Неправильный Поттер. Пуффендуй

             

***

      Расстались с Люциусом мы в атриуме. Тот отправился к себе в мэнор камином, а у нас в коттедже камин, хотя такая возможность и была предусмотрена мной при «выращивании» дома, до сих пор не был подключён к дымолётной сети. И скорее всего, так оно и останется в дальнейшем. Ни у меня, ни у Северуса до сих пор как-то не возникало желания видеть в нашем убежище от мира чужие лица. Не были мы с ним готовы принимать посетителей. Возможно, это была паранойя, но, даже если и так, нам это не мешало. С друзьями можно было встречаться и на нейтральной территории.       Как вчера-сегодня, например. А что? Очень неплохо посидели! И походили… И даже поползали.       Так что Лорд-Блондинка шагнул в камин, в вихрь зелёного пламени — Надеюсь, не блеванёт по прибытии на место! — и был таков. А мы двое поспешили загрузиться в «телефонную кабинку», то бишь замаскированный лифт, и, поднявшись на поверхность, сразу из кабинки аппарировали в долину.

***

      Дома Северус умчался в лабораторию, греметь какими-то склянками, а я направился на кухню, к своей заветной кладовочке. Приближалось полнолуние, и мне неудержимо хотелось мяса, мяса и ещё больше мяса. Бутербродики с икоркой это, конечно, хорошо, но мой волчий — в прямом смысле — аппетит удовлетворить можно было только мясом.       Ну ещё и Северусом, но это позже.       К тому времени, как я закончил второй завтрак, мой зельевар спустился вниз. Если бы я, к моменту его появления на пороге кухни, уже не съел всё и не выпил, то точно подавился бы. Он выглядел так… так… Короче, он выглядел так, словно не просто не принял Антипохмельное ещё в кабинете у Гиппократа и в количестве двух флаконов, а словно и не было всех этих месяцев, в течение которых постепенно менялся в лучшую сторону его внешний вид. Этот Северус был изжелта-бледен; волосы висели безжизненной паклей; глубокие носогубные складки и лобные морщины изборождали ещё полчаса назад такое молодое лицо. Всегда ухоженная щёгольская бородка, потеряв чёткие контуры, расползлась на щёки и шею и топорщилась неопрятными островками пегой от ранней седины щетины. Руки, испещрённые пятнами разных оттенков зелёного и коричневого, слегка подрагивали; ногти обрамляла «траурная» кайма. Он сутулился и ступал как-то болезненно-осторожно.       Я сидел, онемев от испуга и непонимания. Мне хотелось вскочить и подвести его к стулу, придерживая под локоть, словно тяжелобольного. Останавливало только то, что я не до конца верил в реальность подобной метаморфозы. — Сеее… кхе-кхе… кха!       Мой голос смешно, по-подростковому сорвался, и я закашлялся, пуча глаза и тыча пальцем в старенькую засаленную мантию, в которую «нарядился» мой любимый зельевар.       Слава всем святым, Северус распрямился и довольно ухмыльнулся: — Впечатлён?       Я только и мог, что кивнуть.       Тут передо мной возник стакан с водой, и я с облегчением к тому присосался. Запив своё удивление и поблагодарив расторопную Симу, я осторожно уточнил: — Душа моя, это же иллюзия?       Северус искренне возмутился в ответ: — Как можно! Я же к Дамблдору иду! Какие иллюзии без закрепления на артефакте? Он разочек палочкой махнёт и поймёт, что я его наёбываю! Нееет, дорогой мой Волчонок! Это всё реальность. — Но… но как? Мы же… Ты же… Как же?.. — Элементарно!       И он, ухмыльнувшись совсем уж самодовольно, приступил к объяснениям: — Всё просто, мой наивный Гарри. Мантия — это моя старая, я её именно на такой случай и забрал из Коукворта. На волосах — ржаная мука. На лице — яичный белок. На руках… Ну много ли надо, чтобы руки испачкать? Простой лопух пожамкал и отмывать не стал, всего-то и делов!       Я моргал и не понимал как… Ну вот как такие бытовые мелочи, как мука, яйцо, свежий лопух и несвежая одёжка смогли практически до неузнаваемости исказить облик человека в худшую сторону за каких-то полчаса?! — Нет… Но, Сев… А вот это… это вот… А щетина? А лицо? Ты же серый, как… Я не знаю… Как лежалый покойник, бля! — Ааа! Класс, правда?       Он с крайне удовлетворённым выражением оглядел свою рожу своё новое лицо в наколдованном зеркале. — Да уж.       Передёрнулся я и, разглядывая его со смесью брезгливости и недоверия, уточнил: — Так и что же это? Как? — А это, радость моя, твоё депилирующее зелье, помнишь?       От приподнятой в привычном жесте брови по его лбу разбежались непривычные морщинки, а я снова передёрнулся. Смотреть на такого Северуса было… было где-то даже страшновато, уж очень реалистично выглядело. Настолько реалистично, что перед глазами вставало лицо другого Северуса — Снейпа один точка ноль, из моей прошлой жизни. Тот выглядел немногим хуже, лёжа на полу Визжащей хижины в ночь на второе мая тысяча девятьсот девяносто восьмого. — Э-эй! Ты меня слышишь?       Сжал настоящий Северус своей запачканной рукой моё предплечье. — А? А, да, слышу. «Депилирующее зелье», — ты сказал. Но я всё равно не понимаю…       Он закатил глаза, отхлебнул глоточек кофе из подсунутой Симой чашки и начал рассказывать: — Помнишь, я как-то раз перепутал зубной элексир и это зелье?       Я кивнул, а он кивнул мне в ответ: — Ну вот. Я тогда сбежал в другую ванную, потому ты и не увидел, как кожа у меня сразу же стала вот такого нездорового оттенка. Я тогда сам себя в зеркале испугался. — Неправда!       Возмутился я, потому что прекрасно помнил то забавное утро: — Ты тогда так не выглядел!       Северус опять согласно кивнул: — «Тогда» не выглядел. Потому что «тогда» я безоар принял, и всё прошло. А сейчас я смазал дёсны этим зельем и ничего принимать не стал. Результат налицо. Ну и на лице тоже, как видишь. — Да уж вижу.       Пробормотал я, вглядываясь в слегка шелушащуюся, стянутую нездоровую кожу, и уточнил: — А бородка? Тоже зелье? — Два. Опять твоё депилирующее и зелье для роста волос. Сначала отрастил слегка, потом обкорнал как ни попадя.       Гордо ответил Северус. — Угу. Придумщик.       Поджал я в неудовольствии губы, а он в очередной раз похвалил себя: — Ну а как ты думал? А то заявился бы я такой бодрый к нашему дедушке, и что? — Нууу… — Вот именно. Зачем наталкивать его на мысль, что мне с Гарольдом Тоддом не так уж плохо живётся на самом деле? — Нууу…       Опять глубокомысленно протянул я, про себя конечно же соглашаясь с его доводами. — Ладно, пошёл я. Где камеры?       Выдав Северусу привычный набор шпиона и проводив до прихожей, мы вчетвером уселись перед монитором.

***

      Выпущенные на волю у ворот Хогвартса камеры немедленно продемонстрировали нашей дружной аудитории, состоявшей из трёх домовиков и меня, сутулого и всего какого-то трясущегося Северуса и Аластора Грюма, пялящегося на него в немом удивлении, очень сходном с моим недавним. — Ну нихуя се! Как жизнь-то тебя помотала, ассистент. И всего-то за какой-то час!       В обалдении протянул «Грюм», а я с облегчением понял, что это Гиппократ.       Ну не Люциус же, в самом-то деле?       Своим узнаванием я поспешил поделиться с домовиками, а Северус и «Грюм» тем временем уже хромали по коридорам Хогвартса в полном молчании.       Правильно, маскировка прежде всего!       Дойдя до гаргульи, Северус только раскрыл было рот, как каменная стражница бодро отъехала в сторону, освобождая путь к винтовой лестнице-эскалатору. — А ну!.. А ну, на место, глупая курица!       Зашипел он, прожигая ту взором разом вспыхнувших живым огнём глаз.       «Грюм» хрюкнул от смеха, а незаслуженно обиженная охранница со скрипом склонила уродливую голову к костлявому плечу. — Что ты делаешь вид, будто не понимаешь?!       Злился на статую Северус, пока Гиппократ веселился. — Пока рано сообщать, что директор сменился! Я приказываю тебе пока слушаться Дамблдора! Слышишь? Вернись на место! Сейчас же!       Гаргулья, распрямив шею, снова перекрыла проём, а один из пары пока ещё тайных директоров Хогвартса, ободряюще похлопав ту по каменной лапе, вызвал школьного домовика и попросил сообщить пока ещё якобы директору Дамблдору, что внизу имеются посетители, которые жаждут аудиенции. Через минуту каменная стражница снова отъехала в сторону, и Северус с «Грюмом» шагнули на движущиеся ступени.

***

      Визит в целом прошёл весело. По крайней мере, для нас, зрителей.       Наш Птичка на своей жёрдочке отсутствовал: то ли лечился от последствий вчерашних возлияний особыми методами, специально для фениксов; то ли опробывал на практике приведённое вчера в порядок своей «мамочкой» оперение; то ли вообще был временно изгнан Дамблдором за попытку поджога. Северус сразу скромно притулился у окна, делая вид, что не стал садиться совсем не потому, что в сидячем положении нечто могло бы помешать ему расслабиться. Но этот вид он делал так, якобы, неумело, что не понять причину его нежелания присесть было практически невозможно. Короче, мой зельевар притворялся, что не притворяется. Гиппократ же под видом Грюма нагло развалился в кресле и — что называется, с порога — начал раздражённо вещать о проклятом Малфое, который незаслуженно «законопатил» ветерана Аврората в больничку: — Ну ты представляешь, Альбус? Ты представляешь? Меня… Меня! Меня с клизмой? — Мнэээ… — Не надо, не представляй! Я не из этих…       «Грюм» скорчил брезгливую рожу, а заведённый статьями в прессе Альбус не смог смолчать: — Я тоже!!!       И шваркнул сухоньким кулачком по столу, совершенно не впечатлив «отставного аврора» вспышкой своего гнева. — Ну и хорошо. Тогда тем более не представляй.       И отпив из своей фляги — в этот раз, похоже, наполненной действительно огневиски, а не «Обороткой» — ненастоящий Грюм рыгнул в лицо собеседнику. Дамблдор при этом в таком испуге отшатнулся от своего некультурного визитёра, что нам, знающим людям, подобная реакция сказала о многом. — Извиняюсь типа.       Типа извинился Гиппократ и неожиданно просительно прохныкал: — Друг, ты бы навестил меня там хоть, а? Ну как я там… Три дня! Один! Альбус, ну ты же мне друг, навести, а? — Конечно, Аластор! Конечно!       Уверил того Дамблдор, а я понял, что чего-то не понял.       Нахуя Гиппи его приглашает? Вот придёт Дамблдор к настоящему Грюму, и что? «Ты меня приглашал, я тебя проведать зашёл!» — «Кто «приглашал»? Я «приглашал»? Окстись, Альбус!» И что мы будем делать?       А ещё я не понимал: кто из этих двоих — Северус или Гиппократ — лучше вжился в роль и за кем смешнее следить. Понятное дело, что смешно это было не в общем, а исключительно в контексте знания мной «ху из ху» на этой сцене. Гиппократ, очевидно, слёту понял, что хотел продемонстрировать Северус Дамблдору, и повёл себя именно так, как повёл бы себя в подобной ситуации солдафон-Грюм по отношению к «Пожиранцу», пусть и бывшему. Тот нарочито громко гоготал, резко взмахивал руками, то и дело порывался встать из кресла, совершенно очевидно понимая, что «пугает несчастного терпилу Снейпа», который пугаться был вовсе как бы и не рад, а наоборот, «пытался скрыть» свои реакции. Эти два гения играли пьесу в собственное удовольствие, Дамблдор наслаждался унижением своего полураба, а я переживал, как бы мой Северус не возжелал остаться на стезе двойного агента.       А что? Вон как у него получается! А Гиппи, падла, так и скалится! Сработались, заразы! Не отдам! Моё!       Так и прошли первые минут десять. Псевдо-Грюм сыпал пошлыми шуточками, регулярно прикладываясь к фляжке, рыгая и заставляя Дамблдора дёргаться. Тот кивал и поддакивал, но каждый раз откидывался на спинку кресла, стараясь держаться подальше от спиртового выхлопа «старого соратника». Северус своим многозначительным переминанием с ноги на ногу изо всех сил намекал на некие физиологические проблемы в пятой точке, вздрагивал от каждого громкого возгласа «Грюма» и старательно «сдерживался», чтобы не шарахаться от чужих резких жестов.       Ну просто жертва систематического насилия как она есть.       Вдоволь наиздевавшись над ручным Дамблдоровым зельеваром — а на самом деле получив удовольствие от совместного подталкивания настоящей жертвы этого розыгрыша к нужным выводам — псевдо-Грюм перешёл к делу: потребовал разрешить проживание в Хогвартсе с «ассистенткой»: — Или ты думал, что я тут буду тебе у семи курсов домашку сам проверять? Не-не-не, Альбус, мне оно, прости, не всралось. — То есть тебе нужен ассистент для проверки контрольных и домашних заданий? Так это же элементарно, Аластор. Северус вполне сможет… — А отсасывать мне регулярно твой Северус тоже сможет?       Не выбирая выражений оборвал «Грюм» Дамблдора. — Мнэээ…       Задумчиво протянул тот, а Гиппократ — очевидно понимая реальный уровень человеколюбия и морали «Великого Светлого», для которого ничего не стоило действительно приказать зависящему от него человеку выполнить любую низость — расплылся в гаденькой улыбочке: — То есть он-то конечно сможет, я не сомневаюсь! И я даже мог бы закрыть глаза и насладиться процессом, но… Видишь ли в чём дело, мой старый дряхлый друг… Ты, возможно, уже и не помнишь, как оно там у баб устроено, но я-то в этом смысле ещё — о-го-го! Фору могу дать молодым. Так что… Это я к тому, что люблю, знаешь ли, титьки мягкие помацать. А у твоего Северуса, увы, но с этим напряг.       И демонстративно поправив что-то в районе ширинки, «Грюм» поочерёдно подмигнул Дамблдору и Северусу. Скривились те в ответ на подмигивание одноглазого «красавчика» абсолютно одинаково.       Получив столь яркое описание чужих базовых потребностей, Дамблдор перешёл к конкретике, то есть принялся торговаться. Сошлись они с ненастоящим Грюмом на том, что «ассистентка» того не будет получать за свои услуги школе заработную плату, а удовольствуется бесплатным питанием и проживанием. А с оплатой её услуг лично «Грюму» тот сам разберётся. — А кто она, Аластор? Я её знаю?       Не мог не уточнить Дамблдор, имевший естественно, в силу своей должности директора школы, представление о большей части населения страны. — Не знаешь. Она с континента, училась не у тебя.       Отрезал «Грюм» и стал прощаться: — Ладно, хорошо у тебя, Альбус, но пора мне сдаваться. Пойду подлечусь. Жду тебя!       Уходя, тот не преминул напоследок напугать Северуса громким «бу!» и продемонстрировать Дамблдору полное отсутствие у «зашуганного Тоддом бедолаги» столь разрекламированных ранее мягких титек. Для этого Гиппократ, «по-дружески» приобняв моего зельевара за шею, «расправил» у него на груди отвороты захезанной мантии, в процессе показательно придушив и облапив. Но нам на экране монитора отчётливо было видно, как тот ловко подсунул Северусу под отворот какую-то бумажку. И та не менее ловко перекочевала адресату в руку, когда он якобы пытался отцепить от себя довольно гогочущего «Грюма».       Так, похабно гогоча, Гиппократ и вывалился из директорского кабинета, а оба оставшихся там мага непритворно выдохнули с облегчением. Я тоже к ним присоединился, мучимый ревностью всех сортов: и к прощальному облапыванию, и к такому профессиональному взаимопониманию.

***

— Присаживайся, Сеее… Кхммм… Ну если можешь.       Великодушно предложил Дамблдор, пряча в усах ухмылку.       Северус просеменил к стоящему перед письменным столом стулу для посетителей и аккуратно примостился бочкòм на самом краешке, якобы стараясь не морщиться слишком откровенно.       Я искренне наслаждался его актёрской игрой, а вот Дамблдор… Внезапно Северус передёрнул плечами и укоризненно уставился на своего начальника: — Зачем, директор?       Непонятно спросил он, а через секунду до меня дошло, что это были, по всей видимости, невербальные чары отмены. А дошло до меня потому, что Дамблдор теперь сидел за столом не в своём привычном образе богоподобного старца, а с красной обожжённой рожей, с высокими залысинами над шелушащимся лбом и без растительности на лице. Совсем. И без ресниц с бровями тоже. — Что с Вами?!       Ахнул Северус, а его колоритный визави процедил сквозь зубы: — Неудачный эксперимент, мой мальчик. Ты же знаешь, как это бывает. Не стоит заострять внимание. Хотя за парочку зелий я был бы тебе благодарен. — Да! Конечно! Конечно…       И он зарылся в свои безразмерные карманы. — Только… Ну Вы должны понимать, директор, что зелье для роста волос я с собой не ношу, извините. Так что только от ожога могу дать. Вот.       Северус протянул на ладони пару склянок.       Не знаю, как он удерживался при этом от смеха, лично я не смог бы. Ну собственно говоря, и не смог. Тимми с Симой, видавшие этого пафосного мудака вживую, тоже не смогли. Один Кричер созерцал «картинку» молча, но и то его губы кривила злорадная ухмылка.       Насмеявшись вдосталь, я опять стал прислушиваться к разговору, благо раздражённый своей промашкой Дамблдор восстановил к тому времени иллюзию и больше не отвлекал меня своим инопланетным видом. Тот разглядывал на просвет полные флаконы, переданные ему Северусом: — Мальчик мой, а скажи мне… Не получится ли и с этими зельями так же, как получилось с тем, что ты дал мне в прошлый раз? — А что получилось в тот раз?       Недоуменно переспросил мой зельевар.       Увы, но признанием в том, что вынужден был спать на унитазе, равно как и в том, что обгадился в постели, Дамблдор нас не порадовал. Хитрец со стажем ловко ушёл от ответа: — Мне показалось, что я нарушил дозировку. — А сколько Вы приняли, директор?       Уточнил Северус, играя наивного дурачка. — Как обычно, мой мальчик, весь флакон. — Ох! Конечно нарушили! Надо было принимать десять капель на стакан воды. — Но ты мне даже не сказал, Северус!       Возмущённо вскинулся Дамблдор. — Разве?..       Позволил себе усомниться в словах «светоча всея Британии» мой зельевар. — Да точно тебе говорю! Я даже в «Омуте Памяти» просмотрел нашу встречу! Не говорил ты мне!       Возмутился тот в ответ. — Ох! Какое упущение. Приношу свои извинения, директор.       Покаянно склонил голову Северус, но тут же осторожно поинтересовался: — А не поделитесь, какая у Вас была реакция на передозировку? А то я не в курсе побочных эффектов этой модификации зелья. Вот и упомянул бы, когда документы для оформления патента соберу. — Ну… ммм… такие… такие…       Зажевал Дамблдор нижнюю губу в связи с отсутствием неиллюзорных усов и поспешил снизить накал страстей: — Да в общем-то никаких, мой мальчик, не беспокойся. Так. Мелочи. Сонливость… Да ерунда! Недостойно упоминания. Но дозировку ты обязательно укажи. Обязательно! — Обязательно укажу!       Согласился Северус, тоже кусая губы. Выглядело так, словно он полон раскаяния за свою безответственность, и только я знал, что он борется с улыбкой. — Зачем же Вы меня вызвали, директор?       Перешёл он к делу, попытавшись сесть чуть иначе и нарочито страдальчески поморщившись. — Ай, прости старика, мой мальчик, отвлёкся на свои горести, позабыв о твоих. Нехорошо.       Скорчил тот якобы сочувственную рожу, но весёлый прищур глаз с головой выдавал истинные эмоции. — Я хотел получить от тебя отчёт по действиям Тодда. — По… по всем д-действиям?       Прозаикался Северус и залился краской.       Нифига себе! Вот это мастерство! Как он покраснел-то по заказу? Надо будет спросить. — Конечно по всем, что ты ерунду-то всякую спра… шиваешь…       К концу предложения Дамблдор явно осознал, какие «д-действия» Тодда имел в виду засланный им во вражеский лагерь «казачок»: — Кхммм… Ну… Ладно. Я буду спрашивать, а ты отвечай.       В общем, в результате этой викторины я понял, что Дамблдор в курсе исчезновения обоих Шеклболтов. И Северуса тот не счёл нужным посвящать в наличие второго — то есть Первого — равно как и в последовавшее отсутствие оного. Северус убедил «погорельца», что изверг-Тодд никуда из дома не девается, а только тем и занят, что… Тут он опять поёрзал на кресле и закусил губу, словно бы от боли.       Дамблдор подозрительно на него глянул и спросил: — Мой мальчик, что же ты сам не воспользуешься зельями? — Не успеваю сварить, директор.       Шёпотом пожаловался несчастный горе-зельевар, а его работодатель совершил акт невиданного милосердия: — Северус! Я поручаю тебе сварить себе зелья! Тодду скажешь, что это мой приказ.       Но тут истинная подоплёка такой неожиданной милости вылезла наружу: — Заодно и мне свари для роста волос. Пока варишь мне, и твои подоспеют.

***

      От дальнейшего разговора меня оторвал сигнал магофона. Звонил Гиппократ. — Гиппи, бля! Нахуя ты Дамблдора пригласил Грюма проведать?!       Буквально заорал я в трубку, как только принял звонок. — Здравствуй, Гарри. Как у тебя здоровье? Как голова? Как настроение?       Тут же начал ёрничать он. — Ооо! Заткнись, бога ради!       Закатил я глаза, а Гиппократ тут же въедливо исправил: — Мерлина. — Да похрен! И ради него тоже заткнись! Час назад виделись, что могло измениться? Ты на вопрос-то мне ответь.       Тот вздохнул в трубку и принялся объяснять: — Ну как ты не понимаешь? Для достоверности пригласил.       Но я нетерпеливо прервал: — Это-то я как раз понимаю! Но а если он придёт?       Гиппократ только усмехнулся и уверенно заявил: — Не придёт. Ни за что и никогда. — Но… — Не перебивай! Послушай мудрого дядюшку Гиппи, Гарри.       Тут уж я не выдержал и рассмеялся: — Это ты сейчас на что намекаешь? Что ты мне теперь дядя, раз женился на сестре мужа моей тётки? Так я тебя разочарую, в плане родства ты мне как был никем, так и остался.       Гиппократ раздражённо засопел в трубку, отчего у меня неприятно зашуршало в ухе: — Смешно ему, поглядите-ка. Ну да, хотел подъебнуть.       Признал он недовольным тоном. — Не получилось!       Прокомментировал довольный я. — Да и ладно. Но ты меня всё же послушай. Во-первых, как неплохой знаток человеческих характеров я тебе могу гарантировать, что наш «Светоч» не считает никого достойным своей божественной заботы. Во-вторых, как человек, имеющий допуск ко всевозможным архивам, я знаю, что в Мунго Дамблдор никогда не появлялся. Никогда! Ни единого раза. Представляешь? У нас нет ни его личной карточки пациента, ни отметок о посещении им других госпитализированных. Поэтому я был уверен, что своим приглашением ничего нам не испорчу.       Пришлось мне признать его возможную правоту. Потом Гиппократ спросил моё мнение насчёт его актёрской игры. Я похвалил. Потом он похвастался, как ловко отвлёк Грюма и усыпил того, забрав волос для «Оборотного зелья» и протезы: — Я ему, раздевайтесь, мол, и артефакты все снимайте. Сейчас, мол, диагностику проводить будем. Этот козёл параноидальный не снял конечно нихрена. Я его «Сомнус максима триа» невербальным как херанул, он аж задымился! На одной ноге запрыгал! Артетефакты-то на голое тело напялил, под больничную пижаму. Вот и огрёб. Я, ясное дело, тут же давай орать на него, мол, как так, мистер Грюм, я Вам сказал чтò делать? А Вы? Ну тут уж он снял половину. Я его обыскал и заставил всё остальное снять. Так у него — прикинь? — у него и под кожу вшито! Но я ж знал, с кем связался! Я сегодня, специально на такой случай, детектор артефактов из Отдела захватил, чтоб как следует обшмонать клиента, что называется. Ну тут уж он на выход засобирался. Только я-то тоже ж не пальцем деланый! Я ж с собой шестёрку моих «тайнюков» захватил. А нарядил я их в аврорские мантии. Как раз на такой случай. Типа это Министерство прислало, обеспечить выполнение предписания Визенгамота. Так что Грюм в двери сунулся, а там — охрана и Люциус с судебным предписанием. — И что? Завернули обратно?       Искренне поинтересовался я. — Ну а то! Естественно! И «завернули», и обездвижили, и артефакты из-под кожи извлекли. Ну а потом… Сам понимаешь. — Понимаю. «Сомнус максима триа» невербально?       Предположил я, а Гиппократ радостно подтвердил: — Правильно понимаешь. Я, кстати, чего звоню-то. Ты это… Приходи сейчас. Во-первых, на Грюма вблизи посмотришь, протез пощупаешь, глаз поразглядываешь. Ну чтоб достоверно всё на иллюзии было.       Я согласился, потому как это действительно было бы нелишне, и не смог сдержать любопытства: — Гиппи, а что ты Севу в записке написал?       Он смутился: — Да… То же самое и написал, что тебе сейчас сказал: чтоб ты зашёл ко мне на Грюма посмотреть. — Не понял…       На самом деле не понял я. — Да я просто с пьянкой этой про магофон совсем забыл.       Признался Гиппократ, а я ухмыльнулся: — Теперь понял. А что во-вторых? — «Во-вторых»?.. А! «Во-вторых»! Во-вторых, я хотел бы, чтобы ты поприсутствовал при разговоре с Трумэном. Чтобы он начинал привыкать, что ты в курсе всего, и чтобы начинал относиться к операции серьёзно.       Я пообещал прийти сразу, как только вернётся Северус. На том мы и распростились.       Отчего ж не прийти, приду.       Думал я словами известной селянки, получившей приглашение на сеновал за большой и чистой любовью. Правда, недоумевал при этом, как моё присутствие поможет балбесу Габриэлю начать серьёзно относиться к работе в Отделе тайн, раз тот до сих пор не осознал, куда вляпался.       Может, Габи до сих пор считает, что несерьёзное и неконкретное обозначение «Отдел тайн» прикрывает такую же несерьёзную деятельность? Может, я переоценил пуффендуйского старосту, раз тот не подозревает, что любой стране нужна служба внутренней и внешней разведки? И что скрываются эти службы как раз вот под такими насквозь несерьёзными названиями: КГБ, ЦРУ, МИ-шесть — или сколько там? Семь, как Уизлей? — «Моссад» и всё такое прочее. Может, для этого Гиппи меня и зовёт?       А ещё что-то царапало моё восприятие… Что-то… Какое-то маленькое несоответствие. Я смотрел то на магофон, то на погасший экран монитора и никак не мог поймать за хвост ускользающую мысль. Мои размышления прервал звук аппарации из прихожей.

***

      Вернулся Северус и тут же развил бурную деятельность: выколупался из «парадно-выходной» мантии, принял порошок безоара и убежал в душ.       Вернулся он уже человеком, моим привычным Северусом, и я тут же набросился на него — Нет, не с поцелуями, увы! — с вопросом: — Сев, Сев, а как ты покраснел? — Когда?       Непонимающе взглянул он на меня. — Там, в кабинете, когда Дамблдор попросил тебя рассказать о моих действиях. — Ааа. Это? Да просто всё. Задержи дыхание и напряги пресс сильно-сильно. Рожа краснеет мгновенно. Приём известный, в киноиндустрии все в курсе. Тем более мне так смешно было, что и напрягаться не пришлось, просто пытался смех сдержать. Представил, как я ему живописую в подробностях твои действия, так и… Не пришлось, короче, напрягаться.       Я только и мог, что подивиться его хитрости и знаниям.       Прочитав записку Гиппократа, я в очередной раз посетовал на инертность человеческого мышления. Но мой мудрый ворон, ухмыляясь, просветил наивного меня, что это не инертность мышления и не похмелье: — Просто Гиппократа одолевает тоска по полевой работе.       Я осторожно уточнил: — Тебя тоже? — Ну… Не могу сказать, что совсем нет, но мне больше хочется просто веселья. Такого, как было вчера с Птичкой; такого, как с подсовыванием зелий. А не как в ставке «Пожирателей». Понимаешь?       И он заглянул мне в глаза. — Понимаю.       Вздохнул я, обнимая его: — Понимаю. Хочется веселиться как в детстве. Без риска и опасных для жизни последствий.       Северус поддержал меня и ответными объятиями, и похожим вздохом: — Именно. Веселья хочется, а не риска.       Мне стало чуть стыдновато, что я втянул его в своё противостояние с Дамблдором, но потом я подумал, что Северус влез в это всё задолго до моего появления даже на свет в целом, а не только в его жизни. Ну а потом он меня поцеловал, и думать я на какое-то время перестал вовсе.

***

      Приведя в порядок одежду и взлохмаченные шевелюры, мы собрались расходиться. Северусу надо было начинать ежегодную варку зелий для больничного крыла, а мне — попасть-таки к Гиппократу. Но я не мог не спросить: — Сев, а ты Дамблдору опять слабительное зелье дал?       Он обрадованно уточнил: — А как ты понял? Неужто по цвету?       Я искренне рассмеялся: — Душа моя, я просто подумал, что ты не стал бы ему помогать. Ты забыл, где я, а где зелья?       Северус самую малость расстроился и признал: — Забыл. Надеялся, вдруг тебе от меня половым путём передалась склонность к зельеварению. А что «не стал бы помогать» — это точно. Так что да, зелье то же самое.       Я заволновался: — Но он ведь теперь примет так, как ты сказал: десять капель на стакан воды.       Северус только пожал плечами: — Ну и что? Ну примет, ну опять повторится у него весёлая ночка. — Но он же на тебя подумает!       Распереживался я, но он отмахнулся от моих тревог: — Ещё однажды это сработает. Скажу на следующей встрече, что это было зелье для нанесения на кожу, а не для приёма внутрь. А он сам виноват, раз из-за похожего цвета решил, что зелье то же самое, которое было в прошлый раз. Но эта шалость будет, к сожалению, последней. Обгадившись вторично, Дамблдор начнёт крайне придирчиво выяснять способ применения. Так что, увы… — Увы…       Вздохнул я, но Северус утешил меня глубоким поцелуем и шлепком по заднице: — Не расстраивайся, я ещё что-нибудь придумаю.       Проворковал он мне на ухо моим любимым низким бархатным тоном. Тем самым. И вытолкал в круг для аппарации.       Поросёнок! Теперь терпеть мне до вечера!

***

      Очередной звонок от Гиппократа настиг меня перед самыми дверями его кабинета. Сильно удивившись, что связь берёт так глубоко под землёй — Зато вчера на пьяную голову ничто не удивляло, когда Люциус Нарциссе звонил! — трубку я брать не стал, вместо этого взявшись за ручку двери. И вот тут-то то самое несоответствие, что подспудно меня беспокоило, оформилось в чёткий вопрос. Который я и вывалил на хозяина кабинета вместо «здрасьте», как только шагнул внутрь и убедился, что тот пока один: — Гиппи! А какого хрена ты у меня в записной книжке «Асклепий»? На двери — «Неизвестно», а в магофоне — «Асклепий»! Как так? — Гарри, здравствуй, давно не виделись. Проходи, дорогой, присаживайся. Как сам? Как жена? Как детки?       Опять завёл он свою шарманку.       Ну не англичанин я ни разу! Не могу я о погоде разговаривать, даже в шутку. Я — сразу к делу. — Не будь занудой. Я же знаю, что ты не такой.       Отмахнулся я от чужих претензий.       Мой собеседник тут же расплылся в довольной улыбке: — «Не такой», но над тобой прикалываться рад по любому поводу. — Ты от ответа-то не уходи, вежливый мой. Колись! Почему?       Пристал я к нему, как говно к подошве как банный лист к заднице, а Гиппократ закатил глаза: — Оххх… На двери сведения точные?       Снисходительно глядя на меня, словно на мальчишку-несмышлёныша, уточнил он. — Точнее не бывает! Мы же вчера на Севе проверили, я помню!       Заверил я приятеля. — Это, конечно, хорошо, что ты помнишь. А те сведения, что в магофоне, откуда берутся, помнишь?       Спросил у меня Гиппократ с такой ехидной рожей, что я сразу же напрягся, жопкой ощущая некую грядущую неприятность. И осторожно подбирая слова ответил: — Ну как «откуда»? Приходишь к гоблинам покупать девайс и регистрируешь. На своё имя. — Которое гоблины узнают откуда?       Задал он мне очередной наводящий вопрос, так и лучась ехидством. — Которое ты гоблинам называешь… называешь сам… — Ну вот я и назвал. Захотел стать Асклепием — стал.       Гордо припечатал Гиппократ.       Я же расстроенно осел на стул и пробормотал: — Ну чё?.. Круто.       А затем тихо поблагодарил приятеля: — Спасибо, Гиппи. — А теперь уже я нихрена не понял. За что «спасибо»?       Насторожённо спросил он.       Я вздохнул и подумал:       За дополнительные месяцы работы, бля.       Но вслух выразился понятнее и корректнее: — За выявление слабого места в обращении с артефактом.       Я тут же решил, что сбацаю гоблинам аналог чар, наложенных на помещения Отдела тайн.       Усрусь, но сделаю! Хотя бы одну комнатку! А лучше — две! Пусть гоблы магофоны в специальной комнатке зачарованной оформляют на покупателя, чтобы без обмана всё было. Мне не нужно в магическом мире телефонное хулиганство и прочая преступность!       Подумал я и тут же поймал себя на… на…       На мании величия? А то ишь как заговорил! «Мне» «в магическом мире». «В моём» только забыл вставить. Гарольд Тодд — король магического мира!       Но поразмыслив ещё чуть-чуть, я понял, что выразился так не от излишнего властолюбия, а из-за чувства ответственности. Это ведь я привнёс прогресс сюда, значит — мне и отвечать за то, чтобы мои новшества не использовали во вред. Так что стоило убедиться, что все аппаратики будут оформляться на реально существующих лиц.       Это был единственный непродуманный ранее момент. Зная техническую безграмотность магов — в чём Люциус помог мне убедиться на собственных ушах — я исключил для них возможность вмешательства в работу магофонов в целом. Разрешил владельцам аппаратов только переименовывать для себя лично контакты — например, «Риту Скитер» в «злобную сучку, которая будит по утрам» — вносить нежеланных в чёрный список ну и баловаться с дополнительными функциями в самых дорогих моделях. С тем же «Омутом Памяти», например. Списки контактов синхронизировались сами, записная книжка новыми именами пополнялась автоматически. А мне, очевидно, стоило теперь озаботиться тем, чтобы не появилось в Британской сети никаких «Василиев Пупкиных». Для этого достаточно будет гоблинам требовать с каждого покупателя автограф «Кровавым Пером», чтобы сличить подпись со своей базой данных.       А к тому времени, как «мобилки» удешевятся настолько, что их детям малым, которых «Пером» травмировать не стоит, будут покупать, я и с комнатой честности разберусь. Тем более к тому времени и шпана из Лютного, которая отродясь в банковской базе данных не числилась, денег на магофон насобирает. Так что комната просто необходима!       Мне даже самому понравилось выдуманное название «комната честности», и я тут же, извинившись перед Гиппократом, отзвонился Ормоку, объяснив свою идею. Тот согласился, что подстраховаться не помешает, и пошёл раздавать ценные указания коллегам.       Пока я зависал в раздумьях — недолго на самом-то деле — и болтал со своим поверенным, хозяин кабинета терпеливо сохранял тишину. Но как только я закончил, он тут же насел на меня с изучением вблизи Грюма и его…       Ммм… аксессуаров.       Пока я со всех возможных ракурсов разглядывал деревянную ногу и стеклянный зрачок, ползающий по костяному «глазному яблоку»; пока «любовался» на принявшего четверть дозы «Оборотки» Гиппократа; пока сливал себе в «Омут» в магофоне свеженькие воспоминания… В общем, пока суд да дело, мы болтали обо всякой ерунде, ожидая с минуты на минуту Габриэля. — Давно хотел спросить, Гиппи. А вы с Люциусом знакомы, что ли, были раньше?       Задал я ерундовый, но действительно интересовавший меня — причём уже давненько — вопрос и счёл нужным пояснить: — А то он, когда мы с похорон уходили, даже не спросил, где на следующий день тебя искать. Да и раньше он… Не могу объяснить почему, но мне казалось вы знакомы, нет? — Ну не то чтобы прям дружим, но… Да, знакомы давно. В детстве в Хогвартсе пересеклись на год: он на первом, я на последнем курсах учились. А потом, через «коллегу» Люциуса по клубу меченых Августуса Руквуда, в сознательном возрасте поближе познакомились. Знаешь такого? Руквуда?       Я угукнул, а Гиппократ погрузился в воспоминания: — Вот тот с нашим блондинчиком учился на одном курсе. Вот они дружили плотно. В восемьдесят первом Августус типа «сел», а Люциус… Уж не знаю, как этот пройдоха прознал, что «сел» тот не по-настоящему, но к однокашнику своему изредка забегал на рабочее место по неважным вопросам. Но именно что по неважным, чтобы, видимо, не быть потом сильно обязанным.       Я не удержался от подкола: — А ты вот прям знаешь, по важным или по неважным вопросам к твоим подчинённым их друзья детства забегают. — Конечно! Конечно знаю!       Воскликнул тот и, как-то предвкушающе улыбнувшись, заговорил дальше: — Мудрый дядюшка Гиппи всё про своих работников знает. Я, например, точно знаю, что, лет назад эдак… эдак несколько, Люциус у Августуса одной садовой тяпкой маггловской интересовался. Давненько это было. Лет, думается… Восемь назад? Девять? Не припомнишь?       И он выжидательно уставился на меня. — А почему это я должен помнить, как Люциус к тебе в отдел заходил восемь лет назад?       Не слишком старательно скроил я в ответ простецкую рожу, даже не пытаясь что бы то ни было отрицать. — Так точно восемь? Не девять?       Якобы поймал меня на слове откровенно забавляющийся нашим диалогом Гиппократ. — Этим летом было восемь.       Вроде как ничего не подтвердил я, а он поддел меня: — А почему ты всё-таки помнишь, как Люциус ко мне в отдел заходил восемь лет назад? — И действительно, почему это я помню?       Мы посмеялись над ситуацией в целом, а потом и над моим выживанием в виде волчонка в жутких условия гостеприимства одного небезызвестного зельевара.

***

      А потом пришёл Габриэль, и Гиппократ начал посвящать своего молодого подчинённого в тонкости задания. Я слушал невнимательно, размышляя, как бы исключить возможность случайного рассекречивания нашей миссии. И вот что пришло мне в голову: изготовить амулет личины, который затем будет вшит под кожу перевоплощающемуся в нужного человека агенту. В случае долгосрочных миссий — идеальный вариант. Этой идеей я и поспешил поделиться с бывшим старостой факультета «Пуффендуй» и нынешним начальником того.       Гиппократ пришёл в восторг и похвалил меня. Габриэль в восторг тоже поначалу пришёл, но потом быстро из восторга вышел. Когда понял, что и сам, и «ассистентка Грюма» даже на ночь будут оставаться под личинами.       Ничего не знаю! Моя задача — обеспечить персонал артефактами. Качественными и удобными, исключающими провал задумки. А то, что это кого-то не устраивает… Не моя проблема.       Габриэль попытался возмутиться, на что Гиппократ посоветовал тому раздобыть маггловскую литературу по сексологии и ознакомиться с таким понятием, как «ролевые игры».       Бррр! Не хотел бы я десять месяцев в одну и ту же ролевую игру играть. Да ещё и под личиной Грюма. Как хорошо, что я не работаю в Отделе тайн! И Северус… Ай, бля! Северус-то как раз и работает. Ну ничего, скоро уволится! Точно уволится! А то не дай бо… Мерлин!       В общем, Габриэль немного скуксился. Потом Гиппократ вызвал Джемму. Та совершенно индифферентно отнеслась к новости, что они с женихом теперь «Аластор Грюм» с некой ассистенткой.       Вот это, я понимаю, выдержка! Одно слово — «Слизерин»!       В итоге мы договорились, что я пока делаю артефакты-личины, Северус варит зелья, а Габриэль учится у инструкторов Отдела тайн. А уж потом, когда у меня всё будет готово, а настоящий Грюм будет торчать в клетке, Северус поработает с Габриэлем. Чтобы поведение того и манеры сделать максимально похожими на таковые оригинала.       Если, конечно, к Грюму можно применить слово «манеры».

***

      Габриэль и Джемма удалились, а я отдал Гиппократу своё воспоминание о сегодняшней встрече «Грюма» с Дамблдором.       Будет над чем посмеяться на старости лет, вспомнить молод… Кхм… Средний возраст, да.       Потом он вызвался проводить меня до атриума, так как возжелал посетить буфет. «Попугать министерских», как он сказал. Гиппократ напялил мантию невыразимца — совершенно необходимый атрибут пугания — и мы пошли. По дороге к лифтам и в абсолютно пустом — Какая неожиданность! — лифте у нас состоялся диалог, смыслом наполненный немногим больше, чем вчерашний пьяный трёп. — О чём думаешь, Гарри?       Разорвал мой приятель вполне комфортную тишину. — Да обо всякой ерунде.       Честно признался я, в данный момент просто прогонявший в голове пункты, которые нам надо будет осуществить до сентября. И в процессе мысли мои опять сосредоточились на змее Волдеморта. О ней я и завёл речь, опустившись до совершенно ребяческих подколов: — Мудрый дядюшка Гиппи, а скажи-ка ты мне, что-нибудь слышно о Нагайне? Приползла? — Ах да!       Шлёпнул он себя по лбу, но из-за капюшона получилось совсем не звонко. — Совсем забыл вам вчера сказать. Приползла. А что?       Заинтересовался он. — Да вот думаю, что делать-то с ней будем? — А чем вызваны твои размышления?       Я пожал плечами: — Да в общем-то ничем важным. Просто пришло на ум, что мы до сих пор не знаем, магическая у Волдеморта змея или нет. — Конечно магическая! Как бы иначе он её в крестраж превратил?       Возмутился Гиппократ и попытался было разразиться лекцией: — Крестраж может закрепиться на живом носителе только… — Да, да!       Нетерпеливо оборвал я его и продолжил сам: — Только в одном месте. Там, где соприкасаются магический резерв с магической же оболочкой ауры. А такая оболочка есть только у существ, наделённых магией. Ну ёб твою ети, дядюшка Гиппи! Кому ты это рассказываешь? По-твоему, я мог забыть азы? Я оборотнем-то с какой целью стать решил? Напомнить тебе?       Стоило отдать приятелю должное, он действительно смутился: — Ну не ругайся, забыл я. Забыл. Так и чего ты об этой змее думаешь? В смысле — на фига о ней думать? — Да просто так. Вот думаю: где Волдеморт её раздобыл? И раз уж она точно магическая, то — просто змея или маледиктус?       Тут уж и Гиппократ задумался, потому как вопрос был на самом деле интересный: — Вообще, непонятно конечно, тут ты прав. Поизучать бы её как следует… Особенно, если она маледиктус.       Протянул он мечтательно и вдруг, совершенно неожиданно — я даже вздрогнул! — громко рассмеялся. — Гиппи, ты чего ржёшь-то как ненормальный ни с того ни с сего?       Осторожно спросил я у веселящегося начальника вроде как весьма серьёзного Отдела Министерства, а он даже остановился посредине коридора и схватился за моё предплечье подержаться: — Ой не могу! Гарри… А давай ты… Ой, бля… А давай ты… ты её… Ха-ха!.. — Ничё-ничё, я подожду. Ты смейся, смейся.       Заверил я этого весельчака, но тем не менее попытался вернуть в реальность: — Мы же никуда не торопимся. По крайней мере, лично я не тороплюсь. Это тебе надо в буфет спешить, пока всё вкусное не разобрали. — Ой, точно!       Тут уж любой спохватился бы, и Гиппократ Сметвик исключением не стал. Он извлёк откуда-то платок и принялся засовывать тот куда-то под капюшон мантии. Смотрелось жутко. Не то, что взрослый мужик хохотал до слёз над какой-то тупой — А я уверен, так оно и есть! — шуткой, словно подросток в пубертате при слове «член». А то, как под капюшоном мантии невыразимца исчезали в сером мареве и поднесённый к глазам платок — ну, наверное, к глазам, хотя… хотя может и к носу, — и державшие вещицу пальцы. Насладившись достойным маггловских ужастиков зрелищем, я сложил руки на груди и укорил его: — Вот ты вроде бы серьёзный мужик, Гиппи — целый дядюшка! — а ведёшь себя… Мне очень не понравилось то, что я разобрал в твоём лепете. Звучащие в одной фразе моё имя и предложение «давать» кого-то «её» меня настораживают. Это ты так предлагаешь мне её что? Трахнуть?       Он сдавленно хрюкнул, но от смеха удержался, только принялся ещё активнее наводить красоту у себя под капюшоном. Я же так и стоял, сложив руки, и ждал. — Ох, бля… Весело с тобой, племянничек.       Выдохнул Гиппократ, и пошёл наконец дальше, махнув мне рукой следовать за ним: — Не, трахать никого не надо. Ну то есть змею Волдеморта не надо, а дальше уже тебе решать, кого…       Отпыхиваясь от недавнего приступа веселья, сбивчиво проговорил он, но я опять оборвал чужие пояснения: — Я понял, можешь не продолжать, а то ты снова заржёшь, и мы тут ещё на десять минут зависнем. — Да ничего и не на десять!       Попытался обидеться он, но я был неумолим: — Да неважно на сколько! — Ну так-то да.       Согласился он, а я потребовал объяснений: — И всё же. Что тебя так развеселило? Не вижу вариантов, что я мог бы сделать с магической змеёй такого, чтобы столь сильно тебя рассмешить, если не заболтать её до смерти или не… Вот не то самое, что я уже упомянул.       Подобрал я вполне, на мой взгляд, обтекаемое выражение.       Но по всей видимости, не стоило сегодня ожидать от Гиппократа серьёзности вообще, потому что далее опять последовала клоунада. Он прижал руку к сердцу и подрагивающим от тщательно сдерживаемого веселья голосом произнёс: — Гарри, я, конечно, всегда знал, что чувство юмора у тебя точно ниже пояса — И не поспоришь! — но тут, по-моему, оно у тебя совсем куда-то не туда сместилось. — Это почему же? И куда?       Уточнил я, понимая, что меня просто-напросто заманивают в подготовленную словесную ловушку, и сейчас я с треском туда рухну. — Даже предположить не могу куда. Потому что даже мне представить тебя, трахающим змею… Ну ни разу не смешно!       Ну вот, я ожидаемо попался.       И в опровержение собственных слов про «не смешно» Гиппократ опять заржал.       Я сделал вид, что только один из нас дурак, и это не я, и сердито высказался: — Рад, что в данном вопросе наши мнения на сто процентов совпадают, но тогда у меня нет вариантов, я уже сказал. — Фух. Да я просто хотел тебе предложить её покусать.       Объявил он, а я выпучился на него, не зная что и ответить на подобное предложение. Спросил просто: — Ты ёбнулся? — Не знаю, честно говоря.       Откровенно признал Гиппократ и озвучил наконец идею целиком: — Но прикинь! Ты её покусаешь, она перестанет быть крестражем и превратится в красотку. Класс?       Вот что у людей в головах творится? Даже у таких вроде бы умных! — Не класс, Гиппи. Если я её именно «покусаю», то она останется искусанной магической змеёй. А если ты имеешь в виду укус оборотня с целью обращения, то, если её укусить, она станет — если она всё же маледиктус — змеебабой-оборотнем.       Возразил я, но запас веселья в моём собеседнике был воистину неисчерпаем: — Шикарной змеебабой-оборотнем, заметь, Гарри!       Я даже рукам всплеснул от возмущения: — Гиппи, а нахуя нам, стесняюсь спросить, неучтённая шикарная змеебаба? Даже если она оборотень.       Он фыркнул и «исправил» меня: — Ты хотел сказать: нафига нам неучтённый оборотень, даже если это шикарная змеебаба? — Да пофиг! Нам не надо ни змеебаб, ни оборотней. Ты замужем, я почти женат.       Ляпнул я второпях и своей ошибкой опять развеселил Гиппократа до крайности: — Ой, бля! Я щас помру от смеха! Ха-ха! Гарри! Это я женат, а ты почти замужем! — Да пофиг! Зачем она нам? Вот тебе — зачем?       Я уже был по-настоящему раздражён этим бессмысленным разговором. — Ну как «зачем»? Она же маледиктус — ну если всё-таки маледиктус — а станет ещё и оборотнем! Вот ты как думаешь, в кого она будет превращаться? Станет опять бабой? Ну в смысле — женщиной? А если не женщиной, то кем? Змеёй? Волком? Или пушистым двухвостым крокодилом? Так что она мне за тем, чтобы изучать.       Я даже не стал пытаться представить себе пушистого двухвостого — Кстати, почему двухвостого? — крокодила…       Нет, всё-таки… — Почему двухвостого? — Ага! Вот видишь, Гарри? Видишь? — Что я должен видеть, Гиппи?       Устало выдохнул я, искренне желая оказаться не в этом дурдоме, а в тишине собственной мастерской. — Тебе тоже интересно!       Я не стал отрицать: — Может, и интересно. Но если бы я всё-таки сделал её оборотнем, то она стала бы членом МОЕЙ стаи. И по-твоему, я после этого позволил бы тебе изучать её? И почему двухвостым? Ты так и не ответил. — Ну «членом» она по-любому не стала бы…       Избито спошлил Гиппократ, исследовательского энтузиазма у которого ничуть не убавилось. — Но, Гарри! Ты только представь! Это же маледиктус, ставший оборотнем!       Проникновенно протянул он, мечтательно закатывая глаза.       Вот тут-то у меня и засвербело в известном местечке пониже спины некое предчувствие. Вот тут-то я и посочувствовал Габриэлю. Показалось, будто и меня тоже вот-вот… Не то чтобы примут на работу в Отдел тайн поимеют, но сделают что-то очень близкое по смыслу и тоже с неприятными последствиями для самооценки.       Очень близкое что-то!       Потому что всё это говорил мой приятель так, словно уже не только змея была отловлена, но и вопрос с моим её покусанием был положительно решён. И я понял, что надо валить, пока предупреждающий зуд в том самом месте не сменился на мучительную боль сожалений. Образно говоря, конечно, но этот образ был максимально приближен к тому, что явно сейчас собирался со мной проделать мой вроде как приятель.       И я попытался мягко, не обостряя, отшутиться и завершить этот ненужный мне разговор: — Дядюшка, да ты меня никак вербуешь?       И я постарался ухмыльнуться как можно легкомысленнее.       Но Гиппократ промолчал. Серьёзно так промолчал, весомо. Выжидательно.       Спасибо, но нет! Нет-нет-нет! — Короче, Гиппи. Мне в моей маленькой стае — которая для нормального оборотня равна семье, если ты не понял ещё, — новый член не нужен. И маледиктус не нужен, а змеебаба — тем более! И ни оборотень, ни крокодил! У меня для всего этого Северус есть. Он мне и яду сцедит, если что. И покусает. И… и… ну ты понял. — Понял-понял. Даст, ты хотел сказать.       В очередной раз не поддержал мою серьёзность Гиппократ.       Тут уж я слегка разозлился даже:       Наши с Северусом отношения не повод для подобных шуток. — Хотел — сказал бы. И не «даст», а… — Займётся с тобой любооовью.       Противно протянул он, а я решил больше не сдерживаться: — Зависть — плохое чувство, дядюшка Гиппи. Спешу тебя разочаровать, но наш разговор беспредметен. Моя слюна незаразна, через укус я никого не смогу обратить.       А через ритуал… Пока с меня кровных ритуалов достаточно! На фиг, на фиг! С последствиями одного разобраться бы. — Точно, а я и забыл, какой ты бесполезный.       Искренне расстроился он, но меня уже было не остановить: — Теперь ты меня не перебивай. И мне непонятны три вещи. Первое, почему ты на работе, а не со своей молодой — Хотя и среднего, мать её, возраста! — женой наслаждаешься медовым месяцем? Второе, почему тебя, молодожёна, так интересует красивая и опасная, но совершенно чужая змееба… женщ… маледиктус? Был бы я мальчиком Гарри, мог бы и обидеться за свою любимую тётушку Мардж. И третье! Ты мне скажешь наконец, почему крокодил двухвостый?       Гиппократ, видать, впечатлился моей речью и посерьёзнел:       Самую капельку. — Начну с простого: двухвостый потому, что один хвост от змеи, второй — от волка. Маледиктус меня интересует только с точки зрения изучения, честно! А не с женой я потому, что она на трёхдневной собачьей выставке в Париже с лучшим производителем своего питомника. Но я тебя понял, прошу прощения, я действительно что-то разошёлся.       На этом моменте, хотя бы слегка похожем на раскаяние со стороны главного невыразимца, мы и вышли из дверей лифта в атриум. Гиппократ ещё раз извинился, посетовал на профдеформацию и ушуршал своей загадочной пугательной мантией в сторону буфета. А я в очередной раз напомнил самому себе, что, прежде всего, мой приятель — именно невыразимец и только во вторую очередь человеколюбивый целитель. И если ему вдруг понадобиться что-нибудь изучить, кого-нибудь покусать, очаровать, заставить согласиться на какую-нибудь авантюру… Всё это он сделает не задумываясь. Сам, шутками-прибаутками, или с помощью талантливых ассистентов.       И на этой умной мысли я и свалил домой.       Но на Хэллоуинский бал в Хогвартсе мантию я у него одолжу!

***

      Дома я внаглую забрался в лабораторию Северуса и принялся нудно ему жаловаться на его же начальника. Мой любимый зельевар меня пожалел. Даже чмокнул пару раз куда пришлось, пока сам сновал между тремя огромными котлами, добавляя ингредиенты, которые методично шинковали зачарованные ножи. Посмотрев на этот филиал Ада — правда, без грешников, зато с котлами и одним заебавшимся чёртом — я позавидовал такой производительности труда и свалил потихонечку к себе. Там я завис до самого вечера, прервавшись только на короткий совместный поздний обед с Северусом, которого извлёк практически насильно из его царства ароматов и испарений.

***

      Вечером подоспел Кричер. Принёс нам первую порцию воспоминаний о настоящем Аласторе Грюме и снова умчался на свою трёхсуточную трудовую вахту в больничке.       Просмотрел принесённое я в одиночестве. Северус не хотел затягивать варку, а хотел побыстрее отделаться от рутинной работы. Благо вдоль и поперёк изученные и сотни раз повторённые рецепты базовых медицинских зелий он мог варить вот так, заменяя собой целый конвейер. Так что в экран магофона я пялился в гордом одиночестве.       После просмотра сказать я мог только одно: или Грюм на самом деле серьёзно психически болен; или дар предвидения у отставного аврора развит так, что никакой Трелони и не снилось! Обесчещенный… В смысле — обезартефакченный…       Н-да, не намного лучше.       Лишённый всех своих защитных и сигнальных артефактов Грюм, проснувшись, закатил такую истерику, что никакой малолетней принцессе не сравниться. Тот орал и топал здоровой ногой и возвращённым к этому времени ножным протезом, рвал пегие патлы на своей изуродованной голове и пускал пену изо рта.       Какие там принцессы-истерички! Берсерк! Чистый берсерк! Где только мухоморы умудрился спрятать от конфискации?       Хромая и стуча деревяшкой по плиткам пола, Грюм носился по отделению с палочкой наперевес и орал: что за ним следят — Кричер. Чек! — что на него готовится покушение — Вся наша банда, включая Василия. Чек! — что его похитят и выпотрошат мозги — Нет слов… Но чек! — и что всё это приведёт к его смерти в ближайшие дни.       Теперь точно нет слов.       На последнее высказывание отреагировал заглянувший на эти крики Северус. Задумчиво глядя на мечущегося по коридорам Мунго Грюма в развевающейся пижаме, он тихо спросил, нерешительно покусывая нижнюю губу: — Как ты считаешь, Волчонок, не навредим ли мы людям — детям! — своими действиями? — Что ты имеешь в виду?       Осторожно уточнил я, подходя к нему и обнимая. — Мы ведь хотим принести Грюма в жертву.       Начал Северус издалека. — Но… — Да-да, я понимаю, что он — говно человечишко.       Оборвал он мою попытку как-то вмешаться и стал объяснять, что же его так обеспокоило: — Мне Грюма не жаль ничуть. Для школы будет полезно. Но мы ведь тем самым лишим Дамблдора связи с Хогвартсом. То есть подпитки, связи с Замком у него и так нет. Не загоним ли мы этим крысу-Альбуса в угол? Без директорских полномочий, без Старшей Палочки, без подпитки от Замка… Не решится ли он снова применить «Заклятье каменной миноги»? Или не решится ли раньше времени сотворить из Младшего крестраж?       

***

      Мы в обнимку перешли в спальню, а оттуда — в ванную. И уже там, со стоном наслаждения погрузив в горячий бассейн измученное грандиозной попойкой долгим днём тельце, я ответил на опасения Северуса: — Не думаю, что нам стоит бояться такого развития событий. Не забывай, что в замке будет до фигища народу, в том числе и представители от Министерства. Амос, после попадания его сынули в число избранников Кубка, в Хогвартсе поселится, я уверен. Да и Младший благодаря своему титулу участника будет под постоянным приглядом. Дамблдор просто не рискнёт. А если всё же рискнёт сделать крестраж… Как говорится — флаг ему в руки. Нам же проще. — Что ты имеешь в виду?       Не смог проследить за полётом моей мысли уставший Северус. — Ну как же? Крестраж в деревянной марионетке уничтожить проще простого.       Пожал я плечами, а он в сомнении спросил: — А ты уверен, что эта дрянь не закрепится на очках?       Я успокаивающе приобнял его за плечи и принялся разминать чужие закаменевшие от усталости мышцы: — Уверен. Потому что закрепиться на бездушном предмете куда проще, чем на одушевлённом объекте или живом существе. Под живым существом я имею в виду развивающийся внутри марионетки зародыш эльфийки, если ты не понял. — Да понял я.       Пробурчал Северус, а я продолжил рассуждать, не забывая мять, пощипывать и поглаживать его уставшие плечи, руки, спину: — А очки, хоть и не живое существо, — объект явно одушевлённый. По своей сути эта вещь сама сродни крестражу. А в магии ведь, как и в жизни, всё идёт по пути наименьшего сопротивления. Так что самым удобным объектом для прикрепления крестража в этой троице — Милин, Младший и деревянный корпус — по умолчанию является тело марионетки. Но если ты так переживаешь, мы предупредим Младшего и скажем ему, в случае неожиданных вечерних вызовов к директору, как это было в моей прошлой жизни, оставлять очки в спальне или передавать тебе.       Но это же Северус! Его вот так запросто — бездоказательно — фиг убедишь!       Мой зельевар тут же задал вполне резонный вопрос: — А почему с тобой в детстве у Волдеморта получилось? — Неизвестно, душа моя. Но такой случай — один на весь мир. — Неправда! Дамблдор же смог повторить!       Снова возразил он, но я пояснил: — Именно «случай» — один. Спонтанного возникновения крестража в живом, одушевлённом объекте… Или существе?       Я запутался в определениях, а Северус пошутил: — А тебе кем себя приятнее считать: объектом или существом? Или всё-таки человеком?       Я поцеловал его за ухом и прошептал: — Для тебя — кем угодно. — Ммм… здорово… Но ты, пожалуйста, не отвлекайся, мне сейчас массаж трапеции нужнее, чем массаж простаты.       Пришлось мне, образно говоря, втягивать слюни и активнее шевелить лапками. — Ну в общем, со мной ничего непонятно, но ритуала там в любом случае не было. Так что это исключение.       Но это же Северус! — А вдруг был? Был ритуал, просто ты не помнишь. — А когда бы Волдеморт успел?       Вполне резонно возразил я, но если сегодня что-то у моего мудрого ворона и устало, то это явно было его тело, а не гениальный хитрый мозг. Он тут же привёл контраргумент: — А вдруг ритуал провёл не Волдеморт?       Я опешил: — А кто? — Да тот же Дамблдор! Провёл, подготовил тебя к подселению собственного крестража — уже тогда! — а потом припёрлось Наше Темнейшество и, само того не зная, воспользовалось всем готовеньким! А бедному Альбусу пришлось больше десятка лет ждать, чтобы суметь повторить процедуру. Ты такой вариант не рассматривал?       Я задумался, по-прежнему разминая его плечи и шею. Поразмыслив, пришёл к выводу, что… — Скорее, это Дамблдор стал исследовать совершённое Темнейшеством непотребство и решил повторить. Но мы этого в любом случае не узнаем, душа моя. Тем более ты не учитываешь стечение многих других факторов: смерть Поттеров, ранее проведённый ритуал опекунства, «Аваду» опять же… Так что давай просто не станем учитывать такую крошечную статистическую погрешность — единственный случай из всех.       Северус рассмеялся: — Ну вот и договорились, быть тебе не одушевлённым объектом и не живым существом, а статистической погрешностью.       Я зарылся носом в его влажные волосы и повторил: — Для тебя — кем угодно. А по поводу «Миноги»… Тут тоже я уверен, что всё будет в порядке. Опять-таки потому, что Дамблдор не решится на подобное. Если в прошлый раз он всё свалил на сумасшедшую Уизли-седьмую, то теперь — повторись нападение — козла отпущения у него не найдётся. Только если он проделает это где-то далеко, воспользовавшись боевым, быстрым, вариантом и спрятав потом трупы. Но сотворить такое он может просто в любой день и час, наше вмешательство для этого совершенно необязательно. Так что… Дети защищены, я уверен, а остальные… Можно попросить Риточку тиснуть пару статеек в её стиле: «Караул, по дворам бродит маньяк! Притворяется известными личностями и убивает доверчивых граждан!» Посеем панику, Дамблдор и поостережётся. — Прекрасный выход, мой дорогой. Растёшь! Умнеешь! Действительно, шикарная идея.       Похвалил меня Северус, чмокнул в качестве награды в нос и строго отдал указание: — Завтра же позвони ей и попроси начать работу над статьями. А в печать те пойдут сразу после оглашения избранников Кубка. — Слушаюсь, мой генерал!       Я шутя вытянулся в струнку, не вставая, правда, со спрятанной под водой скамьи, нахлобучил себе на голову шмат мыльной пены в качестве головного убора и отдал честь. А потом принялся излагать пришедшую мне в голову идею: — Кстати, я думаю, что момент с оглашением избранников Кубка максимально подойдёт нам для принесения Грюма в жертву. Все будут на квиддичном стадионе, и Дамблдор как директор одной из школ участниц в том числе. Оттуда он не сможет аппарировать и быстренько проверить, что творится с алтарём, стадион входит в границу антиаппарационного купола школы. И Птичка ему помогать не станет, этим ты озаботишься. Так что придётся старичку — если он загорится желанием проверить, что произошло — по-простому, ножками, бежать. А так надолго покинуть президиум и почётных гостей — чтобы добраться до школы, пройти по школе и вернуться назад — он не сможет себе позволить. На такое ведь не менее получаса ходьбы только в один конец понадобится. — Главное, чтобы нам этого времени хватило. Точнее, не нам, а Хогвартсу.       Сонно пробормотал Северус. — Замок очень нуждается в жертве. Думаю, он не станет раздумывать и рассусоливать.       Заметил я, вставая и собираясь вылезать.       Так себе идейка заснуть в ванной. — Тоже верно.       Согласился он, встряхиваясь и погружаясь напоследок в воду с головой.

***

      Так и прошли ещё двое суток, в делах и хлопотах.       Я нанёс визит в Мунго: обследовать в последний раз перед выпиской Алису Лонгботтом и «случайно» столкнуться с Грюмом. Мне необходимо было разглядеть и запомнить, для дальнейшего использования в артефакте личины, ауру оригинала. Вот я прошёлся по коридору, когда Кричер, облачённый в яркую больничную мантию, повёл своего поднадзорного на очередную процедуру. Действительно, зрелище отставной аврор собой являл весьма специфическое. Как лицом, так и сознанием. Мужик был страшен, как смертный грех. А ещё — абсолютно и бесповоротно безумен. Ну или Грюм на сто процентов знал, какая участь уготована ему в ближайшем будущем. И кем уготована — тоже догадывался. Потому что, столкнувшись со мной лицом к лицу, тот так шарахнулся, что даже завалился на спину.       После этой встречи я проникся жалостью к Габриэлю — Хотя по большей части к Джемме, естественно! — и решил с создаваемой мной личины убрать все шрамы и омолодить «Грюма» лет на тридцать. Типа тот не зря в больничке от клизм страдал, мало того, что мозги подправили, так ещё и внешность. Бонусом, так сказать.       И где-то в глубине души мне было жаль и этого престарелого параноика тоже.       Н-да, нелёгкое это дело — людей в жертву приносить. Гуманизм и человеколюбие мешают, жалость и совесть в уши нашёптывают о неправильности задуманного.       Алиса была в хорошем состоянии и отличном настроении. Она действительно отдохнула и расслабилась, чему немало поспособствовали несколько факторов. Во-первых, целитель Янус Тики, глава отделения душевных недугов, перевёл её из своего психиатрического отделения в одноместную палату в отделении реабилитации. Окружение обычных выздоравливающих людей оказалось, что в принципе неудивительно, куда более приятным, чем общество буйных или, наоборот, апатичных ментально нездоровых. Во-вторых, посещения были разрешены только Невиллу, Гарри Поттеру и мне. Не имея больше в соседях мужа-коматозника, не подвергаясь ежедневным атакам со стороны Августы, Алиса наконец-то смогла подумать о себе. А в-третьих — Кто бы мог подумать? — Петуния, оказалось, очень много беседовала с Невиллом. В результате этих бесед пацан проникся пониманием ситуации, в которую они с его матерью невольно попали. Так что и сам смог прекратить паниковать. Теперь их встречи с Алисой проходили легко и приятно. Оба были переполнены ожиданиями совместного будущего, которое грозилось вот-вот настать. Алиса уже была трудоустроена; новый семейный эльф-домовик приводил в порядок домик её родителей, доставшийся ей в наследство.       Но у этой радужной ситуации имелась и оборотная тёмная сторона. Августа Лонгботтом, махнув рукой на строптивых невестку с внуком, сделала окончательную ставку на выздоровление своего сына. А так как она прекрасно знала, кто возвратил сознание Алисе, то отдуваться теперь приходилось мне. Точнее — Ормоку. Пока. Но не за горами тот день, я уверен, когда эта ушлая пробивная старушенция опробует и иные пути подхода. Нет, не наколдует себе красочный транспарант и не пойдёт митингом вдоль границ владений Рода Тодд. А поступит проще — купит, например, себе магофон и начнёт меня домогаться.       Ладно. Это буду решать потом. И без старушек в стрёмных шляпках дел до хрена.       После посещения Мунго — прямо у стойки администратора перегрузив из головы очередное воспоминание в «Омут Памяти» магофона — я отправился бродить по маггловскому Лондону в поисках сисястой натуры. Да-да, как бы это ни звучало, но суть моей прогулки была именно такой. Мне требовалось найти подходящую женщину, невзрачную внешность которой можно было бы взять за образец для личины ассистентки Грюма. Не то чтобы я не мог нафантазировать какую-нибудь сисястую серенькую мышку, но воспроизвести уже виденное лицо всегда легче.       А уж сиськи, так и быть, сам придумаю.       Сначала я вообще хотел пошалить и создать клон Долорес Амбридж, но с грудью раза в два больше. Представлял себе, как Долли маялась бы, пока искала, с кем её папенька смог так палевно сходить налево. Но потом моя мстительность — Да, до сих пор недолюбливаю, мягко говоря, эту жа… женщину! — всё же уступила здравому смыслу. Во-первых, Долли сейчас — личная карамелька Фаджа. Сейчас он её вовсю облизывает…       Н-да, ну я фразы строю…       Но в общем смысл ясен. Это спустя год они то ли расстались — точнее, ещё только расстанутся, — то ли я чего-то не понял в прошлой жизни в отношении Фаджа к ней. Но в любом случае лучше бы она свои яд и желчь изрыгала исключительно в адрес Дамблдора. А во-вторых, я осознал, что не стоило привлекать к нашей затее дополнительное внимание. А Долли кто угодно сука, но не дура. Начнёт та приглядываться к Джемме и, не дай б… Мерлин, заметит что-нибудь непредназначенное для посторонних глаз. Так что не судьба и этой шалости повеселить общественность, увы.

***

      Спустя двое суток Грюм уже торчал по соседству с Шеклболтом Вторым.       Операция по извлечению отставного аврора из госпиталя прошла без сучка без задоринки, что называется, хотя Гиппократ и влез со своей инициативой. Не доверив всё Кричеру, он сам зашёл типа проведать перед сном пациента, передать тому документы о проведённых процедурах и справку для суда о полной дееспособности. Ясное дело, что документы были сплошь приукрашенные, годящиеся исключительно для Габриэля под усовершенствованной личиной. Был там и перечень косметологических процедур, которые настоящий Грюм с негодованием отверг. Справка также действительности не соответствовала. Спокойнее и приятнее в общении тот после лечения не стал. Да уже, наверное, не стал бы никогда.       В общем, как только Грюм, сразу же погрузившийся в чтение бумаг, поднял на Гиппократа ошалевший взгляд единственного глаза, так сразу и получил «Петрификус тоталус» прямо в грудь. Ну а потом всё пошло согласно плану: Гиппократ на пять секунд отключил антиаппарационный купол над зданием госпиталя; Кричер перенёс жертву похищения в наш террариум; а там их уже поджидали мы с Северусом и Василий. Василиск глянул в единственный глаз Грюма, а я снял с того заклятие парализации. Надо отдать должное нашему второму пленнику, повёл тот себя не в пример достойнее первого. То есть вот так запросто, лишь от одного вида Василия, не описался.       Но описался потом, когда Северус основательно занялся извлечением информации из памяти отставного аврора. Лёгкой эта процедура не была, как и короткой. Грюм сопротивлялся так, что описался…       А. Это я уже сказал.       В общем, Грюм сопротивлялся так, что мне пришлось потом аппарировать из пещеры в коттедж с практически бесчувственным Северусом и буквально на себе тащить моего любимого легилимента из прихожей в спальню. Если бы не моя сила, превышающая человеческую, точно пожалел бы, что не предусмотрел для себя возможность аппарации внутри дома. А так — ничего, донёс без проблем. Но это было после, а в процессе… Занял «процесс» несколько часов и потребовал пять чашек кофе и пять же флаконов восстанавливающего зелья. Предназначалось и первое, и второе естественно Северусу. Грюму, я уверен, тоже не помешало бы, но здоровьем пленника никто из нас не озаботился. И кофе, и зелья я смиренно таскал в пещеру, пока Северус, одно за другим, перегружал во флакончики свои воспоминания с полученной и уже упорядоченной и отсортированной по темам информацией. Отсыпался он после такого полтора суток. Понятно, что не только из-за длительной глубокой легилименции, а и из-за усталости, накопившейся от трёхдневной конвейерной варки зелий, но тем не менее.       Я в это время бегал на четырёх лапах под полной луной, пользуясь последней возможностью насладиться спокойствием нашей долины. А Гиппократ не давал нам покоя, желая уже мчаться вскрывать Грюмовы тайники. Флакончики я начальнику Отдела тайн пока не отдал, так как не знал, которые из них сугубо для нас, а которые можно смело отдавать. А будить Северуса ради такого я не хотел.       Но Северус не Спящая Красавица. Спустя всего тридцать шесть часов, а не сто лет, он проснулся сам, весьма бодрым и деятельным. Проведя ночь в своё удовольствие, с утра пораньше мы отправились в Министерство, уже привычно побрякивая стеклотарой в корзиночке. Исключительно для того, чтобы увидеть, как передёрнулся Гиппократ от возникших ассоциаций.       Что ж, хотя бы эта шалость удалась. Как и очередной наш план.

***