над головами собравшихся и остальных патронусов, змей и лев горделиво возлежали рядом, а львёнок и барсук кувыркались и играли в догонялки вокруг взрослой «парочки», благо размерами были почти одинаковы.       Всё смотрели в небо и умилялись. Почти все девчонки и преподавательницы хлюпали носами, равно как и нежнейшее существо мамонт Хагрид. Тот стоял, задрав голову, рядом с французскими коняшками и не стесняясь ронял в бороду крупные блестящие слезины, поглаживая ближайшего абраксанца по золотой гриве. Дамблдор всему свету благостно улыбался, но не забывал коситься на меня зорким глазом, очевидно придя к каким-то своим выводам. МакГонагалл запрокинула голову, придерживая за тулью свою шляпу с репьями с цветком чертополоха. Губы она привычно поджимала, но промокала глаза салатового цвета платочком.       И тут произошло то, что обычно и происходит, когда в одном месте собирается много морально незрелого народа с невысокой социальной ответственностью — читай «молодёжи и подростков», — и все они на одной волне. Включился стадный инстинкт. А когда толпа увлечена общей идеей, то становится уже неважно, что сподвигло этот морально незрелый народ творить то, что они творят: алкоголь ли, играющий в крови; патриотизм или обычное хвастовство из разряда: «А я тоже так могу!»       В общем, в небо потянулась чья-то палочка, и детский голос тихо произнёс: — Экспекто патронум.       А потом и ещё один. И ещё два…       Нет, три… Пять… Ох…       Все хогвартцы, наученные мной в прошлом году вызывать патронусов, один за другим призывали своих магических защитников. Но не стоит думать, что в небе началась несусветная толкотня. Отнюдь. Никогда раньше в своих жизнях я не видел подобного.       Да что там «не видел»! Я даже нигде не читал о таком и не слышал ни от кого!       Каждый новый вызванный патронус просто сливался с уже находившимися в небе магическими защитниками, увеличивая тех в размерах и поднимая выше. Спустя буквально минуты три, с небес над шпилями замковых башен, гигантские яркие фигуры трёх зверей, одной змеи и двух парящих над ними птиц склонили головы, глядя с высоты на замерших в благоговении детей и немногочисленных взрослых. И с последней хрустальной нотой гимна эти поистине могучие патронусы взорвались золотым салютом, яркими тёплыми искрами осыпая обращённые к ночному небу лица стоявших внизу. Просыпаясь им на плечи, руки, волосы… Согревая в прохладе ночи тела и даря волшебство душам.       На какое-то время повисла полная тишина, не нарушаемая даже звуками ночной природы. Потом вдалеке хрустнула ветка под чьей-то то ли ногой, то ли лапой. Я, как и все стоявшие за сценой, обернулся и увидел, как с опушки под кроны Запретного леса возвращались кентавры. Смешавшиеся между собой фестралы и единороги, одни похожие на чёрный бархат неба, а вторые, особенно золотистые жеребята, — на фигуры патронусов, последовали за кентаврами. Всхапнул златогривый абраксанец под рукой Хагрида, что-то тяжко плеснуло в озере, и переполненная чувствами тишина разбилась на множество шепотков и восторженных возгласов. Дети зашевелились, приходя в себя; зашуршали мантии; зазвякали в руках хористов откупориваемые пузырьки с зельем отмены «Ангельского голоса».       Я вздохнул, провёл руками по лицу, ощущая под пальцами влагу, встряхнулся, словно моя звериная ипостась, и повернулся к остальным: — Ну что? Все молодцы. А теперь — ужинать.       По-моему, неплохо получилось. Даже лучше, чем было задумано изначально. Хогвартс продемонстрировал и уважение к гостям, выразившееся в хорошей подготовке представления, и патриотизм, и политическую линию на объединение всех и вся. Это пряник. Ну и кнут тоже продемонстрирован был. Нарядный такой, золотистый.       Ну а что?       Конечно, успешное исполнение заклинания «Патронуса» практически каждым учеником старше двенадцати можно было бы расценить и как фееричный педагогический успех преподавателей школы. Но весь магический мир понимает, что для вызова патронуса нужна, в первую очередь, немалая магическая сила. А уж такое явление, что все наблюдали сегодня, не было упомянуто даже в «Истории Хогвартса». Иначе — Вот на сто процентов уверен! — «Гермиона Грейнджер, кстати» сейчас не молчала бы, а просвещала желающих узнать подробности.       Ну и нежелающих тоже просвещала бы. Заодно.       Так что выводы сделать было проще простого.       Думается мне, что французским невестам на этом празднике жизни ловить нечего, все болгарские женихи выберут себе британок.

***

      Ужин прошёл, как пишут в шпионских отчётах, в штатном режиме.       Гости неорганизованно распределились по всем четырём столам и уже активно общались и друг с другом, и с местными. Умничка Младший клювом не щёлкал почём зря, а вовсю обаял какую-то крупногабаритную французскую валькирию. Поднапрягшись, я вспомнил девчонку: какая-то то ли Жюли, то ли Жози…       Нет, не помню.       Седрик с несчастным видом сидел с ними рядом и старательно утешался угощался французской национальной кухней.       Дамблдор разливался соловьём, успевая между делом лобызать крупную ручку не менее крупной мадам Максим. Мадам же, во время очередного лобызания, каждый раз незаметно для того морщилась над склонённой к своей руке седой головой в парадной тюбетейке и не сводила взгляда с перстней на лобызаемой руке.       Тоже, видать, в курсе слабости нашего дедули. Интересно, почему я в прошлой жизни никогда не обращал на его поведение внимания? Хотя я тогда вообще ни на что, кроме собственных душевных метаний, внимания не обращал. Вёл себя как классический гормонально неуравновешенный подросток. В общем, каким был, так себя и вёл. Не жил — играл. Как же мне повезло, что «матушка» дала мне шанс всё изменить! Спасибо!       По пламени свечей скользнул порыв сквозняка, язычки огня на фитилях сначала дружно склонились в одну сторону, а после выпрямились и на секунду взметнулись вверх дюймов на пять. Хагрид закашлялся, а Флитвик тихонечко испуганно ахнул. Где-то за студенческими столами звонко дзынькнула по каменному полу оброненная младшей четвертьвейлой вилка.       Значит, правду говорят, что магические расы более чувствительны к проявлениям магии и высших сил. А мадам Максим и не отреагировала. Так может, не так уж она и врала, что нет в ней великаньей крови, а просто её в детстве в котёл с «Костеростом» уронили? Вот и думай теперь.       И я тут же принялся шептаться с Северусом, обсуждая все эти несомненно важные вопросы, что пришли в мою болезненно трезвую голову. В общем, как я и сказал, ужин прошёл неплохо.       Потом Филч притащил очередную магическую хуёвину — наш завхоз в этом году неимоверно популярен, ровно в два раза больше, чем обычно, — и состоялось официальное открытие Турнира пока ещё всего лишь Трёх Волшебников. Дамблдор подошёл к знакомой мне трибуне-сове; недоумевающе улыбнулся на просьбу первокурсников: «А заставьте сову ожить, как вчера!»; не сообразил слёту, как это сделать, и просто произнёс уже знакомую мне речь; очертил уже знакомую мне черту и объявил, мол, танцы кончилися, баста, карапузики, всем спать. Молодёжь, не торопясь, начала собираться вылезать из-за столов, совершенно не желая так рано расходиться, а мы с Северусом смылись через учительскую дверцу. И поспешили по коридорам Замка в обход Большого зала, чтобы поучаствовать в ещё одной запланированной на сегодня афере.

***

— Сев, а ты точно сможешь этой мадемуазель Жужу зелье дать? Там же сейчас народу будет толпиться тьма-тьмущая!       Прошипел невидимый я, с трудом поспевая за стремительно несущимся по коридору Северусом.       Натренировал на свою голову, теперь попробуй догони. — А мне и не надо этой, как ты её обозвал, «мадемуазель Жужу» ничего давать. Ей Младший уже всё дал. Думаешь, он зря с ней рядом сел? Мы с ним всё обговорили ещё до вашей репетиции, когда ты с пергаментами возился. Я, пока мылся-брился, размышлял на эту тему. В смысле — про девицу. И тоже к такому же выводу пришёл, что не всё удобно в толпе народа делать. Ну вот и прикинул, что за столом-то попроще будет ей зелье подсунуть. Точнее — под столом. Передал Младшему свой распылитель и заклинанию сжатия научил. Так что он, я думаю, всё уже сделал, и эта твоя Жужу сейчас доверяет нашему парню, как родной матери не доверяла в своём сопливом детстве.       Тихо пояснял он мне на ходу, благо коридоры были совершенно пустыми, и некому было удивляться разговаривавшему с самим собой профессору зельеварения. — А нельзя было и пергамент ей сразу за столом подсунуть? Типа там… Не знаю. Номер телефона она Младшему даёт, не? — Ага. Соцстраховки номер, бля. Шутник. Может быть, и можно было бы, но… Что-то мне не хочется так рисковать. Ты вообще видел, как ихняя директриса на своих девиц зыркала?       Взглянул мне в глаза Северус, каким-то неведомым образом чётко находя меня даже под невидимостью.       На мозгошмыгов, видать, ориентируется. Над моей башкой их, наверное, всегда целое стадо пасётся. Ну если судить по приходящим мне иной раз идеям.       Снова встряхнув головой — это уже становится привычкой, — я отогнал мозгошмыгов мысли о когтевранках и ответил-таки: — Не, я видел только, как она на Дамблдора «зыркала». Видимо, следила, чтоб он ей опал из перстня не выгрыз. — Чегооо?!       Глянул Северус в мою сторону ошарашенно.       Я пожал было плечами, но тут же вспомнил, что он меня не видит — Ведь не видит же, нет? — и принялся рассказывать: — А чё? Я такое в каком-то кино видел. Или в мультике?.. Не помню, короче. Но там мужик такой жирный, противный… Вроде. Ну неважно! Короче, мужик, пока ручку целовал какой-то дамочке, камень выкусил из перстня. Или попытался?.. Или всё же выкусил?.. Не помню. — Ну не велика потеря — мультик забыть, но сама идея… Нереально конечно, но… Что-то в этом есть.       Усмехнулся Северус и затормозил так резко, что я с кряхтеньем врезался грудью ему в спину: — Ты чего? — Пришли уже.       Прошипел он мне в ответ и полез в карман за ещё вчера нами сообща подготовленным пергаментом с выведенным на том невидимыми чернилами названием русской школы магии.       Когда я смог прогнать из своей озабоченной башки идеи о том, как классно было бы сейчас прижаться бёдрами поплотнее к слегка оттопыренной заднице слегка наклонившегося Северуса, аккуратно выглянувшего из-за угла…       Замок-то пустой, все в Большом зале. Тем более меня не видно! Раздолье!       Вот когда смог думать более-менее нейтрально, тогда и сам тоже чуть нагнулся и чуть выглянул из-за того же самого угла. И не стоит меня винить за то, что сделал я это, таки прижавшись бёдрами к заднице Северуса.       Ну а чё? Замок-то пустой! Тем более меня не видно. А, это уже было…       В общем, выглянув, я увидел выход из Большого зала, но не увидел в холле, среди малочисленных пока групп учеников, ни уже отнюдь не маленького Младшего, ни ещё более рослого Седрика, ни не менее рослую француженку. — Вот ты сейчас что, по-твоему, делаешь?       Тихо спросил меня Северус, тем не менее и сам притираясь ягодицами к моему паху, уже демонстрирующему некоторую степень заинтересованности столь плотным и приятным соседством. — Я? А что я делаю? Я… ммм… из-за угла выглядываю, не?       Честно не понял я сути вопроса. — А нахрена ты об меня трёшься?       Выдохнул он, чуть поводя бёдрами из стороны в сторону, и порождая во мне вполне справедливое возмущение:       Это ещё уточнить стоило бы, кто тут об кого «трётся»!       А Северус продолжил ругать меня:       И в общем-то — за дело. — Со стояком потом идти будет неудобно. А идти тебе придётся! Тебе ещё Седрика обрабатывать. Он ведь от Младшего добровольно не отлипнет, пока тот с девицей любезничать будет. — Думаешь?       Усомнился я, прижимаясь ещё чуть плотнее. — Уверен! Ты не смотри, что Диггори-младший — зайка и лапочка, он ещё тот собственник. Как бы тебе ему память стирать не пришлось. Не думаю, что получится отвлечь его на столько времени, чтобы провернуть эту аферу. Он обязательно заинтересуется, а свидетели нам, сам понимаешь, не нужны. Тем более потом, когда их всех Кубок выберет. И хватит, блядь, тереться об меня!       Возмутился он напоследок.       И я бы даже согласился с претензиями в свой адрес, если бы он сам хоть на полдюйма отодвинулся!       Да уж, свидетели никому не нужны.       Подумал я, а Северусу на ухо прошептал, прижимаясь уже и грудью к его спине, а руками неостановимо скользя под полы чужой мантии, поближе к ширинке брюк: — И ничего я и не трусь! Просто как иначе-то из-за угла выглядывать? — Ты же невидимый! Хоть на середину коридора выходи, делов-то!       Прошептал он сбивчиво, хватая мои шаловливые ручки и пытаясь удержать их подальше от своих гениталий, и в то же время подставляя шею под мои губы. — Действительно. Я забыл. Но с тобой… Я обо всём забываю.       Тяжело выдохнул я, притискивая грудью к стене уже повернувшего ко мне голову, тоже обо всём позабывшего Северуса и находя его губы.

***

— Седрик, ты не мог бы меня подождать? У меня всего один вопрос к Жизель.       Звонкий голос Младшего, потерявшего своих чрезмерно похотливых родителей — а в данный момент ещё и непозволительно отвлёкшихся бестолковых подельников — обрушился на нас подобно ледяному душу. — Два идиота!       Ругнулся себе под нос Северус, а я только угукнул, соглашаясь.       Мы оба вывернули из-за так чудесно скрывавшего нас угла, подарившего несколько мгновений уединения двум истосковавшимся по ласке…       Блядь! Что со мной? Ну это точно меня Луна заразила каким-нибудь ментальным зверем. Кто там в её зверинце? Лунопухи вроде. И эти, как их?.. Бля, забыл. А! Нарглы! Но у меня точно лунопух. Розовый. Или голубой? Скорее голубой. Ёпрст! О чём я думаю?!       Но стоило отметить, что, о чём бы я ни думал, порученное мне всё же выполнял. Хотя да, со стояком идти было ещё как неудобно.       А уж быстро идти — так вообще!       Тем не менее я тихонечко подкрался к Седрику, замершему грустным сусликом чуть в стороне от ворковавших Младшего, Северуса и этой Жизели.       Так и вижу себя со стороны: здоровенный амбал, крадущийся на цыпочках. Классика извращенцев! Хорошо, что я невидимый.       Я осторожно приставил признанному красавцу Голлив… — Тьфу! Да что ж такое! «Пуффендуя»! — признанному красавцу «Пуффендуя» ко лбу я приставил невидимый кончик моей волшебной палочки и тихо прошептал: — Обливиэйт. Ужин прошёл замечательно, вы с Гарри познакомились с приятной французской девушкой и просто помогали ей в практике английского. А сейчас ты ждёшь Гарри, который отошёл… По делу отошёл. Ни с какими француженками он не общается.       А потом я ещё немножко подумал, на этот раз — ради разнообразия, видимо — не о заднице Северуса, но всё равно на темы близкие к любви и сексу. И по всей очевидности всё-таки будучи заражён каким-то особенно милым и нежным голубым — Совершенно точно — голубым! — лунопухом, я всё так же шёпотом добавил Седрику установок: — Ты не ревновал. Гарри не давал тебе ни малейшего повода для ревности. Вы вместе проводили Жизель до дверей и сейчас пойдёте к себе в общежитие. Через минуту ты придёшь в себя и будешь помнить только то, что я тебе сказал.       Моя жертва заторможенно повторила: — Буду помнить только то, что мне сказал…              Да, Сед, то, что тебе сказал какой-то невидимка. А вот потому и надо носить амулеты ментальной защиты, чтоб никакой мужик из-за угла не мог подойти к тебе со своим стояком и стереть память. Блядь, как нехорошо всё это прозвучало-то сейчас. Фу.       Нет, ну когда ж уже стояк-то пропадёт? Я ж тут делом занят, а не за углом к заднице Сева… Ой, всё!!! Не думать!       Поправляя такой, как выяснилось, неудобный при выполнении различных тайных делишек стояк и стараясь делать это как можно более незаметно…       Вот нахера? Меня ж никто не видит!       Как следует всё поправляя себе в трусишках, я краем глаза отметил, что Северус аккуратно, не привлекая ни чужого, ни француженкиного собственного внимания к действию, вытянул у неё из пальцев узкую полоску пергамента. Младший уже мило скалился девице на прощание и прятал в сумочку на поясе чернильную ручку.       Не идиоты ж мы пером и чернильницей пользоваться на ходу.       В это время Седрик зашевелился, а глаза его вновь обрели осмысленное выражение: — Гарри?.. — О, Сед, ты где там? Я тебя потерял.       Младший бодро подрулил к рассеянно озиравшемуся Седрику, а куда более оживлённая Жульен…       Тьфу, блядь! Жизель! Да что ж такое-то? Альцгеймер у оборотней бывает, интересно? А то что-то у меня проблемы с запоминанием новых слов. Вот даже «не комильфо» это сколько не мог запомнить?..       В общем, Жизель вела себя — и, очевидно, чувствовала тоже — не в пример живее, чем обработанный мной Седрик.       Ну не менталист я ни разу! Ясное дело, мне с Северусом не сравниться. Мой предел — соседи по Литтл-Уинджину, я на большее и не замахиваюсь.       Так вот, упомянутая Жизель уже выходила из дверей Замка, в стайке подружек направляясь, по всей видимости, к летучей карете.       Ну или, может, к болгарам на «Летучий Голландец», тоже нельзя исключать.       А вот мой Седрик ещё только растерянно хлопал по-девчачьи густыми и пушистыми ресницами:       Ну не «мой», понятное дело, Младшего. — Здесь… Я здесь. А что мы тут?..       Он с некоторым удивлением огляделся вокруг и вдруг ни с того ни с сего разоткровенничался: — Такой замечательный был ужин, Гарри. Так всё вкусно! И Жизель очень приятная девушка. Хорошо, что мы решили помочь ей с языковой практикой. И я тебя ничуть к ней не ревную… Эээ…       Н-дааа… По ходу дела, менталист-то из меня ещё более хуёвенький, чем я считал. Или это не из-за меня его так растопырило?       Младший составил своему дружку достойную конкуренцию в выпевании долгого, задумчивого «эээ»: — Эээ… Я… я рад? Ну да, рад. Это хорошо. В смысле — что ты не ревнуешь, хорошо, а не то, что я рад. — Ну да. Наверное.       Наверное. Так. Пойду-ка я отсюда.

***

      Оставив наших голубков ворковать, я смылся за столь популярный сегодня угол и через несколько секунд поймал Северуса в невидимые объятья: — Попался! — Ну ты придурок, Гарри! Кто ж так делает? А если б я тебе «Бомбардой» в морду?       Выдохнул он, отводя от моей груди кончик палочки. — Н-да… Что-то я совсем не в форме сегодня.       Признал я собственную неправоту, но тут же свалил ответственность на форс-мажор: — Это точно лавгудовские лунопухи на меня напали. Бля буду, зуб даю! — Кто-кто?       Ну и как тут ответить? — Ну… Такие… От них у людей разжижение мозгов. — Уверен?       Северус нарочито внимательно ощупал мою невидимую голову, хмурясь напоказ: — По-моему, всё как всегда. Не жиже, чем обычно. Тем более это «у людей», а ты… Так что не переживай, лично ты даже от ещё большего разжижения мозгов вообще ни капельки не изменишься.       Я скептически глянул на этого юмориста, но вовремя понял, что стараюсь зря. Снял невидимость, возникнув прямо под руками Северуса, и повторил взгляд. Но то ли у моего любимого зельевара уже иммунитет на мои глазки выработался, то ли скепсис мне во второй раз не удался. В общем, извинений я не дождался. Только выгнутую бровь, с выражением типа: «Что смотришь? Где я не прав?»       Я закатил глаза и вздохнул: — На сегодня всё? Можем идти? — Можем.       И мы пошли.

***

      На ходу я выяснил, что память девчонке Северус подчистил, внушил, что она планирует завтра ночью, тихонечко и без свидетелей, подобраться к Кубку и забросить записочку со своим именем.       Я распереживался: — А если она действительно забросит, Сев? Что будет? Вдруг Кубок её дважды выберет? Ты только представь! — Успокойся. Завтра, после попадания в свою новую спальню в Замке, она станет считать, что уже бросила в Кубок всё что нужно.       Тут уж я не мог не восхититься: — Да когда ты всё успел-то? Ну ты!.. Сев? Я давно не говорил тебе, какой ты у меня умный! — Подлиза.       Он вроде как остался совершенно равнодушным, но я чувствовал, что мои комплименты ему приятны. — То есть сегодняшнюю ночь гости спят у себя на корабле и в карете, а с завтрашнего дня?..       Уточнил я, а он разжевал мне эту аферу до конца: — Да. Завтра состоится экскурсия для гостей и первокурсников. Ну и для всех остальных, кто захочет. И француженки с болгарами смогут решить, кто на каком факультете поселится. После выбора Кубком чемпионов, не выбранные и не желающие здесь оставаться — хотя я очень сомневаюсь, что таковые найдутся, — уедут обратно. А все остальные будут проживать и учиться в Замке, посещая самостоятельно выбранные учебные дисциплины. А директорà по мере надобности будут перемещаться порт-ключами туда-сюда. — Как-то сложно, не?       Усомнился я в таком административном решении. — Не сложнее, чем весь год кормить отборной пшеницей и поить виски стадо абраксанских крылатых коней. Кто там аудитом хогвартской бухгалтерии Дамблдора запугивал вчера? Тебе напомнить? — Не надо. Я всё помню.       Отшутился я и объяснил своё удивление: — Просто быстро как-то старичок среагировал.       Северус пожал плечами: — А ему двойная выгода: и попечительскому совету в твоём лице угодил, и деньжищ сэкономил немало. Да где там! Тройная выгода! Он ещё и в прессу заявит, как здорово он придумал укрепить международные отношения. — Тоже верно.       Согласился я и, вспомнив, ради чего всё это было затеяно, попросил: — Покажи хоть её имя, был смысл всё это затевать?       Северус аккуратно размотал маленький свиточек, и мы чуть не столкнулись лбами, склонившись над полоской пергамента:

Giselle Théophillia Gaultier-Coralli

— Мнэээ… Стесняюсь спросить, это… Как это вообще звучит? Ну кроме «Жизель», это я нашёл, вот, самое первое.       И я осторожно ткнул пальцем в первое слово в записке — Ну насколько я могу судить — Жизèль Феофилия Готьè-Корàлли. Ну или Теофилия. — А ты уверен? У неё, смотри, буква «Л» в фамилии.       Усомнился я и опять потыкал в листочек, но Северус объяснил: — Она не произносится. Это просто исторический вариант написания. Из древнего рода твоя Жизель. — Чёй-то сразу моя? Общая. Ну в смысле — не совсем общая, а…       Опять запутался я, а он, снисходительно улыбнувшись, остановил мои потуги: — Я понял, жертва мозгошмыгов, не утруждайся. — Лунопухов.       Дотошно исправил я, на что мой зловредный собеседник только ухмыльнулся: — Как скажешь, Волчонок, как скажешь.       Но мне было всё же любопытно, и я не смог удержаться и не спросить: — Сев, а почему у неё во вторых имени и фамилии ударение не на последний слог падает? — Тоже исторические моменты, забудь. — А откуда ты… — Из латыни. Французский к латыни намного ближе, чем английский. Всё. Забудь!       Уже резче оборвал он меня, и мне стало так интересно, почему это, что я протянул: — Профееессор, да Вы никак ревнуууете? — Вот ещё! Было бы к кому!       Рассерженным котом — хотя скорее тигром — фыркнул он и ускорился.       А я лишь убедился в своих подозрениях и абсолютно довольный поспешил за развевающимися полами тёмно-зелёной бархатной мантии: — Ну-ну. Но, если что, я уже всё забыл. Честно-честно!       За всеми этими неважными разговорами я и не заметил, как мы добрались до наших покоев. А чуть задумавшись, осознал, что уроков не будет ещё целых два дня, а значит — Северус, начиная прямо с этого момента, будет почти полностью в моём распоряжении. И я поспешил довести до логического завершения всё то, что так хорошо началось за тем чудесным поворотом школьного коридора.

❤️‍🔥*❤️‍🔥*❤️‍🔥

      В наши комнаты мы не вошли — ввалились, не дожидаясь, когда дверь полностью откроется. Я просто сгрёб Северуса в охапку и прижал к себе, выдыхая со стоном куда-то ему в волосы. А потом притиснул к стене, как и мечталось половину сегодняшнего вечера. — Дверь…       Просипел он, тоже не теряя времени и уже расстёгивая пуговицы на моём сюртуке. Я поймал чужие, такие деятельные руки, развернул его лицом к стене и прижался сзади всем телом, попадая в изгибы и впадинки, прижимаясь к выпуклостям. Распластал его, вдавил, вытянул наши руки с переплетёнными пальцами над головами, чем заставил его тянуться вверх, привставая на цыпочки и проезжаясь ягодицами по моему уже снова налившемуся члену. — Дверь, Гар… кх… ммм…       Я прижал его ещё крепче, попутно захлопывая и запечатывая просто голой силой так беспокоившую его дверь. И целуя чужие губы мокро и бесстыдно, как мне и мечталось всё это время, я, уже совершенно не сдерживаясь, потёрся пахом об его задницу. Мне хотелось вот прямо здесь и сейчас. Меня прямо-таки распирало от похоти и желания. Но я решил всё-таки сначала спросить: — Ты согласен?       Прохрипел я ему в ухо, бесстыже потираясь уже расстёгнутой ширинкой со всем её возбуждённым содержимым об его парадную мантию. — На что?..       Так же загнанно дыша, спросил он. — На всё!       Рыкнул я ему в шею, сильно прикусывая кожу вместе с заполошно бьющимся в артерии пульсом. — Дааа…       Выдохнул он и втянул воздух со стоном, вполне возможно, что и боли.       Но меня уже было не остановить. Не оторвать от этого тела. Сейчас никакие доводы разума уже не подействовали бы. И не устыдили. Потом я наверняка буду смущён своей порывистостью и грубостью. Потом. Позже. Может быть, даже сразу после. Но не сейчас.       Я держал челюсти почти сомкнутыми и наслаждался тем, как затухает биение крови в пережатом сосуде. Потом разжал зубы и прижался языком, ощущая, как часто стучит его сердце. Каждый удар отдавался мне в язык, мне в сердце, ниже, прямо в член, в ноги, в стопы, в пол Замка, во всю эту горную породу под нами. Какой-то частью сознания, которая у хищника всегда остаётся настороже, я понимал, что после моих сомнительной нежности ласк останется такой синяк, который невозможно будет завтра спрятать за всеми тёмными одеждами, за всеми жёсткими воротниками-стойками Северуса. Но именно этого я и хотел сейчас. Можно конечно было оправдываться мелькавшими у меня в мозгу словами «воздержание», «полнолуние», ещё чем-то там, но…       Зачем? Мне просто хотелось. И ему.       Что он и подтвердил, что-то бессвязно выдохнув, мартовской кошкой откровенно и нетерпеливо притирая зад к моей эрекции и поторапливая: — Ну же… Хочу тебя.       Я сам скользнул руками вниз по чужому телу, но ладони Северуса оставил приклеенными чарами к стене, задрал полы его мантии ему же на плечи, избавляясь от хотя бы одного препятствия между нами.       Он не возразил.       Я рванул в стороны полы своего сюртука и снова прижался к его уже гораздо чётче ощущающейся заднице. Всунул ему колено между бёдер, заставляя расставить пошире ноги, и пальцами, трясущимися от жажды контакта кожи с кожей, расстегнул и выдрал из шлёвок его ремень. А потом просто разорвал на нём брюки по шву, и те съехали на пол двумя половинками, оголяя белые ягодицы.       Мы маги, нам не надо искать смазку, заниматься растяжкой и прочим. Ни на какие прелюдии и поддразнивания я сегодня не был настроен, а потому просто завёл резинку своих трусов под яйца, пара заклинаний и… На ягодицах Северуса завтра точно появится россыпь синяков от моих пальцев, которые я с силой вжал в поджарые половинки, разводя те в стороны. А сейчас на его шее появился ещё один синяк, когда я, войдя в него, опять вцепился зубами, желая то ли заклеймить свою пару, то ли ощутить биение его жизни на кончике моего языка. Меня так и тянуло лизать, прикусывать, засасывать именно то место, где под белой — когда-то, а сейчас безжалостно испятнанной — кожей частил и сбивался его пульс. И я не отказывал себе. Я брал его резко и жёстко, наслаждаясь его стонами, а потом сгрёб в комок край мантии и заставил зажать зубами этот импровизированный кляп. Меня просто несло. Трясло и рвало на кусочки. У меня дрожали руки от жадности и зависти самому себе:       Это всё моё! Всё — мне! Моё!       Понимая, что долго я не продержусь — а хотелось! — я наколдовал себе кольцо на основание члена и…       Наверное, потом мне будет стыдно. Скорее всего. Возможно, даже сразу после.       Но именно сейчас мне стыдно не было. Ничуть. Мне было жарко. Тесно. Мне пахло мускусом и здоровым мужским пòтом. — Сееев, ты такой… такой… Мне так хорошо в тебе! Так горячо!       Я изогнулся, упёрся лбом ему между лопаток, согнув колени и совершенно бесстыдно выпятив пах, и любовался каждым своим движением: выходил из него почти полностью и врывался обратно, мокро шлёпая мошонкой по уже порозовевшим ягодицам. Гордился теми сдавленными звуками, что я заставлял его издавать сквозь послушно закушенный кляп. Зарывался носом в его влажные у корней волосы и втягивал в себя их аромат. Облизывал уши, посасывая мочки. И специально не прикасался к чужому, наверняка изнывавшему без внимания члену. Сейчас я думал только о себе.       И когда стоны Северуса стали совсем редкими и жалостливыми; когда я ощутил, как туго он сжимает меня нежными стеночками; когда я понял, что готов закончить этот марафон… Я испарил кольцо со своего члена, входя как-то особенно глубоко. Северус дёрнулся и, выплюнув обслюнявленную полу мантии, задрожал и выстонал что-то низко и протяжно, изнеможённо откидывая голову мне на плечо.       Как оно у нас обычно и бывает, всё произошло практически одновременно: Северус сжал меня; я ощутил пульсацию его тела, и меня вслед за моим любимым накрыло сильнейшим оргазмом; а в дверь громко постучали и, не дожидаясь ответа, толкнулись с размаху…

***

      Столкновение кого-то там с ранее мною практически навечно запечатанной дверью никак не задело моё погрузившееся в негу сознание. Ещё с минуту я наслаждался теплом чужого тела, переживая все до последнего отголоски удовольствия. Я стоял вплотную к Северусу, прижимаясь к нему, весь такой приятно ослабевший, и держал его за талию. Хотя вполне возможно, что не «держал», а держался сам. Он опирался об стену, ему было полегче, хотя дрожь чужих ног я ощущал.       С закрытыми глазами я потирался то одной, то другой щекой об его шелковистую макушку и кайфовал от гладкости волос: — Сев. — Ммм?.. — Ты на меня не злишься?       Эйфория рассеивалась, а на разомлевших нас накатывала безжалостная реальность. — За что именно? — Ну… За мантию.       Выбрал я самое, на мой взгляд, безобидное из целого списка. — А что с мантией?       В своей извечной манере, вопросом на вопрос, ответил Северус, решив, видимо, не прощать меня вот так сразу.       Я «покаялся»: — Ну… Чистить придётся.       Оба мы понимали, что мантия — это просто слово, которым я обозначил всё: и стену, и брюки, и приклееные ладони, и кляп, и шею, и вообще всю свою сегодняшнюю резкость.       Фиг бы с ней, с мантией. Это он ещё шею свою не видел. А шея… Н-дааа. — Почистим. Ты же даже не порвал… Мантию, я имею в виду. Так что за мантию не злюсь.       В своём собственном стиле сказал, что ему тоже понравилось, Северус и добавил: — Главное — что ты дверь закрыл.       Тут уж я не мог не возмутиться: — Далась тебе эта дверь! Я бы никому не позволил на тебя смотреть! Тут же у тебя просто проходной двор какой-то. Ни минуты покоя. — Так значит — мне не послышалось? Кто-то стучал?       Уточнил он, а я зевнул успокаиваясь и обнял его покрепче: — Ну или нам обоим послышалось одно и то же. — Интересно, кто же это был?       Без особой заинтересованности спросил он. — Да хуй знает.       Не имея сил подбирать выражения, выдохнул я.       Он так же лениво пошутил в ответ: — Так спроси. — У кого? — У того, кто «знает». — У хуя, что ли?       Растерялся я и тут же получил подтверждение: — Ну. — Он занят. — Кто? — Мой хуй. — Тьфу, дурак.       Искренне рассмеялся Северус, а потом уточнил: — Чем, бля, «занят»? Он уже всё сделал. — Он в ахуе.       Промямлил я, в очередной раз зевая, а он согласился: — Ну только если.       Тихо и лениво посмеиваясь и фыркая, мы принялись целоваться, по-прежнему стоя у стены. — Так ты не злишься?       Всё же уточнил — Просто на всякий случай! — я.       Вредный Северус в шутку сжал собой мой ставший чересчур чувствительным член, и пришлось мне с шипением выскользнуть из такого желанного тела. — Не злюсь.       Томно выдохнул он, отомстив мне таким нехитрым способом. А я, слегка отодвинувшись, замер, любуясь делом зубов своих. Мой любимый зельевар выглядел человеком пережившим нападение старого, нèмощного вампира, который, не сумев прокусить кожу затупившимися за давностью использования зубами, просто измочалил ему шею с обеих сторон над сонной артерией.       Ну или как в старом анекдоте про очень злую, но совершенно беззубую собаку, которая кусаться не может, но засасывает насмерть. — Точно-точно не злишься?       Прошептал я и широко лизнул поочерёдно обе стороны его шеи. — Зануда. На тебя бесполезно злиться. И вообще, ты начинаешь меня пугать этими вопросами.       Пробормотал он, подставляясь под мои ласки.       Я отошёл назад на несколько шагов и обозрел картину целиком. Моя жертва: с приклеенными к стене ладонями; в разорванных брюках; с обнажёнными ягодицами, порозовевшими и украсившимися следами моих пальцев; с задранной чуть ли не на голову мантией…       Словно ощутив кожей мой жадный взгляд, Северус, стоявший до этого обессиленно уперевшись в стену лбом, покосился на меня, прижался к стене щекой и чуть повёл бёдрами, перенеся вес с ноги на ногу и позволив мне разглядеть слегка покрасневшее отверстие. Шумно выдохнув, я так и прикипел взглядом к этой припухшей дырочке. А так любящий подразнить меня Северус, томно прикрыл глаза, прикусил нижнюю губу и, косясь на меня, привстал на носочки, прогибаясь. По внутренней поверхности его бедра скатилась белёсая капелька, а у меня внезапно пересохло в горле. Но зато я уверился, что он ни за что на меня не злится.

❤️‍🔥*❤️‍🔥*❤️‍🔥

      И только я осмелился помечтать — чисто гипотетически, как Том Риддл о семи крестражах, — о продолжении, как стук в дверь повторился. Правда, в этот раз никто не спешил к нам врываться. — А вот и гости.       Съязвил Северус, но всё же, по-моему, недостаточно едко.       Видимо, сказался недавно пережитый оргазм. — Ну что? Откроешь? Только меня сначала замаскируй как-нибудь. Или ты похвастаться хочешь?       А нет, беру свои слова обратно. На моей язве даже три подряд оргазма вряд ли скажутся. — Минуточку!       Рявкнул я настырному визитёру, делая массу дел одновременно: пряча в трусы своё разочарованное отсутствием продолжения хозяйство и отменяя чары приклеивания на ладонях Северуса, следом тут же застёгивая ширинку и кастуя «Репаро» на его одежду. Тут и крылась моя ошибка: Северус стоял всё ещё достаточно широко расставив ноги, а устремившиеся навстречу друг другу половинки брюк рванули резко и стянулись вместе, лишая его твёрдой опоры. Он пошатнулся. Я поспешил к нему, подхватить своё падающее сокровище. Северус взмахнул руками, цепляясь правой полой мантии за ручку двери, а левой рукой попадая мне по носу…       Как итог: я лежу спиной на полу; Северус сидит голой задницей у меня на голом же животе; таинственный визитёр по-прежнему мается за порогом.       Я лежал и размышлял, стоит ли притвориться, что я в обмороке.       Вдруг перепадёт что-нибудь приятное, за столь самоотверженное спасение сладкой жопки моего злюки от контакта с жёстким полом?       Ещё я радовался своему проработанному прессу — Иначе точно пришлось бы проститься со съеденным вкусным ужином! — ну и в процессе радования решил, что с обмороком можно погодить. Осторожно приподнял голову, прислушиваясь, принюхиваясь и пытаясь понять, кто же это к нам пожаловал. Потом лениво поинтересовался: — Открывать-то будем? — А ты кого-то ждёшь?       Нарочито удивился Северус, выгибая бровь и ёрзая на мне. — Вот даже не знаю, что тебе сказать — столько поводов для шуток, что не знаю, который выбрать.       Демонстративно развёл я руками и, подложив их под голову и скрестив ноги в лодыжках, поинтересовался: — Тебе удобно? — Вполне! — Ладно, сиди, я не против.       Я разблокировал дверь, оставив ту просто закрытой на замок, и принюхался получше к тянущемуся по полу сквознячку. За дверью стоял кто-то знакомый. Запах его — именно «его» — мне был знаком, но… Присутствовало в этом запахе нечто странное. Словно… словно знакомый мне ранее человек как-то изменился.       Ничего не понимаю. Ладно, разберёмся.       Северус, в шутку покряхтывая, поднялся с меня, не преминув размазать мне по животу вытекшую из него сперму и высунуть язык, дразнясь. — Как по-взрослому, профессор Снейп.       С постной рожей покачал я головой.       А когда он, явственно застеснявшийся своего порыва, подал мне — другую, чистую —руку, чтобы помочь подняться, я сначала провёл пальцами по только что размазанной им лужице и только потом схватился за протянутую руку. — Фу, бля! У меня теперь обе руки липкие!       Возмутился он, тут же попытавшись вытереть ладони об меня.       Но я отскочил в сторону и рванул к двери, ведшей в коридорчик с ванной, спальней и гардеробной. Сейчас нам обоим первое и третье было бы особенно актуально. Но в дверь опять постучали. — Кто там?       Рявкнул Северус так, что я аж дёрнулся, вжимая голову в плечи в попытке прикрыть чувствительные уши. — Ой, Гарри, прости.       Искренне извинился он, а я пробурчал: — Ничего. Один — один.       Мгновенная карма за шею. — Закрой уши.       Приказал он мне и, дождавшись от меня активных действий, снова проорал: — Подождите минут пять! Заняты мы!

***

— Как думаешь, у кого там что стряслось?       Спросил Северус, когда мы оба, почистившись кое-как чарами напополам с водой, уже надевали в гардеробной повседневные вещи, готовясь выйти к неопознанному мной настырному посетителю.       Я неловко пожал плечами, поправляя футболку и корыстно радуясь, что Северус пока не успел посмотреться в зеркало: — Кто-то знакомый. Хотя, конечно, вряд ли этим я уменьшил количество возможных кандидатур. Тут у нас таких вся школа, считай. — Именно. Готов? — Готов. Пошли.       И мы пошли.

***

      В дверном проёме стоял Габриэль Трумэн. Вот именно Габриэль, потому что подобное выражение у Аластора Грюма на лице было последний раз тогда — Я уверен! — когда тому лет пять исполнилось. Или даже раньше. Позже тот уже стал гораздо менее эмоциональным, а более самодостаточным. — Вечер добрый. Я конечно извиняюсь…       Заикаясь выдавил из себя тайнюк под прикрытием, опуская в пол оба глаза: настоящий, и… и второй настоящий.       Этот конспиратор хуев примчался к нам даже без скрывавшей его якобы отсутствующий глаз культурной «пиратской» повязки! Тьфу, балбес!       По общему смущённо-виноватому виду Габриэля было абсолютно понятно, что тот прекрасно осознавал, чем мы тут так активно и шумно только что занимались.       Я задумался, как теперь себя вести:       Извиниться? За что? За то, что заставили ждать, только если. Или и вовсе сделать вид, что ничего смущающего не произошло? Никто ничего не слышал. Никто никого под дверью не ждал. В конце концов, все мы взрослые люди, а кое у кого даже целая невеста есть. — Вы уже всё? Уже можно?       Робко уточнил Габриэль. — «Можно». Пока «уже всё», а там… Как пойдёт, ещё два выходных впереди.       С царственным видом ответствовал Северус. — Понятно.       Прошептал тот, стараясь не смотреть никуда, кроме пола под ногами, особенно на Северуса.       На шею. Н-дааа.       Хотелось спросить по-простому: «Маша-растеряша, ты где повязку посеял?» Но… — Вы что-то хотели, мистер Грюм?       Так же похуистично, как Северус только что, поинтересовался я, окончательно сделав выбор в пользу «сделать вид, что ничего смущающего не произошло». — Яаа?       Вроде как даже ужаснулся тот, но всё же сообразил: — А!.. Я? Да. Да, я хотел. Профессор Снейп!.. — Северус. Мы же теперь работаем вместе.       Прервал единственный в этой комнате настоящий шпион блеяние своего свежеиспечённого горе-коллеги. — В смысле?       Шокированно выдохнул Габриэль, видимо подумав, что Северус столь беспечно явил при открытых дверях свою принадлежность к Отделу тайн.       Придурок. За собой следи, а не за Севом моим! Балбес малолетний.       А я только лишний раз убедился, что очень даже правильно сделал, сразу же — как только Северус открыл дверь — оградив нас троих куполом чар невнимания и наложив «Муффлиато». Потому что молодой и бестолковый «шпиён» явно примчался к нам в самых, как говорится, растрёпанных чувствах и за «базаром» категорически не мог уследить. Так что чары оказались отнюдь не лишней предосторожностью. — Что значит «в смысле»? Вы забыли, профессор Грюм?       Выделил я голосом нынешнее звание Габриэля. — А! Точно!       Тот хлопнул звонко себе по лбу свободной рукой, и тут я осознал, что во второй руке у «Грюма» — костыль.       Так. «Всё страньше и страньше», как любила говорить дальняя родственница одной небезызвестной когтевранки. — Д-да, «Северус». Северус! У меня беда! М-мистер Сметвик…       Слил Габриэль тут же «все пароли и явки», как говорится.       Я отодвинул с дороги своего бывшего старосту и вышел в коридор, посылая в оба конца по «Гоменум Ревелио». К нашей удаче коридор оказался абсолютно пустым. Только в нескольких десятках метров по прямой и немного вниз я ощутил отклик. Но там уже было общежитие «Слизерина». — Никого.       Сообщил я, входя обратно. — Мистер Сметвик сказал мне…       Опять начал Габриэль, а злой Северус в очередной раз прервал того, уже и вовсе не выбирая выражений: — Мистер Грюм, зайдите сюда, блядь! И закройте, в конце-то концов, эту грёбаную дверь! — Да-да.       Поспешил тот перешагнуть порог и действительно наконец захлопнуть дверь. А я окончательно убедился, что наш «Грюм» пытался имитировать походку на одной ноге и костыле. И получалось у того не ахти. — Так я вам не помешаю?       С сомнением в голосе уточнил уже совершенно запуганный Габриэль, натыкаясь взглядом на шею Северуса и начиная неудержимо краснеть.       Тут уж я по-доброму послал того: — Габи, иди во вторую дверь справа. Это кабинет. Подожди нас там.       Тот кивнул и неуклюже посеменил в указанном направлении, опираясь при ходьбе на невидимую и, вполне возможно, босую ногу и держа ненужный теперь костыль под мышкой.       Когда дверь кабинета тихо хлопнула за широкой спиной «Грюма», Северус тихо спросил: — Ну и что ты думаешь обо всём об этом?       Я честно признался: — Даже не возьмусь предположить. Я его, конечно, почти год не видел, да и не сказать, что на встречах у Гиппи мы много общались, но в школе он всегда был намного более… ммм… рассудительным. — Однозначно.       Согласился Северус.       Мы задумчиво поглядели друг на друга, одновременно слаженно вздохнули, готовясь к неприятностям, и так же одновременно двинулись к кабинету.       Проблемы самы себя не решат, увы.

***

— Так что же у тебя стряслось, Габриэль, что заставило тебя позабыть о маскировке?       Спросил у того Северус, наливая в три тумблера на два пальца огневиски. — Мистер Тодд. Профессор Снейп.       Всхлипнул Габриэль, глядя на нас несчастными глазами: — У меня протез украли!!!

***